- Я съел одно яблоко, немного крекеров и выпил стакан воды.
Горан, повеселев, покачал головой:
- Не бог весть какой ужин.
- Это был всего лишь полдник. А теперь я совсем не против съесть еще что-нибудь…
- Может, спагетти?
От такого предложения Томми радостно захлопал в ладоши. Горан погладил его по голове.
Они вместе приготовили ужин и накрыли на стол, привычно управляясь с домашним хозяйством, где у всех были свои обязанности и каждый исполнял их, не обращаясь за советом к другому. Его сын схватывал все на лету, и Горан чрезвычайно этим гордился.
Последние месяцы обоим жилось непросто.
Их совместная жизнь ладилась с трудом. Доктор терпеливо пытался удерживать расползающиеся края и заново увязывать их вместе. Регулярный прием пищи, четкое расписание, отработанные годами привычки. С этой точки зрения ничто не изменилось относительно прежней жизни. Все в точности повторялось, и это успокаивало Томми. Более того, если у кого-то возникало желание заговорить о ней, то он мог делать это беспрепятственно. Единственное, чего они никогда не позволяли себе, так это называть ту пустоту по имени. Потому что это имя навсегда ушло из их лексикона. Они использовали другие обороты и выражения. Выходило все очень странно. Человек, дававший прозвища каждому серийному убийце, встречавшемуся в его практике, не знал, как назвать собственную жену, позволяя сыну "обезличивать" свою мать. Словно это был персонаж из сказок, что он читал Томми каждый вечер перед сном.
Томми был единственным противовесом, удерживавшим Горана в этом мире. В противном случае достаточно было бы одного мгновения, чтобы соскользнуть в ту бездну, которую он ежедневно исследовал на своей работе.
После ужина Горан удалился в кабинет. Томми последовал за ним. Так они делали каждый вечер. Отец усаживался в старое скрипучее кресло, а сын устраивался на ковре и, лежа на животе, продолжал свои воображаемые диалоги.
Горан оглядел свою библиотеку. Книги по криминологии, криминальной антропологии и судебной медицине красовались на полках в шкафах. Корешки у одних были украшены инкрустациями и гравировкой, у других, попроще, обычные, но весьма добротные переплеты. Внутри этих книг находились ответы. Но самое сложное - как он учил своих учеников - было найти вопросы. Эти тексты пестрели множеством душераздирающих фотографий. Израненные, истерзанные, обгоревшие, изрубленные тела. Все скрупулезно зафиксировано на блестящих страницах и снабжено подрисуночными пометками. Человеческая жизнь, низведенная до банального объекта изучения.
По этой причине Горан с некоторых пор не позволял Томми вторгаться в это некое подобие святилища. Доктор опасался, что любопытство ребенка одержит верх и, открыв одну из этих книг, тот обнаружит, насколько жестокой может быть действительность. Но однажды Томми нарушил этот запрет. Горан застал его лежащим, как и в данный момент, на полу с вполне очевидным намерением пролистать один из этих томов. Горан до сих пор помнил, как Томми задержал свой взгляд на изображении молодой девушки, выловленной зимой из реки. Обнаженное тело с сизой кожей и неподвижными глазами.
Но Томми вовсе не казался слишком смущенным от увиденного, и вместо того чтобы отругать сына, Горан, скрестив ноги, уселся рядом с ним.
- Знаешь, что это такое?
Томми равнодушно выдержал длинную паузу. Затем ответил, старательно перечисляя все увиденное. Изящные руки, волосы с высветленными прядями, взгляд, утопающий в неизвестно каких мыслях. В конце концов, он начал придумывать небылицы про ее жизнь, друзей, место, где она жила. Именно тогда доктор догадался, что Томми верно подмечал все детали на этом снимке, все, за исключением одной. Смерти.
Дети не видят смерть. Потому что их жизнь длится ровно один день, с момента пробуждения и до момента отхода ко сну.
На этот раз Горан понял, что, как бы он ни старался, никогда не сможет защитить сына от всего, что есть плохого в этом мире. Так как годы спустя не смог уберечь Томми от поступка его матери.
Сержант Морексу отличался от других руководителей Милы. Его не интересовали ни слава, ни собственные снимки в таблоидах, поэтому девушка ожидала, что получит от него нагоняй по поводу проведенной ею в доме учителя музыки операции по спасению детей.
Кроме того, что Морексу был очень энергичен, он был еще и человеком настроения. Ему не удавалось сдерживать эмоции дольше нескольких секунд. Сначала рассерженный и грубый, мгновение спустя улыбающийся и невероятно любезный. И потом, не теряя время даром, он умело совмещал свои жесты. Так, например, если ему нужно было успокоить кого-либо, он клал руку ему на плечо и как бы между прочим провожал до дверей. Или во время разговора по телефону умудрялся трубкой растирать себе виски.
Но на сей раз он был нетороплив.
Морексу не предложил сесть стоявшей перед его столом Миле. Вытянув под столом ноги и скрестив на груди руки, он принялся разглядывать в упор свою подчиненную.
- Даже не знаю, отдаешь ли ты себе отчет в том, что произошло сегодня утром…
- Знаю, я допустила ошибку, - опережая его, сказала девушка.
- Напротив, ты спасла сразу троих.
Это утверждение надолго парализовало Милу.
- Троих?
Морексу слегка приподнялся в кресле и опустил глаза на лист бумаги, лежавший перед ним.
- Мы нашли запись в доме учителя музыки. Похоже, что он намеревался выкрасть еще одну…
Сержант протянул Миле фотокопию страницы из записной книжки-еженедельника. Под датой и названием месяца стояло имя.
- Присцилла? - спросила она.
- Присцилла, - повторил Морексу.
- И кто она?
- Девочка, которой очень повезло.
Сержант больше ничего не добавил к сказанному. Потому что остальное было ему неизвестно. На листке не было ни фамилии, ни адреса, ни фотографии. Только это имя. Присцилла.
- Поэтому прекрати напрасно изводить себя, - продолжил Морексу. И прежде чем Мила смогла ответить, добавил: - Я видел тебя сегодня на брифинге: мне показалось, что тебе все безразлично.
- Меня на самом деле это не интересует.
- Черт побери, Васкес! Да разве ты не понимаешь, как должны быть благодарны тебе все эти люди, которых ты спасла? Не говоря уже об их семьях!
"Видели бы вы выражение глаз матери Элизы Гомес", - хотела было возразить ему Мила. Вместо этого просто кивнула.
Морексу посмотрел на нее, покачав головой:
- С тех пор как ты появилась здесь, я не слышал ни единой жалобы в твой адрес.
- Это плохо или хорошо?
- Если ты сама не в состоянии понять, тогда у тебя действительно большие проблемы, девочка моя… Поэтому я решил, что тебе пойдет на пользу работа в команде.
- Но почему? - Мила была категорически против. - Я выполняю свою работу, и это единственное, что меня больше всего интересует. Я уже привыкла работать в такой манере. А теперь мне придется приспосабливаться к кому-то еще. Как я объясню, что…
- Иди собирать вещи, - прервал ее Морексу, отказываясь слушать претензии девушки.
- К чему такая спешка?
- Ты отправляешься сегодня вечером.
- Это расценивать как наказание?
- Это не наказание, но и не отдых: требуется консультация эксперта. А ты в этом плане широко известна.
Лицо девушки стало серьезным.
- О чем идет речь?
- Речь идет о пяти пропавших девочках.
Мила слышала об этом из краткого обзора теленовостей.
- Но почему я? - спросила она.
- Похоже, что есть еще и шестая, но кто она - неизвестно…
Девушке хотелось услышать еще какие-нибудь подробности, но Морексу, очевидно, решил, что их беседа подошла к концу. Он снова заторопился, ограничившись тем, что протянул Миле папку, которой одновременно указывал ей на дверь.
- Там внутри еще и билет на поезд.
Мила взяла папку и направилась к выходу. Но прежде чем покинуть комнату, она снова обернулась к сержанту:
- Значит, Присцилла?
- Ну да.
4
The Piper at the Gates of Daun от 1967 года. A Saucerful of Secrets от 1968 года.
Ummagumma вышла в 1969 году как саундтрек к фильму More. В 1971 году появился Meddle. Но еще раньше был другой… Тот, что вышел в 1970 году, он знал это совершенно точно, правда, не помнил его названия. А обложку помнил. Ту самую, с коровой. Черт возьми, как же она называлась?
"Мне нужно заправиться", - подумал он.
Индикатор топлива указывал на пустой бак, и лампочка, перестав моргать, окончательно стала красной.
Но мужчина ни за что не хотел останавливаться.
Он провел за рулем уже более пяти часов, преодолев почти шестьсот километров. Несмотря на огромное расстояние, отделявшее его от того ночного происшествия, лучше ему от этого не становилось. Его руки лежали на руле. От напряжения болели мышцы шеи.
Он на мгновение обернулся.
"Не думать об этом… только не думать об этом".
Стараясь отвлечься, он принялся восстанавливать в памяти знакомые и успокаивающие нервы факты. В последние десять минут он полностью сосредоточился на дисках группы "Пинк Флойд". А в течение четырех предшествовавших этому часов вспоминал названия своих любимых фильмов, игроков хоккейных команд трех последних сезонов, страстным болельщиком которых он был, а еще имена своих старых школьных друзей и даже учителей. Так он добрался до госпожи Бергер. Кто знает, что теперь с ней стало? Как бы ему хотелось ее увидеть! Все, что угодно, только бы подальше от этой мысли. И вот теперь в его мозгу засел этот пустяковый альбом с коровой на обложке!
Эта мысль снова вернулась.
Ему непременно нужно было отогнать ее прочь. Отправить в самый дальний угол мозга, ведь он уже неоднократно это проделывал. В противном случае он начинал усиленно потеть, иногда от отчаяния и плакать, что, впрочем, длилось совсем недолго. Страх снова, словно тисками, сжимал его желудок. Но он заставлял себя не терять присутствия духа.
Atom Heart Mother!
Вот название диска. На мгновение он почувствовал себя счастливым. Но это ощущение оказалось недолговечным. В его положении достаточно пустяка, чтобы почувствовать себя счастливым.
Он снова обернулся.
И опять: "Нужно заправиться".
Временами из находившегося у него под ногами коврика вырывался застоявшийся запах аммиака, напоминавший о том, что прежде он не смог сдержаться и напустил в штаны. Начали болеть мышцы ног, занемели икры.
Ненастье, почти всю ночь напролет бушевавшее на автостраде, уходило за горы. На горизонте еще виднелись зеленоватые всполохи, когда по радио диктор передавал очередную сводку погоды. Уже совсем немного оставалось до рассвета. Часом раньше он миновал будку платного въезда и помчался по автостраде, оплатив за проезд. На тот момент его главной целью было ехать вперед, только вперед.
Согласно полученным в письме инструкциям.
На какое-то время он позволил себе отвлечься. Но, так или иначе, мысленно снова возвращался в ту ночь.
Днем раньше около одиннадцати часов утра он подъехал на машине к отелю "Модильяни". Весь день он занимался своей представительской работой в городе, а затем вечером, как и было предусмотрено, поужинал с некоторыми клиентами в бистро своей гостиницы. В одиннадцать часов он вернулся в номер.
Закрыв дверь, он, стоя перед зеркалом, первым делом ослабил галстук. И в этот момент отражение вернуло ему вместе с его вспотевшим лицом и налитыми кровью глазами истинное обличье его наваждения. Такое случалось только тогда, когда его вожделение одерживало верх.
Глядя на себя, он продолжал в изумлении задаваться вопросом, как ему на протяжении всего этого вечера удавалось так хорошо скрывать от сотрапезников истинную природу своих мыслей. Он беседовал с ними, выслушивая банальные истории о гольфе, о слишком придирчивых женах, смеясь над скучными репликами о сексе. Но в своих мыслях он был совсем далеко. Он предвкушал тот момент, когда, вернувшись в свою комнату и ослабив узел галстука, позволит себе выпустить наружу, выплеснуть вместе с потом на лицо этот кислый спазм, застрявший в горле, этот лихорадочный вздох и предательское выражение глаз.
Истинное лицо, скрытое под маской.
В запертом пространстве своей комнаты он мог наконец дать волю этой прихоти, сдавленной в груди и в штанах, при этом внушавшей ему опасения, что он не выдержит и лопнет от переизбытка напряжения. Но он смог сдержаться.
Потому что, должно быть, ушел оттуда достаточно быстро.
Как всегда, он клялся самому себе, что это в последний раз. Как всегда, это обещание повторялось и до и после. И как всегда, оно бралось назад и все начиналось сначала.
Он вышел из отеля в полночь, в состоянии высшей степени возбуждения. Придя намного раньше времени, он стал бесцельно прогуливаться по городу. В тот день, в перерывах между делами, он произвел осмотр мест преступлений, чтобы удостовериться, что все идет по плану и затруднений не возникнет. Он готовился в течение двух месяцев, заботливо ухаживая за своей "бабочкой". Ожидание - истинное предвосхищение любого удовольствия. И оно нравилось ему. Он старательно подготовил все детали, потому что именно они выдавали остальных. Но с ним такого не случится. С ним никогда этого не случалось. Даже сейчас, после обнаружения кладбища рук, ему следовало предпринять еще кое-какие меры безопасности. Город наводнен полицией, и складывалось впечатление, что все были начеку. Но он оказался непревзойденным в умении становиться невидимым. Ему нечего было бояться. Нужно только расслабиться. Недалеко отсюда он видел на бульваре "бабочку", в условленном днем ранее месте. Он всегда боялся, что они могут передумать, что-то в части их рассуждений пойдет вопреки его ожиданиям. Тогда он станет печальным, его одолеет траурная грусть, и на то, чтобы прогнать ее, потребуется не один день. И что самое плохое - это невозможность спрятаться. Но он продолжал твердить себе, что и на этот раз все должно пройти гладко.
"Бабочка" прилетит.
Он заставил бы ее вылететь поскорее, оказав ей при встрече свои привычные знаки внимания. Те самые, которые не только приносят удовольствие, но снимают всякие сомнения, порождаемые страхом. Он отвел бы ее в то место, которое выбрал для них в тот день, прогуливаясь по тихой улочке, откуда открывался прекрасный вид на озеро.
У "бабочек" всегда такой терпкий аромат. Жевательная резинка, кроссовки. И пот. Это ему особенно нравилось. Отныне этот запах - неотъемлемая часть его машины.
Даже сейчас, смешанный с запахом мочи, он все рано ощущался.
Мужчина снова заплакал. Сколько времени прошло с тех пор. Резкий переход от возбуждения и ощущения счастья к тому, что было потом.
Он оглянулся.
"Нужно заправить машину".
Но потом он вновь забыл об этой проблеме и, глотнув порцию зловонного воздуха, окунулся в воспоминание того, что произошло затем…
Он сидел в машине в ожидании "бабочки". Опаловый диск луны то и дело мелькал среди туч. Чтобы заглушить тревогу, он мысленно прокручивал свой план. Для начала они бы немного поболтали. Но он все больше бы слушал. Потому что "бабочки" всегда испытывают потребность в том, чего им так не хватает, - во внимании. Ему очень хорошо удавалась эта роль. Терпеливо выслушивать маленькую жертву, которая, открывая ему свое сердце, и сама расслаблялась. Она теряла бдительность и позволяла ему беспрепятственно отводить ее в самые отдаленные места.
Быть ближе к душе.
Он всегда говорил нечто чрезвычайно подходящее. Именно так он и становился их учителем. Как прекрасно учить кого-нибудь, опираясь на собственные желания. Объяснять все, что хочется, показывать, как это делается. Это очень важно. Стать их школой, местом отработки их практических знаний. Обучать тому, что очень приятно.
Составляя этот магический урок, который приблизил бы его к заветной цели, он рассеянным взглядом скользнул по зеркалу заднего вида.
В тот момент он увидел ее.
Нечто незримее тени. Нечто на самом деле неосязаемое, потому что оно исходит напрямую из твоего воображения. И он сразу же подумал о мираже, иллюзии.
До того как послышался удар кулаком по стеклу.
Глухой звук открывающейся дверцы машины. Рука, протиснувшаяся в это узкое пространство и схватившая его за горло. Невозможность сопротивляться. Поток холодного воздуха заполнил кабину, он хорошо помнил, как тогда подумал: "Я забыл про автоматический замок". Автоматический замок! Только этого было бы явно недостаточно, чтобы остановить его.
Человек обладал недюжинной силой, и ему удалось вытащить мужчину из машины, крепко вцепившись в него только одной рукой. Лицо нападавшего было скрыто под черным подшлемником. В то время как неизвестный приподнял его над землей, он подумал о "бабочке": великолепная добыча, доставшаяся ему с таким трудом, отныне была потеряна.
И без всякого сомнения, жертвой в тот момент оказался он сам.
Нападавший ослабил мертвую хватку, швырнув его тело на землю. Затем незнакомец, потеряв к нему всякий интерес, повернулся к машине.
"Ну вот, он пошел за ружьем, которым меня и прикончит!" Движимый отчаянным инстинктом самосохранения, он попытался ползти по сырой и холодной земле, несмотря на то что человеку в подшлемнике хватило бы и нескольких шагов, чтобы нагнать его и довершить наконец начатое.
"Сколько всего бесполезного совершают люди, стремясь избежать смерти, - думал сейчас мужчина, сидя в замкнутом пространстве своей машины. - Есть люди, которые перед дулом пистолета вытягивают руку, в результате чего пуля пробивает ладонь насквозь. А есть те, что, спасаясь от пожара, выпрыгивают из окон домов… Все хотят избежать неизбежного и оказываются смешными".
Он и не думал причислять себя к категории таких людей. Он всегда был уверен, что сможет достойно встретить смерть. По крайней мере, вплоть до той ночи, когда полз, подобно червю, и наивно умолял о пощаде. С трудом продвигаясь вперед, ему с огромным трудом удалось преодолеть всего пару метров.
Затем он потерял сознание.
Две глухие пощечины привели его в чувство. Возвышавшийся над ним человек хмуро смотрел на него в упор потухшими глазами. Оружия при себе у него не было. Жестом полицейского он указал ему на машину, сказав только одну фразу: "Александр, иди и не останавливайся".
Человек в подшлемнике знал его имя.
Сначала казалось, что незнакомец просто ему привиделся. Затем, поразмыслив еще немного, он пришел в ужас.
Уехать прочь отсюда. В тот момент он об этом не думал. Он поднялся с земли, доковылял до машины, стараясь сделать это как можно быстрее из страха, что нападавший может передумать. Он сразу же ухватился за руль, хотя его взгляд был еще затуманен, а руки тряслись так, что ему никак не удавалось завести автомобиль. После того как двигатель наконец заработал, началась его гонка длиною в ночь. Подальше отсюда, как можно дальше…
"Нужно заправить машину", - подумал он, чтобы вновь прийти в себя.
Бак был почти пуст. Он поискал указатели станций техобслуживания, задаваясь вопросом, было или нет это частью указания, полученного им той ночью.
Только не останавливаться.
Вплоть до первого часа утра его мысли занимали только два вопроса. Почему человек в подшлемнике отпустил его? И что произошло за то время, пока он был без сознания?