Первый круг Сашка прошел отлично. Дорохов не сводил глаз с белой кабины, прикидывая и придирчиво сравнивая, как сам бы справлялся с преодолением препятствий и крутых поворотов.
Особенно впечатляли полеты с полутораметровой эстакады.
Мастер вождения перед прыжками строго предупредил:
– Ничего не изобретайте! Просто держитесь накатанной колеи и помните главное: машина должна сойти с обрыва строго под девяносто градусов, чтобы оба передних колеса потеряли опору одновременно. Это обезопасит вас от завала набок и серьезной аварии…
Тяжелый грузовик прилично разгонялся на прямолинейном участке, вмиг проскакивал металлические подмостки и, слетев с них, слегка наклонял кабину вниз. Полет длился не более двух секунд, после чего автомобиль со всего маха врезался в воду, на миг исчезая за стеной зеленовато-серебристых брызг. Тут же берега водоемчика окатывала огромная волна, а машина с блестевшими боками, основательно потеряв скорость, уже карабкалась вверх по песчаному склону.
Перед началом третьего круга взмах желто-красного флажка заставил Осишвили притормозить в створе ворот. Инструктор запрыгнул на подножку, и что-то сказал курсанту, показывая рукой на островок камышей…
"Ясно, – снова растянул губы в улыбке Артур, – сейчас посмотрим, как он будет давить своих лягушек!.. Как он их там обозвал по-грузински?.. Ах да – чатлахи!"
В воздухе мелькнул бело-зеленый флажок – "Вольво" пошел на последний круг.
Левый поворот с крутым подъемом…
Резко вправо и пологий спуск; мелкие канавы, вихляющие автомобиль из стороны в сторону…
Разгон на прямом участке. Эстакада, прыжок, фонтан брызг…
Грузовик подворачивает влево – к камышам. Огромные колеса быстро вращаются, но сцепления с илистым дном слабое – движение замедляется.
– Газ!.. Сбрось газ, маймуно, виришвило!.. – привстал от волнения Дорохов, – инерции и скорости уже нет. Теперь в натяг нужно – потихоньку!..
Но товарищ советов не слышал. Машина зарылась в самую гущу камышей, дернулась в последний раз и… остановилась.
С досады Артур сплюнул под ноги и шагнул с пригорка. Побросав свои разноцветные флажки у ворот, поплелся к озерцу и инструктор…
Однако стоило им достичь ближнего бережка, как "Вольво" сызнова взревел двигателем, поелозил взад-вперед и… отчаянным рывком выскочил из илистого плена зеленевшего островка.
– Ну, слава богу! Справился!.. – хотел было повернуть обратно наставник.
– Куда это его понесло?! – вдруг забеспокоился Дорохов.
Оба в недоумении смотрели на автомобиль, свернувший с наезженной колеи и набиравший бешеную скорость. Все дальше отклоняясь от трассы, он мчался прямиком к бетонному забору.
– Совсем спятил, мля! – прошептал инструктор.
– Может, с управлением что-то случилась?..
– Вряд ли. У нас все машины новые. Исправные и проверенные.
Не сговариваясь, они отправились в обход озерца; сначала шагом, но сразу перешли на бег…
Как грузовик врезался в ограждение, Артур не видел – за секунду до этого зажмурил глаза и резко отвернулся. Слух уловил далекий удар, скрежет; еще один удар, но слабее первого…
Потом все стихло. Два других автомобиля немедля остановились посередине трассы. И курсанты группы ринулись к изуродованному "Вольво", вылетевшему далеко за образовавшийся в бетонном ограждении пролом…
* * *
Машина угодила точно в середину одной из плит, вырвав ее из ровного ряда близнецов и разломав на части. Удивительно, но сам грузовик не перевернулся, а так и остался стоять на колесах метрах в тридцати от забора. Однако на кабину смотреть без содрогания было невозможно…
Весь передок от сокрушительного удара сплющился, смялся; крыша выгнулась горбом; одна дверца лежала под куском разбитого бетона, вторая повисла на оборванной "егозе". Симпатичная, сиявшая новеньким лаком кабина с широким спальным местом позади кресел, в один миг превратилась в груду изуродованного метала; передний мост со спущенной резиной колес уехал назад.
Тело Сашки извлекали долго. За это время успел примчаться начальник учебного Центра – юркий джип тормознул у самого забора. Седовласый мужчина молча осмотрел разбитую машину, заглянул внутрь измятой кабины и мрачно распорядился выставить оцепление с круглосуточным постом, покуда не исправят ограждение…
Дорохов сидел на траве неподалеку, потирал левой ладонью внезапно разболевшийся затылок и, словно боясь случайно узреть чрево разрезаемой кабины, старался не поворачивать головы туда, где кипела работа: визжали резаки, скрежетал металл… Столько за последние годы довелось повидать смерти, трупов, а на мертвого Оську смотреть не хотелось.
И все же он вызвался помочь донести носилки с телом до медсанчасти. Уже по дороге, словно прощаясь с Сашкой, не мог оторвать взгляда от мокрой камуфлированной формы, повторявшей изгибы переломанных конечностей; от раздробленного окровавленного черепа; от того, что раньше было лицом, с которого редко сходила приятная лучезарная улыбка…
И с каждой минутой Артура охватывало какое-то странное ощущение. Казалось, с уходом из жизни этого человека – единственного по сути близкого друга, не раз помогавшего в самые трудные минуты или вовсе спасавшего от смерти, перевернулась даже не страничка в его жизни, а закончилась целая ее глава…
Часть вторая
"Серый воробей"
Рим. 30 мая; 12.05–12.35
С набережной Тибра открывается великолепный вид. Чего стоит один живописный речной остров Тиберина, соединенный с берегами двумя мостами и напоминающий по форме большой корабль! Согласно легенде, бог врачевания Асклепий именно к нему отправил свою лодку с волшебными змеями, чтобы остановить расползавшуюся по Риму чуму. Теперь почти всю территорию острова занимает современная больница.
Муж с женою – по виду, сдержанным манерам и редким репликам – англичане, неторопливо прогуливались вдоль набережной, любуясь местными достопримечательностями. Повернули вправо – в прилегающую улочку; мужчина поднял фотоаппарат, сделал очередной снимок (теперь его внимание привлек фонтан); надменно усмехнулся молодым итальянцам, стоявшим по колено в воде – посреди каменного водоемчика. Что-то сказал супруге, показывая на бортик фонтана; та послушно сделала несколько шажков, встала на фоне скульптурной группы, повернулась, обнажила крупные зубы в заученной улыбке. Муж снова поднял фотокамеру… И, нажав на кнопку, поморщился – как раз в этот ответственный момент позирующую жену загородили двое крепких мужчин, проходящих мимо. Снимок не удался.
Супруги продолжили осмотр города…
А вот и виале ди Трастевере – главная улица богемного квартала – гордость Рима, неизменно привлекающая толпы туристов со всего света. Здесь действительно есть на что посмотреть, чем полюбоваться: мост Гарибальди, статуя поэта Джузеппе Белли, средневековая башня Торре дельи Ангвиллара. И неисчислимое множество магазинчиков, салонов; кафе и ресторанчиков, источавших неповторимые ароматы итальянской кухни.
Англичанин без перерыва щелкал навороченной цифровой камерой; довольно кивал, просматривая на мизерном экране сделанный снимок; искал очередной интересный объект. И каждый раз с удивлением натыкался взглядом на тех двух мужчин, что помешали запечатлеть жену у фонтана.
Удивительно, но маршрут прогулки этих итальянцев с точностью совпадал с маршрутом четы из Великобритании. К тому же двигались они с той же неторопливостью, хотя ничего по дороге не снимали; головами вращали не реже других туристов, однако интерес проявляли не к памятникам архитектуры, а скорее к стройным ножкам встречных девушек…
Да, пожалуй, они были типичными итальянцами. Оба темноволосы, немного смуглы, с прямыми римскими носами; неповторимая мимика, сопровождала почти каждую фразу их негромкого диалога. И обязательная для Италии небрежность: простенькие матерчатые туфли, мешковатые светлые брюки, помятые сорочки кремовых оттенков. Правда, лишь один из двоих для чего-то повязал на шею галстук – верно, рожден был на Сицилии, где римская жара воспринималась вполне комфортной прохладой.
По мере продвижения вглубь квартала Трастевере, народу вокруг прибавлялось, отовсюду слышалась непонятная речь на различных языках, мелодичные итальянские песни. Супруги направлялись в сторону моста Субличио, красовавшегося неподалеку от Порта Портезе, но в этой толчее постоянно приходилось замедлять движение и лавировать между стоявшими или плывущими навстречу группами туристов…
И опять впереди частенько маячили спины тех же двух итальянцев. Англичанин уже пару раз ловил на себе настороженные взгляды одного из них – того, что был покрепче и с цветастым галстуком на шее. От подозрительного взгляда становилось не по себе: не приведи господь, подумают какую-нибудь глупость!..
Но всерьез раздражаться или пенять на странное совпадение не приходилось – Рим одаривал все новыми и новыми впечатлениями. Да и шедшие впереди мужчины, похоже, не праздно слонялись по итальянской столице, а имели определенную цель.
И верно, невзирая на неторопливость походки, они поочередно поглядывали на часы и строго выдерживали направление. У четы англичан так же был четкий план: худощавая леди вела своего суженного на знаменитый "блошиный" рынок. Именно там, по рассказам ее подруг, успевших побывать в Италии, продавали настоящие римские витражи и прочие чудесные вещицы, сделанные умелыми руками местных мастеров. Цены на рынке были существенно ниже, чем в магазинах и салонах, но ассортимент товара радовал богатым разнообразием.
Однако следовало поторапливаться – "блошиный" рынок открывался ни свет, ни заря, но и прекращал работу рано – в час дня. Потому времени на непредвиденные задержки не оставалось.
Заканчивается седьмой квартал виале ди Трастевере. Теперь, если верить путеводителю, следовало свернуть влево…
Супруги завертели головами. Где-то здесь должны начинаться прилавки… Да, все верно! Сбоку, сквозь ужасную толчею народа мелькнул один лоток, другой, третий… Показались матерчатые навесы, защищавшие продавцов и покупателей от палящего солнца.
В разгар туристического сезона, начинавшегося в начале мая, Рим всегда напоминал муравейник, а на отрезке от главной улицы квартала до Порте Портезе было просто не протолкнуться. Работая локтями и бедрами, леди порхала от одного прилавка, к другому; муж старался не отставать, ибо, потерявши друг друга, пришлось бы долго объясняться по мобильникам и договариваться о встрече у какого-нибудь заметного ориентира.
Внезапно англичанин снова увидел двух знакомых итальянцев. На смуглых лицах появились темные очки; оба молча и сосредоточенно двигались к центру рынка. Подданный Великобритании хотел отвернуться и шагнуть в сторону, дабы опять не заметил плечистый парень. Но что-то неуловимо странное заставило остановиться, забыть о надоевших итальянцах и спешившей за покупками супруге. Замерли и два странных мужчины, всматриваясь вперед…
Навстречу по плотной людской массе неслась волна нервозной сумятицы. Кажется, кто-то, расталкивая толпу, бежал по торговым рядам.
Здоровяк в бежевой рубашке и цветастом галстуке мгновенно запрыгнул на высокий бордюр и, бросая поверх людской массы настороженные взгляды, пытался вникнуть в суть происходящего…
Англичанин на всякий случай посторонился – подошел ближе к тому прилавку, где надолго застряла жена. И вдруг заметил такое же волнение и сзади – в самом начале рыночного ряда…
А потом произошло и вовсе необъяснимое. Обозревавший округу крепкий парень взволнованно зашарил пальцами по груди, спрыгнул с бордюра…
Второй с побледневшим лицом что-то тихо произнес.
Не отвечая, широкоплечий выдернул из галстука заколку с блеснувшей длинной иглой и, не раздумывая, всадил ее в бедро своего приятеля. Тот приглушено вскрикнул, осел, повалился на выложенный узорчатой плиткой тротуар. В тот же миг крепыш пригнулся, рванул в направлении прилавков и моментально затерялся среди покупателей. При этом никто вокруг, кроме мявшегося в сторонке англичанина, мимолетного происшествия не заметил. Лишь когда рука итальянца, поначалу сжимавшая грудь возле сердца, безжизненно упала, две женщины, кудахча на неведомом языке, озабоченно склонились над ним…
Вскоре из толпы одновременно вынырнуло несколько мужчин; двое присели у неподвижно лежащего человека, остальные кинулись искать сбежавшего. Постепенно вокруг собирался любопытный народ…
– Что там случилось, дорогой? – обернулась супруга.
Мягко взяв ее под руку, осмотрительный англичанин зашептал:
– Ничего серьезного, дорогая – местная полиция ловит каких-то преступников. Но нам будет лучше придти сюда завтра. Пойдем. Давно пора подкрепиться, и мы еще собирались попасть на площадь Санта Мария, а потом прогуляться до галереи древнего искусства в палаццо Корсини. Сдается мне, что это недалеко…
Леди вздохнула, капризно пожала костлявыми плечиками и повиновалась.
Спустя минуту супружеская чета пробиралась в обратном направлении – к виале ди Трастевере. День по-прежнему радовал солнечной безветренной погодой. Сейчас предстоит ланч в каком-нибудь приличном ресторане, а потом можно будет продолжить неспешную прогулку по прекрасному Риму.
Навстречу, сигналя и распугивая народ, медленно прокатили три легковых автомобиля с тонированными стеклами и синими мигалками на крышах. Это в последний раз напомнило англичанину о неприятном инциденте на рынке. Он опять вспомнил, как один из подоспевших мужчин пощупал шею лежащего на тротуаре итальянца; как, подняв мгновенно помрачневшее лицо, что-то сказал стоявшему рядом пожилому человеку; как тот в сердцах закричал – вероятно, крепко выругался. И смешно при этом всплеснул руками…
"А-а!.. Вечно в этой суматошной Италии полиция воюет с мафией, – подумал турист и навел объектив цифровой камеры на открывшийся взору величественный собор. – То ли дело в нашей старой, доброй Англии – тишина, традиции, уют… Футбольные фанаты и те безобразничают на стадионах, дерутся, поджигают автомобили и бьют витрины строго по расписанию – после матчей своих любимых клубов".
Глава первая
Ставропольский край. 26 августа
Оставался час до отбоя. Самое спокойное, уютное время в жизни любого армейского подразделения. Тяжелый день позади; по казарме вяло мотается последний из командной своры и нетерпеливо поглядывает на часы, отсчитывая минуты до конца свой каторги; впереди целая прорва сна и отдыха…
Закинув руки за голову, Дорохов лежал на кровати. В отсеке изредка появлялся сосед – сибиряк. То ли латал, то ли гладил форму в бытовой комнате. На его тумбочке не смолкал крохотный радиоприемник: новости, реклама, одни и те же бездарные хиты…
Внезапно очнувшись от размышлений, Артур попросил:
– Дружище, сделай погромче.
Бывший омоновец покрутил ручки настроек. Из маленького динамика полились знакомые звуки. Пел любимый исполнитель Дорохова – Павел Кашин. Взгляд затуманился воспоминаниями и сам собой переместился на пустовавшую, аккуратно застеленную кровать погибшего друга…
Подожди стрелять по блюдцам,
Все мечты в одну сольются,
Мы ее тогда – одним веслом…
Сашка стоял перед глазами, словно живой. Одна картинка сменялась другой: будни в небольшом гарнизоне; выхваченные мгновения из бесчисленных командировок: горы, леса; ночные скрытные переходы, засады, боевые операции… Даже Оськин голос всплывал из закутков подсознания явственным и чистый, без дурацкого заикания…
В какой-то миг промелькнуло сожаление о том, что отказался от Сашкиного предложения бежать вместе. Прекрасно знал необузданное сумасбродство товарища, но не верил в затею, в его решимость. Или не сумел увидеть, распознать отчаяния, доведшего друга до подобного поступка.
А ведь он звал его, уговаривал… Кто знает, возможно, все обернулось бы иначе: вдвоем изобрели бы что-нибудь менее рискованное, чем этот дурацкий, гибельный таран бетонной стены.
И что же теперь?..
Остался совершенно один. Перед неизвестностью, перед тем, что поджидало в туманном и скором будущем…
Дар любви от дара боли,
Отличает чувство воли,
И любовь под трепетным крылом…
Покуда Оська находился рядом, проистекающая с ними катавасия, начиная от ареста за расстрел пассажиров УАЗа и до поселения в учебном Центре, не воспринималась мрачной и полной катастрофой.
Почему? Кто знает… Пожалуй, ответить на этот вопрос Дорохов не сумел бы. То ли в силу молодости, а так же изрядного запаса оптимизма; то ли из-за ощущения ошибочности или надуманности их обвинения и возможности все поправить, изменить к лучшему. Теперь же, пребывая в тоскливом одиночестве, почему-то все чаще приходилось задумываться над "необратимостью процесса", и целым рядом вытекающих из этой проклятой необратимости вопросов…
Свет берется из затменья,
Суть рождается в сомненьи,
Нужные слова – из тишины…
– Чуть дольше трех недель еще мучиться… – донеслось откуда-то издалека.
– Что? – очнулся Дорохов.
– Три недели, говорю, до выпуска осталось, – повторил сибиряк, копаясь в шкафу. – Надоело, спасу никакого нет. Маемся, батрачим тут, как зеки в тюряге…
– Да… – вздохнув, согласился бывший капитан.
– Скоро "покупатели" начнут приезжать.
– Кто? Какие покупатели?..
Омоновец бросил на постель какие-то вещи, уселся между них, устало вытер ладонями лицо…
– Ну, эти… – неопределенно мотнул он крупной, как у теленка головой, – для кого мы тут и корячимся, учимся всякой хрени.
Лицо Артура не выразило эмоций – вероятно, он не знал, что на это ответить. Однако сосед истолковал его молчание по-своему, продолжив объяснения:
– Ты разве не видел, как приезжие мужики в гражданке наблюдали за последними занятиями группы, которая месяц назад закончила обучение?
– Почему же, видел. Солидные, лощеные, молчаливые. Не иначе – полковники, да генералы…
– Вот-вот… Через недельку-другую и за нами начнут приезжать такие же – выпуск-то, слава богу, не за горами.
"Начнут, – мысленно подтвердил Дорохов, – для того нас сюда и согнали. Как быков перед корридой. С минимальными шансами уцелеть…"
В отсек заглянул старшина – бывший майор спецназа.
– Так… Хорошо… Вы у нас оба на месте, – пометил он что-то в блокнотике. – Через полчаса отбой, парни. – А, завидев выглаженную форму сибиряка, кивнул: – Готовишься?.. Правильно делаешь – я краем уха слышал, будто завтра уже первые гости в школу наведаться собираются.
– Ну вот, и я о том же говорил! – оживился омоновец, встал и направился к шкафу заканчивать укладку выглаженных вещей.
Артур же прикрыл глаза – думать ни о чем не хотелось. Единственное, от чего он сейчас не отказался бы, так это от возможности послушать перед сном любимые композиции. Но песня Павла Кашина, случайно пойманная маленьким приемником, увы, заканчивалась…
Расставанья и свиданья,
В этом зале ожиданья,
В общем знаменателе равны…
* * *