Артамонову (Липскому)
"Из прилагаемого постановления вы убедитесь в том, что съезд состоялся, и велико было наше огорчение, когда мы так и не дождались вашего представителя. Что касается моего приезда, то я счастлив буду, если позволят обстоятельства, повидать вас всех, дорогие собратья. Теперь текст постановления нашего съезда - приведу только начало, которое глубоко волнует: "Горестно было русскому сердцу пережить горькую весть о том, что великий князь Кирилл объявил о своих притязаниях на императорский Российский престол… Болит сердце за наше общее дело. Мы здесь, пребывая в смертельной опасности, каждодневно готовы отдать наши жизни, сознавая, что только его высочество великий князь Николай Николаевич, местоблюститель престола, может спасти страждущую отчизну, став во главе белой рати, как её верховный главнокомандующий…"
Постановление по уполномочию нашего съезда подписали: Боярин Василий, полковник Невзоров, полковник Семёнов. Протоколы съезда полностью будут доставлены позднее. Душой с вами, Фёдоров".
- Между прочим, о стиле ваших писем, - заметил Старов. - Все эти "уповая" и "повергая к стопам" хороши в меру, но не надо пересаливать. Надо дать понять, что "Трест" работает в советских условиях и невольно поддаётся стилю, принятому у нас.
23
В вагоне было холодно, он был старый, его трясло и мотало.
Якушева клонило ко сну, он засыпал и пробуждался от холода и снова возвращался к мысли о том, что он, после всего пережитого, вновь едет за границу. Утром он будет на границе, там контроль паспортов. Потом Рига, и ему предстоит встреча с людьми, которые недавно действительно были его единомышленниками.
Теперь он думал о них - "они", а ведь ещё не так давно это было для него "мы". То, что ему доверили Дзержинский, Артузов, Пилляр, Старов сложную задачу - проникнуть в Высший монархический совет, - довершило перемену во взглядах. Якушев думал о монархистах "они", "они", то есть враги, и это после всего, что он пережил и передумал. Он понимал трудность задачи - не все же в белой эмиграции так легкомысленны, как Артамонов, не все ослеплены ненавистью к Советам, как какой-нибудь Щелгачев. Якушев понимал, что ему придётся столкнуться и с опасными противниками, к тому же видевшими в каждом приезжем из России агента ЧК.
Две ночи в вагоне были почти бессонными. Якушев размышлял, как повести себя с первой встречи. Артузов и Пилляр правы - надо держать себя независимо, не поддакивать, а вступать в спор, показать себя представителем мощной подпольной организации, заговора, за которым стоят десятки, сотни влиятельных, самоотверженных заговорщиков. "Они хотят вам верить и поверят, - говорил Артузов накануне отъезда Якушеву, - для эмигрантов сильная подпольная организация внутри Советской страны - это козырь. "Трестом" можно козырять перед иностранцами, да и все иностранные разведывательные отделы штабов тоже пожелают поставить на эту карту…"
Однако как все сложно, надо много обещать и ничего не давать, сталкивать "их" между собой, играть на амбиции всех этих господ Марковых, ширинских-шихматовых, многое решать на месте, по обстоятельствам. "Именно поэтому выбор пал на вас, - вспомнил Якушев заключительные слова Артузова перед отъездом. - У вас достаточно самоуверенности, хорошей самонадеянности. Помните, вы ведёте большую игру против врагов нашей страны и её народа. Будьте осторожны и вместе с тем решительны".
Якушев не предполагал, что его будет волновать самый переезд границы, хотя все было благополучно, пограничник вернул ему паспорт и пожелал счастливого пути. Латвийские пограничники обошлись с ним не слишком вежливо. Офицер, в котором легко было узнать бывшею офицера царской армии, хмуро спросил о цели поездки. Якушев ответил, что едет транзитом и не обязан сообщать о целях поездки, но, так и быть, скажет:
- Я еду на ярмарку в Кенигсберг, но буду и в Берлине. А в Риге остановлюсь на несколько часов.
Повертев в руках паспорт, офицер вернул его и ушёл.
Якушев перешёл в другой, латвийский вагон. Пассажиров было мало, они с любопытством поглядывали на человека, едущего из Советской России, но заговорить никто не решался. До Риги доехал спокойно. В Риге, на перроне, он увидел Артамонова и, не здороваясь, как было условлено, уехал прямо в гостиницу.
Едва только успел войти в номер, послышался стук, и Якушев очутился в объятиях Артамонова. Они троекратно поцеловались.
- Бог мой, я уже потерял надежду вас видеть живым и здоровым.
- Да… тиф. Но сердце крепкое, выдержит и не то.
- А мы вас заждались… Ну, рассказывайте!
- Я бы предпочёл слушать вас… Надеюсь, никто в Риге не знает о моем приезде?
- В Риге - никто, кроме меня и Арапова. Вы его, вероятно, знали. Он тоже из лицеистов, из конногвардейского полка, племянник Врангеля.
Артамонов начал с того, что в эмигрантских организациях, как всегда, сплетни, интриги, бестолковщина. Не все осторожны, много болтунов, и потому о предстоящем приезде руководителя "Треста" знают немногие.
- Отношение к "Тресту"?
- Старцы, как всегда, рутинёры, боятся провокации. В общем, в Монархическом совете главная персона Николай Евгеньевич Марков, доверенное лицо "Верховного", Николая Николаевича. Он согласен с вами встретиться.
- Марков? "Согласен"… Поразительно, мы работаем в сердце России, в нашем распоряжении беззаветно преданные люди, мы связаны с воинскими частями, возврат к монархии предрешён, а он "согласен встретиться"… Знают ли о нас члены императорской фамилии?
- Сомневаюсь. Когда вы в Берлин?
- Хоть сейчас…
- Есть вечерний поезд. Мы едем с вами, я и Арапов… Как тётушка моя, Варвара Николаевна?
- Жива, здорова. Хороша собой и по-прежнему кокетлива. Не пишите ей. Так спокойнее.
- А этот лихой поручик?
- Колёсников?
- Он нам понравился. Правда, не хватает звёзд с неба.
"Много вы понимаете", - мелькнуло в голове Якушева.
Артамонов ушёл. Оставшись один, Якушев думал - правильно ли было все в его разговоре с Артамоновым? Первые шаги многое решают. Он посмотрел на себя в зеркало: выглядел, как в петербургские времена, - осанка, чуть заметная лысина, пенсне… "Но что делается тут? - он постучал по лбу. - Если бы мне полгода назад сказали, что я буду носить маску монархиста, я счёл бы этого человека сумасшедшим. А между тем теперь это так".
Он вдруг почувствовал усталость, две ночи без сна дали себя знать. Прилёг на диван и мгновенно заснул, точно провалившись в бездну. Однако спал чутко и сразу вскочил, когда услышал стук в дверь.
Вошёл высокий, стройный молодой человек, по выправке - гвардейский офицер.
- Я - Арапов. Вы меня вряд ли помните. Я был в младших классах лицея.
- Не помню. Что вы на меня так глядите?
- Я вас представлял другим.
- Разочарованы?
- О нет… Преклоняюсь! Вы там герои!
- "Герои"… Это вы хватили.
- Хотелось бы поговорить…
- Успеем наговориться. В Берлине я рассчитываю пробыть неделю. Значит, едем?
- Едем. Я для того и пришёл к вам. Хотелось познакомиться. Ну, до вечера…
И он вдруг обнял Якушева, прижал к груди и выбежал из комнаты. "Экспансивный молодой человек", - подумал Якушев.
24
"В Берлине состоялась первая встреча с заправилами Высшего монархического совета, - писал Якушев в отчёте. - Она происходила в магазине ковров, мебели, бронзы и фарфора в первом часу ночи. В этом магазине полковник фон Баумгартен служит ночным сторожем.
Почему избрано такое странное место, как магазин, для конфиденциального совещания? Оказалось - из предосторожности. Квартира, где помещается Высший монархический совет, принадлежит Е.Г.Воронцовой, там же обитает бывший обер-прокурор Синода - Рогович, болтун и рамолик, он стал бы подслушивать.
Я кое-что уже знал об этих господах, ночь до Берлина прошла в разговорах с Артамоновым и Араповым, которых по молодости лет не очень допускают в высшие сферы. Они недовольны и не без яду рассказывали мне, что делается в этих сферах, пополняя мою эрудицию.
Кирилловцы, сторонники Кирилла Владимировича, провалились окончательно. Высший монархический совет ставит на Николая Николаевича - "местоблюстителя престола". Кирилловцы его отвергают как претендента на троп. Он не прямой наследник и бездетен. Окружают Николая Николаевича титулованные особы, впавшие в маразм, и болтуны. Сохранил солидные средства принц Ольденбургский, он почётный председатель совета.
Сидя в золочёном кресле в стиле Людовика XV, я произнёс пламенную речь, выразил верноподданнические чувства "Треста" по отношению к "блюстителю" престола и добавил, что подробнее изложу все в докладе, который пишу. По лицам этих господ понял, что экзамен выдержан, но ожидается приезд из Парижа Н.Е.Маркова, ближайшего советника Николая Николаевича. Он доверяет Маркову.
Марков прибыл в Берлин вместе со старым князем Ширинским-Шихматовым. Свидание состоялось на Лютцовштрассе, 63. Оба уставились на меня, когда я говорил о создании монархической партии внутри России, тесно связанной с Высшим монархическим советом за границей.
Однако Марков, жёлчный и глупый старик, прервал мою декларацию и спросил о настроениях Красной Армии и какие именно части армии я считаю наиболее подготовленными к участию в перевороте. Чувствую, что старцы не разбираются в военных вопросах. У Маркова в руках шпаргалка с вопросами.
- Когда можно рассчитывать на переворот?
- Придётся подождать года два.
- Кто ваш верховный эмиссар?
Отвечаю, как условлено в Москве: "Генерал Зайончковский".
- Православный? Хорошо.
Обрадовались, что не входит Джунковский: "Ненадёжный человек".
Марков торжественно сообщил, что был принят Николаем Николаевичем.
- Его высочество согласился возглавить монархическое движение, но ждёт призыва из России, о существовании вашей организации знает.
Испускаю вздох облегчения. Почтительно высказываю желание увидеть кого-нибудь из императорской фамилии. Марков обещает свидание с великим князем Дмитрием Павловичем (Николай Николаевич никого не принимает). На этом кончается трехчасовая беседа".
Якушев знал этих людей в то время, когда у них была власть. Высокомерные, надменные, они презирали всех, кто стоял ниже их. Они считали царский престол незыблемым, особенно после подавления революции 1905 года. Часто эти "истинно русские" монархисты имели чисто немецкие фамилии: Баумгартен, Гершельман, Тальберг, Саблер - тот самый Саблер, которого Распутин, как он сам говорил, "поставил в оберы", то есть сделал обер-прокурором святейшего Синода. Они не терпели даже III Государственную думу, где у правых было большинство. Николай Второй не решался её распустить, вообще упразднить. За это они его втайне осуждали. Теперь Якушев увидел этих людей, потерпевших крушение, изгнанных из России, и понял, что они ничему не научились. Их желание было одно - во что бы то ни стало вернуться и управлять. Они согласны на все, даже на расчленение страны, на то, чтобы она стала колонией Германии или другой державы, лишь бы вернуть потерянное - титулы, усадьбы, особняки, придворные звания.
Якушев писал в своём отчёте:
"Два дня мы обсуждали программу берлинского монархического съезда. Возник разговор о тактике "Треста". Козырял старыми черносотенными лозунгами. Никаких партий, кроме монархической. Восстановление самодержавной монархии. Земельная политика? Тут вскочил Николай Дмитриевич Тальберг - маленький, щуплый крикун: "Предлагаю конфисковать имение Родзянки, как виновника революции". Его успокаивали: "Конфискуем". Я вношу проект: "…образование государственного земельного фонда, вся земля принадлежит государю, он жалует землёй дворянство, служилое сословие. Крестьянам - "синюю бумажку" - купчую на землю, но, разумеется, за выкуп, за деньги. Переходим к тактике. Вопрос об интервенции: называют 50-60 тысяч белых и 3-4 тысячи иностранцев. Откуда начинать поход - с севера или с юга? Гершельман предлагает с Петрограда. Подготовить торжественную встречу в Московском Кремле. Монарх непременно из рода Романовых. Основные законы пересоставить до коронации.
В Берлине у меня продолжались переговоры с молодыми - Араповым и Артамоновым. Их настроения таковы, что явилась мысль о создании внутри Монархического совета оппозиционной партии из молодых. Арапов, конечно, убеждённый монархист, но особой формации, участник так называемых евразийских сборников "На путях" и "Поход к Востоку". В лице его "Трест" приобрёл сторонника и почитателя. Я убедил его, что мы готовим переворот не для того, чтобы отдать власть старцам, которые ничему не научились и ничего не забыли. Нам надо выработать программу и тактику на основе того, мол, чтобы "Россия по своему географическому положению руководила Европой и Азией. И потому пути "Треста" совпадают с евразийским движением". Сказал и слегка испугался: неужели клюнут на такую чепуху? Представьте - клюнули.
Бросил мысль о вожде наподобие "дуче" Муссолини. Встретили с энтузиазмом. В общем, молодые - хороший материал для оппозиции старцам…"
Для правдоподобия Якушев настаивал на финансировании "Треста" из-за границы. Это было естественно, все эмигрантские организации постоянно вымогали деньги у состоятельных эмигрантов. Ответ был такой: "Будем давать деньги, но немного". Предлагали "Тресту" заняться грабежом банков в России. Якушев возразил: "Такие действия могут всполошить ГПУ". Они согласились, что грабежи могут насторожить чекистов, затруднить работу "Треста". Сто тысяч франков пока предоставить не могут. Постараются воздействовать на своих толстосумов всеми средствами, вплоть до публичного мордобоя.
Главной целью молодые считали укрепление отношений с Врангелем, а старцы - проникновение к великому князю Николаю Николаевичу. Якушев должен был вручить ему исполненное верноподданнических чувств послание от имени съезда монархических организаций центральной России. В этом послании содержался призыв - возложить на себя бремя царской власти и в будущем, под звон колоколов, вступить на прародительский престол.
Но до этого молодые считали важным завязать отношения с Врангелем. Втайне от старцев в Берлине Арапов свёл Якушева с полковником фон Лампе, представителем Врангеля в Германии. Этот полковник с "истинно русской фамилией" начал с того, что обругал деятелей Высшего монархического совета старыми песочницами и взял с Якушева слово: не пользоваться их услугами. Из этого было ясно, что фон Лампе рассматривает Маркова и прочих как конкурентов в деле "спасения" России.
- Высший монархический совет, то есть Марков и компания, клонятся к закату. Наша опора - лучшие полки в Сербии и Болгарии, они прошли школу Врангеля и закалены в Галлиполийском лагере. Мы ждём одно лицо, уполномоченное Врангелем для переговоров с вами.
И фон Лампе познакомил Якушева с генералом Климовичем.
С первой встречи было попятно, что Климович - опасный противник. Об этом свидетельствовала его кровавая слава на постах московского градоначальника в 1915 году и директора департамента полиции в 1916 году. Теперь он состоял при Врангеле на положении начальника разведки, шефа жандармов.
Климович оказал Якушеву самый любезный приём, кротко смотрел на гостя, поддакивал, почти не говорил о делах, зато временами нельзя было не заметить острого, пронизывающего взгляда профессионального деятеля охранки. Якушев согласился сделать краткий доклад о "Тресте" для интимного круга. Здесь же выяснилось, что агенты ОРА проникали в Россию и давали о ней, по-видимому, правильные сведения. Из разговора Якушев понял, что Климович не убеждён в боеспособности ОРА, но люди этой организации пригодны для несения полицейской службы.
Слушая Климовича, Якушев припоминал то, что сам знал об этом человеке и что рассказывал ему Подушкин - старая полицейская крыса.
Так вот каков ты - мастер провокаций, покровитель чёрной сотни! Его называли организатором убийства депутатов I Государственной думы - Герценштейна и Иоллоса - и организатором взрыва в доме бывшего премьер-министра Витте. Климович "ставил" с помощью провокатора Зинаиды Жученко покушение на московского градоначальника Рейнбота… Как все-таки Климович ускользнул из Петропавловской крепости, куда его засадили после Февральской революции? "Только эти розовые либералы из комиссии Временного правительства могли выпустить на свободу такого матёрого врага. Он бы и их всех передушил, этих либералов, и не поморщился", - думал Якушев. Да, перед ним был серьёзный враг.
- Пусть вам это не покажется неделикатным, но я все-таки скажу: меня смущает ваше скептическое отношение к представителям законной династии.
- То есть к Николаю Николаевичу? (Климович даже обошёлся без титула.) Да ведь у него "зайчик в голове"… Ведь это он выдумал "старца" Распутина, он и его Стана - черногорка. Правда, потом кусал себе локти.
- А вам доводилось иметь дело с этим… старцем?
- С Распутиным? А как же иначе? Какой бы я был директор департамента полиции, если бы не знался с Распутиным. Началось так: я позвонил ему по телефону и говорю: "Что ты врёшь, будто я тебя хочу убить?" Он отвечает: "Что ты, милай? Хочешь, я к тебе приеду?" Приезжает, сел, смотрит: "А мне говорили, что ты зверь". - "Смотри, говорю, какой я зверь". Вздохнул: "Все врут люди. Под тебя копают". Оказывается, это у него называлось "смотрины". Нет, хватит с нас этих мистиков, психопатов; глядишь, Николай Николаевич найдёт себе другого юродивого…
- Евгений Константинович, мне странно это слышать. Я так мыслю - царь для народа, а не народ для царя.
- Дорогой мой… Царь, народ, династия! Ну кого вы назовёте из Романовых? Сплошные ничтожества! Если хотите знать мою ориентацию, она в трех словах: Пётр Николаевич Врангель.
- Вы меня ошеломили… Я бы хотел вам возразить, и не только вам…
- Послушаем вас с удовольствием, и не позднее чем завтра.
7 августа 1923 года состоялся доклад Якушева на квартире у Лампе. Доклад слушали Шульгин, Климович и сенатор Чебышёв. Здесь были не вздорные старики, вроде Маркова и Гершельмана, а люди, у которых нельзя отнять ума, опыта и хитрости. Якушев говорил осторожно, начал с экономики, не скрыл, что нэп смягчил остроту положения, но в то же время нэп питает те "здоровые" элементы, которые будут способствовать перевороту изнутри, когда настанет время. Якушев говорил о росте монархических настроений, о том, какое значение для крестьян будет иметь "синяя бумажка", то есть купчая на землю, потом перешёл к военным делам. Он предупредил, что, как штатский, не может осветить вопрос в деталях, и пообещал впоследствии дать возможность послушать сообщение начальника штаба, авторитетного военного.
Доклад длился два часа. Когда Якушев кончил, поднялся Климович и попросил ответить только на один вопрос:
- Каким образом удаётся столь многочисленной подпольной организации уходить от преследований ГПУ, в силе и решительности которого мы убедились на горьком опыте?