* * *
- Вот этот ублюдок! Вот он! - Горластый всадил нож в третью страницу газеты. - Попался, голубчик! - Он яростно замахал рукой, разрезая бумагу на полосы. - Ну, теперь хана ему!
Сверху сквозь дыру в потолке за ним наблюдал мальчик. Здорово было смотреть с такой высоты. Словно болтаешься в небе. От комнаты внизу остались только голая бетонная коробка, разрисованные стены, коричневый стол на железных ножках, серый матрас в белую полоску да сплющенные консервные банки на полу. Еще там была женщина в яркой тесной одежде. Сверху были хорошо видны темные корни ее крашеных волос. Среди блондинистых кудрей иногда встречались черные пряди. Женщина сидела тихо, а горластый носился по комнате и разбрасывал повсюду куски порванной газеты.
Женщина начала плакать. Она попыталась что-то сказать, но слова потонули в слезах.
Парнишка встал и пнул ногой обломок бетонной плиты, представляя, что бьет горластого. Вниз посыпалась серая крошка. Горластый неожиданно заткнулся. Через секунду в дыре появилась его голова.
- Щен! - Он моргнул. - Как дела? - И неприятно улыбнулся, продолжая рвать в клочки газету. На нем была рваная белая футболка и армейские штаны, испещренные всевозможными надписями. Руки у горластого были тонкие и безволосые.
Мальчик фыркнул.
- Как сажа бела.
- Ага. - Горластый плюнул в стену. - Может, и бела, а только я белее.
Мальчик бросился к лестнице, кубарем пролетел два пролета и вбежал в комнату внизу.
- Слыхал что-нибудь об этом деле? - спросил горластый и показал на нетронутую пока газету. Третий экземпляр был пришпилен к стене. На нем поверх фотографии красовался перевернутый крест.
- Это демон, - сердито сказал горластый. - Как в фильмах.
- Я там был, - возразил мальчишка - Я все видел. Это фараон виноват.
Женщина заплакала громче. Она не могла смотреть на фотографию и закрыла лицо руками. Плечи ее вздрагивали от рыданий.
- Ты сам видел? - спросил человек. Он заинтересовался и подошел поближе к мальчику. Нож горластый сложил и сунул в глубокий карман штанов. - Ты видел, как прирезали Черрепью? Не может быть.
- А вот и видел, - возмущенно сказал мальчик. - Что такого?
- И ты не убил этого парня? - Горластый резко махнул рукой в сторону фотографии.
- Слушай, Ерш! Этот странный парень - обыкновенный идиот. Он не трогал Черрепью. Черрепью сам упал на свой нож. Фараон выстрелил, и. - Мальчик жестами показал, как было дело. - Ба-бах! Это все фараон.
Он воткнул воображаемый нож себе в живот, забулькал, свесил набок язык и закатил глаза.
Ерш ударил парнишку так, что тот отлетел к противоположной стене.
- Нет! - заорал Ерш. - Этот чудак замочил Черрепью. По нему сразу видно, что Джейк просто встал у него на пути. - Он выхватил из кармана нож и быстро открыл его. - Тот еще тип.
Ерш бросился к стене и стал полосовать оставшуюся фотографию. Нож втыкался в бетон, серая крошка летела во все стороны.
Мальчик пощупал лицо. Колени дрожали. Он не отрываясь глядел на беснующегося и плюющегося Ерша.
- Тот самый! - кричал Ерш, перекрывая визг ножа, царапающего бетон. - Тот самый, тот самый!
Мальчик обалдело посмотрел на женщину. Она следила за каждым движением Ерша, и, вопреки всем ожиданиям, не плакала, а довольно улыбалась, даже ритмично подвывала и хлопала в ладоши, ноги выплясывали под столом. Женщина засмеялась и посмотрела на мальчика, но тот не разделял ее восторгов. Она нервно вытерла глаза и снова захлопала.
Щен примостился на краешке стула.
- Фараон выстрелил, идиот от испуга толкнул Черрепью, и тот напоролся на нож.
Боль в щеке стихала, но кожа натягивалась, под глазом разбухал синяк.
"Почему обязательно надо меня бить? Это ведь ничего не меняет. Правда-то остается одна, - с ненавистью подумал парнишка. - Все они такие. Корчат из себя, а на самом деле…"
Женщина начала притоптывать, но вскоре ее энтузиазм иссяк, и она снова зарыдала, рот безвольно обмяк и приоткрылся. Последняя фотография разлетелась на сотню бумажных полосок. Ерш все тыкал ножом в стены, метался по комнате, как безумный, брыкался, плевал на бетон, пока не устал. Тогда он вернулся за стол, тяжело дыша.
- Голубица., видишь ли очень расстроилась, - пробормотал он, утирая со лба пот. Тяжелый кулак громыхнул о столешницу. Голубица вздрогнула и отодвинулась от прыгающего стола. - Так-то вот, Щен. - Ерш не переставая колотил по столу и орал: - Черрепью… был ее мужчиной.
Мальчик благоразумно кивнул. Одно дело правда, другое - задирать того, кто ответит тебе насилием. Сопротивление только разозлит Ерша. Сам воздух трещит от его ненависти. Даже колшата знает, что этот человек никогда не играет честно. Чтобы поставить все на свои места, нужна сила, и тоже немалая.
Ерш оглядел кулак в темных кровоподтеках.
- Понял? - спросил он у кулака.
Голубица рассмеялась и принялась размазывать тушь по лицу. Облизала перемазанные черным пальцы. Язык тоже почернел. Женщина вытерла ладони о ярко-голубые брюки. На брюках появились пятна. Это Голубицу озадачило, и она даже приоткрыла рот.
- Значит, виноват фараон, - объявил Ерш. - Так, по-твоему, Щен? Давай тогда запрем фараона. Бам, Бам. - Он завертелся, раскинув руки в стороны. - Чик, трак, дзынь.
Ерш подпрыгнул и пнул расколотую деревянную балку, свисающую с потолка. Голые ступни мягко шлепнули об пол. Ерш нагнулся и стал разглядывать большие пальцы на ногах.
- Давай запрем. - Он снова прыгнул, брыкаясь, как каратист. - Ки-я! - По пустому зданию понеслось эхо. - Почти то же самое, что руки той статуе оторвать.
- Какой статуе? - Голубица изо всех сил терла лицо, теперь ей хотелось быть красивой, не хуже этой статуи, о которой говорил Ерш. - Ты же знаешь, я люблю статуи.
- А ты ее видела, Голубица. Тетка с весами. Глаза завязаны, так и ждет, пока ей… Вся такая готовенькая. Да видела ты ее, конечно. Очень классная тетка. И твердая, как скала.
Голубица кивнула, в глазах снова блеснули слезы.
- Знаю. Мне она тоже нравится.
- НЕТ! - закричал Ерш и с улыбкой прислушался к эху. - Слушай, - прошептал он.
Ерш почувствовал себя могущественным и снова завертелся волчком. Потом разбежался, прыгнул на стену, сделал сальто назад и приземлился на ноги.
- Счет надо сравнять. - Он покачался, восстанавливая равновесие.
- А еще так сможешь? - восхищенно спросил мальчик. - Вот это да!
- Пора бы тебе знать, что правосудие - не для фараонов. Это наше дело - его вершить. Я же тебе рассказывал. Нас боятся, потому что мы сравниваем счет. Бах-трах-тарарах, и - опять на ноги. И полиция к нам не пристает. Пошел слух, что странный дядя зарезал Черрепью, и если мы с дядей не расправимся, то скоро сами подохнем на свалке. Улицу нельзя будет перейти без того, чтобы какой-нибудь хромой козел на тебя не наехал. - Он поддал ногой столешницу. Стол перевернулся, шумно ударился о стену, отскочил и встал на место. Когда наступила тишина, Ерш прошептал:
- Тут уж либо мы, либо - нас.
Глава третья
ВСЕ ИДЕТ ПО ПЛАНУ
Андрена услышала, как открывается входная дверь, быстро села на диван и приняла скучающий вид. Она положила правую ногу на левую, потом левую на правую, протянула руку вдоль спинки дивана. Выпрямилась и взяла со столика журнал.
Когда Андрена подняла голову, Джим стоял в дверях, задумчиво глядя в пол. Было уже почти восемь. Муж не звонил ей и не оставлял сообщения на автоответчике. Разумеется, он искал Брада. Она старалась относиться к переживаниям Джима с пониманием, и ей это почти удавалось, но все равно было обидно, что он подвел ее, что не обращает на нее внимания. Андрена считала это проявлением эгоизма. Нет, "эгоизм" - слишком сильное слово, учитывая обстоятельства. Ладно, пусть он будет "думающим только о себе".
- Нашел? - Андрена с надеждой поднялась ему навстречу, она даже не понимала, что двигается, ее просто влекла к нему забота и тревога. Ей хотелось поцеловать его, но Джим не обращал на нее внимания, был задумчив и не реагировал на внешние раздражители.
- Нет, - блекло ответил он, снял пиджак и постарался улыбнуться жене. Даже нагнулся и поцеловал ее в щеку, но, как только выпрямился, лицо его снова стало озабоченным, взгляд беспокойно скользил по комнате.
- Ты-то как? - спросила Андрена.
Джим замер и уставился на нее, но быстро опомнился, устало кивнул, ослабил узел галстука и начал расстегивать рубашку.
- Прости. - Он вернулся к дивану. На взгляд адвоката, другого объяснения и не требовалось. Он повесил пиджак на спинку стула и упал на диван. Андрена подошла поближе, но Джим даже не взглянул на нее.
- Тебе принести чего-нибудь? - спросила она, подавляя желание напасть на него, потребовать извинений за такое невнимание.
- Нет, спасибо. - Он снова рассеянно улыбнулся.
Андрена села рядом.
- Судя по всему, спрашивать, как прошел твой день, не стоит.
Джим хмыкнул, уголок рта пополз вверх.
- У меня тоже был ужасный день, - намекнула Андрена.
- Хорошо, - пробормотал он.
- Джимми! - Она толкнула его.
- Что? - Адвокат поднял голову и прищурился.
- Ты где?
- Здесь. - Он встал и пересел в кресло-качалку, продолжая разглядывать Андрену.
- Я устал, - сказал Джим.
- Я тоже. Почти восемь.
- Да, уже поздно.
Джим посмотрел в окно. За стеклом темнело, в домах зажигались яркие огни, углы зданий расплывались в сгущающейся мгле. Оранжевые тени исчезали, уползали к горизонту, отступали перед натиском сумерек.
Андрена встала рядом с мужем на колени и провела рукой по его волосам.
"Я люблю его, - подумала она, - а все остальное не важно. - Андрена и сама верила в это, старалась не думать о том, что ей хочется отгородиться от мужа. - Почему? - Она не могла этого понять, любуясь Джимом. - Зачем мне от него отгораживаться?"
Джим откинулся назад и закрыл глаза. Он вздохнул. По телу разливалась тяжелая усталость, словно он весь день ворочал бетонные плиты. Вдруг вспомнились детские годы. Подростком Джим подрабатывал на стройке, работал на того самого человека, который хотел купить теперь землю Брада. Джим подумал о своем старом боссе, мистере Квейгмайере. Представил себе его хитрый взгляд, тщедушное некогда тело, располневшее с годами. И желтые зубы. Квейгмайер всегда обнажал их в широкой улыбке, когда совершал удачную сделку, обходил законы или преимущественное право другого покупателя. Жизнь Квейгмайера вроде бы удалась, но жадность и напористость никуда не девались. Да и зубы давно можно было отбелить или заменить. Вид омерзительный. Джим понимал, что Квейгмайер - всего лишь инвестор, удачливый бизнесмен, который умеет вертеться и приспосабливаться к рынку, но ничего не мог с собой поделать.
Джим открыл глаза.
- Я такая усталая, то есть я так устал. - Он потер щетину на лице. - Проверил морги, больницы. Обежал бог знает сколько улиц. Еще на вокзале был.
- Давай заберемся в кровать, - прошептала Андрена ему на ухо.
- А ты с Милдред говорила?
Джим быстро глянул на жену, потом на газету на журнальном столике. Читать уже сил нет. Может, он упустил из виду что-нибудь важное?
- Нет, ничего особенного, - заверил он себя. - Мир пока еще не перевернулся.
- Ой, совсем забыла. Ты представляешь, я ей позвонила, искала тебя, так она сказала, что это все она виновата и что теперь она станет сестрой. Короче, какой-то там монашеский орден. Не помню, как называется. - Андрену передернуло, по коже побежали мурашки. - Милдред плакала и обвиняла во всем себя, еще сказала, что недостойна такой работы. Нет, ты представляешь? Собралась уйти в монастырь. Неужели это до сих пор возможно?
- Не знаю, - ответил Джим.
- Я поднялась наверх, чтобы поговорить с ней, но она никого не слушает. Говорит, она давно уже об этом подумывала. И такая молоденькая. Брад стал последней каплей. Она уже и чемодан собрала. Я проводила ее до лифта. Все надеялась уговорить. Но Милдред и слушать меня не стала. Уехала, и все. Может, у нее крыша съехала, а?
Джим покачал головой.
- Подумать только.
- Андрена встала за спиной у мужа и принялась массировать ему плечи.
- Ох, хорошо! М-м-м, замечательно.
- Может, поешь? - Она попыталась сменить тему. - Бутерброд с курицей будешь?
- Не-а, - довольно промычал Джим.
- Я сегодня тоже справки наводила. Только у меня теперь свободного времени почти нет. Дали новое задание. Криминал. Буду писать про зубного маньяка - Она нагнулась, чтобы увидеть выражение мужниного лица. Муж глупо улыбался.
- Здорово. - Вот и все, что он соизволил сказать.
Андрена делала массаж, а сама глядела то в потолок, то на город за окном. Дни становятся короче. Точно, короче. С каждым годом. Кажется, короче уже некуда, а все равно укорачиваются. Она тяжело вздохнула и впилась ногтями мужу в плечи. От отчаяния.
- Ой! - Джим подпрыгнул.
- Извини, - рассеянно произнесла Андрена и подумала: "Вот видишь, просить прощения не так уж трудно".
Джим вывернул шею и сердито посмотрел на жену:
- Ты что?!
- Ничего.
Скорчив обиженную гримасу, она уселась на диван и сложила руки на коленях. Андрена сама удивлялась, как быстро сегодня меняется ее настроение. Из-за этой истории дела в семье пошли шиворот-навыворот. Скорее бы все закончилось. Найти этого Брада и забыть о нем наконец. От него одни неприятности. Зачем Джимми с ним связался? На кой черт нормальному взрослому человеку понадобилось нянчиться с придурком? Может, потому, что Андрена не хочет заводить детей? Может, Джимми считает Брада своим пасынком?
Ее так и подмывало закатить скандал, но, посмотрев в затуманенные глаза мужа, Андрена решила оставить его в покое. Уж очень у бедняги был несчастный вид.
- Да плюнь ты, - прошептала она.
Джим не ответил. Он уже дремал и во сне видел лицо Брада, разрисованное, как у клоуна. Лицо смотрело на Джима с боксерской груши, которая возвращалась после каждого удара. И чем сильнее Джим бил, тем стремительнее груша прилетала обратно, тем ехиднее и увереннее становилась нарисованная улыбка.
* * *
Полицейский улыбался и вертел в пальцах рюмку. Ему нравилось сочетание гладкого стекла и колючего бурбона. Сержант медленно поднес рюмку к губам, помедлил, словно что-то разглядывал сквозь янтарную жидкость, и проглотил. Во рту вспыхнуло бархатистое пламя. Огонь и лед. Вот оно, двуличие. Просто идеальный пример. Сержант облизнул усы.
- Сейчас вернусь, - крикнул он бармену. - Повтори.
И кинул купюру на барную стойку.
Бармен посмотрел ему вслед, что-то сказал другому посетителю и покачал головой. Снаружи воздух был свеж и напоен ночными звуками. Над головой шелестели могучие клены. За ними огненными прочерками мелькали автомобили. Люди в салонах разговаривали, высовывались из окон, окликали друзей на тротуарах. Стива едва не захлестнула волна воспоминаний, но он тут же одернул себя. Воспоминания теперь ничего не значат. Прошлое обесценилось. Ушло. Ни прикоснуться, ни вернуть. Хоть оно и стоит до сих пор перед глазами.
Полицейский поднялся на веранду, куда днем выносили столики. Вон она, больница, огромное кирпичное здание в двух кварталах к западу. Кое-где в окнах еще горит свет, можно даже разглядеть занавески. Как живется там, внутри?
Разве можно забыть огромный пустой холл, затхлый воздух лифтов, бесконечные извилистые коридоры? Когда-то Стиву казалось, что он сливается с холодными белыми стенами этого странного дома, где время остановилось. И женщина, которую он навещал (просто женщина, а не жена, потому что узнать ее было нельзя), тоже таяла, растворялась на глазах. Болезнь украла ее красоту, иссушила тело. Под конец кожа на скулах так натянулась, что стала прозрачной, как целлофан.
А потом вдруг появилась надежда. Женщина снова начала есть и улыбаться. Улыбаться! Пусть робко, пусть едва заметно, но это была настоящая улыбка. Вернулись знакомые жесты, знакомый свет в глазах. Шаг за шагом она становилась похожей на себя прежнюю. Стив верил, что женщина одержит победу над собой, найдет дорогу обратно и все будет как раньше. "Приемлемое качество жизни" - так назвал это лечащий врач.
Оглушенный больничной тишиной, озверевший от долгих часов, что протекли впустую, Стив потребовал объяснений. Он спросил, что, черт возьми, значит "приемлемое качество жизни"? Но врач только улыбнулся и ободряюще похлопал его по плечу.
Женщина поправилась. Медленно, но верно она входила в роль жены.
"С ней все хорошо", - твердил себе Стив.
Когда он забегал домой пообедать, жена тоже садилась за стол. Взгляд ее все еще был отстраненным, временами застывал, становился жестоким и кротким одновременно. Вызов и покорность судьбе - вот что отражали ее глаза. Нет, не глаза, скорее две ракушки с какими-то жалкими, безмозглыми, ненужными моллюсками.
Обедали вместе каждый день. Иногда разговаривали. Делились новостями. Стив наблюдал за женой, пытался приподнять таинственную завесу, разглядеть страдание за маской безразличия, увидеть то, что видела только она.
Когда глаза жены остановились и опустели, настенные часы показывали 12.20. Эти цифры врезались в память навсегда. Под часами стоял стул. На спинке - кобура, которую Стив снял, садясь обедать. Пустая. Он обернулся к жене, но в комнате ее уже не было.
Стив запомнил все: как вскочил рывком, как задрожали колени, как зазвенели стекла от оглушительного хлопка. Этот хлопок оборвал что-то в голове у Стива. За дверью ванной шлепнуло. Это ударилось о кафель тело.
Стив не мог взять в толк, как жене удалось незаметно выйти из-за стола и украсть оружие. А что, если он все видел? Видел, как в глазах у нее поселилась тоска, от которой есть только одно средство? Видел и не стал мешать?
- Ей так лучше.
Стив сказал это, и правда обожгла его. Как он посмел признаться самому себе? Он что же, с самого начала все понимал? А может быть, даже стремился к такой развязке?
- Ей лучше, - шептал полицейский, глядя на окна больницы. Он стоял неподвижно, щеки обдувало ветерком. Жив. Подонок. Ничтожество. Стив вытер усы. Раньше их подстригала жена. Такие веселые глаза. Так близко! Молодость. Неловкие пальцы. Невероятная легкость, с которой давалась жизнь.
С тех пор каждую ночь стали сниться цифры. 1, 2, 2, 0. И рука, которая лезет в кобуру. Пустую. Опять пустую. И часы.
0, 1, 2, 2.
1, 0, 2, 2.
1, 2, 2, 0.
Стив не заходил в ванную. Так и стоял, прислушиваясь. Уже умерла? Или агония еще продолжается? Его сотрясала дрожь. Не от ужаса. От облегчения. Душа словно оторвалась от плоти, и стало легко. Он вызвал "скорую". Но когда оператор ответил, Стив понял вдруг, что набрал этот номер по ошибке. Почему? Да какая разница. Что толку об этом думать?
С тех пор он перебрал в уме все слова, все поступки, которые могли бы ее спасти. Но сделанного не воротишь.
Брад теперь тоже в больнице. И хорошо. И правильно. Так ему и надо. Вот она - справедливость. Каждому по заслугам. Стив хотел наказать Брада, потому что в его глазах увидел то самое, уже знакомое выражение. Мягкую отстраненность, точно такую же, что и у жены. А потом ее взгляд стал жестким, она как будто узнала что-то о нем. На самом деле Стив наказывал жену за все, за горе, свалившееся на его голову, за спущенный курок.