Молча, настороженно, готовые каждое мгновение нападать и обороняться, они пошли по следу лошади. Витязь вел себя все более беспокойно, рвал поводок, поднимал щетиной шерсть и тихонько визжал от нетерпения, Смолярчук и Тюльпанов пошли быстрее, почти побежали, Из прохладной прибрежной мглы выступили виноградники нижнего, подошвенного края горы Соняшны. Витязь бросился вправо. Смолярчук включил фонарь, осветил прибитую вчерашним ливнем землю, на ней чернели свежие глубокие отпечатки больших башмаков с подковами на каблуках и рубчатыми пластинками на носках.
- Нарушитель!
В большую спальную комнату заставы, грохнув входной дверью, ворвался дежурный Тарас Волошенко:
- В ружье!
Полетели кверху простыни, одеяла. Все отдыхавшие после наряда пограничники в одно мгновение вскочили с кроватей. Все одновременно оделись, обулись, вооружились.
Волошенко, исполненный величия, побежал дальше, навстречу спешил, застегивая на ходу гимнастерку, начальник заставы.
Волошенко был так взволнован, с таким чувством исполнял свою службу, что сразу не мог доложить капитану о происшествии на границе, начал заикаться. Наконец, оправившись от волнения, он отрапортовал:
- Товарищ капитан! Рядовой Тюльпанов докладывает от ориентира пять: в нескольких метрах восточнее погранзнака номер триста шестьдесят один обнаружен след нарушителя, идущий в нашу сторону. Застава поднята по тревоге. Смолярчук преследует нарушителя в направлении лощины Сырая.
Шапошников спокойным, уверенным движением правой руки отдернул шторку, закрывавшую схему участка границы пятой заставы и прилегающего к ней района. В его распоряжении были считанные минуты, надо хотя бы вкратце оценить обстановку. Доставая бинокль, планшет, запасные обоймы к пистолету, гранаты, ракетницу, и патроны к ней, Шапошников размышлял. След обнаружен у погранзнака N 361. Нарушитель направился в не прикрытую нарядами лощину Сырую. Как он пойдет дальше? Скорее всего не покинет удобную лощину: она в густых зарослях, с ручьем на дне, мшистая, а верхний ее конец почти упирается в проселочную дорогу, которая выводит на Яворское шоссе. Шапошников принял решение закрыть дополнительными нарядами границу и бросить группу пограничников в тыл, наперерез нарушителю. Приказав дежурному по заставе доложить в штаб комендатуры обстановку и свое решение, капитан Шапошников сел на коня и помчался по направлению лощины Сырой, по пути Смолярчука.
"Учитель" и "Пастух" покинули колокольню еще в тот час, когда туман сплошь покрывал Тиссу и ее плоский левый берег. Пробивались к реке почти на ощупь, рискуя напороться на венгерский пограничный патруль. Здорово помогла жена "Пастуха" своей работой на колокольне: ориентировались в белесой темноте по колокольному звону. Совсем рядом слышался колокольный гул, а громады каменной церкви все-таки уже не видно: вся, от подножия до вершины, поглощена туманом.
Самый зоркий пограничный глаз не обнаружил сейчас в тумане "Пастуха" и "Учителя".
На спинах у лазутчиков тяжелые рюкзаки, за поясом гранаты, в карманах пистолеты, а шли они стремительно и бесшумно, невидимые и неслышимые, как существа, туманом порожденные и в тумане живущие. Они появились у самой кромки тисской воды. Здесь было немного светлее, чем всюду, потому лазутчики и выделились из серой мглы своей черной одеждой. Дубашевич, сняв свою поклажу, осторожно опустил ее к ногам своего спутника, Тот быстро, умело распустил ремни вьюка, который оказался небольшой резиновой лодкой, снабженной баллончиком со сжатым воздухом. Звонарь открыл запорный краник, и лодка начала быстро вспухать, вырастать, округляться.
"Пастух" дернул "Учителя" за полу пиджака: приготовься, мол.
Лодка бесшумно скользнула на воду. Ловко балансируя, "Пастух" переступил через ее борт, Дубашевич сделал то же самое, и лодка отчалила. В тумане надрывался колокол.
Быстрое течение Тиссы вынесло лодку к правому, высокому берегу Тиссы, заросшему кустарником. Дубашевич направил автомат на темные клубы кустов, а переправщик зацепился багром за подмытые корни ивы и, присев на корточки, озираясь, готовый отдать концы при обнаружении пограничников, осторожно пришвартовывался.
- Не заблудились? - глядя на светящийся компас, по-немецки спросил Дубашевич.
Переправщик покачал головой:
- Не беспокойтесь. Колокол гудит левее. Значит, нас вынесло куда надо.
"Пастух" отстегнул притороченные к поясу лошадиные копыта, надел их на руки и на ноги и на четвереньках вышел из лодки, подставил спину "Учителю". Тот оседлал проводника. Стараясь не коснуться ногой земли, он повернул "лошадь" к берегу. Инструкция "Бизона" обязывала его перейти границу только так - верхом на переправщике. Дубашевичу не было известно, что "Бизон" заставил его повторить прием Кларка.
"Пастух" с расчетливой равномерностью, по-звериному принюхиваясь к воздуху и прислушиваясь, не донесет ли ночной ветер запах солдатской шинели, насквозь пропитанной дымом махорки, не захрустит ли ветка под ногой пограничника, продвигался вперед. Все было тихо. Благополучно прошли служебную полосу. Миновали давно не сеянные и не паханные, одичавшие земли запретной пограничной зоны, выбрались в виноградники - все без остановки, без отдыха. "Пастух" дышал тяжело, почти хрипел, силы его были на исходе, спина мокрая, но он шел и шел вглубь советской территории.
- Довольно! - шепотом скомандовал Дубашевич.
"Пастух" остановился. "Учитель" осторожно спустился на землю, сел рядом с переправщиком, обнял его за плечи, достал из кармана флягу с коньяком:
- Подкрепись!
"Пастух" взял флягу, жадно, не переводя дыхания, выпил почти все ее содержимое.
- Пройди еще немного, вглубь территории, а потом можешь возвращаться на свою колокольню. Прощай, - сказал Дубашевич.
- А как же груз? - "Пастух" слегка встряхнул плоским вьюком, прикрепленным к его спине.
- Тащи назад, после разберемся. Иди!
- Прощайте! Дай вам бог… - зашипел в ухо "Учителю" переправщик.
"Царство тебе небесное, звонарь", - мысленно проговорил "Учитель" и скрылся в тумане. Отпечатки своих ног он обрабатывал химикалиями.
Преследуя врага, Смолярчук видел, что Витязь уверенно идет по свежему, горячему следу. Овчарка с минуты на минуту настигнет нарушителя.
Витязь потащил Смолярчука за собой по крутому горному склону, ринулся в темный лес.
Тюльпанов долго и самоотверженно бежал за Смолярчуком, но потом почувствовал сильную усталость. Несмотря на свою настойчивость и желание быть рядом с инструктором, он с каждой минутой все больше и больше отдалялся от старшины. Скоро он пошел шагом и вовсе отстал. Смолярчук уже скрылся. Стыдно было своей слабости, но ничего не мог поделать с собой. Напрасно страдал Тюльпанов: он еще не знал, что самый выносливый, натренированный бегун не мог бы угнаться за Смолярчуком. Отдышавшись, Тюльпанов побежал дальше. Старшина был далеко впереди.
Витязь набавлял и набавлял скорость. Уже и Смолярчук с трудом поспевал за ним. Выдержать такой темп погони можно было бы еще пять, от силы - десять минут, Действительно, скоро Смолярчук натянул поводок, схватился за дерево, чтобы удержать Витязя и передохнуть. Овчарка остановилась, взвившись на задние лапы. Тяжело дыша, обливаясь потом, Смолярчук вглядывался в лес, не затаился ли где-нибудь под елкой нарушитель. Как будто никого, все тихо. Не веря тишине, Смолярчук отстегнул поводок с ошейника Витязя и послал его вперед:
- След, след! Ищи!
Получив свободу, овчарка во весь дух помчалась по направлению темного ельника. Переправщик, затаившись там, вскочил, побежал к толстой сосне, чтобы под ее прикрытием застрелить собаку. Он уже вскинул пистолет, но выстрелить не успел. Витязь прыгнул, впился зубами в правую руку нарушителя так, что тот взвыл от боли, Он бросил оружие, избивая собаку ногами, пытаясь оторваться от нее… Но, сопротивляясь, быстро, непостижимо для себя быстро, терял силы и, наконец, упал без сознания: начал действовать яд, выпитый вместе с коньяком.
Подбежавший Смолярчук навалился на беспомощного врага, связал его. Потом он приказал овчарке "сидеть" и выстрелил из ракетницы, давая знать начальнику заставы, что преследование завершилось успешно. Витязь покорно сидел у ног старшины. Он весь дрожал от злости, от неутомимого инстинкта борьбы,
Пробравшись через заросли, на поляну выскочил Тюльпанов. Увидев связанного нарушителя, остановился. Первый раз в жизни видел он живого врага.
- Смотри на этого громилу, - сказал Смолярчук, - и запоминай, какой он, твой первый задержанный нарушитель.
- Да разве я…
Правдивое лицо молодого пограничника ясно отражало все, что творилось в его душе. Поборов смущение и растерянность, он твердо заявил:
- Товарищ старшина, нету никакой моей доли в этом задержании.
Нарушитель тяжело застонал, захрипел.
Не подозревая о том, что загнанный враг умирает, Смолярчук с презрением взглянул на него через плечо.
В это время, ломая кустарник, на лесную поляну выскочил вороной с белой звездой на лбу конь. На нем, будто влитый в седло, сидел Шапошников. Смолярчук доложил:
- Товарищ капитан, нарушитель границы задержан. Живого схватили.
Начальник заставы спешился и остановился перед нарушителем. Тот был уже мертв.
Шапошников перевел вопросительно удивленный взгляд на обескураженного Смолярчука.
- Был живой, товарищ капитан. Честное слово! - оправдывался старшина. - Ни одной раны на нем не найдете.
Шапошников пощупал пульс нарушителя, посмотрел на его зрачки:
- Паралич сердца или… отравился.
- Когда же он успел? Руки-то ведь у него связаны,
Шапошников осторожно достал из подсумка диверсанта гранату, разрядил.
- Матерый! - сказал он. - Куда пробирался? Какое имел задание? - Помолчав, он протянул руку молодому солдату. - С хорошим началом, товарищ Тюльпанов. А вас, старшина, с круглым счетом. Сороковой!… И последний.
- Насчет того, что сороковой, не возражаю, а вот насчет последнего… - Смолярчук одернул гимнастерку, пригладил волосы и принял стойку "смирно". - Товарищ капитан, прошу вас ходатайствовать перед командованием, чтобы оставили меня на сверхсрочную…
Шапошников протянул руку старшине:
- С удовольствием поддержу вашу просьбу, товарищ Смолярчук. - Признаться, я до самой последней минуты не верил, что вы распрощаетесь с заставой.
- Мог бы и распрощаться, если бы… - если бы не поняли, что я еще не потрудился на границе по-настоящему.
- Ну, это вы зря! Разве не настоящий это труд? - Шапошников кивнул на мертвого диверсанта. - Обезвредить сорок таких негодяев! Вы, может быть, сегодня предотвратили взрыв электростанции или крушение поезда…
- Так-то оно так, конечно… - сказал Смолярчук. - Но все-таки я кое-что еще не доделал на границе.
Глава тринадцатая
На ранней утренней заре генерал Громада, полковник Шатров и майор Зубавин прибыли в Черный лес, где лежал труп нарушителя границы. Там уже, кроме начальника заставы и его пограничников, был начальник штаба отряда. Выслушав его доклад, Громада спросил, глядя на труп:
- Один шел?
- Пока неизвестно, товарищ генерал.
- Немедленно организуйте обратную проработку следа.
- Слушаюсь! Разрешите выполнять приказание?
- Выполняйте. Жду ваших донесений в райотделе.
Через несколько минут начальник штаба отряда в сопровождении капитана Шапошникова, старшины Смолярчука и его розыскной овчарки скрылись в лесу.
Громада сердито пыхнул своей неугасимой трубкой в сторону Шатрова и Зубавина и с досадой сказал:
- Испортили вам зеленые фуражки всю обедню, товарищи чекисты. Ничего уже не скажет нарушитель, куда и к кому шел. Ни одной огнестрельной и штыковой раны, а все-таки мертв.
Громада дал знак пограничникам, охранявшим труп, отойти в сторону.
Генерал, полковник и майор с одинаково брезгливым выражением лица подошли к цветущему кизиловому дереву, под которым нашел себе последний приют "Пастух", прослывший неуловимым переправщиком и контрабандистом. Рукав его куртки и штанина изорваны в клочья зубами Витязя. Лежал он лицом к небу, судорожно подвернув под крестец связанные руки. Короткие толстые ноги, перевитые веревками, подтянуты чуть ли не до подбородка. Дряблые щеки напухли, почернели. Мясистый нос с бородавкой на правой ноздре переместился с центра лица, скособочил его. На отвислой накусанной губе запеклась черная кровь. Маленькие, глубоко проваленные глазки накрыты массивными, в роговой оправе очками. Бурогрязные волосы мертвеца, его темная куртка, грудь, голова, лицо, руки и ноги - все обсыпано бледножелтыми лепестками опавших цветов кизилового дерева.
- Это он или не он? Тот, кого ждем, или не тот? - Громада подошел к ближайшей елке, выломал мохнатую ветку и тщательно, до последнего лепестка, смахнул с трупа кизиловый цвет. - Вот теперь другое дело. Чистая натура. Без всяких прикрас. Мордоворот. - Громада обернулся к Зубавину. - Труп передается в ваше распоряжение, товарищ майор. Грузите его и отправляйте к себе. Все, что надо сделать дальше, мы сделаем там, у вас. Поехали.
Похлестывая по голенищу своего сапога еловой веткой, Громада направился к машине.
В Яворе, в райотделе МГБ, труп нарушителя был прежде всего подвергнут тщательному обыску.
Нелегкое было это дело. Надо прощупать сотни метров швов одежды - не вделана ли в них мягкая полоска тщательно сложенной бумаги, на которой начертаны шпионские сведения. Надо вспороть всюду, где она есть, подкладку - не хранится ли за ней инструкции. Надо терпеливо разрядить все патроны, обнаруженные у нарушителя, - нет ли в одном из них шифровки. Надо отодрать подошву на башмаках, стельку, задники, набойки на каблуках - не хранится ли за ними какое-нибудь чрезвычайно важное доказательство вражеской деятельности нарушителя. Надо вскрыть крышку часов, осмотреть сквозь лупу механизм - не втиснут ли туда умелой рукой мастера какой-нибудь приказ разведцентра. Надо тщательно осмотреть все банкноты валюты - нет ли на них тайнописи. Надо, наконец, исследовать каждый предмет, обнаруженный у преступника, - не поможет ли он разгадать какую-то тайну. И, наконец, надо произвести вскрытие, произвести лабораторный анализ содержимого желудка.
После усердного, продолжительного труда Зубавина к его помощников на столе, накрытом солдатской плащ-палаткой, было выложено: портативная рация, шифры и коды, график приема и передачи радиограмм, крупная сумма денег, паспорт, военный билет и колхозная справка на имя Андрея Андреевича Солончака, пистолет, патроны к нему, две гранаты, нож и зашифрованное письмо из разведцентра, адресованное "Гомеру". "Двадцать первый" подробно, с самым серьезным видом инструктировал его резидента-приманку.
Пока врач в медсанчасти погранотряда делал вскрытие трупа (при беглом, поверхностном его осмотре он заключил, что нарушитель отравился), Громада и его спутники расположились в кабинете Зубавина.
- Ну вот, теперь у нас полная ясность, - сказал Зубавин. - Теперь убедительно доказано, что Батура - резидент.
Громада ответил майору тем укоризненным взглядом, каким суровый отец останавливает недальновидного сына, - молчаливым, но предельно красноречивым. "Рано радуешься, сынок", - говорил этот взгляд.
Шатров сидел в углу дивана, сосредоточенно глядя в стакан с чаем. Губы его были плотно сжаты, скулы окаменели. На висках вздулись синеватые извилины. Он размышлял, анализировал, сомневался, угадывал, доказывал, опровергал себя, убеждал.
Взгляд генерала и отчужденное молчание полковника смутили Зубавина. "В чем дело? - с тревогой подумал он. - Почему даже теперь они не соглашаются со мной? Почему не убеждают их и такие веские доказательства, как рация, деньги, новая инструкция разведцентра?" Не в привычке Зубавина было отметать вероятную версию, не убедившись окончательно в ее несостоятельности, и потому он продолжал с прежней видимостью уверенности:
- Мне кажется, Батура для нас теперь не представляет никакого оперативного интереса. Надо его арестовать и судить. Доказательств преступления больше чем требуется.
- Именно, - подхватил генерал слова майора, - больше, чем требуется. Вот это, Евгений Николаевич, мне и не нравится.
Полковник Шатров не откликнулся и сейчас: молчал, не отрывая взгляда от стакана с холодным чаем.
- Что вам не нравится, товарищ генерал? - все более внутренне настораживаясь, спросил Зубавин. - Вопрос был задан по инерции. Он уже догадывался, что не нравилось генералу.
- Посмотрите потрезвей, Евгений Николаевич, на эту груду вещественных доказательств, - сказал Громада. - По-моему, здесь не все ладно скроено и не все прочно сшито. Разве разведцентр не понимал, что если все попадет в руки нашей разведки, то провал резидента и его агентуры обеспечен?
Громада выдохнул дым из своей черной трубки в сторону Шатрова и сейчас же разогнал его рукой.
- Товарищ полковник, ваше слово!
Шатров поднял голову, рассеянным взглядом окинул шпионское снаряжение, разложенное на столе:
- И мне не нравится все это, товарищ генерал. Но больше не нравится другое. Почему и когда отравился этот посол "Двадцать первого"? Мне скажут, что он раскусил ампулу с ядом, не желая попасть живым в руки пограничников. А я не соглашусь.
Зубавин понял весь сложный ход мысли Шатрова. Он уже был в состоянии ответить на вопрос, поставленный Шатровым, но молчал: считал недостойным воспользоваться плодами чужих размышлений.
- Почему я не соглашусь с такими возражениями? - продолжал Шатров. - По двум причинам. Первая: во рту нарушителя мы не обнаружили осколков ампулы с ядом. Вторая: идя по следу нарушителя, мы видели, каким тяжелым был его путь, особенно последние двести метров. Так, как шел он, мог идти только смертельно раненный. Да, скажут мне, но в самый последний момент, при задержании, он бешено сопротивлялся, пытался застрелить собаку. Это ничего не значит: отчаяние придавало ему силы. Значит, пограничники связали нарушителя в тот момент, когда он уже агонизировал… Значит, он отравился задолго до того, как почувствовал безвыходность своего положения. Спрашивается: зачем и по каким причинам он это сделал? - Шатров усмехнулся. - Жизнь надоела? Вряд ли. Надо искать другую причину. Она, на мой взгляд…
Шатров замолчал, пристально глядя на входившего в кабинет капитана - начальника медчасти погранотряда. Военврач положил перед генералом лист бумаги - заключение о результатах вскрытия трупа. Громада молча, внимательно прочитал его и сказал:
- Наши предположения подтверждены. Яд принят вместе с коньяком за два часа до наступления смерти.