Было очевидно: русские планируют полное окружение Шестой армии. Фосса поташнивало, он чувствовал глухую пустоту внутри, а Цайтлер неутомимо таскал его за собой: ему требовалась неиссякаемая память капитана. Фосс стоял рядом с Цайтлером, когда тот вел по телефону переговоры с фюрером, изрыгал информацию в надежде, что начальник штаба сумеет убедить Гитлера в безнадежности положения и Шестой армии дадут-таки приказ отступать. Фюрер большими шагами расхаживал по конференц-залу Бергхофа, проклинал славян и ударами кулака подчинял себе, сокрушал, добивал столы.
Воскресенье, 22 ноября, День мертвых, день поминовения усопших. Сразу после службы получено известие: две русские армии вот-вот встретятся, окружение, в сущности, завершено. Фюрер выехал из Бергхофа в Лейпциг, оттуда примчится в Растенбург.
Работы по горло: Фосс набрасывал черновики приказов, рассчитывал поэтапное отступление. На полпути к Лейпцигу фюрер остановил поезд и позвонил Цайтлеру: он категорически запрещает отступать!
Цайтлер велел Фоссу отдохнуть, отослал его. Спать капитан не мог, присел поразмыслить над шахматной партией, чтобы отвлечься. И только сейчас обнаружил свою ошибку, вернее, осознал, насколько сильна позиция отца. Попытался найти письмо с неправильным ходом, которое написал несколько дней назад, но выяснилось, что денщик уже отослал его. Фосс взял чистый лист бумаги и написал на нем одно-единственное слово: "Сдаюсь".
23 ноября фюрер прибыл в Растенбург. Это ободрило всех, нервы, взбудораженные успехами русских, успокоились. В долгие дни и недели, последовавшие за катастрофой, капитан Фосс созерцал постепенное преображение штаба в Растенбурге. Из военного учреждения "Вольфшанце" превратилось в башню колдуна. Отовсюду являлись генералы и маршалы, сбрасывали плащи и принимались творить чудеса перед остекленевшим взором господина. Многочисленные, до зубов вооруженные дивизии возникали неведомо откуда и стремительно мчались на юг, спасать Шестую армию. Потом, словно в мошеннической игре, эти войска так и не появлялись (под наперстком-то пусто), но находился другой маг, раздвигал шелковый занавес - вуаля! - целый воздушный флот летит к Сталинграду, сбрасывает провиант, боеприпасы, десантников, и вот уже полностью восстановившая свои силы Шестая армия берет Сталинград и прорывает кольцо, стяжав бессмертную славу, подобно легендарным тевтонским предкам-рыцарям. На арене Растенбурга собирались лучшие иллюзионисты той эпохи.
Так дело и шло, и ближе к Рождеству какая-то хворь угнездилась во внутренностях Фосса. Сообщения о людях, погибавших там, в степи, от холода и голода, и непрерывное цирковое шоу, в котором участвовали генералы всех видов войск, оказали странное действие на его кишки. Он мог пить только воду или шнапс и выкуривал полсотни сигарет в день. Синие глаза глубоко запали, мундир повис, как на скелете.
В середине декабря была сделана попытка прорваться на помощь Шестой армии с юга. Русские остановили атаку, в пух и прах разбили итальянцев, уничтожили транспортные самолеты. И все же фюрер запретил Шестой армии отступать. Его взгляд был неотрывно прикован к карте в поисках гениального решения.
На оперативных совещаниях то и дело воцарялось молчание - черное, страшное, сокрушительное. Фосс прислушивался к многозначительной тишине, всматривался в фокусы апостолов Генерального штаба, пресмыкавшихся у ног Гитлера и готовых сулить несбыточные чудеса ради одного благосклонного взгляда вождя. Фосс просился на фронт, Цайтлер отказал и при виде того, как под кожей лица молодого капитана проступают кости черепа, тоже перешел на сталинградскую диету. В Растенбурге их прозвали "ходячими трупами".
А позиция Шестой армии оставалась без изменений вплоть до нового, 1943 года. Фосс уже и сам чувствовал, как натянулась на скулах бледная истончившаяся кожа. Он валялся на кровати, курил, пил ужасный шнапс Вебера. На стуле перед ним лежали два письма; шахматная доска, на которой он отслеживал ходы в партии с отцом, давно была убрана. Они перестали играть с тех пор, как он сдался тогда, в ноябре. Два немногословных письма, от брата и отца, неразрешимая проблема. Помочь справиться с ней мог только полковник СС Бруно Вайсс.
Сталинград, Котел
1 января 1943 года
Дорогой Карл,
тебе лучше всех известно наше положение. Я очень благодарен тебе за попытку доставить нам сосиски и ветчину к Рождеству, но затея была обречена. Не знаю, удалось ли самолетам даже подняться в воздух. Мы тут мяса не видели уже много недель. Кребс и Штальшюс добыли сушеной ослятины, так что Новый год мы худо-бедно отпраздновали. И все же Рождество представляется мне лучшим, прекраснейшим из всего, что я видел за мою недолгую карьеру в армии. Трудно представить себе, какие доброта и нежность (да, нежность, я долго искал подходящее слово) открываются в людях в этих невыносимых условиях. Они дарили друг другу самое ценное, последнее свое достояние, а если им нечего было отдать, мастерили поделки из осколков металла, вырезали из подобранных в степи костей. Какое чудо - непомраченный дух человека! Глазер пытался снова запихать меня в госпиталь (я весь пожелтел, и ноги сильно опухли, не могу сам передвигаться), но я отказался. Из всех разновидностей ада эту мне хотелось бы видеть меньше всего. О том, что творится в наших госпиталях, я тебе не писал, но ты наверняка кое-что слышал.
Я прислушиваюсь к разговорам своих людей, вижу, как меняется их настроение. До Нового года они верили, что фюрер их спасет. Возможно, в глубине души надеются и сейчас, но вслух об этом не говорят. Мы смирились со своей судьбой, и - не удивляйся! - мы бодры и веселы, потому что, как ни дико это звучит в подобных обстоятельствах, мы - свободны.
Неизменно любящий тебя брат
Юлиус
Карл перечитывал это письмо снова и снова. Прежде его брат не увлекался тонкостями психологии, обнаружить великодушие человека перед лицом смерти для Юлиуса - откровение. Нестерпимо, омерзительно: чтобы спасти брата, придется подыгрывать Вайссу.
Берлин
2 января 1943 года
Дорогой Карл,
мы получили очередное письмо от Юлиуса. Его письма, в отличие от писем младших чинов, не подвергаются цензуре. Твоя мать не может их читать, хотя Юлиус в достаточно легком тоне пишет об этих ужасах. Он настолько приспособился к страшной ситуации, что уже не понимает: то, что ему кажется обыденным, мы в Берлине воспринимаем как чудовищный кошмар. Я обращаюсь к тебе с трудной просьбой, обращаюсь только потому, что и раньше видел бессмысленность Великой Войны. Я поступаю вопреки инстинкту и привычкам офицера, но заклинаю тебя: сделай все возможное, чтобы вытащить брата из Котла. Я знаю, что прошу запретного, прошу невозможного, но все же вынужден просить тебя ради твоей матери и ради меня самого.
Твой отец
Фосс откинулся на кровать, уперся сапогами в металлические прутья и уронил письма на грудь, на выступающие ребра. Прикурил сигарету от еще дымившегося окурка. Он понимал, случись с Юлиусом беда, и семье конец. С тех пор как отца отставили, все свои честолюбивые надежды он возложил на первенца. Со смертью Юлиуса во имя славной победы отец, вероятно, еще смог бы смириться, но гибель сына там, в Котле, на полпути к жалкой капитуляции - нет, этого он не стерпит.
Сбросив ноги с кровати, Фосс распластал на стуле чистый лист и принялся писать. Лучше бы попросить о такой услуге генерала Цайтлера, но сумеет ли тот помочь? Нет, полковник СС Вайсс - единственный человек, с которым он может иметь дело, если это вообще возможно - иметь дело с ребятами из СС.
Он писал неразборчивым, тонким, как паутина, почерком - мозг Карла всегда работал быстрее, чем его рука. Смял черновик и начал сначала. Второй набросок постигла та же участь. Он сам не понимал, чего нужно добиваться. Надо спасти брата, да, безусловно, однако - на каких условиях? И не так-то легко провести Юлиуса теперь, когда его мысль столь изощрилась, просветленная страданиями.
Растенбург
5 января 1943 года
Дорогой Юлиус,
офицер, который вручит тебе это письмо, вывезет тебя из Котла, а затем мы сможем переправить тебя в берлинский госпиталь. Тебе придется принять трудное, страшное решение. Если ты останешься, то разобьешь сердце нашей матери и - ты знаешь, это правда! - убьешь отца. Ты - первенец, тебе он всегда отдавал предпочтение, с тобой связывал все надежды, и, с тех пор как он вынужден был уйти в отставку, ты сделался для него единственным источником жизненных сил. Если тебя не станет, жизнь его утратит всякий смысл.
Если ты сейчас покинешь армию, твои люди не станут винить тебя. Другое дело, что ты сам будешь себя упрекать, ты понесешь бремя выжившего, бремя избранного. Решать только тебе, но твоя душевная рана, думается, из тех, что со временем залечиваются, а наш отец не исцелится.
Поверить не могу, что решился возложить весь груз выбора и ответственности на тебя в твоих и без того отчаянных обстоятельствах. Я пытался написать это письмо по-другому, чтобы оно стало истинным искушением святого Юлиуса, но к чему приукрашивать? Трудный, жестокий выбор. Одно могу сказать: что бы ты ни решил, ты всегда остаешься моим любимым братом, лучшим человеком на свете.
Карл
Фосс застегнул мундир, накинул шинель и вышел на морозный воздух. Порой он оскальзывался, сапоги скрипели на жесткой, промороженной почве. Пройдя в Закрытую зону I, Фосс прямиком направился к штабу подразделения СС, где неотлучно и неумолимо пребывал полковник Вайсс. Офицеры с удивлением смотрели ему вслед: ни одна живая душа не входила по доброй воле в этот штаб, ни у кого не возникало желания пообщаться с полковником СС Вайссом. Фосса тут же провели к полковнику. Вайсс восседал за массивным столом, на его лице тоже проступило удивление. Кожа, неправдоподобно белая на фоне черного мундира, слегка порозовела, а шрам от глаза и до скулы налился алой кровью. Страх ударил Фосса в живот, срикошетил, попытался вырваться наружу.
- Чем могу служить, капитан Фосс?
- По личному делу, полковник.
- По личному? - Вайсс как будто не поверил своим ушам: кому взбредет в голову обращаться к нему с личными вопросами?
- Мне представляется, в феврале прошлого года мы достигли полного взаимопонимания, вот почему я осмеливаюсь обратиться к вам с личной просьбой.
- Сядьте! - словно псу, скомандовал Вайсс. - Вид у вас больной, капитан.
- Аппетит пропал, - ответил Фосс и поспешил опуститься на стул: колени дрожали. - Знаете… положение Шестой армии… мы все переживаем…
- Фюрер решит эту проблему. Победа будет за нами, капитан. Вот увидите, - проговорил Вайсс, искоса поглядывая на Фосса и пытаясь разгадать не только смысл, но и подтекст его слов.
- Мой брат там, в Котле, герр полковник. Он тяжело болен.
- Кажется, его перевели в госпиталь на лечение?
- Да, его отправили в госпиталь, но он в таком состоянии, что лечение в полевых условиях не помогло. Он просил позволения вернуться к своим людям. Полагаю, вылечить его можно только в настоящем госпитале, за пределами Котла.
Вайсс промолчал. Повел пальцами по изуродованной шрамом щеке. Ухоженные, блестящие ногти - полковнику, безусловно, не приходилось питаться сушеной ослятиной - уродовали синюшные пятна возле лунок.
- Где вы размещаетесь, капитан? - спросил он после затянувшейся паузы.
Вопрос застал Фосса врасплох. В первую минуту он не мог сообразить, где же он размещается. Какие-то числа вспыхивали в мозгу.
- Зона три, эс четыре, - пробормотал он.
- Ах да, по соседству с капитаном Вебером, - подхватил Вайсс с такой готовностью, что сомнений не оставалось: он заранее знал ответ.
Спинка стула больно впивалась в тощие ребра Фосса. Он уже понял: в мире полковника Вайсса нельзя рассчитывать на заработанные ранее очки, каждый раз приходится платить заново.
- Капитан Вебер довольно-таки неосторожный человек, верно, Фосс?
- В каком смысле, майн герр?
- Пьет, болтает, повсюду сует свой нос.
- Сует нос?
- Любопытствует, - уточнил Вайсс. - Я так понимаю, с первыми двумя утверждениями вы не спорите?
- Прошу прощения, герр полковник, но, как мне кажется, менее любознательного человека, чем капитан Вебер, трудно себе представить. Он полностью сосредоточен на своей работе и ничем более не интересуется, - заверил Фосс. - Что касается пьянства… А кто сейчас не пьет?
- А что касается болтовни? - поднажал Вайсс.
- С кем же ему тут болтать?
- Вы не бывали в городе вместе с капитаном Вебером?
Фосс растерялся. Он понятия не имел о вылазках Вебера.
Вайсс побарабанил пальцами по столу, выбил торжествующую дробь.
- Вебер занимает весьма деликатную позицию - здесь, в штабе, в средоточии всех дел, - продолжал он. - О чем вы с ним рассуждаете, когда пьете вместе?
Не следовало выдавать свою растерянность перед всеведением СС, но Фосс ничего не мог с собой поделать. Адреналин разошелся по венам, паника сжала горло.
- Да ни о чем таком…
- Поподробнее.
- Иногда он просит, чтобы я что-то ему растолковал.
- Что именно? Как играть в шахматы?
- Шахматы он терпеть не может.
- Так что же?
- Физику. До призыва я учился в Гейдельберге.
- Физику?! - переспросил Вайсс, и страшные глаза вспыхнули.
Фосс расслышал его интонацию, притворную небрежность в голосе и понял, что ступил на опасную почву, на минное поле.
- Вечера здесь, в Растенбурге, длинные, - попытался вывернуться он. - Вебер меня подначивает, говорит, на черта мне знать физику и прочие естественные науки, лучше заняться чем-то естественным… ну, вы же понимаете, женщинами.
- Женщинами, - повторил Вайсс и засмеялся, но веселья в этом смехе было мало.
- Да он не любопытствует, больше от скуки, - попытался уточнить Фосс, но полковник уже не слушал.
- Значит, вы хотите вытащить брата из Котла? - Резкая перемена темы оставила у Фосса неприятное впечатление, будто он выдал в разговоре нечто важное и сам о том не догадывается. - Что ж, ввиду нашего прежнего взаимопонимания полагаю, что смогу помочь вам. У вас есть точные данные?
Фосс передал письмо от Юлиуса, напрасно пытаясь угадать: неужто та кроха информации, которую он сообщил о Вебере, для параноидального Вайсса оказалась целым скелетом, который не замедлит обрасти плотью?
- Будьте спокойны, - завершил разговор Вайсс, - мы вытащим его. И я надеюсь, что наше особое взаимопонимание еще более возрастет, капитан Фосс!
Но Вайсс так больше и не вызвал его к себе, а сам Фосс старался не попадаться лишний раз на глаза полковнику. Отцу он написал коротко, сообщил, что пытается вытащить Юлиуса из Котла под Сталинградом. Скоро он надеется услышать благоприятные новости, однако на это потребуется время, отец сам понимает, какой хаос царит в окружении. С Вебером он больше не общался, часами играл сам с собой в шахматы и почему-то каждый раз проигрывал.
Неделю спустя на встречу в оперативном штабе собрались все старшие офицеры. Этот день решил судьбу Карла Фосса. С фронта прибыл капитан с докладом об истинном положении дел в Котле. Фосс проскользнул в комнату вовремя: гонец повествовал о том, как люди питаются конским мясом, запивая его талой водой, а в них при этом кровавыми вампирами впиваются тысячи вшей; о повальной желтухе, от которой ноги и руки распухают в три обхвата; о том, как каждый день сотни, если не тысячи солдат умирают от голода и беспощадного мороза; как раненые лежат под открытым небом, их вытекшая кровь превращается в красный лед, а мертвые остаются без погребения, поскольку нечем долбить твердую словно камень землю. Фюрер слушал молча, ссутулив плечи, опустив тяжелые веки.
И - момент истины.
Капитан подводил итоги: силы подразделений, попавших в Котел, исчерпаны, извне подкреплений не будет. Фюрер кивнул. Замедленным движением развернулся к карте, обхватил пальцами подбородок. Другая рука, чуть подрагивая, приподнялась. Капитан смолк на полуслове: фюрер выровнял накренившийся значок и пустился толковать о танковой дивизии СС, находившейся в трех неделях пути от Сталинграда. Капитан заговорил снова, машинально воспроизводя затверженную наизусть речь, но его уже не слушали. Речь утратила смысл, предлоги и союзы выпали, глаголы обратились в свою противоположность, существительных никто не понимал.
И снова молчание. Проскрипели сапоги капитана - закончив доклад, офицер отошел, уступая место старшим. Гитлер обвел взглядом своих генералов, глаза его молили, яростный красный цвет, оккупировавший карту, зловещим отсветом ложился на его лицо. Фельдмаршал Кейтель с лицом, перекошенным судорогой восторга, выскочил вперед, грохнул сапогами и в мертвой тишине проревел:
- Мой фюрер, мы отстоим Сталинград!
На следующий день Фосс впервые нормально позавтракал. По дороге в оперативный штаб его окликнули, просили зайти в Закрытую зону I. Он снова уселся на жесткий стул напротив Вайсса. Полковник перегнулся через стол и протянул Фоссу конверт. Его последнее письмо Юлиусу, так и не прочитанное, и к нему записка:
Сталинград, Котел
12 января 1943 года
Уважаемый капитан Фосс,
сегодня к нам прибыл офицер, чтобы вывезти вашего брата из Котла. На мою долю выпал печальный долг сообщить вам, что майор Юлиус Фосс умер 10 января. Мы, его солдаты, хотим уверить вас, что наш майор ушел из жизни с таким же мужеством, с каким терпел ее страдания. Он не думал о себе, все его мысли и заботы были о вверенных ему людях…
Фосс не смог дочитать до конца. Он сложил и свое письмо, и солдатскую записку обратно в конверт, отдал честь полковнику СС и вернулся в главное здание. Там он опрометью кинулся в туалет и в муках расстался с первым завтраком, который позволил себе за много недель.
Известие об окончательном разгроме Шестой армии достигло его в тот же день словно с огромного расстояния. Слова напрасно пытались проникнуть в его мозг, будто в сознание больного ребенка. Все это происходит на самом деле или нет?
Дела валились из рук, он рано закончил работу. Всех сотрудников оперативного штаба придавил неотвратимый рок; генералы собрались возле карты, как в почетном карауле у гроба. Фосс постоял и побрел к себе. По дорогое постучался в соседнюю дверь, к Веберу. Открыл незнакомый офицер.
- Где Вебер? - спросил Фосс.
Незнакомец понятия не имел. Фосс заглянул в другую комнату, обнаружил там еще одного капитана, тот курил, сидя на кровати.
- Где Вебер? - повторил Фосс.
Капитан приспустил уголки губ, покачал головой.