Секретарь суда уселся на свое место. Финуа открыл дверь и без всяких церемоний сухо позвал: "Господин Брюшо!"
- Месье, я хочу узнать, кто мог оказаться у лифта один в момент преступления. Вы видите, я не играю в прятки, никаких секретов, ничего в карманах, ничего в рукаве.
Понадобилось немало времени и несколько телефонных звонков, чтобы установить, что снаружи никто проникнуть не мог. Два человека из роты, несшие караульную службу у поста внутренней обороны главного тоннеля, со своего места не отлучались. Утром они видели, что выходил только кладовщик. Майор с третьего этажа утверждал, что от него никто спуститься не мог. Сам Брюшо пришел к выводу:
- Круг подозреваемых лиц ограничивается моей ротой.
- Согласен, сказал Финуа. - Просто одно удовольствие работать с вами при таком взаимопонимании. Но каждому овощу свое время. Как я представляю, наверняка среди такой массы людей найдется хотя бы один, кто постоянно крутился возле вас, кто видел, что вы покинули кабинет только после выстрелов?
- Боюсь, это не так. Я с девяти часов действительно был один.
- Что вы делали?
Брюшо вдруг почему-то растерялся.
- Ничего, я размышлял, думал.
- О чем?
- Обо всем, ни о чем конкретном.
- Что ж, месье, я вам весьма советую, это в ваших интеpecax, поразмыслить над всем этим очень серьезно. Повторяю: кто-нибудь может удостоверить, что вы покинули свой кабинет только после выстрелов? Кто-нибудь видел вас здесь или встретил между КП и лифтом непосредственно после автоматной очереди? Иначе, к моему большому сожалению, я буду числить вас среди подозреваемых лиц.
- Валяйте и оставьте меня в покое.
- Так. Я не спрашиваю вас, случалось ли вам брать автомат на складе, это само собой разумеется. Ах, капитан, как бы я желал ради вас самих, чтобы, кинувшись в коридор, вы видели бы более отчетливо. Все было бы гораздо проще для вас, и мы бы не были так мало осведомлены, как теперь…
- Кончайте вы с вашими пространными разглагольствованиями. Я уже ответил на ваш вопрос. И не намерен больше возвращаться к этому.
Финуа сдержал себя. Смутная надежда на успех придавала ему терпения.
- Очень жаль. Тем не менее подумайте еще. Скажите мне по крайней мере, кто мог стрелять еще кроме вас?
- Никто.
Не сердитесь. Я хочу сказать - кого мы должны допросить особо?
- Моих четверых взводных командиров и персонал центральной телефонной станции.
- Хорошо. Что вы делали после отправки наверх трупов?
- Вошел сюда, кое-куда позвонил.
- Вы оставались здесь все время один?
- Нет, я оставался здесь недолго, потом прошелся по коридору. Ко мне пришел лейтенант Капель, потом подошли остальные мои офицеры. Я не могу назвать точное время.
Как только Брюшо вышел, Финуа произвел в кабинете тщательный обыск: "Не спрятал ли он оружие здесь?"
Он был полон надежд. Но все, что он нашел, это полотенце возле умывальника, запятнанное кровью, а в шкафу - початую бутылку какого-то эрзаца "перно" и стакан, содержащий эту жидкость. Он старательно поставил все это на место и вызвал Кунца.
- Где вы были без десяти минут десять?
- Где-то в малой галерее, идущей к моим боевым постам, я направлялся на сбор, назначенный капитаном.
- Один?
- Один.
- Вы осознаете серьезность этого обстоятельства?
- Вполне, но ничего не могу поделать.
- В какое время и где вас видел кто-нибудь в последний раз перед тем, как было совершено преступление?
- Около половины десятого я ушел на свой КП, чтобы проглотить бутерброд. Я пользуюсь случаем, чтобы сказать вам, что все мои люди не имеют никакого отношения к этому делу. Я провел свое собственное следствие. Никто ни на миг не оставался в это утро один.
- Спасибо, но вернемся к вам. Итак, никто не может удостоверить, что у вас физически не было времени совершить преступление. Если, как я полагаю, вы имеете свободный доступ к складу, то вы, - второй подозреваемый.
Слова были корректны, но враждебный тон задел молодого офицера.
- Я в самом деле не заходил на склад вот уже две недели, и ваши предположения смешны. Однако я думаю, что ваша задача и ваш долг - делать их. Продолжайте в том же духе.
Финуа захотелось возразить. Но он понял, что с такими обидчивыми людьми это была бы пустая трата времени.
- Итак, вы кинулись вперед, когда услыхали выстрелы. Что вы увидели? Капитан был перед лифтом один?
- Один.
- С оружием?
- Без оружия.
- Вы перенесли трупы. А что потом?
- Я покормил людей и вернулся, чтобы самому съесть завтрак в нашей столовой.
- Короче, вы могли бы спрягать оружие где-нибудь на этаже?
- Мог бы.
- Господин лейтенант, - вмешался следователь, - я задам вам сейчас один деликатный вопрос, напомнив сначала, что мы ищем убийцу и что долг каждого порядочного гражданина здесь очевиден. Так вот. Известен ли вам какой-нибудь факт физического или морального плана, который мог бы быть нам полезен? Если поточнее - не подозреваете ли вы кого-нибудь?
- Ничего и никого, господин судебный следователь.
Кунц вышел, отдав честь полковнику и поклонившись Эстеву.
Допрос Капеля был по всем пунктам аналогичен допросу Кунца. Лицо у Финуа вытянулось. Успех, который он уже предвкушал, ускользал от него.
- Тут сам черт не разберет! Бесполезно пытаться выяснять их дела и поступки после убийства: так нам никогда не узнать, где они могли спрятать оружие; я отступаюсь от этого - лишь бы его нашли. В результате - трое возможных виновных, тут с ума можно сойти.
Вот почему Легэна он встретил мрачной иронией, которая плохо скрывала его возраставшие беспокойство и злобу.
- Месье, я подозреваю, что и вы, подобно вашим товарищам, могли бы в подходящий момент оказаться у лифта с автоматом 4317 в руках и что никто не может этого опровергнуть. Как и они, вы могли бы затем спрятать оружие в любом месте. Как и они, хотя ваше положение весьма щекотливо, вы не знаете никакого факта какого бы то ни было свойства, который мог бы навести на след виновного и, следовательно, снять обвинение с вас.
- Все верно. И поскольку нам нечего больше сказать друг другу… комиссар, таким образом… комиссар, я прощаюсь с вами и ухожу.
На этот раз Финуа взорвался:
- Как, месье, неужели вы хотите заставить меня думать, что умному человеку, живущему здесь бок о бок с жертвами и с преступниками или преступником, нечего сказать правосудию. Неужели у вас нет никаких наблюдений о личности, характере майора д'Эспинака и капитана Дюбуа? Не могли бы вы сказать нам, только ли друзья окружали их? Не задавали ли вы себе такой вопрос: "Хотели убить одного или другого, либо и того и другого?" У вас нет никаких подозрений? "Ничего и никого", - сказал мне один из ваших коллег. Хоть бейся головой о стену.
- Не стоит так утруждать себя из-за меня.
- Впервые в своей практике я наталкиваюсь на такое конспиративное молчание, на столь вызывающую враждебность…
- Вызывающую - это не то слово, комиссар. Можно провиниться в дерзости лишь по отношению к вышестоящему. Но… в данном случае вы должны пенять на себя самого. Вы являетесь сюда и с первой минуты настраиваете против себя всех. Вы третируете нашего капитана, которого мы все уважаем, который является героем войны. Вдобавок ко всему у нас создается такое впечатление, что вы не владеете ситуацией…
Финуа остолбенел. А когда обрел дар речи, закричал:
- Выйдите, месье, я привлеку вас за оскорбление магистрата при исполнении служебных обязанностей.
- Что ж, - сказал Легэн. - Это всех насмешит.
И, повернувшись к начальнику, произнес вопросительно:
- Господин полковник?
- Ступайте, Легэн, благодарю вас.
Уже во второй раз комиссар восстановил буквально всех против себя.
- Финуа, - сказал следователь, - боюсь, что ваши претензии малообоснованны. Вы должны приспособиться к особой породе тех людей, с которыми мы сегодня имеем дело…
- Но, господин следователь, разве вы не видите, что все эти типы ведут себя, как жулики на ярмарке, и что они покрывают друг друга?
На этот раз, ко всеобщему удивлению, вспылил начальник штаба:
- Комиссар, возьмите свои слова обратно! Мои офицеры имеют свои недостатки, и я их не извиняю, но вы вынуждаете меня вмешаться.
Полковник Барбе сделал такое лицо, какое можно увидеть лишь на фамильных портретах воинов тех давно прошедших времен, когда на полях сражений еще смотрели в глаза друг другу. Финуа сник. Офицер, сам удивившись своей вспышке, счел себя обязанным как-то сгладить впечатление:
- Какого черта, - сказал он. - Вы, конечно, сами сражались на войне. И знаете, что такое атмосфера товарищества в боевом подразделении.
Комиссар, который на самом деле участвовал в войне лишь в качестве посыльного в министерстве, поспешил согласиться. Расследование возобновилось.
Аджюдан-шеф Марнье был заслушан одновременно с его преемником. Их обоих классифицировали как не имеющих отношения к делу в силу того факта, что в момент автоматной очереди они оказались вместе в галерее своего взвода.
Легко удалось также установить, что людьми, заполнившими ротонду, был персонал центральной станции, но никто из них не мог оказаться там в момент совершения преступления: официальные свидетельства подтверждали это. Финуа тщетно попытался заставить Марнье уточнить местонахождение всех трех лейтенантов во время последовавшей тогда короткой паники. Но только местонахождение Брюшо перед лифтом было совершенно очевидно.
- В общем, - сказал Финуа, - ваш капитан попал в переплет. Это очень серьезно для него, что он оказался там один.
Марнье поистине благоговел перед Брюшо. Обрыв провода, который он обнаружил в месте, столь компрометирующем капитана, даже не зародил в нем подозрений. Инсинуации комиссара глубоко возмутили его, и он решил скрыть этот факт.
- Как вы можете говорить подобные вещи, господин комиссар? Капитана никак нельзя подозревать. Если бы вы только видели его: он совершенно остолбенел от потрясения и был просто раздавлен горем.
Его душа верного старого унтер-офицера обливалась кровью. Он забормотал:
- Когда я подумаю, что если бы я не возвращался назад в свою галерею, я как раз явился бы на место до этого происшествия и мог бы облегчить участь капитана…
- Назад? Почему?
- Мы оказались на подходе раньше времени. Посмотрите, какое ужасное стечение обстоятельств: созывая нас на десять часов, капитан сам специально настоял на том, чтобы мы не приходили раньше.
- Специально? Вы можете вспомнить точно слова?
- Честное слово, нет, однако я не понимаю…
- Это не имеет значения, благодарю вас.
Действуя импульсивно, под первым впечатлением, не будучи способен следовать методе, комиссар моментально увлекся и попал под влияние идеи, которая только что пришла ему в голову. Он вызвал Брюшо.
- Капитан, я узнал, что вы официально приказали своим офицерам обязательно прибыть ровно в десять часов. Почему?
- Я не помню… А, да, действительно. Что ж! Я и сам не очень хорошо знаю. Чтобы они не теряли зря времени, конечно.
- Вы сказали мне, будто майор д'Эспинак объявил, что прибудет именно в десять?
- Верно.
- По телефону около девяти часов, не так ли?
- Да.
- О чем это свидетельствует в итоге?
- Ни о чем.
- Вы, вероятно, меня не поняли. Я хочу сказать, что вы заинтересованы в том, чтобы было доказано, что речь идет именно о десяти часах. Кто, по-вашему, может это подтвердить?
- Не понимаю - зачем. Ну, в общем… На этом конце провода - никто. На другом - возможно, Дюбуа. Хотя теперь… Может быть, еще какой-нибудь телефонист.
Понадобилось не более получаса, чтобы выяснить, что не было никакого следа, никакого свидетеля слов, которыми обменялись офицеры около девяти часов. Это первое и безобидное подтверждение условия sine qua non гипотезы, только что зародившейся в голове Финуа, ослепило последнего. Отныне он окончательно и бесповоротно повел следствие в одном-единственном направлении.
Лишь много позднее стало возможным осознать, какой инстинктивный разрушительный гений он направил на то, чтобы подвергнуть сомнению расследование и поставить в тупик тех, кому пришлось взяться за него сызнова.
Финуа вызвал сержанта связи. Это был молодой впечатлительный унтер-офицер и по этой причине очень робкий. Его почтительность понравилась Финуа, который, удовлетворив свое самолюбие, отказался от грубых и оскорбительных приемов.
- Я попрошу вас освежить воспоминания по очень важному пункту, мой друг, - сказал он. - Около девяти часов капитан Брюшо позвонил своим командирам взводов, вызывая их на десять часов и настаивая при этом, чтобы они не являлись раньше. Не заметили ли вы чего-нибудь странного в поведении вашего капитана - нервозности, пристрастности, не знаю… чего-то необычного во время этого разговора?
- Ах, это! Да никакого разговора и не было вовсе, - сказал сержант, едва сдерживая желание рассмеяться.
- Ну, так как это происходило? Похоже, вы точно сохранили в памяти эту сцену, и я вас поздравляю. Расскажите мне подробно.
Молодой человек расцвел от удовольствия; осмелев, он дал волю своей склонности поболтать, к услугам которой была его отличная память.
- Я все слышал по одной простой причине - дело в том, что капитан звонил по телефону, соединившись со всеми четырьмя взводными командирами одновременно на коммутаторной доске в моем зале. Он был очень рассержен и кричал. Он сказал… но я не знаю, позволительно ли мне будет повторить…
- Давайте, давайте. Я, черт возьми, думаю, что это вполне позволительно. Это даже ваш долг, и вы не из тех людей, что колеблются…
С этим сержантом комиссару решительно повезло больше, чем с офицерами.
- Так вот, он закричал: "Господин майор д'Эспинак де Мышиньи де ля Пряжка де мон Ремень удостоит нас чести явиться не ранее десяти часов…" и "Я не желаю видеть ваших физиономий в моем кабинете раньше десяти часов".
- Он был так зол? Вы, наверное, немного преувеличиваете?
- Как это - преувеличиваю! Лучшее доказательство - то, что этим дело не кончилось. Он обрушился и на нас, мне… сделал замечание и в конце концов приказал передавать статью из газеты азбукой Морзе, пригрозив наказанием для тех, кто отстанет, даже для секретарей, хотя это не их работа. Да капитан просто бесился от злости. Я никогда не видел его в таком состоянии.
- Сколько времени продолжались ваши занятия по письму на слух?
- Один час, до самых выстрелов.
- Час такой работы, без перерыва?
- О! Я на свой страх и риск делал паузы. Но поскольку капитан сказал работать "до упора" и поскольку я не получил никакого другого распоряжения, я продолжал, а что мне оставалось делать?
Лицо Финуа просияло. В его мозгу факты выстраивались в гипотезу, становившуюся теорией.
- Так что никто из вас не мог выйти в коридор?
- Никто и не осмелился бы.
- Скажите-ка, капитан и майор д'Эспинак, похоже, не слишком ладили, а? Что у капитана часты бывали такие отклонения от языковых норм?
Последние слова насторожили унтер-офицера, он густо покраснел. Финуа постарался исправить дело:
- Я хочу сказать - что, он часто так шутил?
Но было уже поздно.
Такое в первый раз на моей памяти. И потом, это мои командиры. Я не знаю…
- Не смущайтесь. Ну! То, о чем я вас спрашиваю, - все это в интересах правосудия, вы понимаете?
Но вытянуть еще какие-нибудь показания из молодого человека было уже невозможно. Как только сержант почувствовал, что допрос принимает опасный личностный оборот, он стал оглядываться на полковника Барбе. А насупленное лицо начальника штаба смутило бы военнослужащего и более высокого звания, чем унтер-офицер.
Возвратился судебно-медицинский эксперт. Он не сообщил ничего особенного - майор д'Эспинак скончался от двух пуль, попавших в область сердца. Капитан Дюбуа получил три: две - несерьезные, в плечо, зато третья перебила сонную артерию. Она одна не осталась в теле жертвы.
Смерть обоих наступила мгновенно. Следует подождать вскрытия, чтобы определить путь движения пуль после попадания и, следовательно, относительное направление траектории их полета. Не похоже, что выстрелы были произведены в упор. Вот, собственно, и все.
Осмотр одежды убитых, предпринятый одним из инспекторов, не дал никаких результатов.
Тут заговорил судебный следователь:
- Есть один факт, о котором до сих пор не вставало вопроса и который, как мне кажется, представляет интерес. Почему так внезапно погас свет?
Финуа извинился: невозможно помнить сразу обо всем. Он снова вызвал свое доверенное лицо - сержанта связи, оказавшегося right man.
- Починил его я, - сказал он. - Но обрыв обнаружил аджюдан-шеф Марнье…
- Обрыв?
- Да, провод был перерезан - чисто, словно кусачками, как раз напротив лифта.
Финуа мигом подскочил к двери, рывком открыл ее и прогремел:
- Аджюдан-шеф Марнье!
- Аджюдан-шеф, я спросил вас, не знаете ли вы какого-либо факта материального или морального свойства, который мог бы помочь следствию. И вот от другого свидетеля я узнаю, что это вы обнаружили обрыв провода, причем в таком месте, что важность и значение этого факта не могли ускользнуть от вас. Что вы на это скажете?
Ничего, вы не задали мне ни одного вопроса на эту тему.
- Как это так - не задал? Какая неслыханная дерзость!
- Но послушайте, имеется протокол свидетельских показаний. Это можно проверить.
Секретарь суда потихоньку отрицательно покачал головой. Это остудило пыл Финуа. Он проворчал:
- Во всяком случае, вы должны были нам сами сказать. Это очень существенно. Поскольку теперь оказывается, что преступник оставался в коридоре еще несколько секунд, чтобы перерезать провод после совершения преступления, то капитан Брюшо должен был его увидеть… если только это не…
Лицо Марнье передернула гримаса. Финуа захотелось использовать его явное замешательство.
- Хм… если только это не…
Старый унтер-офицер весь напрягся.
- Капитан Брюшо не может являться преступником, - сказал он резко.
- Так, - возликовал Финуа, - так, так! Смею вам заметить, что вы первый высказали эту мысль. Таким образом, она напрашивается сама собой. Впрочем, мы об этом еще поговорим. В настоящий момент я в вас больше не нуждаюсь.
Он начал насвистывать бравурный марш, потом перестал свистеть, чтобы немного подумать над запачканным полотенцем, и торжествующей походкой направился к двери.
- Господин капитан Брюшо! позвал он. - Месье, извольте показать мне ваши руки.
Многозначительный тон, похоже, не произвел на Брюшо никакого впечатления. Он без колебаний раскрыл ладони и протянул вперед руки. Его правый мизинец в области второй фаланги слегка распух.
- Откуда эта рана?
- Что? Вот это - рана? Да это я упал на складе и поцарапал руку о какую-то металлическую стружку.
- Когда?
- Сегодня утром.
- Кто-нибудь видел, как вы упали?