- Как, - встрепенулся Шлоссер, - "Зеро" присвоено звание майора? О, это превосходно!
- Звание майора и железный крест первой степени, - прочувствованно сказал генерал. - Адмирал не оставляет лучших людей абвера своей заботой… Как, кстати, осуществляется сейчас с ним связь? По-прежнему?
- По-прежнему, - вздохнул Кюльм. - Просто задыхаемся, пока он без рации. Я же и говорю… Мы ему прежним путем - после позывных, марша из "Фауста". Он - швейцару гостиницы "Националь". Есть такая в Москве, в центре города…
- Швейцар - наш человек? - перебил генерал. - Что-то я запамятовал.
- Нет, не наш. Он из (полковник назвал одно государство, числившееся нейтральным), но работает и на тех, и на нас. Так вот, швейцар передает человеку из посольства, там - дипломатической почтой… Одним словом, улита едет, как говорят русские.
- Да, - сокрушенно покачал головой генерал. - Плохо. Очень плохо. Рация необходима. И все же рисковать не будем, дождемся сообщения.
Сообщение поступило только две недели спустя. Оно гласило: "Проверку произвел. "Сутулый" на месте. Слежки не обнаружил. Есть основания полагать, что "Треф" вернулся, веду розыск. Операцию форсирую. Необходима рация, связь. Прошу ускорить решение вопроса".
Под шифровкой стояла подпись: "Зеро".
Глава 27
Шла третья неделя, как Виктор Горюнов сидел в Туле. Сидел и ждал у моря погоды. Хочешь не хочешь, вынужден был ждать, изнывая от безделья, слоняясь с утра до вечера по городу, а вечера проводя в местном Доме офицера либо в театре, где давала концерты прибывшая сюда на гастроли Татьяна Языкова.
Вот из-за Языковой и был командирован в Тулу Горюнов. Вернее, не из-за Языковой, а… Впрочем, и сама Языкова очутилась в Туле далеко не случайно. И она, и Горюнов заняты были общим делом, но Татьяна работала, а Виктор… бездействовал. Ждал. Ждать - это сейчас было его работой. И сколько еще предстояло потратить времени на ожидание, не напрасна ли вся эта затея? Кто мог сказать?
Как все произошло? Что предшествовало этой поездке? Тогда, в тот вечер, сразу после возвращения Горюнова с фронта, где он обеспечивал переход Осетрова-Буранова к немцам, они со Скворецким отправились в гостиницу "Москва". Здесь в скромном номере жила популярная актриса Татьяна Владимировна Языкова. В тяжелые годы войны, когда многие московские дома были законсервированы, не отапливались, а иные пострадали от бомбежки, немало актеров, писателей, журналистов, художников, кинооператоров находили пристанище в гостеприимных гостиницах столицы, и прежде всего в "Москве". Здесь жила и Татьяна Языкова.
Скворецкий с Горюновым, оба в общевойсковой форме, подождав минут пять в очереди у лифта, поднялись наверх, на девятый этаж. Вот и нужный номер. Кирилл Петрович осторожно постучал. Послышались быстрые легкие шаги, и дверь распахнулась. На пороге стояла словно сошедшая с экрана, знакомая миллионам людей, молодая миловидная женщина.
- Вы ко мне? Прошу.
Кирилл Петрович и Виктор вошли.
- Присаживайтесь. - Хозяйка, указала на стоявшие возле небольшого круглого стола стулья. - Одну минуту. Сейчас я буду в вашем распоряжении.
Языкова быстро закончила укладывать чемодан и обратилась к Скворецкому, в котором нетрудно было угадать старшего:
- Итак, друзья мои, я вас слушаю, но заранее должна вас огорчить: и рада бы, да не могу. Никак не могу. У меня на месяц вперед все расписано. Через день я уезжаю. На фронт.
- Простите, - улыбнулся майор, - вы, наверно, полагаете, что мы пришли приглашать вас на концерт?
- Разве нет? - смутилась Языкова. - Тогда… чем обязана?
- Прежде всего разрешите представиться: майор Скворецкий, Кирилл Петрович. А это старший лейтенант Горюнов, Виктор Иванович. Мы из Наркомата государственной безопасности…
- Из Наркомата государственной безопасности? - На лице Языковой появилось выражение полнейшего недоумения. - Ко мне? Нич-чего не понимаю!
- Минуту терпения, дорогая Татьяна Владимировна. Сейчас мы все объясним. У вас найдется полчаса свободного времени?
- Полчаса? - Языкова задумчиво посмотрела на часы. - Видите ли, я кое-кого жду… Друзей… Хотя… Да… Если уж очень надо…
- Очень, - сказал Скворецкий. - Очень, Татьяна Владимировна.
- Ну что ж, - вздохнула актриса, усаживаясь поудобнее в кресло. - Я вас слушаю.
- Заранее прошу извинить, но речь пойдет о некоторых интимных предметах. Надеюсь, нет нужды разъяснять, что здесь не простое любопытство. Вопрос чрезвычайно серьезен.
Языкова усмехнулась:
- Любопытно. Вот уж не думала, что моя интимная жизнь может интересовать официальное учреждение, да еще такое, как ваше…
- Простите, - досадливо поморщился майор, - вы превратно толкуете мои слова. Я не сказал - ваша интимная жизнь. Кто вправе в нее вмешиваться? Интересоваться? Речь пойдет совсем о другом. Я уточню: нам крайне важно знать, был ли у вас жених - военный летчик? Армянин по национальности?
- Аракел?! - взволнованно вскрикнула актриса. - Бога ради, почему вы спрашиваете? Меня? Что вы о нем знаете?
- Значит, был? - полуутвердительно повторил свой вопрос майор. Он был явно удовлетворен услышанным.
- Жених? Это, пожалуй, не совсем так, но какую это играет роль? Где он? Что с ним? Почему вы спрашиваете о нем меня, именно меня? Нет, вы должны мне объяснить, все объяснить!..
- Татьяна Владимировна, милая, - примирительно сказал Скворецкий, - так мы далеко не уйдем. По существу вы не ответили толком на мой вопрос и сами засыпали меня кучей вопросов. Я вам охотно все разъясню, насколько это в моих силах, но давайте придерживаться порядка. У меня такое предложение: сначала вы расскажите все, что знаете об этом человеке, начиная с имени, отчества, фамилии, возраста, а затем, если речь идет о том человеке, который нас интересует, мы постараемся, в пределах возможного, ответить на ваши вопросы. Согласны?
- А разве от моего согласия или несогласия хоть что-нибудь зависит? - как-то потерянно улыбнулась Языкова, отбрасывая свесившуюся на лоб прядку волос. - Извольте, я вам все расскажу.
Актриса глубоко задумалась. В молчании прошла минута, другая. Наконец, словно собравшись с мыслями, она начала свой рассказ. Речь, как она понимает, идет о Менатяне. Аракеле Геворковиче Менатяне. Летчике. Так вот: Аракела Менатяна Языкова знала не один год. Если память ей не изменяет, они познакомились еще в 1936 году, когда она училась в музыкальной школе. Познакомились случайно, на катке, на Петровке. Сначала встречались редко, от случая к случаю, все там же, на катке "Динамо". Потом стали встречаться чаще, уже не случайно. Аракел, который был на три года старше Татьяны, нравился ей. Чего греха таить: ей, девчонке, льстило, что за ней ухаживает такой взрослый, интересный парень. Военный. (Менатян учился в военной школе, на летчика.) А он ухаживал. И чем дальше, тем настойчивее. Кончилось тем, что он своей настойчивостью не на шутку напугал ее: ведь было ей тогда всего семнадцать лет. И, конечно, родители… Мама всегда была Тане другом. И тут она на многое открыла ей глаза. Поведение Аракела, сам он определенно не нравились родителям Татьяны.
Короче говоря, прошел год с небольшим после их знакомства, и Языкова стала избегать Менатяна. Он искал встреч с ней, устраивал идиотские сцены, но ничего не добился, Татьяна настояла на своем: они перестали видеться.
Минуло еще три года. Девичье увлечение стерлось из памяти Тани. Она начала сниматься в кино, стала самостоятельным человеком, как вдруг, у одной приятельницы, в дружеской компании, вновь встретила Аракела. Случайно ли он оказался там, в той компании, трудно сказать. Скорее, не случайно. Как бы то ни было, все началось опять, как прежде, и в то же время по-новому, куда серьезнее.
Полюбила ли она Менатяна? Нелегкий вопрос. Он ей нравился, это бесспорно, но любить?.. И - она его боялась. Он был еще больше, чем прежде, настойчив, нетерпелив. Самонадеянность - одна из отличительных черт этого человека. Самонадеянность, себялюбие, даже больше - быть может, эгоцентризм. Все это она знала за ним, постоянно в нем замечала, и все же он ей нравился. Много было в нем какой-то силы, веры в себя, мужского обаяния. По жизни он шел от успеха к успеху, был уже признанным летчиком, только расположением товарищей почему-то не пользовался. И друзей у него не было, скорей всего из-за того же себялюбия. Менатян всех презирал, ставил себя выше всех, в общении с людьми был нетерпим. В минуту откровенности он поговаривал о месте в жизни "сильного человека", плюющего на общество, на окружающих.
Откуда это у него взялось, она не знает. Родителей Менатяна Языкова никогда не видела, не знала. Они жили в Армении, в Москве никогда не бывали. Отец Аракела, как она поняла, был одно время на крупных постах, очень крупных, но чем-то проштрафился и последние годы "тянул лямку", по выражению сына, в системе кооперации. Говорить об этом без обиды, без злой горечи Аракел не мог, хотя и не прочь был поговорить на эту тему. Совсем не прочь! Похоже было, что именно отсюда все и шло: и отношение Менатяна-сына к людям и характер.
Любил ли он ее? Пожалуй, да. Но любовь эта была какая-то странная, опять-таки эгоистичная. Он мало с ней считался, но в то же время его тщеславию льстила ее популярность как актрисы. В общем, все у них было страшно трудно, неопределенно. Так и шло до начала войны.
Первые дни войны Татьяне запомнились навсегда. Она многое поняла по-новому, многое передумала. Поняла свое место в жизни… А Аракел? Аракел некоторое время почему-то задерживался в Москве, не сразу получил назначение в действующую часть. Как, почему, она не знала. Так вот: Менатяна она не узнавала. Куда девалась его вечная самоуверенность, самомнение… Он был перепуган, находился в глубочайшем смятении, то и дело впадал в состояние полной прострации. На людях-то он держался лихо, бахвалился: дадим прикурить Гитлеру, - а наедине?.. Ох, и вспоминать не хочется! Аракел не скрывал страха, животного страха перед немцами, их военной техникой, организованностью, военной мощью. "Нет, - говорил он, - как идут, как идут!.. Разве их остановить? Нам? Нет, куда уж там!.." - и истерически хватался за голову. Он бывал ей в такие минуты отвратителен. Однако, получив назначение, он внезапно переменился и, как казалось, стал держаться достойно.
"Ждать будешь? - спрашивал он перед отъездом. - Будешь ждать? Помни, Таня-джан, ты должна меня ждать!" Она вроде бы обещала. Вот, собственно говоря, и вся история…
- Нет, Татьяна Владимировна, не вся, - сказал Скворецкий. - Ваша история не имеет конца. Менатян когда ушел на фронт?
- А я разве не сказала? Прошу извинить. Это было в конце 1941 года, в последних числах ноября. С тех пор, с 1941 года, я об Аракеле ничего не слыхала, не имела от него ни строчки. В первых же боях он погиб или пропал без вести, что-то в этом роде. Я ничего о его судьбе не знаю. Кроме того, я встретила одного человека. Еще в 1942-м. В самом начале года… Ну, одним словом, возможно, я скоро выйду замуж. Этого человека я тоже должна назвать?
- Это целиком на вашем усмотрении. Нас интересует только Менатян. Так вот, если вы собираетесь выходить замуж, как же с Аракелом? Вы не нарушаете данного ему слова?
- Но я же вам говорила, - лицо актрисы исказила болезненная гримаса, - наши отношения были страшно неопределенными. Я никогда не давала Аракелу слова, не обещала, что стану его женой. Женой этого человека? Подумать страшно. И потом… он же погиб. К чему этот разговор? Какая-то бессмыслица.
- Нет, не бессмыслица, - медленно произнес Скворецкий. - У нас есть очень веские основания полагать, что бывший военный летчик Менатян не погиб. Ни в 1941 году, ни позже. Менатян жив.
- Жив?! - Татьяна побледнела. Можно было подумать, что это известие ее мало обрадовало. Но так казалось только мгновение. Она тут же встрепенулась: - Жив? Но где он? Что с ним? Почему он так долго не подавал признаков жизни? Нет, это невозможно. Я… я не верю.
- И все же, Татьяна Владимировна, думаю, что это так. Придется поверить. Однако ничего больше сегодня я вам не скажу. Повременим денек-другой. Потом мы снова продолжим наш разговор.
- День-два? Но я не могу ждать. Завтра у меня начинаются концерты, я должна ехать.
- А отложить никак нельзя? Сейчас ваш отъезд крайне нежелателен. Если требуется наша помощь в оформлении, мы к вашим услугам.
- Нет, зачем же, зачем, - поспешно сказала актриса. - Дело не в том, как оформить мою задержку. Просто мне надо ехать, очень надо. Ведь меня ждут. На фронте. Мой приезд обещан. Должны вы это понять?..
- Татьяна Владимировна, - решительно сказал Скворецкий, - я все понимаю и все же вынужден настаивать. Иначе поступить не имею права. Пока мы всё до конца не выясним, вам просто невозможно уехать. Никак невозможно. И не вполне безопасно. Поймите, это больше, чем просьба.
- Хорошо, - после минутного колебания согласилась Языкова. - Если вы этого требуете, я останусь…
- Простите, - обратился Кирилл Петрович к Языковой, когда они с Горюновым уже собрались уходить, - еще один вопрос. На сегодня - последний. У Менатяна была ваша фотография? С надписью?
- Была. Я подарила ему свою карточку перед его отъездом на фронт. А что? Какое это имеет значение?
- Имеет, Татьяна Владимировна, имеет. Какое? Об этом не сейчас. Потерпите…
Теперь, когда известны были имя, отчество и фамилия "жениха" актрисы Языковой, его возраст, проверка не составила особого труда. Результаты ее заслуживали внимания. Воинская часть, где служил Менатян, дать ему характеристику воздержалась: слишком недолго он прослужил в части, да и давно это было. Зато подробности того, что с ним произошло, запомнились и были весьма примечательны. В группе из нескольких машин Менатян совершил один из первых своих вылетов, который стал для него и последним. Наши самолеты шли наперехват вражеских бомбардировщиков, когда из-за облаков на них вывалились "мессеры". Наши приняли бой, в ходе которого машина Менатяна оказалась каким-то образом оттертой от остальных и, преследуемая двумя фашистскими самолетами, потянула на территорию, занятую немцами. Рация Менатяна с первой минуты боя молчала. На вызовы он не отвечал. Почему, неизвестно. Больше никаких сведений о Менатяне не было, он исчез. Кое-кто из горячих голов, участвовавших в том бою (две наши машины в тот день были сбиты, летчики погибли, но и фашистам досталось), утверждали, что Менатян - изменник. Не принял боя и перелетел к немцам. Доказано это не было, как не было доказано и противное, вопрос так и остался открытым. Менатяна считали пропавшим без вести.
- Да, - ворчал Кирилл Петрович, читая и перечитывая сообщение, - "пропал без вести"! А он и не пропал. Вовсе не пропал. Он - объявился. У майора Шлоссера, в фашистской разведывательной школе, вот где объявился. Нет, Сенька Буран не врал, не мог он такого придумать, И фотокарточка Языковой…
- Карточка? - усомнился Виктор. - Но мы ведь не знаем, какую карточку и кого видел Буранов. Помните?
- Все помню, - откликнулся Скворецкий. - Но карточка-то Языковой. С надписью. И такая карточка была. Совпадение? Не верю.
На сей раз Виктор промолчал.
- Да, - продолжал рассуждать вслух Скворецкий, - так оно и бывает. Одно к другому. Вот из таких-то и получаются предатели. Как это говорила Татьяна Владимировна? Себялюб? Эгоцентрик? Себя ставил высоко, а людей презирал. А тут еще обида за отца. Как же, "обидели"! Лишили постов. И - немцев испугался. До ужаса. Немецкой техники. Организации. Ну, и решил устроить себе жизнь при "новом порядке". Устроил!..
- Разрешите, Кирилл Петрович? - вновь перебил майора Горюнов, пристроившийся возле краешка стола и внимательно изучавший сообщение вслед за своим начальником. - Разрешите? Ведь что получается! Я рассуждаю так: раз болтовня Осетрова о "женихе" Языковой не вымысел, следовательно, и остальное - предстоящая выброска, Тула - тоже правда. Отсюда…
- Отсюда, - твердо сказал Скворецкий, - складывай вещички. Готовься. Поедешь в Тулу, и не один. Вот только получу санкцию комиссара…
Вернулся Кирилл Петрович от комиссара в приподнятом состоянии духа:
- Ну, все в порядке. "Добро" получено. Звони Татьяне Владимировне. Теперь самое время повторить наш визит…
Актриса, открывшая им дверь, едва они успели постучать, заметно волновалась. Было видно, что за двое суток, минувшие с прошлой беседы, она немало пережила, передумала. Кирилл Петрович сразу приступил к делу:
- Так вот, Татьяна Владимировна, кое-что мы тут проверили, собрали кое-какие сведения. Наши предположения подтвердились. Прямо скажу: особо порадовать вас нечем…
- Я знаю, - вдруг сказала Языкова, пристально глядя в глаза майору. - Все знаю. Вернее - поняла.
Майор опешил:
- Что вы знаете? Что поняли?
- Все. - В голосе Языковой послышалось отчаяние. - Я - не девочка, кое в чем разбираюсь. Годы войны и меня многому научили. Одним словом, если Ара… если Менатян жив и в то же время без малого два года не подает признаков жизни, это… Ну, и дальше: если… если им интересуются работники вашего ведомства, вы интересуетесь - да, да, вы, не перебивайте, пожалуйста, - значит, он, Менатян, у немцев. В плену. Если только не хуже…
- Что - хуже? - мрачно спросил Скворецкий. - Что? Считаете - погиб?
- Неужели не ясно? Да, я боюсь - нет, почти уверена, - что Менатян… Ну, словом, он стал предателем.
- Почему вы пришли к такому выводу? - заинтересовался Горюнов.
- Почему? Но, мне кажется, я это уже объяснила. Самый ваш визит, ваши вопросы… А потом… потом, Аракел ведь, в общем-то, слабый человек, очень слабый. Он только казался сильным. Мы, женщины, в этом разбираемся. Немцев он боялся, боялся смертельно, в нашу победу не верил… И если он очутился там, у них… Нет, все ясно.
- И все же, Татьяна Владимировна, я не спешил бы с выводами, - сказал Скворецкий. - Семь раз отмерь… А когда речь идет о человеке, и семи раз мало. Короче говоря, дело обстоит так: прежде чем делать окончательные выводы, необходимо провести тщательную проверку Менатяна. Самую что ни на есть тщательную. Надеюсь, вы меня поняли?
- Конечно. Одно мне не вполне ясно: мне-то вы зачем все это говорите? К чему?
- А вот к чему: нам хотелось бы в этом деле рассчитывать на вашу помощь.
- Мою? Но чем я могу помочь? Как?
- Как, это мы обсудим. Важно ваше желание. Если оно есть… С этим мы к вам и пришли. Что скажете?
- А что я могу сказать? - растерянно возразила актриса. - Что? Если надо… Только… Только я себе никак не могу представить, чем могу быть полезной?
- А вот чем, - спокойно сказал Скворецкий. - Слушайте. У нас есть основания предполагать, что в ближайшие недели, быть может, даже дни, Менатян может очутиться в Туле. Если бы в это время вы оказались там…
- В качестве приманки? - горько усмехнулась Языкова.
Кирилл Петрович поморщился:
- Зачем вы так? На вас это не похоже. Мы, конечно, можем обойтись и без вас, но если еще осталась хоть какая-то возможность круто повернуть судьбу Менатяна, то это, скорее всего, зависит от вас. Боюсь, только от вас. Впрочем, навязываться мы не собирались…