– Я понимаю это, – сказала она. – Но то, что ты понимаешь умом, и то, что ты чувствуешь сердцем, и то, что по ночам нашептывает твой шкаф… это все приводит к такой путанице. Особенно когда ты молод. Ты можешь много всякого натворить. Наговорить всякой чепухи.
Она высморкалась в салфетку. Джон потягивал свой бурбон, давая Фонг отдохнуть от его внимательного взгляда.
– Он когда-нибудь рассказывал обо мне? – спросила она.
– Он никогда не терял бдительности, – сказал Джон, наблюдая за ней.
– Лучший комплимент для шпиона. Вы обожаете из всего делать секреты. Даже в США он оставался бульдогом-оперативником. А как насчет тебя? – помолчав, спросила она.
– Представитель при конгрессе, – ответил Джон.
– Думаешь, ФЛ купится на твою легенду?
Мне нужна она. Мне нужно ее доверие.
– Я работал в оперативном отделе, – признался Джон.
– Политический консультант? Военный атташе? Шофер?
"Поступай по отношению к другим так, как ты хочешь, чтобы они поступали по отношению к тебе" – так всегда говорила его мать. Умение придумывать правдоподобную ложь было его профессиональной привычкой.
Правда. Ей необходима правда.
– Я был БП, – признался он. – Без официального прикрытия. Никак не связан с посольством. Шефы в центре знали, где я нахожусь, но во время выполнения задания я ни с кем не поддерживал контакта.
– Где ты бывал?
– Твой папа когда-нибудь рассказывал тебе, где и с каким заданием он был?
– Напрямую никогда. А теперь уже и не расскажет. Пожалуйста, – сказала она. – Я не выношу вежливой болтовни, я не хочу выслушивать ложь… На сегодня достаточно моих воспоминаний. Лучше расскажи что-нибудь о себе, чтобы скоротать время.
– На втором году обучения в колледже, – сказал Джон, – я увлекся изучением китайского и вступил в Американское общество будущих политиков. Они привезли нас в Вашингтон – три месяца в штате у сенатора, три месяца на стороне Белого дома. Мне понравился процесс осуществления власти, захотелось работать на переднем крае. К тому же мне надоела школа, хотелось…
– Спасти мир?
– Что-то вроде.
– Ну, за последние десятилетия этим никого не удивишь, – заметила она.
– Приятно услышать лестные слова в свой адрес.
Впервые он увидел ее улыбку.
– Ты не проходил подготовки на их базе?
– Нет. А чем ты занимаешься в Чикаго?
– Так, ничего важного, – сказала она.
– Я что-то сомневаюсь.
Она поглядела на него. Допила свой скотч. Джон подал знак официанту повторить, и она не протестовала.
– В Чикаго, – сказала она, – я работаю редактором в "Легал таймс", газете, ориентированной на юристов. В Сан-Франциско я год преподавала в школе, боролась против влияния телевидения на сердца и умы подрастающего поколения. Проиграла. В Цинциннати работала секретарем в одной юридической конторе. В Нью-Йорке – рецензентом в издательстве.
– Да, достаточно перемещений за не такой уж большой срок.
– Я уезжаю, когда чувствую, что пришло время. Где тебя готовили?
– Почему ты думаешь, что я должен тебе это рассказывать?
– Потому, что я здесь.
Официант принес их выпивку.
– Не отговаривайся тем, что ты пьян, – сказала она, потягивая свой скотч. – Расскажи мне об этом. Он действительно… Это действительно был несчастный случай?
Смотри ей прямо в глаза.
– Насколько мне известно, да.
– Ты мог спасти его?
Вот он, этот вопрос, жестокий и оправданный.
– Я задавал себе этот вопрос тысячу раз, – ответил Джон. – Нет, не мог.
Она отвела глаза в сторону. Сказала:
– Я разговаривала с ним в воскресенье.
– Что он говорил?
Она прошептала:
– Что любит меня.
Она прижала кулак ко лбу, закрыла глаза. Ни одна слезинка не упала на белую скатерть стола, не разбавила ее скотч.
– Что он любит меня, – сказала она минуту спустя, глядя прямо на Джона. Ее голос был ровным и спокойным.
– В каком состоянии он был?
– Что ты имеешь в виду? – спросила она.
– У него все было в порядке? Он был счастлив?
– Ты встречался с ним каждый день, – напомнила она. – Кому это лучше знать, как не тебе?
– Я знал его в основном по работе, – сказал Джон. – Он выглядел уставшим.
– Он сказал, что много работает. Вечерами. В выходные.
– Над чем?
– Тебя интересует, не забыл ли он о бдительности? Не стал ли делиться со мной секретами компании по открытой линии? Если ты…
– Нет.
– …что-то пытаешься выловить, то, черт возьми, здесь ты ничего не найдешь. Уверена, черт меня подери, что мой отец всегда был верен и делал все для того, чтобы каждый чертов Мэтьюс независимо от того, что за кровь течет в его жилах, был верен и…
Повышенные тона, на которые она перешла, стали привлекать взгляды присутствовавших. Она заметила это и сразу стихла. Принялась рассматривать белую скатерть.
– Извини, – сказала она. – Я…
– Ты поступила самым лучшим из всех возможных способов.
– Надеюсь, – прошептала она. – Это то, чего он всегда требовал.
Какое-то время они молча выпивали.
– Он звонил мне из автомата, – заметила она. – Почему?
– Могло быть множество причин.
– Что случилось с фотографиями? – задала она следующий вопрос. – Дом выглядит так, как будто его не раз перетряхнули.
– Где ты нахваталась такой терминологии?
– Мои родители не могли скрыть все свои секреты, – ответила она. – Почему он снял все мои фотографии? Округ Колумбия – это ведь не иностранный форпост, где "плохой Джо" может перетрясти твои веши в поисках компромата. Черт, ведь "плохой Джо" умер вместе с Берлинской стеной!
– "Плохие Джо" всегда найдутся, – философски заметил Джон.
– Кто они, эти "плохие Джо", в случае с моим отцом?
– Я не знаю, – сказал Джон. – Он когда-нибудь говорил об этом?
– Он говорил, что не видел меня с Рождества. – Она покачала головой и улыбнулась во второй раз: – Думаю, папа все-таки врал мне.
– Нет.
– А ты лжешь мне?
– И не собирался.
– Говоришь, как настоящий шпион. Ходишь вокруг да около не хуже любого адвоката. Где они тебя готовили?
"Вот она, – подумал Джон, – черта. Возможно, я уже переступил ее".
– Им пришла в голову великолепная идея, – сказал он. – Позволить армии сделать это за них. Или попытаться выбраковать меня или сделать из меня человека. Управление "руководило" моим выбором. Как резервист, я пошел в воздушно-десантные войска, получил направление в спецподразделение "зеленые береты". Специальные приемы ведения разведки, обучение особым способам ведения боевых действий. Армейские разведывательные школы в Аризоне, Кентукки. Несколько недель обучения оперативной работе с инструкторами ЦРУ на надежной явке в… Новой Англии. Мне понравилось там: снег, березы. Что это? – сказал он, положив на стол похожую на журнал брошюру, которую он принес из дома Фрэнка.
– О, – сказала Фонг, – это…
На обложке было написано: "Новое чикагское речное обозрение".
– Так, ничего особенного, – закончила она.
– Не пытайся провести опытного обманщика.
– И опытного убийцу? – Она не улыбалась.
Джон тоже. Он пролистал страницы – черно-белые фотографии, рисунки, строчки прозы и…
– Страница сорок семь, – подсказала она.
Он прочитал одно из семи стихотворений на этой странице:
Весна
Листья падают в ручей.
Вода несет их, кружась в водовороте над скалами.
Журавль вернется, поднимаясь вверх по течению.Фонг
– Мне нравится, – сказал он.
– Мне тоже.
– Почему не "Фонг Мэтьюс"?
– Это старое стихотворение, – сказала она. – Тогда мне не хотелось, чтобы… под ним стояла моя фамилия. К тому же хайку, под которым стоит звучащее по-японски имя, скорее примут, чем если под ним будет стоять смешанное.
– Которое на самом деле вьетнамское.
– Которое на самом деле американское. Которое выглядит, как всякое…
– Для меня ты выглядишь так, как есть.
Она закатила глаза.
– Папа не одобрил бы моего желания добиться успеха хитростью.
– Если ты уберешь из последней строчки журавля, поставив вместо него "Я", ты получишь правильный подсчет слогов.
– В наше время допускается отступление от правил.
– Но если ты меняешь форму…
– Кроме того, "журавль" мне нравится в моем стихотворении гораздо больше, чем "я". Это важнее, чем форма.
– Кроме того?
Она пожала плечами.
– Без "Мэтьюс" за моим именем папа мог не беспокоиться о том, что это найдут при обыске.
– Не думай об этом, – сказал Джон. – Это моя работа.
– Где ты делал свою работу? Я имею в виду настоящую работу, а не игры в здании конгресса.
– Твой отец когда-нибудь рассказывал тебе про меня?
– Папа никогда бы не стал много рассказывать мне про тебя.
– Почему?
– Он никогда не хотел, чтобы я общалась с людьми, подобными ему.
– Наверное, он был прав, – сказал Джон.
– Ты сказал это как простой человек? Или как шпион?
Спроси:
– Могу я почитать другие твои стихи?
– Нет, – отрезала она. – Вам случалось вместе выполнять задания?
– Никогда. Я всегда работал соло. Глубокая конспирация.
Расскажи ей: регионы, в которые тебя забрасывали, недолго будут оставаться секретными, и кроме того, эта война закончилась.
– Во времена "холодной войны" моим первым заданием был Пакистан. ЦРУ организовало канал между Китаем и Афганистаном через территорию Пакистана. У нас были секретные соглашения с коммунистическим Китаем: помогать им продавать оружие повстанцам, сражавшимся с марионеточным правительством Афганистана, которое поддерживали Советы.
Я был глубоко законспирированным наблюдателем за всем и всеми. Изображал из себя этакого бездельника с рюкзаком за плечами. Покуривал травку. Ловил кайф. Выглядел как опустившийся бомж, придурок-янки, а не шпион.
– Ты затягивался?
– Никогда.
Она рассмеялась, стараясь сдержать свой смех.
– Я не должна смеяться. Только не сейчас.
– Именно сейчас, – сказал он.
– Я попытаюсь поверить твоим словам. – Она покачала головой. – Управлению, должно быть, нравилось, что ты куришь травку.
– ЦРУ заняло в этом вопросе такую же позицию, как и полиция по отношению к своим парням, тайно внедряющимся к наркоманам. Так что не стоит нас этим попрекать, мы вовсе не стремимся к этому и не получаем на это специальную санкцию, однако конспирация вынуждает. Главное, не переусердствовать и не втянуться. Они очень внимательны во время обследования на детекторе лжи и специально заостряют внимание на употреблении наркотиков.
– Какие, должно быть, были славные денечки.
– По большому счету это была пустая трата времени.
– Курение наркотиков?
– Ловля на наживку. Наркотики… – Он пожал плечами. – Можешь смеяться, но у меня было достаточно тяжелых моментов с незатуманенной реальностью. К тому же, это вредно для легких. Самое трудное было не угодить в ловушку к каким-нибудь жуликам-контрабандистам.
– А что было потом, мистер Чистюля?
– Изображал студента, занимающегося в Гонконгском университете. Каллиграфия, китайская литература, Па-ква и Синг-и.
Он принялся подробно описывать свое пребывание в Гонконгском университете, борясь с желанием забыть, что она внимательно слушает, и целиком погрузиться в глубины своего я, к своим корням И Цинь.
– Затем был Бангкок, работал для настоящей компании, занимавшейся переработкой металлолома. У этого города бизнес в крови. Одновременно держал под пристальным наблюдением Камбоджу.
– Вьетнам? – спросила она.
– Он не был среди моих первоочередных целей. Опять вернулся в Гонконг. Сначала работал по импорту-экспорту, потом притворялся очередным бездельником – художником-баталистом. Таких там тьма-тьмущая. Логичное прикрытие.
Он осушил остатки бурбона.
– Покинул Гонконг в восемьдесят девятом. Пришло время взять тайм-аут.
– Почему?
– Я не могу ответить на этот вопрос, – сказал он ей.
Она подождала. Спокойно. Вполне спокойно.
– Не могу, – помолчав, повторил он. – После этого… Буря в пустыне. С моей подготовкой "зеленого берета" я был прикомандирован управлением к специальным оперативным частям в Саудовской Аравии: рок-н-ролл против Ирака. А потом меня перевели работать с твоим отцом. Мне нравилось с ним работать. Он многому меня научил. Хорошо относился ко мне. Вообще был хорошим человеком.
Она смотрела в сторону.
Джон сказал:
– Я до сих пор не свыкся с мыслью, что он мертв.
– Вижу, – сказала она. – Спасибо тебе за то, что привел меня сюда. Я не была голодна, но… И спасибо за помощь с похоронами. И за все остальное.
– Это то, что я должен был сделать.
– Обязанность, да?
– Это не связано с работой.
– Который час? – спросила она.
Новые часы, которые Джон купил по дороге к дому ее отца, имели как стрелки, так и цифровой циферблат.
– Шесть семнадцать.
– Четверть шестого в Чикаго, – сказала она. – Я, должно быть, еще сидела бы сейчас на работе, размышляя, где бы пообедать.
– Где ты остановилась? – поинтересовался Джон.
– Дома. Где же еще?
– Одна?
– Конечно. – Она нахмурилась. – Пропавшие фотографии… Что это все-таки значит?.. Ты думаешь, мне там будет угрожать опасность?
– Нет.
– Скорее всего так оно и есть: они уже обыскали там все. Нет причины возвращаться.
– Я просто беспокоюсь за тебя.
– Не стоит. Даже папа понял, что в этом нет необходимости.
– У тебя есть здесь друзья?
– Тебя считать?
– Конечно.
Она посмотрела на него.
– Тогда один есть, – сказала она.
– Друзья семьи? Люди, с которыми работал твой отец? Кто-нибудь, кому можешь доверять?
– Из-за моей чертовой юности, маминого рака и папиной карьеры секретного агента мы мало общались с окружающими. Всякий раз, когда появлялись люди с его работы, я уходила. Я сдерживала желание спросить у них, не они ли сажали моих родственников во время программы "Феникс".
Программа "Феникс" – разработанный в недрах ЦРУ проект, который привел к казни сорока тысяч девятисот девяноста четырех вьетнамцев – "врагов в штатском" – во время самой продолжительной из войн, которые вела Америка.
– Я запомнила одного типа, – сказала она. – Его звали Вудман или Вудвард или…
– Вудруфт?
– Может быть. Папа сказал, что он должен был бы получить должность этого Вуд-как-там-его, если бы пошел прямо в управление вместо того, чтобы терять время морским летчиком. Я встретила его и его жену однажды вечером, когда они пришли развлечь маму и папу игрой в бридж. Маму поддерживали подушки… Она всегда пользовалась туалетной водой с запахом сирени, даже в последние дни жизни, когда я вспоминаю ее, мне вспоминается этот запах…
Официант, направившийся к ним, увидел лицо Фонг и удалился.
– Она была самой лучшей женщиной на свете, – с болью в голосе сказала Фонг. – Она бросила свою карьеру, отдала все свои силы тому, чтобы воспитывать меня, любить меня, заставить почувствовать, что я ее родная дочь. Все лучшее, что во мне есть, вышло из ее сердца, – прошептала Фонг. – И папиного. Может, уйдем отсюда? – спросила она.
На автомобильной стоянке Джон спросил:
– Почему бы тебе не остановиться у Вудруфтов или соседей?
– У тех, кто знал меня, вряд ли остались глубокие воспоминания. Возможно, они даже не узнают меня. Не забывай, черт возьми, что все мы для вас выглядим одинаково.
– Дай миру небольшой шанс.
Фонг бросила на него быстрый взгляд:
– Извини. Почему-то, вернувшись домой, вспоминаешь старые обиды.
Дорога к дому Фрэнка заняла десять минут, прошедших в полном молчании.
– Слушай, – сказал он, когда они остановились перед домом. – Существует формальная сторона. Люди из управления, для которых главное – бумажки, захотят поговорить с тобой. Полиция. Кто-нибудь еще. Позволь мне управиться с ними. Позвони мне, если они неожиданно объявятся или позвонят, и ничего не говори им и ничего не предпринимай, пока я не появлюсь.
Она пожала плечами:
– Ладно.
– И… э-э… если позвонят репортеры…
– Я журналист, – сказала она. – В некотором роде. Помнишь?
– Нет, ты поэт.
– И ФЛ, – сказала она. – Позволь мне поделиться с тобой секретом.
Он затаил дыхание.
– Я не люблю репортеров.
Он улыбнулся. Она нет.
– Я любила его, – прошептала она. – Всегда, даже когда утверждала противоположное.
– Он был резким человеком, и он это знал.
Она покачала головой:
– Это так нереально! Мы здесь. Я. Ты. Обычный вечер середины недели, чувствуешь, что… Но неожиданно все переворачивается вверх дном. Становится не таким. Электрическим и… пустым.
– Исчезло чувство равновесия.
– Да.
– Я, должно быть, выгляжу черт знает как.
Она потупила взгляд, провела пальцами по волосам.
– Вовсе нет.
Улыбка, которую она не смогла удержать, прилив чувств, когда она осознала свой жест.
– Тебе не следовало пить так много.
– Я чувствую себя отлично.
– Джон Лэнг. Хм!
Он не стал давать ей какую-нибудь бумажку со своим адресом и телефоном, которую она могла бы выбросить с прочим мусором из кармана.
– Если я тебе понадоблюсь, – сказал он, – мой телефон и адрес в справочнике. Я живу недалеко отсюда.
– Ключи, – бросила она.
– Что?
– У тебя есть ключи от нашего дома. Могу я забрать их?
Было прохладно, и его, несмотря на куртку и свитер, пробирала дрожь. На ней был черный плащ, подпоясанный и застегнутый, воротник поднят. Уличные фонари отражались в ее темных глазах.
– Конечно, – сказал он, передавая ей позвякивающую связку ключей.
Пожелав спокойной ночи, она вошла в дом и заперла дверь.
Дубликаты ключей от дома оттягивали карман рубашки у сердца Джона.
Глава 14
Похороны – это состояние хрупкого равновесия между вчерашним и завтрашним, короткая передышка, которая должна помочь живущим приспособиться к изменившейся жизни.
Скорбящие собрались на пригородном кладбище федерального округа Колумбия под пасмурным серым небом холодного мартовского четверга. Церемония погребения состоялась в десять часов утра. Фрэнк был похоронен рядом со своей женой.
"Мы спешим покинуть свой дом для того, чтобы умереть", – подумал Джон.
Многие лица были знакомы ему по Лэнгли. Некоторым было далеко за шестьдесят; в их глазах отражалась череда гробов, за которыми им пришлось пройти за долгие годы службы в управлении.
Пришла вся аристократия управления, включая директора.
Рядом с директором стояли Роджер Аллен и его хорошенькая жена. Другие принцы толпились возле этого королевского ядра. Крупные бароны старались пробраться как можно ближе к короне. Харлан Гласс держал под руку худощавую женщину.