– Дженет Кеннеди.
Я тихо выругалась. Дженет Кеннеди была моей пациенткой, и я очень внимательно наблюдала за развитием ее беременности. У нее было около девятнадцати килограммов лишнего веса, предлежащая плацента, а в довершение всего еще и отрицательный резус-фактор. Через шесть дней ей должны были делать кесарево сечение, но, судя по всему, у нее начались преждевременные роды. Я посмотрела на часы. Было четверть шестого. Раздумывать некогда.
Предлежащая плацента. Это значит, что плацента крепится в основном в нижней части матки, а не в верхней. То есть она блокирует выход из матки, и плод либо застревает там, что очень нехорошо, либо смещает плаценту и, таким образом, перекрывает самому себе доступ крови, что еще хуже. Именно предлежащая плацента является основной причиной кровотечений во втором и третьем триместрах беременности. Особенно велика эта опасность на последних двух месяцах.
Сделав глубокий вдох, я сказала:
– Везите ее в операционную. Мы должны быть готовы к тому, что во время операции кровотечение может усилиться. Наверняка понадобится переливание. Свяжитесь с банком крови и плазмы. Я буду через двадцать минут.
Я услышала щелчок отбоя, и в тот же момент что-то щелкнуло в моей памяти. Кенн Гиффорд был главным хирургом-консультантом и главврачом больницы Франклина Стоуна в Лервике. Другими словами, моим непосредственным начальником. Просто мой приезд на Шетландские острова совпал с началом его полугодичного творческого отпуска. Несмотря на то что он лично утвердил мое назначение, мы никогда не встречались. И вот теперь он собирался наблюдать за тем, как я буду делать очень сложную операцию, которая вполне могла закончиться смертью больной.
А ведь еще несколько минут назад я думала, что на сегодня все самое страшное позади и хуже уже не будет.
Глава 2
Двадцать пять минут спустя, дочиста отмывшись, обработав руки и переодевшись, я направлялась к операционной № 2, когда меня остановил один из наших штатных врачей.
– Что случилось? – спросила я.
– У нас проблемы, – ответил молодой шотландец. – В банке нет запасов крови четвертой группы с отрицательным резус-фактором.
Я не верила своим ушам. Господи, да что же это за день такой? Неужели неприятностям не будет конца?
– Вы, должно быть, шутите, – только и смогла сказать я. Но молодой врач был совершенно серьезен.
– Это очень редкая группа. Два дня назад у нас был сложный случай почечноканальцевого ацидоза. Осталось только пол-литра нужной группы, и все.
– Так достаньте еще, ради всего святого!
Боюсь, я была не слишком любезна со своим коллегой, но после всего, что довелось пережить в этот день, мои нервы были на пределе. Кроме того, я так переживала из-за предстоящей операции, что меня даже начало подташнивать.
– Вы что, считаете меня полным идиотом? Естественно, мы заказали необходимое количество крови. Но вертолет не может взлететь из-за слишком сильного ветра.
Не удостоив его ответом, я пошла дальше и открыла дверь операционной как раз в тот момент, когда крупный мужчина громадного роста в небесно-голубом костюме хирурга делал последний надрез, открывающий доступ к матке Дженет.
– Отсасывание, – скомандовал он, взял аспирационную трубку у ассистирующей операционной сестры и вставил ее в надрез, чтобы отсосать околоплодные воды.
Несмотря на маску и шапочку, я сразу заметила, что Кенн Гиффорд обладал незаурядной внешностью. Он не был красив, скорее наоборот, но при этом производил поразительное впечатление. Насколько я могла судить по полоске между маской и шапочкой, его кожа была светлой, но очень тонкой. Сквозь такую кожу с возрастом неизбежно начинают проступать кровеносные сосуды, в результате чего она приобретает розовый оттенок Кенн Гиффорд еще не достиг этого возраста, но из-за жары в операционной на его щеках выступил яркий румянец. Маленькие, глубоко посаженные глаза трудно было рассмотреть на расстоянии, но даже вблизи определить их цвет оказалось практически невозможно. Скорее темные, чем светлые, они не были ни голубыми, ни зелеными, ни карими, ни светло-карими. Я бы назвала их серыми, но это лишь мое, чисто субъективное мнение, и меня бы совсем не удивило, если бы на самом деле их цвет оказался совсем другим. Под глазами большими полукружьями залегли темные тени.
Увидев меня, Гиффорд отступил назад. Руки он держал на уровне плеч, но кивок был достаточно красноречивым. Он показывал мне, что я должна занять его место. Операционную перегородили ширмой, чтобы муж Дженет, который находился рядом, не мог видеть того, что положено видеть лишь врачам. Обычному человеку это совершенно незачем. Я смотрела на распростертую передо мной Дженет, стараясь не думать ни о чем, кроме работы и той сложной задачи, которую предстояло решить. А этому совершенно не способствовала близость Гиффорда, который стоял прямо за левым плечом, дыша мне в ухо.
– Необходимо применить выдавливание, – сказала я, и Гиффорд молча обошел стол. Теперь мы стояли лицом клипу.
Я быстро осмотрела роженицу, лихорадочно пытаясь оценить ситуацию. Отметив расположение плода и пуповины, я осторожно подвела руку под плечо младенца. Гиффорд начал надавливать на живот Дженет, в то время как моя вторая рука скользнула под ягодицы ребенка. Обхватив голову и шею младенца, я левой рукой начала тихонечко приподнимать его, постоянно напоминая себе, что нужно действовать очень медленно. И наконец извлекла из материнского лона покрытый слизью, окровавленный комочек живой плоти. Я уже много раз переживала это мгновение – мгновение эмоционального взрыва, триумфа, эйфории и печали одновременно. У меня сразу начинало пощипывать глаза, на которые набегали слезы, а голос дрожал от волнения и нахлынувших чувств. Это быстро проходит. Возможно, однажды наступит день, когда работа превратится лишь в привычку и при виде живого существа, появившегося на свет с моей помощью, я не испытаю никаких эмоций. Хотя я искренне надеялась, что этот день никогда не наступит.
Услышав крик младенца, я позволила себе улыбнуться и на мгновение расслабиться, прежде чем передала ребенка Гиффорду, который все это время очень внимательно наблюдал за мной. Затем я снова повернулась к роженице, чтобы перевязать и перерезать пуповину.
– Кто у меня? С ребенком все в порядке? – послышался слабый голос.
Гиффорд позволил счастливым родителям обнять своего сына, но почти сразу же забрал его, чтобы произвести все необходимые контрольные замеры и взвешивание. Моей первоочередной задачей оставалась забота о матери. Склонившись над ребенком, который лежал на педиатрическом столике, Гиффорд громко называл непонятные для непосвященного цифры, которые акушерка скрупулезно записывала в таблицу.
– Два, два, два, один, два.
Это были баллы по шкале Апгар – специально разработанный тест для оценки здоровья и жизнеспособности новорожденного. Отпрыск семейства Кеннеди набрал девять баллов. Правда, ребенка должны были протестировать еще дважды, но меня уже не интересовали конечные результаты. Даже после первого теста стало ясно, что ребенок абсолютно здоров и чувствует себя прекрасно.
Чего нельзя было сказать о его матери. Она потеряла слишком много крови – гораздо больше, чем мы могли ей перелить, а тем временем кровотечение продолжалось. Сразу после родов наш анестезиолог ввел роженице синтоцинон – препарат, который обычно вводят, чтобы предотвратить послеродовое кровотечение. В большинстве случаев это помогало. Но были и исключения. Стоит ли говорить, что случай Дженет Кеннеди относился к числу последних. Удалив плаценту, я окликнула своего начальника:
– Мистер Гиффорд!
Он подошел, и мы немного отступили назад, подальше от счастливых родителей, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию.
– Сколько крови она уже потеряла? – спросила я, с удивлением отмечая, что мои глаза находятся всего лишь на уровне его плеча.
– Литр-полтора. Возможно, больше.
– У нас в наличии только пол-литра, а кровотечение продолжается.
Гиффорд вполголоса выругался.
– Дальнейшая потеря крови убьет ее, – сказала я. – Необходимо остановить кровотечение, чего бы это ни стоило.
Подойдя поближе, Гиффорд посмотрел на Дженет, потом перевел взгляд на меня и кивнул. Нам предстоял серьезный разговор с супругами Кеннеди. Сияющий от счастья Джон держал на руках сына и радостно улыбался. Он явно не замечал, насколько плохо выглядит его жена, и не понимал всей серьезности положения.
– Дженет, ты слышишь меня?
Измученная женщина повернула голову и посмотрела мне в глаза.
– Дженет, ты теряешь слишком много крови. Лекарство, которое тебе ввели, чтобы остановить кровотечение, не помогло. Дорога каждая минута. Боюсь, что придется сделать гистерэктомию.
Глаза Дженет расширились от страха, а Джон побледнел как смерть.
– Прямо сейчас? – спросил он.
Я кивнула.
– Да. И чем скорее, тем лучше.
Джон повернулся к Гиффорду.
– Вы тоже так считаете, доктор?
– Да. Я считаю, что если мы этого не сделаем, ваша жена умрет.
Я подумала, что Гиффорд мог бы проявить больше такта и не высказываться столь категорично, но, с другой стороны, следовало признать, что он совершенно прав.
Некоторое время супруги Кеннеди молча смотрели друг на друга. Потом Джон повернулся к Гиффорду и спросил:
– Операцию будете делать вы?
– Нет. Мисс Гамильтон сделает это гораздо лучше.
Я в этом сильно сомневалась, но сейчас было не время и не место спорить, потому я просто молча повернулась к анестезиологу. Женщина кивнула, подтверждая, что у нее все готово для того, чтобы дать общий наркоз, необходимый при такой серьезной операции. Требовалось только подписать принесенные медсестрой стандартные документы о согласии на операцию. После того как все формальности были соблюдены, Джон Кеннеди снова взял новорожденного сына на руки и вышел из операционной. Я на несколько секунд закрыла глаза, сделала глубокий вдох и приступила к работе.
Два часа спустя можно было смело утверждать, что самое страшное позади. Дженет Кеннеди все еще была очень слаба, но ее состояние стабилизировалось. Погода тоже была на нашей стороне. Ветер стих, и вертолет со столь необходимой нам кровью был уже в пути. Младенец, которого назвали Тамари, чувствовал себя прекрасно, и Джон задремал в кресле рядом с кроватью жены. Я приняла душ и переоделась, однако уезжать не торопилась, решив дождаться, пока привезут кровь. Позвонив домой, я прослушала все сообщения, но от Дункана вестей не было. Интересно, полицейские до сих пор хозяйничают на нашей земле или уже разъехались?
Я прокручивала в голове события последних нескольких часов. Все время, пока я делала операцию, Гиффорд оставался в операционной. Несмотря на высказанную в разговоре с Кеннеди уверенность в моем высоком профессионализме, он не собирался оставлять меня без присмотра. В какую-то минуту мое внимание несколько ослабло, и его голос тут же привел меня в чувство:
– Мисс Гамильтон, проверьте зажимы.
Правда, это была единственная фраза, которую я от него услышала. Как только операция закончилась и оставалось только наложить швы, Гиффорд развернулся и, не сказав ни слова, вышел из операционной.
Наверняка он составил какое-то мнение о моих профессиональных качествах. Но какое? Я терялась в догадках. Операция прошла успешно, хотя я прекрасно пойимала, что была далеко не в лучшей форме. Мне явно недоставало легкости и того особого куража, который свойствен настоящим профессионалам. Эту операцию я провела в полном соответствии со своим нынешним статусом молодого специалиста-консультанта, недавно принятого на работу. Я сильно нервничала и больше всего на свете боялась сделать хоть одно неверное движение.
Теперь же я испытывала лишь раздражение, которое с каждой минутой становилось все сильнее. Я злилась на Гиффорда, злилась на то, что он ушел, не сказав ни слова. Любая критика лучше такого молчаливого ухода. Возможно, я проявила себя не с самой лучшей стороны, но ведь я была всего лишь слабой женщиной, и сейчас мне хотелось плакать, и я, как никогда, нуждалась в добром слове и ободряющем похлопывании по плечу. Еще много лет назад я поняла, что отношусь к тому типу людей, которые постоянно нуждаются в одобрении окружающих. Я ненавидела это качество, но ничего не могла с собой поделать. В юности я еще надеялась, что со временем это прекратится, что вместе с опытом и зрелостью ко мне наконец придет уверенность в себе. Но время шло, и постепенно я начинала понимать, что это навсегда.
Стоя у окна своего кабинета, я смотрела на парковку внизу, наблюдала за людьми и машинами. Я настолько углубилась в себя, что подпрыгнула от неожиданности, когда зазвонил телефон. Наверное, кровь доставили немного раньше, чем мы ожидали.
– Мисс Гамильтон? Вас беспокоит Стивен Ренни.
– Слушаю вас, – ответила я, усиленно размышляя над тем, кто бы это мог быть. Ренни, Ренни… Где-то я уже слышала это имя.
– Мне сказали, что вас вызвали в больницу. И коль скоро вы на месте и сейчас свободны, то, возможно, сможете помочь в разрешении моей маленькой проблемы? Я могу надеяться на то, что вы найдете время заглянуть сюда?
– Конечно, – ответила я. – Мне что-нибудь брать с собой?
– Нет, что вы, мне просто нужно ваше мнение эксперта. Назовите это профессиональной гордостью, возможно, даже гордыней, но я хочу составить подробный и исчерпывающий отчет, прежде чем сюда прибудут большие начальники из Шотландии. У меня есть кое-какие подозрения, и мне бы очень не хотелось, чтобы завтра утром шотландские суперспециалисты преподнесли их как свое личное открытие.
Я понятия не имела, о чем говорит загадочный Стивен Ренни, но подобные высказывания мне приходилось слышать неоднократно. Шетландцы ни в чем не хотели уступать пальму первенства своим собратьям из Шотландии, поэтому окутали себя некой аурой превосходства, стремясь во всем быть впереди своих коллег с большого острова. С одной стороны, такое стремление похвально, но с другой… Иногда лучшее – враг хорошего, и подобная тяга к безукоризненности порой вредила работе.
– Я буду у вас через несколько минут, – сказала я. – Какой номер вашего кабинета?
– Сто третий, – ответил мой загадочный собеседник. Значит, его кабинет находится на первом этаже.
Положив трубку, я вышла из комнаты, прошла по коридору и начала спускаться по лестнице. Я прошла мимо рентгенологического и педиатрического отделений, потом отделения скорой помощи. По дороге я отмечала про себя номера комнат и пыталась припомнить, что мне известно о комнате номер сто три и чем именно там занимается Стивен Ренни. Наконец я увидела искомый номер и решительно распахнула двери.
Внутри уже собрались инспектор Данн, сержант Таллок и Кенн Гиффорд, который даже не успел переодеться и по-прежнему был в голубом костюме хирурга. Правда, маску и шапочку он потерял где-то по дороге. Рядом с ними стоял низкорослый очкарик, которого я точно уже видела раньше. Чувствуя себя полной дурой, я взглянула на его лысеющую голову и наконец вспомнила. Стивена Ренни недавно прислали на замену главному патологоанатому.
А комната номер сто три была, соответственно, моргом.
Глава 3
Маленький человечек подошел ко мне и протянул худую руку со следами экземы на запястье. Пожав ее, я невольно вздрогнула, настолько ледяной она была.
– Мисс Гамильтон! Позвольте представиться – Стивен Ренни. Я чрезвычайно вам благодарен. Я как раз объяснял господам детективам, что для полноты картины мне необходим ваш квалифицированный совет и…
Дверь за нашей спиной снова открылась, и санитар вкатил стол на колесиках. Нам всем пришлось прижаться к стене, чтобы он смог проехать мимо нас. Первым заговорил Гиффорд. И сейчас, в относительно спокойной обстановке, я заметила необычный для здешних мест, завораживающий тембр его голоса. Раньше, когда я слышала этот приятный низкий голос образованного шотландца, у меня невольно подгибались колени, а лицо расплывалось в улыбке. Хотелось, чтобы обладатель подобного голоса говорил как можно дольше.
– Стивен, возможно, нам всем лучше на минутку пройти в твой кабинет и побеседовать там?
В маленьком кабинете Стивена Ренни, где не было ни одного окна, царил неестественно идеальный порядок. На стенах висело несколько рисунков, сделанных тушью. Перед столом патологоанатома, слишком близко друг к другу, стояли два оранжевых пластиковых кресла. Махнув рукой в их сторону, сам он остался стоять, переводя взгляд с сержанта Таллок на меня и обратно. Она решительно покачала головой. Я тоже не стала садиться. Натянуто улыбнувшись, Ренни все же сел в кресло по другую сторону стола.
– Ее присутствие здесь совершенно неуместно, – сказала Таллок инспектору, указывая на меня. Вполне возможно, что она совершенно права, но мне очень не нравилось, когда меня считали третьей лишней. Подобные слова всегда пробуждали во мне дух противоречия.
– Надеюсь, вы ни в чем не подозреваете мисс Гамильтон? – сказал Гиффорд и улыбнулся мне.
Этот человек интриговал меня. Я с удивлением отметила, что его волосы были слишком длинными для мужчины вообще и для старшего хирурга в особенности. В свете мощных ламп они отливали золотом. Наверное, на солнце они приобретали точно такой же светло-золотистый оттенок. Брови и ресницы тоже были светлыми, и уже из-за одного этого Гиффорд никак не мог считаться привлекательным в общепризнанном значении этого слова.
Тем временем он продолжил:
– Она переехала сюда лишь полгода назад, а насколько я понимаю, нашей подруге, которая осталась за дверью, самое место в Британском музее. К какому веку ты ее отнес, Энди? К бронзовому? К железному?
По саркастической улыбке Гиффорда я поняла, что он откровенно издевается над Энди Данном, который явно понятия не имел о том, чем отличается бронзовый век от железного и оба они от каменного.
– Честно говоря, я хотел бы… – раздался негромкий голос Стивена Ренни. Мне показалось, что он боится Гиффорда, стоящего значительно выше в служебной иерархии, но в то же время у него уже сложилось определенное мнение и он собирается его отстаивать, несмотря ни на что.
– Я думаю, что к одному из них. Это точно, – сказал Энди Данн. Только сейчас, когда мы все находились в одной комнате, я заметила удивительное сходство между моим боссом и полицейским инспектором. Высоченные, широкоплечие, светлокожие, с густой копной рыжеватых волос, они были похожи не только друг на друга, но и на большинство взрослых мужчин, обитающих на Шетландских островах. Что это? Сильные гены, доставшиеся в наследство от викингов? Ведь их вторжение в Британию началось именно отсюда.
– Тем более, что это далеко не первый случай, – продолжал Данн. – Северные торфяные болота давно уже стали притчей во языцех. Припоминаю анекдотический случай, который произошел в окрестностях Манчестера лет двадцать назад. Там нашли труп женщины, и муж опознал в нем свою жену, признавшись, что убил ее двадцать лет назад. А позднее выяснилось, что найденному телу около двух тысяч лет.
Я заметила, что сержант Таллок внимательно прислушивается к этому диалогу, который, похоже, убедил ее не больше, чем меня.