Повернув направо у церкви Хейлигкрейцкапелле, в которую она в детстве ходила причащаться, Марта вышла к ратуше. Поравнявшись с ней, она невольно замедлила шаг. Красочные фрески на фасаде и фронтоне, изображавшие историю полукантона Аппенцелль, сейчас волновали ее так же, как когда-то в детстве. Марта рассматривала фрески, живописующие полную лишений жизнь аппенцелльцев под властной рукой принца-аббата соседнего Санкт-Галлена; их восстание, которое вошло в историю под названием Аппенцелльских войн за независимость 1401-1408 годов; конфедерацию вместе с другими швейцарскими кантонами в 1513 году.
Наткнувшись взглядом на ряд фресок, повествующих о борьбе феодально-клерикального Конкордата Семи - "Зибенбунда", в который входили кантоны Ааргау, Берн, Золотурн, Люцерн, Санкт-Галлен, Тургау и Цюрих, готовые пожертвовать частью своего суверенитета ради укрепления единства и целостности всей Швейцарской конфедерации, и "Зондербунда" - объединения также семи кантонов - Ури, Швиц, Унтервальден, Цуг, Люцерн, Фрибург, Вале, яростно выступавших против демократических преобразований и цеплявшихся за политическую раздробленность страны, Марта почувствовала, как в глазах закипают слезы. В детстве она всегда останавливалась в этом месте с отцом. Гюнтер Циммерман подробно рассказывал дочери, почему было крайне важно сохранить единство страны и укрепить целостность Швейцарской конфедерации. Объяснив причины поражения "Зондербунда" к 1848 году, он отводил Марту в ближайшую пивную на первом этаже отеля "Три Короля". Марта, которой отец брал лимонад - "спрайт", "севенап", "фанту" или "кока-колу", любила смотреть, как Гюнтер Циммерман пил пиво. Он делал это не торопясь, с удовольствием, очень основательно. Смешно раздувая щеки, отгонял пену с края кружки и делал несколько скупых глотков. Эта процедура повторялась раз за разом, покуда кружка не была опорожнена до дна. Обычно Гюнтер Циммерман не ограничивался одной кружкой - за первой следовала вторая, третья, иногда дело доходило до седьмой и даже девятой, но Марте никогда не надоедало смотреть, как отец пьет пиво.
"Если бы не эта нелепая смерть, отец был бы жив. Мы бы могли поесть мамин клубничный пирог и пройтись по Хауптгассе, свернув к Ратуше и вернувшись домой по мосту через Зиттер, - как в детстве", - склонила голову Марта. Когда случилось короткое замыкание, отец прилаживал рамы на втором этаже деревянного шале, который он строил с двумя помощниками в горах, в трех километрах к северу от Аппенцелля. Он самоотверженно боролся с огнем, стремясь не дать пожару уничтожить все. В результате получил тяжелые ожоги. Врачи кантонального госпиталя оказались не в силах спасти его…
После всех этих неожиданно нахлынувших воспоминаний у Марты не нашлось сил возвращаться домой по знакомому с детских лет мосту.
Она выбрала другую дорогу и вскоре оказалась в районе развалин замка, выстроенного в начале XIII века принцем-аббатом санкт-галленским Ульрихом VI. В 1402 году доведенные до отчаяния поборами и притеснениями жадных санкт-галленских святош аппенцелльские крестьяне штурмом взяли гору и ворвались в замок. Этот стихийный порыв стал началом Аппенцелльских войн за независимость.
Несколько раз Марта натыкалась на деловитых людей, у которых на ногах были шерстяные носки и прочные кожаные ботинки на толстой каучуковой подошве. В руках эти люди сжимали альпенштоки. Стальные их кончики хищно сверкали в ярких лучах солнца.
На плечах у горных туристов болтались набитые снедью рюкзаки, из карманов торчали краешки карт окрестностей Аппенцелля. "Хорошо бы и нам с Олегом вот так сходить в горы: найти уединенную лужайку, разложить на траве съестные припасы, расстелить плед", - подумала женщина. Она посчитала свои желания чересчур смелыми и даже зарделась. Разумеется, пикник в горах не ограничился бы лишь завтраком на зеленой траве.
Неожиданно в лицо ей ударил острый солнечный лучик, пробившийся из-за развалин замка Ульриха VI. Марта недовольно поднесла к глазам ладонь. "Господи, как ярко светит солнце!" - подумала она. Ее взгляд скользнул к часам. Она гуляет уже два с половиной часа. "Скоро обед, - подумала Марта, - пора возвращаться".
Она пропустила торопившегося к развалинам замка туриста в ботинках и с новеньким альпенштоком - и зашагала назад.
* * *
Итальянец Никколо Кальяри, которого с американцем Джоном наняла "Аль-Джихад", чтобы найти Смирнова, снова приставил к глазам бинокль. "Мы уже выполнили задание наполовину. Нашли любовницу, теперь и до агента недалеко. Но впредь надо быть осторожнее, - дал он себе клятву. - Женщина неопытна, она не понимает, что солнечный луч ни с того ни с сего не попадает в глаза человеку. Ее более искушенный дружок смог бы без труда растолковать ей, что к чему".
От нагретых солнцем рододендронов, примул, черники, которыми поросли источенные временем и природой камни замка, исходил пьянящий аромат. Мягкий плед, на котором разлегся Никколо, нагонял на итальянца дремоту.
Задание нравилось Кальяри. Он давно мечтал о поездке в Швейцарию, но все время что-нибудь мешало. В альпийскую республику посылали кого угодно, но только не его. А ему приходилось мчаться то в Панаму, то в Колумбию, то в Индию. Один раз он находился в Милане и был готов махнуть в Лугано на машине, но в самый последний момент было приказано лететь в Браззавиль.
Наконец судьба повернулась к нему лицом. Они с Джоном провели несколько прекрасных дней в Цюрихе, а потом перебрались в чудесное тихое местечко с романтическим названием Аппенцелль.
Никколо особенно понравился местный сыр "Аппенцеллер". Твердый и светлый, он буквально таял во рту. Итальянец рассчитывал полакомиться им еще дней десять. Полученная накануне телеграмма Центра укрепила его в этих надеждах.
"Не забыть взять адрес какого-нибудь местного оптовика, - подумал Кальяри, покусывая травку, - чтобы он присылал сыр прямо в Нью-Йорк".
В мощный бинокль ему была хорошо видна малиновая шляпка, желтая кофта и зеленая юбка Марты. Женщина огибала трехэтажный дом. На первом его этаже располагалась табачная лавка, в тени которой прикрылся местной газетой Джон. К нему должна была перейти эстафета наблюдения от Никколо.
США (Вашингтон)
- Дай ему шанс! - услышал Дик бархатный женский голос.
Заметив, что телохранитель, приставивший пистолет к затылку торговца наркотиками, немедленно опустил руку, он удивленно обернулся. "Кто эта женщина, одна фраза которой заставляет людей Робсона забыть о приказании шефа?" - подумал он и впился глазами в гибкую фигуру мулатки, неторопливо подходившей к ним.
Пышную грудь женщины туго обтягивал черный шелк платья, накрашенные губы, похожие на кровоточащую рану, придавали лицу что-то звериное, жгучее, неестественное и вместе с тем возбуждающее.
"Да это же Лукреция, - внезапно понял Дик, - знаменитая пассия Робсона!"
Он впервые видел своими глазами женщину, о которой был много наслышан. Весь Вашингтон знал, что она необыкновенно красива и сексуальна. Но лишь некоторые из вашингтонцев видели Лукрецию воочию. Уроженка той же доминиканской деревеньки, что и сам Майкл Робсон, она была подобна знаменитой жемчужине, которую надежно укрывали от нескромных взоров толстые стенки раковины - вывезенного Робсоном из Франции старинного замка.
- Мне нравится этот юноша, - без обиняков заявила Лукреция. - Я не хочу, чтобы он погиб, не получив шанс спасти свою жизнь!
Робсон добродушно посмотрел на любовницу:
- Я сам предлагал ему, но он отказался!
- Я не смогу переплыть бассейн с пираньями, - хрипло пробормотал юноша, пожирая глазами Лукрецию, - но… нет ли у вас какого-нибудь другого испытания для меня?
Женщина задумчиво приложила пальцы ко лбу. Робсон с иронией посмотрел на Дика - мол, чего не сделаешь ради женщины. Дик еле сдержался, чтобы не ответить резко: "Мне надоели эти игры в кошки-мышки. Особенно, когда у кошки - слишком острые стальные коготки!"
- Ты готов пройти по доске с завязанными глазами? - спросила Лукреция незадачливого торговца наркотиками.
"Он давно проклял тот день и час, когда решился утаить от Робсона эти миллионы, - подумал Дик. - Идиот! Неужели не понимал, с кем имеет дело?!"
- Над бассейном с пираньями? - горько усмехнулся юноша.
- Почему же? - мягко возразила женщина. - Можно… можно установить ее между одной из башен и краешком стены замка…
Юноша опустил голову. Он лихорадочно соображал.
- Это твой единственный шанс! - закричал Робсон. Он уже терял терпение. - Или решайся, или дай себя пристрелить. Мне надоело возиться с тобой!
Юноша печально развел руками:
- Вы не оставляете мне выбора…
Робсон оглянулся на Дика и быстро зашагал к ближайшей башне замка. Один телохранитель конвоировал юношу, другого не было видно. "Побежал за доской", - решил начальник отдела Департамента транспорта. Он смертельно устал за эти минуты. Все тело ломило, голова раскалывалась. Дик давно понял, что Робсон решил преподать ему урок повиновения. Хорошо, он усвоил этот урок. Зачем же доминиканец продолжает мучить его, доводя до полного изнеможения?!
Дик чувствовал себя пленником в доме Робсона. Таким же, как молодой торговец наркотиками, осмелившийся надуть доминиканца. Он смотрел и молчал - ничего другого ему не оставалось.
…Телохранитель, позвав на помощь еще одного человека, перекинул шириной в три ладони сосновую доску над внутренним двориком замка. Протянувшись от угла одной из башен до края прилегающей стены, она представляла собой гипотенузу неравнобедренного треугольника. Геометрическая задача, которую предстояло решить юноше, имела ставкой жизнь.
Торговцу завязали глаза плотной белой лентой. Робсон подтолкнул его в спину. Юноша ступил на доску и медленно пошел вперед. Укрепленные на стенах здания прожекторы хорошо освещали его. Все молчали. Лишь свист и завывание ветра, налетевшего со стороны Скалистых гор, нарушали тишину.
Внезапно доминиканец широко и шумно зевнул. Его голос показался Дику особенно резким:
- Мне это надоело! Я буду у себя в кабинете. Кончайте без меня!
Ливан (Бейрут)
- Олег, еще стаканчик "смирновской"?
- Да, водка превосходна, - не отказался Смирнов.
Акопян наполнил стаканы, пододвинул тарелку с солеными огурцами и черный хлеб.
- Специально выписал из России…
- Правильно сделал.
Олег с наслаждением поглощал выставленные Акопяном деликатесы. Живя за границей, он привык видеть на своем столе плоды киви, свежие ананасы, манго, миндаль. И тем не менее ему остро не хватало чисто русских продуктов: квашеной капусты, соленых - а не маринованных, как принято во всем остальном мире! - огурцов, черного хлеба, кваса. Когда ему удавалось - вот как сейчас - снова вспомнить их вкус и запах, он был в восторге.
Акопян заговорил. Его руки энергично двигались среди тарелок с яствами. Тренькали хрустальные стаканчики:
- Ты нарушаешь конвенцию! Тебе что, трудно похитить одну-единственную картину Коровина из Русского музея?
- Хочу, чтобы ты меня понял наконец. Независимо от режима, который сейчас в России, эта картина - достояние русского народа. Украсть ее, значит предать мой народ, - ответил Олег.
- Знаешь, это напоминает мне старый анекдот: "Заключенный получает письмо от жены. "Что пишут?" - спрашивает его сосед по камере. "Сын остался в школе на второй год. Какой позор для семьи!"" Акопян недоуменно вздернул плечи. - Ты случайно не спятил? В России с 1917 года взорвано в сотни раз больше храмов и уничтожено больше произведений искусства, чем во время татаро-монгольского ига или нашествия армии Гитлера. А ты твердишь мне про национальные русские сокровища. Да эта картина наверняка валялась в запасниках, по ней ходили люди в кирзовых сапогах и бегали разжиревшие крысы. Она была едва не уничтожена поборниками так называемой "пролетарской культуры", пока на Западе не возникла мода на русское искусство начала XX века. Вот тогда ее извлекли из мрака и запустения и торжественно выставили на всеобщее обозрение. Неужели ты не усматриваешь в этом лицемерия властей?!
- И тем не менее участвовать в разграблении русской культуры я не буду! - ударил ладонью по столу Олег. - Что угодно, но только не это.
Акопян молчал. Он свирепо буравил Олега глазами. Потом неожиданно спокойно заявил:
- Хорошо! Тогда ты украдешь для меня кое-какую мелочь из собрания Медичи из Флоренции!
США (Вашингтон)
В темном небе над Вашингтоном ярко светила луна. В душе Дика все кипело. Содрогаясь, он следил за тем, как торговец наркотиками приближался к противоположному концу доски. Ветер нещадно трепал и раскачивал его, но юноша сумел пройти уже три четверти пути. "Должно же у него сработать шестое чувство, - думая Дик. - Недаром ведь женщины, спасаясь от разъяренных быков и бешеных собак, перепрыгивают через высоченные заборы, а пианисты вытаскивают на себе тяжеленные рояли из горящего дома…"
Юноше оставалось сделать последние шаги. По уговору с Робсоном, он будет спасен, если благополучно доберется до конца доски. Дик страстно желал ему успеха. "Давай, давай, давай!" - беззвучно молил он про себя. Победа юноши в какой-то степени могла стать и его победой. Безраздельному могуществу Робсона был бы брошен вызов. Пусть символический, но все же…
Однако с каждым мгновением усиливавшиеся порывы ветра делали задачу торговца наркотиками все более и более трудной. Он осторожно нащупывал подошвой поверхность доски, боясь сделать неверный шаг, и не двигался с места.
Стоявшая неподвижно Лукреция неожиданно сорвалась с места и кинулась к концу доски. "Она хочет помочь ему, - догадался Дик. На сердце у него полегчало: - Значит, даже в окружении злодеев встречаются порядочные люди!"
В этот момент юноша решился и сделал два шага вперед. Теперь его отделяло от цели не более метра. "Ну же, ну же!" - твердил про себя начальник отдела Департамента транспорта. Лукреция протянула юноше руку. Черное платье четко обрисовывало ее талию и грудь. "Она прекрасна, как тысяча ангелов! - подумал Дик. - И, в отличие от своего повелителя, добра…"
Вдруг жестокая улыбка исказила лицо Лукреции. Когда юноша занес ногу, уже готовясь ступить с доски на выступ стены, она резко ударила его кулаком в грудь.
Юноша сдавленно вскрикнул и всплеснул руками, отчаянно пытаясь удержаться на качающейся доске.
Дик закрыл глаза. Мозг его отказывался поверить в увиденное. Через несколько мгновений он раскрыл веки. "Может, все же удержался?"
То, что он увидел, было ужасно. Поняв, что его просто обманули, юноша сорвал с головы повязку. Но это не помогло ему сохранить равновесие. Он бешено махал в воздухе руками, но тело его неумолимо выгибалось дугой, и центр тяжести перемещался в сторону.
Юноша, словно очарованный, неотрывно смотрел в глаза Лукреции. Он был похож на кролика, танцевавшего пляску смерти перед невозмутимым питоном.
Отчаянная борьба за спасение не могла продолжаться вечно. Мулатка отвернулась.
Дик снова закрыл глаза. Раздался истошный крик, тут же следом - глухой удар, тело юноши распласталось на плитах внутреннего дворика замка. Наступила тишина.
Дик открыл глаза, почувствовав легкое прикосновение к плечу.
Перед ним стояла Лукреция.
- Не надо его жалеть, - произнесла она своим бархатным голосом. - Наркотики, которые он распространял в Вашингтоне и Филадельфии, унесут жизнь многих…
Ливан (Бейрут)
Энвер Хальшик не дал своей младшей жене Фатиме жадно припасть к нему всем телом:
- Погоди… Я жду важного звонка.
Фатима надула губки и ушла. Хальшик поплотнее прикрыл дверь кабинета и, усевшись за письменный стол, закурил сигару.
Обычно эта неспешная процедура - выбор сигары в деревянном ящичке, надрезание кончика, поиски зажигалки, первые клубы дыма, приятно щекочущие горло, - помогала ему успокоиться. Но сейчас Энвер чувствовал, что его сердце бьется все так же тревожно и часто, как и до той минуты, когда он достал кубинскую сигару из ящичка с эмблемой "Давидофф".
Наконец раздался долгожданный телефонный звонок. Ливанец схватил трубку, обменялся словами приветствия и затараторил:
- Я сумел устроить все так, что лидер "Аль-Джихада" Аун был отравлен, и его люди решили, что это сделал Олег Смирнов по заданию израильского генерала Пинхуса Эбуха. Разъяренные боевики "Аль-Джихада" чуть не прикончили Олега, но ему помог спастись случайно оказавшийся поблизости Вартан Акопян. Это крупный коммерсант, торговец наркотиками, оружием, антиквариатом, цитрусовыми и табаком. Армянин по происхождению. Естественно, Акопян потребовал от Олега оказать ему какую-то ответную услугу. Сейчас Смирнов в Италии. Думаю, речь идет об ограблении какого-нибудь музея, частной коллекции, церкви или замка.
Ливанцу задали еще один вопрос. Он несколько мгновений подумал и сказал:
- Хорошо, в таком случае, помимо людей Акопяна, за Смирновым будут присматривать и двое моих парней.
Глава IV. Укусы скорпиона
США (Вашингтон)
Упреждая вопрос президента, Коэн сообщил:
- К сожалению, след похищенных двенадцати ядерных боеголовок потерян, организация "Аль-Джихад", которая взяла на себя ответственность за кражу, прервала переговоры об их возвращении. Хотя уже была обговорена в предварительном порядке цена - десять миллиардов и освобождение из израильской тюрьмы одного боевика "Аль-Джихада".
- Почему переговоры прервали? - удивился президент.
- Их вел известный вам частный детектив Олег Смирнов. Он раньше уже работал на нас. Аун, глава "Аль-Джихада", назначил ему встречу в номере отеля "Александрия". Убийство Ауна произошло на глазах Смирнова в тот момент, когда они беседовали в номере с глазу на глаз. Увидя, что Аун мертв, Смирнов сбежал из отеля.
- Израильтяне причастны к убийству? - живо поинтересовался президент.
- Во всяком случае, они это отрицают… Честно говоря, я верю им… в данном конкретном случае, разумеется. Убийство Ауна было им невыгодно. Этот человек спрятал те двенадцать ядерных боеголовок, которые Израиль страстно желает вернуть. Как ни велика ненависть израильтян к арабским террористам, они не позволяют эмоциям захлестнуть разум. Я предполагал следующий сценарий: израильтяне выкупают боеголовки, а затем казнят Ауна и нескольких других членов "Аль-Джихада" в назидание другим террористам, которые вознамерятся похитить израильские ядерные боеприпасы!
Президент поднялся из-за стола и зашагал по Овальному кабинету упругой походкой человека, не забывающего теннисный корт и площадку для гольфа.
- Вообще-то мы зря впутались в это дело, - вдруг хмыкнул он. - Боеголовки - чисто внутренняя проблема Израиля. Израильтяне их сами проворонили, а теперь выходит, что Америка несет за это ответственность…