К Ромкиным чудачествам одноклассники вскоре привыкли и прозвище ему дали Китаец, когда он однажды на уроке химии с пеной у рта доказывал, что порох изобрели китайцы, а учительница с непонятным упорством его опровергала. Китаец жил в своем, изолированном от внешнего влияния мире. Когда сверстники торопились в спортзал или на стадион, он отправлялся к Ахату Маннаповичу, где часами обсуждал на арабском языке недавно прочитанную книгу. В то время, как его одноклассники шли на танцы или прогуливались по аллее парка с девчонками, Китаец корпел над сборкой какого-нибудь сверхсложного радиоприемника. Силища в нем была недетская - постоянное общение с железками у кузнеца Максуда давали себя знать. А вот на уроках физкультуры он с трудом преодолевал гимнастического "коня", и на беговой дорожке его обгоняли даже девчонки. Однажды ребятам для комплекта не хватило одного игрока и они попросили Китайца выйти на футбольную площадку. Первый же удар по оказавшемуся у его ног мячу завершился вызовом "скорой помощи" и загипсованной голенью.
Девчонкам он поначалу нравился - высокий, стройный, широкие прямо развернутые плечи, смуглая бархатистая кожа, а ресницы такие, что представительницам прекрасного пола только завистливо вздыхать приходилось. Но как только они оказывали ему какие-либо знаки внимания, он недоуменно пожимал плечами. Да один его непонятный взгляд чего стоил. Уставится своими серыми глазищами и смотрит подолгу, не мигая. Ни слова доброго не скажет, ни улыбнется, Так что интерес к дальнейшему общению пропадал также быстро, как и возникал.
А мама Шоня с каждым днем все отчетливее понимала, что внешне сын становится точной копией отца. Рост, фигура, строение ладоней, даже походка и поза во сне - все напоминало Джамала. Вот только сдержанностью и молчаливостью пошел он в нее. Джамал, тот велеречивым был, способным разговорить кого угодно, а уж как комплименты расточал, словно стихи слагал.
Когда Роман учился в десятом классе, Ахат Маннапович все настойчивее стал поговаривать о том, что его любимому ученику нужно поступать на востфак, тот самый факультет, который некогда заканчивал и сам Раззаков. А однажды учитель высказался напрямую: "Ты добьешься того, чего не сумел сделать я, станешь настоящим дипломатом. - И пообещал твердо. - Я помогу тебе подготовиться.
А вот мама Шоня, узнав о выборе сына, почему-то опечалилась.
- Зачем тебе, Роман, этот факультет? - Арабский язык ты и так знаешь. Поступал бы лучше в какой-нибудь технический вуз, вон всем соседям радиоприемники и телевизоры чинишь, руки у тебя золотые, все говорят.
И все же он уступил настояниям директора школы, отнес документы в приемную комиссию университета. Первые три экзамена сдал легко, получив две "пятерки" и одну "четверку", а перед четвертым и вовсе не волновался. Абитуриентам было предоставлено право сдавать на выбор английский или арабский языки. Ромка, конечно же, выбрал арабский.
- После экзамена забежишь домой, порадуешь своих, а потом сразу ко мне, я плов приготовлю, - напутствовал его накануне вечером Ахат Маннапович.
Экзаменатор оказался довольно молодым мужчиной. Он согласно кивал головой, слушая ответы Романа, но с каждой произнесенной им фразой отчего-то хмурился все больше и больше.
- Достаточно, - наконец произнес он и, взяв экзаменационный лист, что-то быстро в нем начертал, сложил вдвое и протянул абитуриенту:
- Вы, юноша, явно переоценили свои возможности, выбрав для сдачи вступительного экзамена арабский язык. Я поставил вам "неудовлетворительно".
- Что вы мне поставили? - недоумевая, переспросил Рома.
- Я поставил вам "два", неужели не ясно? Подготовьтесь, как следует, и на будущий год попробуйте поступать снова, если, конечно, не заберут в армию.
До дома Ахата Маннаповича Роман брел пешком. Он перебирал в памяти каждую произнесенную им арабскую фразу и не понимал, где совершил ошибку. Директор распахнул дверь сразу, видно с нетерпением ждал появления гостя. Понурый вид Романа как губкой стер с его лица улыбку, а из глаз - выражение счастливого нетерпения.
- Что случилось, ты заболел?
- Здоров, - выдавил из себя Ромка. - Мне поставили "двойку".
- За что? Что ты натворил?
- Ничего я не натворил. Ответил на все вопросы, он гонял меня сначала по билету, а потом еще кучу дополнительных вопросов задал. И все равно - "два".
Предательская слеза скатилась на полосатую шелковую пижаму директора. Он обхватил голову руками и начал как-то странно раскачиваться из стороны в сторону. После чего Ахат Маннапович впал в настоящую буйную истерику. Он метался по комнате, извергая ругательства невесть в чей адрес, хватал трубку телефона, порываясь кому-то звонить. Потом умчался на кухню, извлек из холодильника запотевшую бутылку водки, опрокинул доверху наполненный стакан и угомонился.
Дома печальную новость восприняли на удивление спокойно. Мама Сима, конечно, повздыхала, что-то бормоча себе под нос, а мама Шоня ровным голосом посоветовала сыну прилечь и постараться уснуть. Через несколько дней он получил повестку из военкомата.
Результат медкомиссии ошарашил Ромку не меньше, чем двойка по арабскому. Врач заявил, что у призывника Лучинского плоскостопие и от службы в армии он освобождается. Никакого плоскостопия Ромка у себя сроду не замечал и лишь недоуменно крутил в руках пахнущий типографской краской новенький военный билет, в котором появилась единственная чернильная запись: "В мирное время не годен, в военное годен к нестроевой".
- Вот и армии мой сын неугоден, - не сказала, а прошептала мама Шоня, прочитав ту надпись. Потом спрятала военный билет в шкаф, где хранились все семейные документы и потянула сына за руку: "Пойдем, Роман, попьем чаю, да поговорим. Давно пора.
В тот вечер Ромка впервые узнал настоящее имя своего отца, историю любви своей матери. Мама Шоня рассказывала своему повзрослевшему сыну все без утайки - о внезапном и до сих пор непонятном исчезновении Джамала из ее жизни, и о тех мытарствах, которые ей пришлось перенести.
- Меня потом вызывали в КГБ, - вспоминала мать. - Якобы я неправильно написала ту бумагу, в которой обязалась никогда больше не интересоваться судьбой Джамала. Потом предложили мне подписать бумагу о сотрудничестве, когда я отказалась, грозили, велели подумать и сказали, что еще вызовут. Я попросилась поехать в колхоз на сбор хлопка, тогда как раз наших фабричных отправляли. В колхозе у меня чуть не случился выкидыш, положили в больницу на сохранение, так обо мне, видать, и забыли. А может, просто рукой махнули. На что им мать-одиночка с кроватной фабрики.
- Но я знала, что эта история нам еще аукнется, молила только, чтоб не на тебе. И вот… С университетом все ясно. На этот факультет, я узнавала, берут только особо проверенных. Да и в армию тебя не взяли все по той же причине. Уж им-то хорошо известно, кто твой отец. Уехать тебе надо, сын, вот что я скажу, - вдруг решительно заявила она.
- Куда уехать, мама?
- Как куда? Ты же по матери - еврей. А в Израиле национальность детей определяется по национальности матери.
- Да при чем тут Израиль? - поразился он.
- Да при том, что здесь тебе жизни не будет. Помяни мое слово, не будет.
Х Х Х
Выйдя из голландского посольства в Москве, где размещалась группа израильских дипломатов, Ромка еще раз внимательно вчитался в печатные строки белого листка, заменявшего авиабилет. Да, все точно. Завтра в 19.00, аэропорт Шереметьево-2, рейс Москва-Вена-ТельАвив. С того памятного вечера, когда мама Шоня посоветовала ему уехать, прошло без малого пять лет. И вот теперь он - репатриант, человек без паспорта и даже без гражданства, которого его лишили, заставив при этом заплатить в сберкассу 250 рублей. А сколько событий произошло с ним за эти пять лет!
После окончания школы, бесславно провалив экзамен по арабскому языку и забракованный медкомиссией в военкомате, Ромка устроился мастером в телевизионное ателье. В городе начался настоящий бум на цветные телевизоры. Были они, честно сказать, довольно барахляцкие, часто выходили из строя и профессия телевизионного мастера, до того довольно неприметная, вдруг стала важной и необходимой всем. Уже вскоре он снискал славу лучшего мастера в городе и заполучить на установку или ремонт цветного телевизора самого Романа Лучинского считалось столь же непростой и престижной задачей, как, допустим, раздобыть из-под прилавка остро дефицитный мебельный гарнитур иностранного производства. И хотя работать ему приходилось частенько до самого позднего вечера, дело свое он любил, да и деньги зарабатывал приличные. Уже через год приобрел двухкомнатную кооперативную квартиру в районе-новостройке, начал подумывать о покупке "Жигулей". Но тут беды, сначала одна, затем другая, обрушились на их семью.
Однажды воскресным вечером, когда он вернулся домой от очередного клиента, мама Шоня, как о чем-то обыденном попросила: "Отвези меня завтра утром в больницу, Роман".
- А что случилось? - спросил он, подняв глаза от тарелки.
- Да ничего особенного, просто провериться хочу.
Утром он вызвал такси по телефону, а когда садились в машину, мать назвала водителю адрес онкологической клиники. Из больницы через месяц он повез ее на кладбище. Когда разошлись немногочисленные бывшие соседи по коммунальному двору, мама Сима посмотрела на Рому ясными глазами и сказала: "Сыночек, похорони меня рядом с Соней. Недолго уж мне осталось". Ее наказ ему пришлось выполнить через три месяца.
Вечерами он возвращался в пустую квартиру и не находил себе места. Пытался стряпать - все пригорало, либо убегало из кастрюли. Мокрая тряпка вырывалась из рук, свертывалась жгутом, хлестала по ногам и даже по лицу, но мыть пол никак не хотела.
От отчаяния и одиночества он попытался даже жениться. Но его избранница, юное существо с точеной фигуркой и кукольным личиком, оказалась не только непроходимо глупа, но и непреодолимо капризна. За мнимый, как выяснилось впоследствии, аборт, а скорее за собственное спокойствие, он отдал ей почти все, что скопил до этого на "Жигули" и потом еще долго поражался собственному, к счастью временному, ослеплению.
Приближался очередной Новый год. Утром Романа вызвал к себе заведующий телеателье.
- Рома, надо сгонять на продуктовую базу, там у директора телевизор барахлит, а они коллективом праздник отмечают в собственной столовой и непременно хотят "Голубой огонек" смотреть.
- Да когда ж я успею, Леонид Матвеевич? - взмолился Ромка. - У меня заказы на весь день расписаны. К тому же я и сам собираюсь новый год в гостях встречать.
- Вот и хорошо, что в гостях, - перебил его заведующий. - База эта непростая, там сплошь деликатесы. Хорошо справишься, не откажут тебе в паре банок икорки, да килограммчике балычка. Вот и порадуешь своих друзей, да и самым дорогим гостем для них сегодня будешь. Короче, не обсуждаем. С наступающим тебя, да езжай, не мешкай.
На базу он попал только часам к семи вечера. Тучный золотозубый директор, облаченный в наимоднейший костюм из блестящего серого дакрона, с огромным перстнем-печаткой на безымянном пальце правой руки воскликнул укоризненно: "А мы уж и не чаяли вас дождаться. Но ваш начальник сказал, что приедет лучший мастер".
- Заказов было много, - проворчал Роман, снимая заднюю крышку цветного "Рубина". Поломка была непростой, а главное полетели два предохранителя, добраться до которых было целой проблемой. К тому же мешал суетливый директор, то и дело задающий свои дурацкие вопросы. Наконец, экран вновь засветился мерным голубым светом, а вслед за тем мультяшный волк в ярких цветных трусах погнался за неуловимым зайцем.
- Вот спасибо, уважили, ну право слово, уважили. Вы действительно большой мастер. Сколько мы вам должны? - затарахтел довольный директор.
- А можно мне вместо оплаты каких-нибудь продуктов у вас купить, а то идти в гости, а в магазин я уже никак не успеваю.
- О чем вы говорите, драгоценный мой. О каком "купить" толкуете?! Сейчас все принесут сюда, в кабинет, самое лучшее, самое вкусное. И никаких денег не надо. Вы нас так выручили.
Минут через двадцать он выходил из кабинета директора, унося с собой довольно увесистый пакет, в который даже заглянуть постеснялся. Мастер уже миновал, было, проходную базы, когда его окликнул вахтер: "Молодой человек, показываем вещи - что в портфельчике, а что в пакетике?"
- Я телевизионный мастер, вы же меня сами часа два назад пропускали. В портфеле инструменты, детали всякие, а пакет мне ваш директор вместо оплаты за работу дал.
- Насчет деталек ваших ничего против не имею, не наш ассортимент, - ворчливо заметил вахтер, - А вот на продукты должна быть товарная накладная, иначе не пропущу.
- А вы позвоните своему начальнику, он вам подтвердит, - посоветовал Рома.
- Звонить начальству прав мне не дадено, - возразил вахтер. Вон на стеночке висит внутренний телефон, под ним список номеров, сами звоните. Портфельчик свой заберите, а пакетик пока у меня полежит.
Один за другим набирал Рома номера внутренних телефонов, но ни один из них так и не ответил.
- Послушайте, - обратился он снова к вахтеру. - Телефоны не отвечают. Может ваши сотрудники уже новый год отмечают. Вы позвольте, я пройду еще раз к директору, попрошу у него накладную, или что там у вас положено.
- Никак нет, не позволю, - в голосе вахтера уже сквозила явная издевка. - Заявочка на вас была выписана одноразовая, к тому же рабочий день закончился, а после рабочего дня посторонних не пускаем.
- Что же мне делать? - обескуражено спросил Рома.
- А идти отсюда по добру, да по здорову, пока у меня настроение хорошее. А то ведь вызову сейчас наряд милиции и оформим, как попытку вынести ворованный товар с государственной базы.
Ни к каким друзьям он в тот вечер не пошел. Купил по дороге бутылку шампанского, да так и не сообразил открыть ее в полночь - сидел на кухне и, раздосадованный, курил сигареты одну за другой. Объегорили, как пацана, да еще и позабавлялись всласть, злился он. Ишь, вахтер все разыграл, как по нотам, Сначала дал пройти почти через всю проходную, а потом вернул. И телефон директора не отвечал не потому, что он вышел, а просто знал, что кроме телемастера звонить с проходной больше некому. У него же на селекторе видно, откуда звонят… Увидев, что на часах уже миновала полночь, он решил просто побродить по городу, где выпал редкий для этих мест снег. А когда одевался, вдруг, неожиданно для себя, вспомнил слова мамы Шони и сказал, так же твердо, как и она когда-то: "Надо уезжать".