В блистательном продолжении мирового бестселлера "Алиенист" Калеб Карр вновь сводит вместе знакомых героев - Ласло Крайцлера и его друзей - и пускает их по следу преступника, зловещего, как сама тьма. Человека, для которого не осталось уже ничего святого.
Содержание:
-
Об авторе 1
-
Пресса об "Ангеле тьмы" 1
-
Калеб Карр - Ангел тьмы 1
-
Благодарности 160
-
Примечания 161
Всего через десять лет после того, как друзья Ласло Крайцлера - уголовный репортер "Нью-Йорк Таймс" Джон Скайлер Мур (рассказчик "Алиениста") и тот, чьи записки вы сейчас прочтете, - завершили свои манускрипты, в 1929 году французский критик Режи Мессак утверждал, что детектив - это "…повествование, посвященное прежде всего методическому и последовательному раскрытию точных обстоятельств таинственного события с помощью рациональных и научных средств".
Казалось бы, удивительно точно этому принципу последовал человек, написавший "Алиениста" и "Ангела тьмы". В одном из своих интервью Калеб Карр признавался, что сознательно изобрел доктора Ласло Крайцлера чуть ли не в пику господствующему архетипу Шерлока Холмса: это персонаж, способный распутать то, что не в состоянии распутать Холмс, - преступления, после которых не остается физических улик, либо их слишком мало, а мотива может в явном виде не оказаться вовсе. Иными словами, преступления, которые оказываются целиком и полностью продуктами аберраций человеческого сознания.
Но если вдуматься, "дедуктивный метод" довольно механистичен и сводится к наблюдательности, широте кругозора и поэтически образной смелости мышления: заметив, что у неизвестного мужчины правая рука развита сильнее левой, Шерлок Холмс скорее просто допустит, что перед ним рабочий, чем примется копаться в его прошлом. Ему вряд ли придет в голову, что перед ним может оказаться, к примеру, теннисист из высшего света. Или человек, которого в детстве мог изуродовать отец, сбросив с лестницы…
Надо сказать, что Калеб Карр, "анфан-террибль" современной американской словесности (который принципиально не желает считаться "серьезным писателем", полагая, что эти последние - "личности, чей нарциссизм не знает границ: они не устают пересказывать свои личные истории, лишь слегка их видоизменяя"), подобно своему герою, и сам в детстве не раз становился жертвой необузданного характера отца - писателя и журналиста Люсьена Карра (1925–2005), соратника Джека Керуака, Аллена Гинзберга и Уильяма Берроуза по бит-поколению. И повзрослев, в своих книгах о Ласло Крайцлере гениально вывернул наизнанку старый тезис французского писателя Поля Морана о том, что роль детектива - "…не ориентироваться в тенях души, а заставлять марионетки двигаться с безупречной точностью часового механизма". С научной четкостью и аккуратностью он погружает читателя в такой душевный и психический мрак, что мало кто будет способен найти дорогу обратно к свету без помощи автора.
Максим Немцов, координатор серии
Об авторе
Американский романист, историк и киносценарист Калеб Карр родился в 1955 году. Закончил колледж Кеньон и Городской университет Нью-Йорка. Он автор бестселлеров "Алиенист" (русское издание - "Эксмо", 2005), его продолжения "Ангел тьмы" и нескольких книг публицистики и художественной прозы. Карр часто выступает в прессе по вопросам истории и современной политики, редактирует "Ежеквартальный журнал военной истории", активно работает в кино и на телевидении. Написал сценарии нескольких телесериалов и фильмов "Изгоняющий дьявола: начало" и "Владычество: приквел "Изгоняющего дьявола"".
Калеб Карр преподает историю в колледже Бард и живет в штате Нью-Йорк. Веб-сайт книг Калеба Карра о Ласло Крайцлере и его друзьях:
Пресса об "Ангеле тьмы"
Когда Калеб Карр доходит до вопросов о добре и зле и мотивов кошмарного человеческого поведения, мы понимаем, что простых ответов не будет. - Library Journal
Очень хорошее продолжение превосходного романа: детектив, история душевной болезни, мрачная ревизия истории Нью-Йорка. Карр не отводит глаз, заглядывая в самые темные уголки растущего метрополиса. Будем надеяться, что ему хватит материала хотя бы еще на одну книгу. - Entertainment Weekly
Обычно продолжения не удаются, но "Ангел тьмы" - по крайней мере такой же триумфальный исторический триллер, как и бестселлер "Алиенист". Карр снова создал достоверный портрет Нью-Йорка на рубеже веков, подлинный, как старый дагерротип. - The New York Times Book Review
Исторические фигуры встают со страниц романа полные жизни и странной человечности - ни за что не скажешь, что они плоды воображения автора. А вымышленные персонажи Карра обладают не только внешней текстурой, но и внутренней реальной глубиной. - Los Angeles Times Sunday Book Review
Карр выучился мастерски строить сюжет. Историческая атмосфера его романа густа и наполнена точными историческими подробностями, а убийственные детали в меру мрачны и отвратительны. Невообразимый читательский опыт. - Kirkus Reviews
Сказка, рвущая душу на части, - живая и яркая, напряженная, с тонким чувством истории. Мы снова мечемся по Нью-Йорку, который автор знает так хорошо. - The New York Times
Колоссальный триллер. Карр нахлестывает коней до самого конца. - The Washington Post Book World
Среди прочего - захватывающая судебная драма с великолепным подбором исторических ролей. - Time
Тревожно… Через наблюдения, открытия и смятения своего идиосинкратического сыскного отряда Карр умело препарирует "тайные пороки общества" и доносит до читателя извечную мысль о том, что величайшая загадка из всех таится в человеческом разуме. - Los Angeles Times
Мастерская смесь исторических деталей и психологического сыска. В книге хватает известных персонажей и сенсационных событий, чтобы от нее не мог оторваться самый заскорузлый читатель желтой прессы. - The Wall Street Journal
Немногие авторы могут сравниться с Карром в выстраивании откровений интриги так, что они от главы к главе детонируют, как умело заложенные мины. - Chicago Tribune
Проницательно и остро… "Ангел тьмы" развлекает своей убедительностью. - People
Пугает насмерть. Великолепный сиквел - лучше и напряженнее предшественника, от которого учащался пульс. - The Cleveland Plain Dealer
Лабиринт преступлений и психологии… Что так хорошо удалось в первой книге - портрет Нью-Йорка во всем его блеске и убожестве, - выглядит еще увлекательнее и убедительнее во второй. "Ангел тьмы" так же хорош, как "Алиенист"? Нет, он гораздо лучше. - San Diego Union-Tribune
Вдохновенная история - одновременно о серийном маньяке-убийце и постижении преступного сознания. - Boston Sunday Herald
Неотразимая книга. Богатый историей триллер, не отпускающий до последних страниц. - Memphis Commercial Appeal
Как и у Артура Конан Дойла, конец XIX века - чарующий фон для детектива. Для миллионов читателей, насладившихся "Алиенистом", этот роман - чистое удовольствие. - Fresno Bee
Калеб Карр
Ангел тьмы
Моим отцу и матери
Считается не то, что был в темном доме, а то, что вышел из него.
Теодор Рузвельт
Глава 1
19 июня 1919 г.
Наверно, можно было начать историю вроде этой как-то покрасивше, что ли - поиграть словами, развести читателей, как разводит простофиль хороший шулер. Но если честно, для такой игры я не слишком-то спор на язык, да и остроумием особым не блещу. Слова никогда не значили для меня много, и хоть за все эти годы мне встретилось немало людей, по праву считавшихся великими говорунами и мыслителями, все равно я остался, как это принято говорить, человеком простым. Так что и простое начало вполне меня устроит.
Первым делом следует рассказать - эдак попросту, - почему я той ночью запер лавку и ушел в подсобку, несмотря на то, что вполне еще мог себе неплохо поторговать. А вечер стоял удивительный - из тех, ради которых я тогда и жил: когда можно спокойно следить за суетой на проспекте, отгородившись от него одной лишь рубашкой, курить, наблюдая, как дым дорогих сигарет улетает прямиком к звездам, и в результате начиная верить, что, быть может, у жизни во всем этом дурдоме и есть какой-то смысл. Цокот копыт остался в прошлом - коняг, тянувших по улицам коляски и фургоны, уже давно сменили бензиновые автомобили да грузовики; после полуночи их бег слегка поутих, а значит, вскоре следовало ждать нашествия леди и джентльменов в намерении приобрести у меня отборное курево после ужина в отеле "Албемарл" или "Хоффман-хаусе". Прежде чем отправиться в другую лавку, они, конечно, удивятся, обнаружив, что я закрылся ранее обычая, но удивление их будет недолгим, и, когда господа эти обретут искомое, вокруг величественного небоскреба "Утюг" осядет значительная тишина. Одинокий и причудливый силуэт все так же царит над Мэдисон-сквер - а вы как думали? - хотя в пору строительства из-за самой его конструкции да и вычурного фасада архитекторы и критики друг другу глотки рвали. Башня "Метрополитэн Лайф", подпирающая небо на другой стороне парка, возможно, будет и повыше, только она и рядом не стояла с "Утюгом" по стилю и внушительности; не говоря уже о соседствующих зданиях, вроде "Мэдисон-сквер-гардена", увенчанного статуей Дианы, некогда шокировавшей своею наготой, - они словно пережиток иного столетия, что мстится канувшим в одночасье минувшей ночи. Экая славная ночка, сказали бы многие, но для кого-то из нас она обернулась тайнами и опасностями, явив множество загадок человеческой души, о коих люди, по преимуществу разумные, предпочли бы и вовсе не знать. Даже немногим способным заинтересоваться подобным зверств Великой войны уже хватило. Сейчас они жаждут одного - веселиться; причем жаждут непреклонно.
Безусловно, именно это желание двигало теми, кто направлялся сейчас к моей лавке, рассчитывая обзавестись куревом, столь необходимым долгими часами за игорным столом или в танцзале. Более мрачные поводы исключались самой погодой. Легкие касания мягких и невесомых ладоней ночного воздуха обволакивали мятущуюся душу - и вот она уже рвется в город, точно бродячая псина, почуявшая кость в глубине мусорного отвала у скотобойни. Большинство таких порывов так ни к чему, разумеется, не приводили, но это неважно: и само по себе это - странное удовольствие, дать себе поверить, что на грязных трепаных улицах Большой Луковицы возможно все, а если искомое не отыщется сегодня, тем больше поводов возобновить попытки завтра.
Знакомое чувство - сколько раз я думал так же, пока не достиг нынешнего, весьма прискорбного состояния. Вечная перспектива однажды вместе с кашлем выплюнуть собственное легкое изрядно омрачила мое существование на этом свете, поскольку мало приятного в его утехах, ежели повсюду, куда бы ни шел, за тобой тянется след крови и гноя, словно ты - какой-то жалкий израненный зверь. Но память моя никуда не делась, и, разумеется, я отлично припоминаю обжигающий восторг тех ночей, ту свободу, когда ты - сам по себе, а весь мир лежит покорно у твоих ног. Да нет, уверен, и вы, даже с таким жутким кашлем, как мой, в ту ночь не вернулись бы под крышу, не будь у вас на то чертовски серьезного повода. Стараниями мистера Джона Скайлера Мура у меня такой повод имелся.
Он пожаловал ко мне около часа назад, пьяный, как извозчик (что для человека, с ним знакомого, вообще-то не сюрприз), долго изливал желчь на малодушие редакторов, издателей да и всего американского народа совокупно. Послушать его (точнее, послушать вино и виски в нем), так этой стране сказочно повезло, коли она эдак развилась, как сейчас: столько тайного ужаса, трагедий и увечий искалечили наше общество. Учтите, по мне - он говорит дело; слишком много лет прослужил я в доме нашего общего друга, видного алиениста доктора Ласло Крайцлера, чтобы теперь списывать мрачные речи мистера Мура на пьяный бред. Но, как это часто бывает со всеми пьянчугами, гость мой отнюдь не собирался предаваться вселенской тоске вечно: он явно искал конкретную жертву, и в отсутствие кого-либо еще становилось совершенно ясно, что подойду и я.
Всему виной стала книга, которую он писал последние месяцы - с самого дня смерти президента Рузвельта. Я читал ее, как и все мы - и мы поделились с мистером Муром мнениями касательно его труда, и пожелали ему удачи, но никому из нас, включая доктора, и в голову не пришло, что автор всерьез намерен отыскать для нее издателя. В рукописи излагалась история расследования убийств, совершенных Джоном Бичемом, - первое дело, которое выпало вести вместе доктору, мистеру Муру, мисс Саре Говард, братьям-детективам Айзексонам, Сайрусу Монтроузу и мне. История эта вышла настолько интересного свойства, что ни один издатель в здравом уме не осмелился бы предложить ее публике. Это верно, многие не прочь пощекотать себе нервишки, почитывая что-нибудь эдакое на сон грядущий, но ведь всяким вкусам есть предел, а история Бичема решительно не вписывалась ни в какие ворота - для тех-то дней и того века. Может, ее и следовало рассказать, как того требовал мистер Мур, но сколько в нашем мире таких историй, которым не суждено быть рассказанными лишь потому, что люди не готовы слушать?
Первую ошибку я совершил, когда поделился этим соображением с мистером Муром.
Тот наградил меня редким своим взглядом - тяжелым, исполненным гнева. Джона Скайлера Мура я знал лет с одиннадцати - стало быть, уже года двадцать четыре - и, пожалуй бы, встал в тупик, спроси меня кто, известен ли мне более справедливый, порядочный и вообще добрый человек. Но хлебнуть ему довелось много чего, и, как это частенько бывает, в душе его образовалось клокочущее озеро боли и горечи, кои подчас не могут не выплеснуться наружу. На моей памяти вызывало подобные всплески всякое, но никогда еще так сильно, как в тот вечер: он жаждал рассказать миру историю Бичема и люто ярился на всех, кто пытался воспрепятствовать ему, даже не говоря о тех, кто попробует эту причудь хотя бы понять. А в данном случае - к несчастью - этим кем-то выпало быть мне.
А ведь он был уже немолод, мистер Мур, совсем немолод - багровые складки на его шее, подпираемые накрахмаленным воротничком, выдавали, как он прожил свою жизнь; однако глаза горели той же яростью, что вспыхивала всякий раз, когда обладатель их сталкивался с несправедливостью или же с тем, что считал глупостью. И отступит он при этом, заметьте, в свои шестьдесят с гаком не больше, чем в моем возрасте. Зная все это, я прикинул, что долгой проповеди мне не избежать, а потому вскарабкался по деревянной лестнице и с полки изъял внушительную банку, где хранилась особо недешевая смесь превосходных табачных листьев из Турции и Джорджии. После чего я выставил второй плетеный стул под небольшой полосатый навес, что прикрывает обе мои витрины - "С. ТАГГЕРТ, ТАБАЧНИК, ОТБОРНЫЕ ИМПОРТНЫЕ И ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ СМЕСИ" наилучшим сусальным золотом - и принялся набивать товар в гильзы из вкуснейшей английской бумаги. В таком-то антураже мы вдвоем и расположились, а майский ветерок тем временем уносил уличное зловоние к восточным пределам города.
- Так что же, Стиви? - объявил великий журналист тем тоном, за который его не раз увольняли из газет по всему Восточному побережью. - Если я правильно тебя понял, в конце концов и ты готов влиться в заговор молчания вокруг кошмаров частной жизни наших добропорядочных соотечественников?
- Не желаете ли закурить, мистер Мур? - поинтересовался в ответ ваш покорный заговорщик поневоле. - И немного поразмыслить над тем, что вы только что ляпнули. Это же я, Стиви - тот же Стиви, который не раз пускался с вами в небожеские предприятия в деле Бичема, когда был еще совсем несмышленышем.
- Сперва я и полагал, что говорю именно с ним, - неуверенно заметил мой собеседник, - но твой тон заставил меня в этом усомниться.
- Огоньку? - предложил я, чиркая спичкой по брючине, пока мистер Мур рылся в кармане. - Нельзя сказать, что вы ошиблись, - продолжил я, - но ведь нужно знать, как подходить к людям.
- А! - воскликнул он. - Иными словами, я, кто работал в лучших изданиях страны, а ныне освещает величайшие события дня на страницах "Нью-Йорк Таймс", я - и не умею найти подход к своей публике?
- Вот только пыжиться не надо, - ответил я. - Насколько известно даже мне, "Таймс" увольняла вас дважды - и все именно из-за того, что вы не знали, как подойти к своей публике. Дело Бичема было крепким - даже слишком крепким для ваших читателей, чтобы ставить на эту лошадку. Что, нельзя было подвести их к нему помягче - начать с чего-нибудь другого, не с выпотрошенных мальчиков-проститутов, каннибализма и глаз в банках?
Великий борзописец зашипел, овевая меня дымом, но я уловил и легкий кивок: дескать, возможно, я прав; быть может, история измученного мучителя, который вымещал собственную ярость на самых бессчастных молодых людях в этом городе, - не лучший способ знакомить публику как с психологическими теориями доктора Крайцлера, так и с тайными грехами американского общества. И это мимолетное допущение (если только я прав и это действительно оно), видимо, не слишком-то обрадовало мистера Мура. Заунывное ворчание, исторгшееся из его груди, похоже, говорило: "Я - и вдруг прислушиваюсь к профессиональным советам бывшего мелкого жулика, подвизающегося на ниве торговли табачными изделиями!" Меня его реакция позабавила: а как иначе, ибо в манере мистера Мура сейчас больше от капризного дитяти, нежели от рассвирепевшего старика.