Ему нелегко было выполнять задание ОГПУ. К этому примешалось и нечто личное. Уже несколько месяцев он был знаком с очень понравившейся ему девушкой, работавшей в партийном отделе редакции одной столичной газеты. Встречались они не часто. Лена - так звали эту девушку - и Алексей Зубов редко могли выбрать свободный вечер. В таких случаях Алексей звонил по телефону в редакцию и ждал Лену в подъезде. Они отправлялись зимой в театр или в кино, а летом в парк. В тот вечер они пошли в Зеркальный театр сада Эрмитаж. Ничто не предвещало им размолвки.
Зубов дважды был дома у Лены. Отец её, старый рабочий-металлист, в последнее время сильно болел, а мать, Ефросинья Андреевна, почему-то невзлюбила Зубова. "Ходит и ходит к Лене, а о будущем не думает. Когда-то кончит курсы и дадут ему полк или бригаду, а пока живёт в общежитии и никакого от него толку". Под "толком" она понимала свадьбу, но с дочерью об этом говорить не решалась. Лена не позволяла себя учить.
В злосчастный, как потом оказалось, вечер Лена и Зубов смотрели оперетту "Граф Люксембург". Лена была в хорошем настроении, она сдала заметку о субботнике на заводе "Серп и молот". Заметка пошла без правки, и завотделом её похвалил. Кончился первый акт, в зале зажёгся свет, и вдруг Зубов заметил во втором ряду Стауница. Тот тоже заметил его и помахал программкой. Стауниц был в светлой паре, сшитой по последней нэповской моде, на голове ухарски сдвинутая набок панама.
- Это кто такой? - с удивлением спросила Лена.
- Так… Знакомый, - ответил Зубов.
- Ну и знакомые у тебя. Наверно, из нэпачей?
Зубов не ответил. "Как бы не привязался", - подумал он и предложил выйти в сад, выпить воды с сиропом.
Они вышли в сад.
В то время сад Эрмитаж был втрое меньше, чем теперь. Каменный забор отделял его от прежнего частного владения. Между тем Эрмитаж был чуть ли не единственным в центре города садом, открытым для публики. В аллеях, поднимая тучи пыли, толкались зрители из театра эстрады, оперетты и кинотеатра.
Лена с удивлением разглядывала публику. То был цвет нэпа: дамы, одетые в платья цвета морской волны, с низко опущенной талией, юбки уже становились короче, шляпы надвигались на брови; кавалеры - в пиджаках колоколом, в брюках, напоминающих галифе, суживающихся книзу дудочками. Такие брюки назывались "нарымками" - по названию той отдалённой местности, куда попадали деятели нэпа за противозаконные деяния. В то время были в моде светло-серые мужские шляпы с широкими полями, обшитыми тесьмой, галстуки бабочкой или завязанные большим узлом, закрывающим сорочку, с пристежным пикейным воротничком.
Но была и публика попроще: молодые люди в белых и кремовых рубашках, застёгивающихся на множество пуговичек, с узкими кавказскими, с серебряными украшениями, поясами, в бриджах и жёлтых сапогах. Были и девушки в длинных полотняных юбках, жакетах, похожих на коротенькие мужские пиджаки, и в белых туфлях на низком каблуке.
Вдруг рядом с Зубовым оказался Стауниц, пристал к Зубову. Пришлось познакомить его с Леной. Стауниц завёл разговор об оперетте, о том, хороша ли Татьяна Бах, и все время осматривал с головы до ног Лену нагловатым и пристальным взглядом. "Уж очень скромно одета ваша девица", - читал в этом взгляде Зубов, мысленно посылая Стауница к черту. С другой стороны, он понимал, что Стауница интересуют его, Зубова, связи, сто знакомые.
- А в графе Люксембурге мало графского, вы не находите? - спросил Лену Стауниц.
- Не знаю, мне не приходилось видеть графов.
- Ну, тогда и этот сойдёт… Не угодно ли? "Мы оставляем от старого мира только одни папиросы "Ира", - он протянул коробку Зубову. - Это кто, Маяковский написал?..
- Маяковский не только это написал, - отрезала Лена.
Стауниц так и не отвязался, весь антракт болтал всякую чепуху, иногда с антисоветским душком, не переставая поглядывать на Лену. Она хмурилась. Дали звонок, и они вернулись на свои места.
- Ну и тип… - сказала Лена, - это твой дружок?
- Да нет, просто знакомый.
- А держал себя так, будто вы однокашники. Почему ты не оборвал его, когда он нёс всякую похабщину?
- А я, признаться, не слушал.
- Зато я слушала. Если подойдёт в следующем антракте, ты его отбрей как следует.
Во втором антракте Стауниц не подошёл, но, проходя мимо, мерзко подмигнул. Лена это заметила.
- Вот скотина! - подумал вслух Зубов. - Испортил вечер.
Лена молчала. Из театра шли молча. Зубов думал, что она зайдёт к нему, как бывало прежде, но она сказала, что отец болен, мать провозилась с ним всю прошлую ночь, а теперь её, Лены, очередь.
Зубов проводил её домой на 2-ю Тверскую-Ямскую. Хотя они и поцеловались на прощание, но расстались довольно холодно.
Он понимал её чувства: девушку смущало знакомство Зубова с этим франтом с бриллиантовым кольцом на мизинце. Но что мог ей сказать Зубов? Она не должна ничего знать о том, что связывало его с таким субъектом, как Стауниц. Тот, конечно, понял, что девушка, с которой был Зубов, комсомолка или даже коммунистка.
"Черт с ним, со Стауницем, в конце концов, - подумал Зубов. - Я командир, и мне надо поддерживать знакомство в той среде, где я - свой". Но хуже, что Лена была недовольна знакомством Зубова с таким неприятным субъектом. Вероятно, решила - влияние нэпа, об этом теперь много говорят.
…Лена была у Зубова, когда позвонил телефон. Зубова в эту минуту не было, он отправился в продовольственный магазин. Телефон был в коридоре, у самых дверей комнаты, и упорно звонил. Лена взяла трубку. Чей-то знакомый голос спросил Зубова, и, когда она сказала, чтобы позвонили через полчаса, вдруг услышала:
- А это говорит та очаровательная барышня, с которой я имел удовольствие познакомиться в саду Эрмитаж?
Лена бросила трубку.
Когда Зубов вернулся, она прямо заговорила о том, что звонил этот субъект и назвал её "очаровательной барышней".
- Не надо было брать трубку!
- Телефон долго звонил… Что у тебя с ним общего? Почему он тебе звонит? Почему ты не пошлёшь его к черту?
Зубов понимал её возмущение, но что он мог ей ответить, ей, коммунистке? Дал слово, что пошлёт этого случайного знакомого к черту, и отношения между ним и Леной понемногу наладились.
Вот тогда-то он и встретился со Старовым и рассказал о своих переживаниях. Якушев, как мы знаем, был свидетелем этого разговора.
Старов посочувствовал Зубову и дал такой совет:
- Устрой скандал Стауницу в присутствии Якушева. Основание для скандала есть. А что до твоей Лены, то скажи ей, что вы познакомились на бегах, случайное знакомство. Ты, как конник, интересуешься бегами, а он просто беговой жук. Она хорошая девушка, работает в отделе "Партийная жизнь", - конечно, ей неприятно, что ты знаешься с такими типами. Но не посвящать же её в нашу игру? Это абсолютно исключено.
И Зубов как-то на квартире у Стауница при Якушеве сказал:
- Что ты лезешь ко мне с антисоветскими анекдотами и всякой чепухой, когда я с моей девушкой. И по телефону ей говоришь всякую чушь!
- Ревнуешь? Ухаживай за моей женой. Не имею ничего против!
- Ну тебя к черту! Какая ревность! Я - красный командир. Знакомства у меня соответственные. Она девушка идейная, работает в газете. А тут - ты, франт с колечком, пижон, со мной на "ты". Ей, конечно, удивительно, откуда у меня такое знакомство.
- В самом деле, с её точки зрения, компрометантное знакомство. Вообще, вы горе-конспираторы. Ртищев с Баскаковым идут по Петровке, болтают по-французски. От них контрой несёт за версту. А идут они к вам, Эдуард, и, возможно, тащат за собой "хвост"…
Стауниц надулся и потом сказал:
- Беда мне с ними. Кстати, Ртищев настаивает на вашей поездке в Петроград.
- Успеется. У них там сильные группы, так мне говорили в Париже. А вот нам, Стауниц, предстоит важное дело.
В чем состояло это дело, выяснилось на следующий день.
30
Роман Бирк, по его просьбе, был откомандирован в Ревель и приезжал в Москву как дипломатический курьер эстонского министерства иностранных дел. В его лице "Трест" нашёл верного помощника. Представителем "Треста" в Ревеле был Щелгачев. Артамонов, под тем же псевдонимом - Липский, переехал в Варшаву и тоже выполнял поручения "Треста".
Атташе польского посольства в Ревеле капитан Дримлер, прослышав о "Тресте", потребовал от Бирка, чтобы тот связал его с таинственной и сильной подпольной организацией в России. 2-й (разведывательный) отдел польского генерального штаба возымел желание устроить на польско-советской границе такое же "окно", какое действовало на эстонско-советской.
Обсудив это предложение, товарищи, руководившие "Трестом", поручили Якушеву через Стауница связаться с сотрудником военного атташе польского посольства в Москве. Стауниц был доволен поручением. Наконец он выходил на международную арену.
Свидание Стауница с этим сотрудником должно было произойти в кабаре "Странствующий энтузиаст" на Средней Кисловке. Это кабаре привлекало нэповское именитое купечество и их дам. Они рвались туда, чтобы поглядеть богему - неудачников актёров и художников… Богема открыто издевалась над нэповской публикой, но это её не смущало. На случай скандалов (они здесь были нередки) при входе в кабаре дежурили милиционеры.
В этом расписанном футуристами подвале кабаре одним из лучших официантов считался Стасик - тайный сотрудник польского военного атташе полковника Вернера.
Как было условлено, Стауниц занял столик в углу, заказал Стасику кофе и ликёр "Кюрасо". Само название "Кюрасо" было паролем. Этого ликёра никто в таком месте не стал бы заказывать.
В ту же минуту к столу подсел господин средних лет с седыми усами. Это был не полковник Вернер. Господин назвал себя:
- Чехович. Пан полковник не считает возможным появляться в таком месте.
- Место выбрал он сам, - сухо сказал Стауниц, - боюсь, что нам не о чем говорить. Я имею полномочия беседовать только с паном полковником Вернером.
- Разговор наш будет непродолжительным, - обиженным тоном сказал Чехович. - Мне поручено передать вашим руководителям, что господин Артамонов, он же Липский, является нежелательным в качестве вашего представителя. Он - германофил, враг нашей независимости.
- Вы придаёте слишком большое значение личности Артамонова - он не более как приказчик и будет делать то, что ему скажут. По это я вам сообщаю неофициально, пан Чехович.
Разговор неожиданно оборвался. Какой-то длинноволосый швырнул тарелкой в даму за соседним столом. Её кавалер вцепился в гриву длинноволосому, дама завизжала…
- Прелестный уголок вы выбрали для конфиденциальной беседы, - сказал Стауниц, - дело не обойдётся без милиции и проверки документов.
Появился Стасик и через какие-то катакомбы, заставленные ящиками с пустыми винными бутылками, проводил Стауница и Чеховича на улицу. Стауниц немедленно сообщил о неудачном свидании Якушеву.
На следующее утро Якушев обо всем рассказал Старову. Тот вдруг встревожился:
- А знаете ли вы, что Чехович арестован вчера ночью на квартире у своей дамы сердца.
- Это после свидания со Стауницем? Неприятное совпадение.
- Чехович задержан по другому делу, но посольство может связать эти события - свидание со Стауницем и арест через три часа… Вам надо встретиться с Вернером. Пусть Стауниц с ваших слов первым сообщит об аресте, прошло лишь несколько часов. В посольстве вряд ли узнали об этом. Да! Он должен устроить вам свидание с Вернером. Естественно, ведь Стауниц боится, как бы Чехович его не выдал.
- Откуда "Трест" знает об аресте?
- Помилуйте, такая мощная организация. У неё везде свои люди.
- В самом деле, - сказал Якушев, - эта история может даже повысить наши шансы в глазах полковника Вернера.
Якушев с необыкновенной для его возраста и солидности поспешностью разыскал Стауница и объяснил ему, что надо делать, и притом немедленно. И Стауниц мгновенно понял.
Он разыскал официанта Стасика, вопил и метался так, что этот сотрудник полковника Вернера, как мог, его утешал:
- Я понимаю вашу тревогу, но пан Чехович бывал и не в таких переделках, он вас не выдаст. Кроме того, посольство заявит протест.
- Что протест? Выручить Чеховича может только "Трест". Надо, чтоб полковник встретился сегодня вечером с нашим "главным"…
- Да, но где? Не в нашем кабаре, конечно…
Стауниц задумался. И вдруг сообразил:
- Сегодня у моих друзей, Кушаковых, раут… Полковник может туда приехать как гость. Особняк… там рады гостям, открытый дом. Кушаковым этот визит даже польстит. Вообще полезное знакомство. Наш "главный" приедет к десяти. Ответ по телефону…
Стасик позвонил: полковник согласен, прибудет к десяти. Адрес?..
14 октября 1923 года состоялось свидание Якушева с полковником Вернером. Произошло это в особняке Кушаковых. Агриппина Борисовна действительно была польщена визитом Вернера, на Якушева она обратила меньше внимания. Стауниц уговорил её предоставить свою спальню для интимной беседы полковника со своим старым другом.
Мимо гостиной, где играли в карты, Стауниц проводил Якушева в спальню Кушаковой. Там его ожидал Вернер. Якушев вошёл в спальню, которую хозяйка называла "будуаром", поздоровался с Вернером и взглянул на Стауница. Тот понял и мгновенно исчез.
В "будуаре" пахло духами, светил только голубой фонарь в потолке. Присев на низенький пуф, Якушев сказал:
- Могу вас порадовать. Чехович будет освобождён, - он взглянул на часы, - вероятно, он уже дома.
- Мы заявили протест.
Якушев пожал плечами:
- Зачем? Вы должны были прежде всего оповестить нас. У нас хватит влияния на то, чтобы освободить Чеховича. Но это дело прошлое. Поговорим о будущем. Вы хотели что-то сказать?..
- Да. Примите нашу благодарность… То, что мы знаем о вашей организации, нас порадовало. Нас устраивает ваша ориентация на Николая Николаевича. Мы не забыли его обращение к полякам в начале войны, его обещания автономии. Словом, его персона нас устраивает. В случае конфликта, как нам известно, вы будете поддерживать нас и Францию. Однако некоторые русские монархисты придерживаются германской ориентации.
- Так же, как некоторые ваши титулованные магнаты.
- Мы это знаем. И не только магнаты. Мы возмущены поведением барона Врангеля. Он, очевидно, не понимает, что "царство Польское" кончилось и не возродится. Эти господа раздражают нас своим высокомерием. Между нами говоря, простой люд Польши склонён больше доверять большевикам в смысле сохранения независимости Польши. Поэтому мы бы желали получить от вашей организации заверения в том, что вы будете выполнять обещания великого князя Николая Николаевича.
- В настоящее время, - с достоинством начал Якушев, - наш Политический совет вырабатывает меморандум, в котором будет ясно сказано об отношении к соседним с Россией государствам. Меморандум будет вручён вам через нашего эмиссара в Варшаве Артамонова-Липского.
- Господин Липский был принят начальником второго отдела генерального штаба Братковским. Речь шла об организации "окна" на границе, следовательно, о переносе вашей работы на "кресы"…
- В Западную Белоруссию.
- Мы называем наши восточные окраинные области "кресами". Но если мы оказываем вам эти услуги, то вместе с тем мы бы желали получить от вас некоторые сведения военного характера. Нас интересует дислокация войск в приграничной полосе, сведения о сокращении контингентов…
- Позволю себе вас прервать, полковник… Я не имею полномочий вести беседу по чисто военным вопросам. Эти вопросы начальник второго отдела вашего генерального штаба может прояснить с начальником штаба нашей организации, генералом… Фамилии я не назову, но я убеждён, что вы с уважением отнесётесь к этому весьма авторитетному лицу. Смею вас уверить, что мы в случае военного конфликта будем поддерживать рас и ваших союзников. Хочу вам сказать ещё, полковник, что помощь, оказанная вами, будет способствовать нашим добрососедским отношениям, предстоящим в близком будущем. Личные контакты в Варшаве я считаю необходимыми.
- Я рад это слышать от главы будущего… - здесь Вернер сделал паузу, - будущего правительства.
- Не будем опережать события, полковник, миссия руководителя внешней политики нашей организации меня вполне удовлетворяет.
На этом кончилось свидание Якушева с Вернером.
Агриппина Борисовна Кушакова была несколько разочарована: "западный дипломат", как назвал Вернера Стауниц, ушёл незаметно, простившись только с хозяйкой. Но зато Якушев теперь очаровал хозяйку, он отведал гуся с антоновскими яблоками и коллекционное вино из подвалов "Массандры". Стауниц с удивлением убедился, что Якушев оказался душой общества в салоне Кушаковой.
Они ушли от Кушаковых в первом часу ночи.
На улице Стауниц спросил:
- Как вы думаете, чем кончится эта игра?
- Игра только началась. Наполеон как-то сказал: "Надо ввязаться в игру, а потом посмотрим, что выйдет…" Было бы идеально получить от второго отдела польского штаба все, что нам нужно… Вы понимаете, о чем я говорю?
- Признаюсь - не понял.
- Все эти Марковы, тальберги и компания, которых польский генштаб на порог не пускает, будут бегать к нам и просить протекции. Таким образом, "Трест" приобретёт международное значение.
- Александр Александрович!
- Что?
- Вы - гений!
- Я далеко не гений. А в военных делах совсем слабоват. Но не сегодня-завтра примет дела наш начальник штаба.
- Кто он все же? Или это ещё тайна?
- Генерального штаба генерал-лейтенант Потапов.
31
1 сентября 1923 года ОРА перестало существовать. Врангель объявил о создании РОВС - Российского общевоинского союза. РОВС объединил все воинские силы эмиграции с подчинением их штабу Врангеля в Сербии. На втором месте после Врангеля теперь оказался генерал Александр Павлович Кутепов - упрямый, энергичный и жестокий. Он опирался на галлиполийцев, то есть на тех, кто после эвакуации Крыма прошёл испытания в лагере на Галлиполи. Там Кутепов насаждал свирепую дисциплину, сажал офицеров на гауптвахту, разрешил дуэль на винтовках за оскорбление офицерской чести (дуэльных пистолетов не было). Полевые суды и жестокие наказания несколько подтянули дисциплину. Когда галлиполийцев эвакуировали в Болгарию, они имели потрёпанный вид, но все же были пригодны для карательных экспедиций. Генерал Туркул, командуя этим войском, сумел жестоко подавить в Болгарии народное восстание. Особенно свирепствовал генерал Покровский, известный своими зверствами ещё в годы гражданской войны. Он продолжал так же действовать и в Болгарии, но там его кровавая деятельность кончилась: он был убит повстанцами.
Характер Кутепова привёл его к столкновению с болгарским монархо-фашистским правительством. Кутепов был отстранён от командования и переселился в Стремске Карловцы, в Сербию, где находился штаб Врангеля. Там Кутепов снова обрёл власть над остатками белых армий, став во главе РОВС.
Приход Кутепова в РОВС означал, что диверсионная и террористическая деятельность белых будет возрастать. Юрию Ширинскому-Шихматову было поручено организовать школу агитаторов и подобрать "твёрдые элементы" для заполнения должностей в России после реставрации монархии.