- Когда приблизительно может состояться свидание?
- Через пять-шесть дней. Вот все, что имею вам сообщить.
Зубов поклонился и вышел. Когда в передней хлопнула дверь, Захарченко сказала:
- Все-таки мне было трудно видеть этого человека и знать, что он враг, хоть и бывший враг…
- А мне понравился этот малый. Хамоват немного, но откуда им набраться лоска?
- А у тебя, что ли, лоск?.. Все, что было, пропало! Мало ты валялся по грязным халупам?
- Да, в свите его величества нам состоять не придётся. - И Стауниц пригласил гостей ужинать.
Тихая, хорошенькая женщина - жена Стауница - поставила на стол чайник, печенье и исчезла.
- А мне любопытно знать, что могло толкнуть к нам этого молодца с орденом. Он кто? Командир полка?
- В будущем комбриг. Что могло толкнуть? Да хоть бы то, что его отца расстреляли красные и что этот молодец рассчитывает у нас быть генералом.
- Ого! Дай бог, чтобы мы его оставили взводным.
- Прошу помнить, наш расчёт на внутренние силы и на таких, как Зубов, тоже…
- Это нам говорили в Париже, но что-то очень медлительны эти "внутренние силы"…
- Мы многого не знаем, Мария, - примирительно заметил Радкевич.
- А вот встретитесь с Фёдоровым - узнаете…
И Стауниц дал понять, что разговор на эту тему окончен.
35
Отъезд Якушева и Потапова в Польшу состоялся 19 октября 1924 года. Они благополучно обновили "окно", устроенное на польской границе, и в тот же день прибыли в Варшаву.
В конспиративной обстановке, в полумраке, Потапов и Якушев встретились с полковником Байером из 2-го отдела польского генерального штаба. Беседа касалась самых важных вопросов, при этом Потапов занимался чисто военными проблемами, а Якушев - международными.
О монархическом перевороте в России говорилось как о чем-то давно решённом. От имени "Треста" Якушев и Потапов согласились признать независимость польского государства после переворота. Им дано было понять, что возможно возвращение к власти Пилсудского. Польская сторона обязалась не поддерживать Петлюру и Савинкова с его "Союзом защиты родины и свободы", не допускать массового возвращения белых эмигрантов в Россию и признать руководство "Треста" законным претендентом на власть.
Обсуждался вопрос о диктатуре великого князя Николая Николаевича и о том, что будущее правительство будет состоять не из белых эмигрантов, а из лиц, находящихся на советской службе, знакомых с условиями, создавшимися при нэпе, и независимых от эмигрантских кругов.
Во время переговоров Потапову приходила мысль, что он видит все это во сне или перед ним разыгрывается какая-то фантастическая пьеса, комедия. Все присутствующие казались действующими лицами этой комедии.
Но обе "договаривающиеся" стороны были вполне серьёзны. 30 октября состоялся обед, который дал руководителям "Треста" представитель генерального штаба Таликовский. На обеде вдруг выяснилось, что политическое соглашение между Монархической организацией центральной России и польским правительством во главе с Грабским в данное время нежелательно. Договор мог быть подписан только в случае войны с Советской Россией.
12 ноября продолжались переговоры с полковником Байером. Польский генштаб соглашался установить непрерывную связь через уже созданное "окно". С Потаповым обсуждались технические детали устройства нового "окна". Возник вопрос о лесных дачах, где должны были сосредоточиться отряды врангелевцев: поляки (генштаб) не желали иметь на своей территории значительные отряды белых. Остановились на цифре 15 человек на каждой даче. Количество дач определить не удалось.
Беседа с Байером была закреплена протоколом. "Трест" в этом протоколе именовался "инициативной" стороной, польский штаб - "сочувствующей".
Артамонов, он же Липский, как представитель "Треста" в Варшаве оказался очень полезен. Он узнал через знакомых в штабе, что все были довольны делегацией, особенно Потаповым, бывшим генерал-лейтенантом царской армии. Делегация получила точное представление о политической обстановке в Варшаве: одной из особенностей этой обстановки было то, что все политические группировки неустанно следили друг за другом. Влиятельные круги сейма представлял Дмовский. Он дал совет делегации "Треста": "Не повторите ошибок с парламентом и парламентаризмом". Потом добавил:
- Мы умеем обращаться с этим капризным инструментом, и, храни бог, чтобы он не попал в руки "хлопов". У вас же, господа, нет нашего государственного опыта.
- Никаких парламентов! Никакой Думы! Диктатура, - успокоил Якушев.
Если в Варшаве, в правительственных кругах, следили друг за другом, то можно себе представить, как следили за Потаповым и Якушевым.
Когда им хотелось побыть вместе (они жили в разных комнатах), то отправлялись в парк Лазенки на прогулку. Но и там их не оставляли в покое наблюдатели. Вот и сегодня вблизи той скамьи, где сидели Потапов и Якушев, любуясь золотой осенью в Лазенках, присел почтённый господин с газетой. Он внимательно слушал.
- Прелестный уголок! - говорил Потапов. - Кстати, Лазенки воспел в своей поэме "Юмор" поэт Огарёв: "Есть близ Варшавы дивный сад. Каштанов тёмная аллея…" Случалось и мне молодым офицером бывать здесь, когда служил в штабе Варшавского военного округа. Давно это было… Не хотите ли пройти к дворцу?
Господин с газетой был разочарован.
Потапов негромко говорил Якушеву:
- Сложная ситуация: Сикорский, Пилсудский, Грабский, Дмовский… Борьба за власть… Положение напряжённое. В Лодзи забастовки, рабочим грозят локаутом, кругом - бедность, нищета. И тут же палацы титулованных особ… Контраст разительный. В правительственных кругах интриги. Пилсудчики ждут подходящего момента, чтобы захватить власть. Здравомыслящие не склонны ввязываться в войну, а французские шовинисты натравливают Польшу на Советскую республику. Второй отдел штаба - сплошь авантюристы, создают на границе опасную обстановку и все ещё содержат савинковских бандитов и петлюровцев. Наших товарищей из полпредства травят в печати. В Польше осели подонки белой эмиграции. Проникнуть в их гнёзда - задача нелёгкая. То же надо сделать в Париже и Сербии… Да, в этом дворце жил Стась, последний король Станислав Понятовский… Надо признать - у него был вкус!..
Якушев понял причину изменения темы разговора: вблизи подозрительно шевелились кусты.
22 ноября 1923 года Александр Александрович возвратился в Москву.
Потапов через Париж держал путь в Сербию, в Стремске Карловцы, где находился штаб Врангеля.
36
Все эти дни, пока Якушев был в отъезде, Стауниц хотел показать "племянникам" высокий класс подпольной работы. Делал он это главным образом потому, что понимал значение их визита: если они хорошо отзовутся о "Тресте", можно рассчитывать на солидную денежную помощь.
В квартире Стауница, где сейчас жили Захарченко и Радкевич, появился Кузен. Такая кличка, как мы знаем, была у бывшего жандармского ротмистра Баскакова, скрывавшегося где-то близ Москвы на конном заводе. Затем пришёл Подушкин - сторож при складе на Болоте, в своём брезентовом балахоне и кожаном картузе. Наконец заглянул и Ртищев. О нем Мария Захарченко сказала, что он хоть и камергер, но развалина. Подушкин произвёл впечатление - все-таки бывший чиновник департамента полиции, но особенно по душе Марии Владиславовне пришёлся Баскаков: мрачный, долговязый, с абсолютно лысой головой, кипевший злобой и, по её мнению, готовый на все. Не обошёл гостей и Дядя Вася. Захарченко была от него в восторге.
Стауниц развил кипучую деятельность: зашифровывал письма, ходил на тайные свидания и в то же время занимался "коммерцией" - валютными операциями, скупал и продавал мануфактуру.
- Сударыня, - говорил он удивлённой размахом его деятельности Захарченко, - прежде всего это даёт мне положение: я коммерсант, занимаюсь частной торговлей, помогая таким образом Советскому государству. Отличная маскировка!.. Вот, например, Кузен и Ртищев на это не способны: один прячется в коневодстве, другой числится в какой-то бутафорской мастерской. А что им даст такая работа? Сейчас нужны деньги. И я их делаю, как могу. Вот и для вас надо будет найти амплуа. И найдём, смею вас уверить, иначе здесь нельзя, если не хотите очутиться в доме на Лубянке. Я с ним познакомился и не рекомендую этого знакомства.
Мария Владиславовна томилась, шагала из угла в угол, Радкевич попросил колоду карт и от скуки раскладывал пасьянс. Наконец Стауниц объявил супругам, что в восьмом часу к ним пожалует один из руководителей "Треста".
Якушев пришёл в назначенный час.
Александр Александрович попросил "племянников" описать наружность Щелгачева и Бирка, спросил, нет ли письменных полномочий от Кутепова.
- Несколько слов на клочке полотна и подпись генерала нас бы вполне удовлетворили. Но на нет и суда нет.
- Разве пароля недостаточно? - с раздражением спросила Захарченко. - К чему эти предосторожности?
- То, что мы существуем, сударыня, объясняется именно такими, досаждающими вам предосторожностями. Мы отвечаем вдвойне - перед тем, кто вас послал, и перед нашей организацией. Начну с того, что вручу вам добротно сделанные документы: ваша фамилия теперь - Березовская, фамилия Георгия Николаевича - Карпов. Вам будет доставлена скромная, не бросающаяся в глаза одежда. Я ещё не могу в точности сказать о той работе, очень важной, которую вам с мужем придётся выполнять, - разумеется, она требует осторожности и сопряжена с опасностью…
- Иначе я не представляю себе нашу работу.
- Прекрасно. Дисциплина у нас железная. Отговорок и возражений не терпим. Мы работаем, действуем в очень опасной обстановке, все зависит от нашей организованности и умения конспирировать. Теперь позвольте вас ознакомить с положением дел. Мы придаём огромное значение связям с эмигрантами и ради этого были вынуждены установить деловые отношения с польскими соседями: сейчас мы подошли вплотную ко второму отделу польского генерального штаба. Связь с Берлином и Парижем будет осуществляться через Польшу; на польско-советской границе создано "окно", как на эстонской. Дело не только в хорошо организованной связи. Мы добиваемся на территории Польши получения специальных лесных участков в приграничной полосе. На этих участках мы постепенно сосредоточим ударные отряды РОВС под видом рабочих-лесорубов. Как видите, замыслы у нас обширные.
Захарченко слушала в оцепенении. Наконец сказала:
- Я восхищена! Я не верю ушам! Вы действительно удивительные люди. Мы не имели понятия о том, что у вас делается. Поверьте, мы не гастролёры, располагайте нами, мы останемся на год, если нужно - на два…
- Мы так и думали. Программа наша известна: царь всея Руси самодержец всероссийский; на престоле - Николай Николаевич. Никаких парламентов; земля государева… Тщательная подготовка смены власти; никаких скоропалительных решений; действовать только наверняка.
- А терроризм?
- Это не исключается, но так, чтобы не насторожить врага. Хотя терроризм сам по себе ничего не даст.
- Нет! Я не могу согласиться с вами!
- Пока мы решили не прибегать к террористическим актам.
- Запретить жертвенность, подвиг… Наши люди рвутся в Россию именно для этого!
- Чем это кончается, вам известно? Полковник Жуковский, гардемарин Бурхановский погибли. Не зная обстановки, местных условий, эти безумцы летят сюда и сгорают, как бабочки на огне, а мы ничего не можем сделать для них.
- Однако…
- Нет и нет! Мы отвечаем только за тех, кто прибывает сюда с нашего ведома и подчиняется нам.
- Слушаюсь! - сквозь зубы процедила Захарченко. Радкевич молчал и с тревогой смотрел на неё.
Якушев простился, сказав, что устал с дороги.
Вечером Артузов, выслушав сообщение о том, что происходило в Варшаве, заговорил о "племянниках":
- Вы, Александр Александрович, имели случай убедиться в том, что представляет собой супружеская пара, которую вам навязал Кутепов. Их надо нейтрализовать, и, мне кажется, на первое время то, что придумал Старов, имеет смысл: Стауниц должен снять для них ларёк на Центральном рынке. Захарченко и её муж будут изображать сидельцев, торгующих сахарином. На самом же деле этот ларёк будет передаточной инстанцией, сюда будут сдавать пакеты в адрес "Треста" сотрудники польского посольства и получать вашу почту в Берлин и Париж… На первых порах супруги будут довольны столь доверительным поручением. А там придумаем что-нибудь другое.
Когда Якушев сообщил об этом плане Стауницу, тот пришёл в восторг:
- Александр Александрович, я ещё раз повторяю, вы гений! То, чего вы добились в Варшаве, - великолепно! Откуда это у вас?
Якушев не верил комплиментам Стауница, но тот действительно был поражён ловкостью и изобретательностью "гения". Стауниц не имел представления о том, что все эти действия были плодом коллективного ума - Артузова, Пилляра, Старова и самого Якушева.
Колёсников (Косинов) в этот период отошёл от дел "Треста". Он вернулся к участию в операции значительно позже.
37
Николай Михайлович Потапов - в Париже. Он восстанавливает старые знакомства. Посетил генералов Миллера и Хольмсена, они приняли его уважительно, памятуя близость Потапова ко двору в прежние годы.
Потапов не настаивал на аудиенции у великого князя Николая Николаевича. Его не могла не помнить "черногорка" Стана - супруга великого князя. Она не забыла, что в Черногории Потапов не позволял её отцу, князю Негошу, залезать в государственный карман России.
Николаю Михайловичу нанёс визит Климович. Они были немного знакомы раньше, и теперь Потапов убедился, что бывший директор департамента полиции, пожалуй, утратил нюх полицейской ищейки.
Климович, правда, расставил Потапову несколько капканов. Интересовал его главным образом вопрос, как это Николай Михайлович свободно катается по Европе и что, собственно, он делал в Варшаве?
Потапов рассмеялся и, слегка хлопнув ладонью по колену собеседника, сказал:
- Ваше превосходительство! У Шекспира сказано: "На свете есть чудеса, которые не снились нашим мудрецам". Одно из этих чудес - "Трест"… Теперь о Варшаве: это особый вопрос. Польшу интересует, что будет с ней после переворота в России.
- Кто же, в конце концов, во главе организации, кроме уже известного нам генерала Зайончковского?
- Если мы до сих пор существуем без провала, то это только потому, что мы строжайше соблюдаем конспирацию, - внушительно сказал Потапов, - но у главнокомандующего я, разумеется, приоткрою завесу. И кстати, объясню кое-какие "чудеса".
Климович успокоился. Они заговорили о старых знакомых. Борис Суворин - сын издателя газеты "Новое время", - всегда отличавшийся авантюристическими замашками, выпускает в Белграде "Вечернее время", его брат Алексей не ладил ни с отцом, ни с братьями. Это был человек со странностями, увлекался учением йогов, лечил голодом югославского короля и сам умер от голода (в прямом смысле слова). Все это видели и только шутили на его счёт.
Климович много рассказывал Потапову и по пути в Сербию, в Стремске Карловцы, где находился штаб Врангеля. Они туда поехали вместе.
Стремске Карловцы был совсем маленький городок - семь тысяч жителей: сербов, хорватов. Единственный трехэтажный дом занимала штаб-квартира Врангеля. Обстановка штаба: офицеры и генералы в полной форме царской армии, адъютанты - все производило впечатление старорежимного штаба верховного главнокомандующего. Но зоркий глаз Потапова не мог не заметить, как низка дисциплина и какое подавленное настроение у нижних чинов и юнкеров.
Врангель принял Николая Михайловича через полчаса после приезда. Он показался Потапову несколько утомлённым, раздражительным. Но о "Тресте" говорил уважительно, даже с комплиментами:
- Я рад войти в сношения с вами, слышал много хорошего… Сильная организация, это чувствуется даже здесь. Но позвольте говорить откровенно, напрямик: в моем штабе царит разруха; мы не готовы к действиям; прежде всего нужен человек, который возьмёт на себя ответственность. Романовы? Молодые князья - ветреники. Николай Николаевич? Стар и в руках у свиты, у Станы с её фрейлинами. Если он не возьмёт на себя ответственность - придётся все сосредоточить у меня.
- Плацдарм для выступления против Советов?
- Я считаю плацдармом не Польшу, а Кавказ. Но этот вопрос можно ещё обсудить. Если не удастся начать на Кавказе, я не возражаю против западной границы. Есть некоторые резервы в Польше, в лимитрофах. Там много офицеров.
Потапов сказал, что "Трест" интересует хотя бы приблизительный подсчёт сил.
- Ядро моей армии - корпус Кутепова, две дивизии, пятнадцать - двадцать тысяч штыков, половина - офицеры, устойчив только офицерский состав. Плохо с военным снаряжением, можно было бы развернуть четыре дивизии. Правда, штабы мы теперь сокращаем. Наши возможности, в общем, шестьдесят - сто тысяч человек. На интервенцию надежды нет, она полностью провалилась. Что же касается времени начала операций, то можно надеяться на весну будущего, двадцать четвёртого года.
- Как ваше превосходительство представляет себе будущее устройство России?
- Вопрос очень серьёзный. Не считаться с результатом революции нельзя. Полный возврат к старым порядкам невозможен. И здесь нам придётся столкнуться с правыми. Они в эмиграции совершенно утратили представление о том, что произошло за эти годы в России. Террор, по-моему, чепуха, булавочные уколы. И напрасно Кутепов носится с этой идеей, совсем напрасно…
- Рад, что наши взгляды совпадают. Но в вопросе о монархе мы твёрдо остановились на Николае Николаевиче. Конечно, если бы при этом возникла фигура вроде Столыпина, это был бы идеальный выход.
Врангель в упор взглянул на Потапова.
"Нет, он хватает выше", - подумал Потапов.
- Хорошо было бы послушать кого-нибудь из ваших видных строевых начальников, - задумчиво сказал Врангель. - Что касается Кавказа, то у нас прочные связи на Кубани… Вы с дороги устали. Не угодно ли отдохнуть? Завтра продолжим беседу.
На следующий день было решено, что все сношения с "Трестом" будут идти через Климовича. Связь будут поддерживать с ведома "Треста" офицеры. Кроме польского желательно иметь "окно" и в Финляндии. О денежной помощи Врангель сказал:
- Мы бедны, как церковные крысы. Деньги надо искать у англичан или американцев. Но эти господа относятся с недоверием к нашей "армии в сюртуках".
И Врангель взял со стола альбом с фотографиями:
- Вот, извольте видеть, здесь изображены чины нашей армии на мирной работе в Европе, Южной Америке… Мне доложили, что вы собираетесь уезжать? Жаль, но я вас понимаю… Кстати, как вам удаётся покидать вашу должность в штабе Красной Армии на столь долгое время?
Потапов понял, что таится в этом вопросе.
- В то время, когда я беседую с вами, моё второе "я" находится в Туркестане, в длительной командировке: Термез, Кушка - далеко. Кроме того, я заядлый охотник. Срок моей командировки истекает. Вернусь тем же путём, через "окно"… Путь знакомый и вполне безопасный.
- Ну, храни вас бог.