Коля сказал это так выразительно, что Мая невольно передернула плечами. Но напугать Маю было не так-то просто.
- Тогда вот что, ребята! - решительно сказала она: - Давайте пойдем все вместе… Сразу все!.. Один он с тремя не справится.
Мальчики посмотрели себе под ноги, потом друг на друга и согласились. Мая говорила так твердо и спокойно, что они даже не подумали спорить, когда она пошла впереди. Нет, это не было трусостью. Они не оставили бы ее одну, и каждый готов был, если понадобится, ее защитить. Но просто бывают в жизни такие случаи, когда впереди становится тот, у кого сильнее воля.
И вот все трое стоят у двери и прислушиваются. Все тихо. И вдруг опять снизу раздался стон, но теперь он был как будто слабее и глуше. Мальчики не успели и слова сказать, как Мая скользнула в дверь и пропала в темноте. Оба, не сговариваясь, сразу шагнули вслед за ней. На лестнице Коля обогнал Витю и придвинулся вплотную к Мае, крепко сжимая в руках лопату на случай внезапного нападения.
Так они спускались в полной темноте, медленно оставляя за собой ступеньку за ступенькой. А стон был все ближе и ближе… Человек стонал тяжело, надсадно… По временам он что-то выкрикивал, но так, что нельзя было разобрать ни одного слова.
Мая что-то задела ногой, и по ступенькам загрохотал металлический, судя по звуку, предмет. Дети вздрогнули и замерли. Так они постояли несколько минут, крепко держась друг за друга. Потом Коля нагнулся и стал руками обшаривать лестницу.
- Это электрический фонарь, - прошептал он на ухо Мае.
Мая шепнула Вите:
- Фонарь!
Они ощупывали его в темноте. Все думали об одном и том же: зажигать или нет? Наконец, Мая чуть сжала Колин локоть, и он понял, чего она хочет. Зажигать!.. Острый, яркий луч фонарика прорезал тьму. Он скользнул по черным сырым стенам подземелья, где когда-то проходили трубы отопления, и уткнулся в человека, который лежал на спине у нижней ступеньки лестницы. Он был в беспамятстве. Рядом с ним валялось несколько пустых консервных банок и раскрытый заплечный мешок, из которого торчали какие-то вещи.
С первого же взгляда ребята поняли, что перед ними - немец. И не просто немец, а судя по шинели - офицер.
Коля прощупал лучом фонарика окружавшую их темноту. В подвале больше никого не было. Гитлеровский офицер лежал совершенно один.
Ребята окружили его. Витя, на всякий случай, осмотрел его карманы, вытащил пистолет и сунул его себе за пояс.
- Давай посмотрим его лицо, - предложила Мая.
Луч уперся в закрытые глаза, осветил короткий тупой нос, широкий подбородок…
- Он! Видите? - прошептала Мая.
- Что? Что?.. - тоже шепотом спросил Коля.
Мая вдруг отшатнулась.
Офицер открыл воспаленные глаза, протянул вперед руки и крикнул:
- Zu mir! Zu mir!
Они так и замерли на месте. Теперь все трое узнали этого человека. Одно его имя еще недавно внушало ужас не только им, но и всему городу.
Да, ребята не ошиблись. Перед ними действительно лежал начальник городского гестапо Курт Мейер, тот самый Курт Мейер, который в упор расстреливал военнопленных и хозяйничал в городе, как ему вздумается. Он лежал здесь уже несколько суток. Взрывом бомбы перевернуло его машину. Шофер был убит, а он отделался тяжелым ранением в левую ногу. Это случилось недалеко отсюда, на повороте дороги. Несмотря на страшную боль, у него хватило сил добраться сюда, притащить с собой запас продовольствия и две химические грелки, которые могли греть довольно долго, если их держать за пазухой. Но тяжелое ранение - не простая штука. Счастье изменило Курту Мейеру. Он мечтал о богатстве, об орденах, а смерть наступала на него в каком-то грязном подвале, куда чудом забрели трое смелых ребят.
- Что же нам с ним делать? - спросил Коля. - Нам втроем его отсюда не вытащить, он слишком тяжелый…
- А какой он был важный, когда ходил по городу, - сказала Мая. - Наверно, он скоро умрет!..
- Надо позвать кого-нибудь, - сказал Витя.
- Ах! - Мая схватила Колю за руку. - Он смотрит!
Коля навел луч фонарика на лицо Курта Мейера. Сквозь узкую щель приподнятых век на ребят смотрели два темных блестящих глаза. Курт Мейер перестал стонать, словно придя в себя и оценивая создавшуюся обстановку. Он молчал и только слабо шевелил губами.
Дети невольно взялись за руки и отступили назад, так страшно было это лицо - отекшее, обросшее щетиной. Им казалось, что Курт Мейер вот-вот вскочит и затопает на них ногами.
Но в это время в больном мозгу Курта Мейера роились такие мысли, о которых ребята и не догадывались. Если бы только знали они, что он сделает через пять минут, они обыскали бы его еще раз.
А Курт Мейер опять закрыл глаза и уже больше не стонал…
Ребята решили пойти за помощью.
Когда они вышли из подвала, захватив с собой заплечный мешок Курта Мейера, было уже темно. Не решаясь засветить фонарик, они в темноте, помогая друг другу, перелезли через все кручи, счастливо пробежали пространство до дороги и остановились, тяжело дыша. Вокруг было пустынно и безлюдно - ни одной проезжей машины, ни одного человека.
И вдруг со стороны развалин до них донесся приглушенный звук револьверного выстрела. Это Курт Мейер, поняв, что больше надеяться не на что, выстрелил в последний раз.
Но об этом ребята узнали позднее. Выстрел испугал их, и они бросились бежать по дороге изо всех сил. Только сейчас, когда опасность миновала, им вдруг стало по-настоящему страшно. Скорей, скорей назад в город! Они бежали молча, задыхаясь от бега и от ветра, который бил им в лицо. И вот, наконец, впереди замерещились очертания окраинных построек. Ребята увидели человека, фигура которого смутно вырисовывалась сквозь белесую морозную дымку. Человек шел им навстречу. Ребята побежали еще быстрее, стараясь не отставать друг от друга.
Когда они приблизились к человеку, он вдруг остановился и окликнул их:
- Ребята! Вы что тут делаете? Куда бежите? - Голос его звучал добродушно. Ребята сразу узнали фотографа с базарной площади.
- Домой торопимся! - крикнул Витя.
Но, встретив знакомого взрослого человека, ребята убавили шагу, успокоились, словно переступили через какую-то невидимую черту, за которой остался жуткий подвал со страшным Куртом Мейером. Они почувствовали себя в безопасности и разом начали говорить, перебивая друг друга и захлебываясь от избытка только что пережитых волнений.
- Вы знаете, откуда мы идем?.. - крикнул Коля, подбегая к Якушкину и невольно хватая его за рукав. - Оттуда! Из развалин!
- Что? Что? - не понял Якушкин. - Откуда?
- Ну, из элеватора… Сверху!.. - показал в темноту Виктор. - Вы не знаете, кого мы там нашли…
- Курта Мейера!.. Начальника гестапо, - перебила его Мая.
Якушкин от удивления словно прирос к месту.
- Да что вы, ребята, - шутите, что ли? Курта Мейера?.. Откуда он там взялся!..
- Не знаем, - мотнул головой Коля, - а только мы его видели… Он там в подвале лежит!
- И совсем один, раненый, - сказала Мая.
- И банки вокруг него из-под консервов валяются, - добавил Виктор.
- Да не может этого быть! - Якушкин только руками развел. - Все это вам, наверно, померещилось, ребята… Какой подвал? Какие банки?.. Да и зачем вас туда понесло!..
- А мы картины искали!.. - сказал Виктор. - Ну, знаете, те, что из музея украдены… Вы нам что, не верите?..
- И никто не поверит.
- Ах, так? А вот посмотрите-ка, что у меня за спиной, - сказал Коля. - Ну, посмотрите! Что это?
Якушкин посмотрел.
- Вещевой мешок! Немецкий как будто! - сказал он удивленно и немного смягчая тон.
- Вот мы его у Мейера и забрали!.. - победоносно заявил Виктор. - И мы вовсе не обманщики какие-нибудь…
Якушкин начал ощупывать мешок.
- Смотрите-ка! Смотрите!.. И верно!.. А нет ли в нем консервов, ребятки?.. Очень уж я изголодался, сказать по правде… Так вы, говорите, самого Курта Мейера видели? - спросил он уже серьезно.
- Видели!.. - подтвердили ребята хором. - Не верите, посмотрите сами!.. Ну, нам домой пора!
- Идите! Идите, ребятки, - сказал ласково Якушкин. - А я вот тут недалеко живу, поискать снарядных ящиков на дорогу вышел - топить нечем… Ну, бегите, бегите…
Ребята, уже совсем успокоившиеся, пошли к городу, а Якушкин, кашляя, поплелся своим путем, высматривая, не темнеет ли где-нибудь на обочине дороги брошенный отступавшими гитлеровцами пустой снарядный ящик…
Ребята не ожидали благодарности за совершенную ими разведывательную операцию. Правда, операция эта дала вполне ощутимые результаты. Они нашли самого Курта Мейера. Они притащили с собой его вещевой мешок и "Вальтер"… Но все-таки они хорошо знали, что нарушили дисциплину, ослушались Клавдию Федоровну, которая хотя и разрешила им походить по ближайшим улицам и порасспросить соседей, но строго запретила искать картины самим, шарить по всяким углам и закоулкам, а главное - выходить за черту города.
И, однакоже, они даже не могли представить себе, какая над ними разразится гроза.
- Я не затем больше полугода, как могла, старалась спасти вас от смерти, чтобы вы подорвались на первой попавшейся мине, - тихо сказала Клавдия Федоровна, когда они, разгоряченные, взволнованные, усталые, перебивая друг друга, рассказали ей обо всем, что с ними случилось. - И, кроме того, я надеялась, что на ваше слово можно положиться. Оказывается, оно не стоит гроша ломаного. Мне казалось, что вы почти взрослые, а вы - маленькие и еще очень глупые дети, которых надо водить за руку…
Все трое молчали. Витя потупился. Мая быстро расплетала и заплетала кончик косы и тоже не смотрела на Клавдию Федоровну. Только Коля Охотников глядел на нее в упор. Лицо у него покрылось красными пятнами, а руки сжались в кулаки.
- Это несправедливо, Клавдия Федоровна, - сказал он, как будто что-то глотая. - Мы же все-таки нашли Курта Мейера… И мешок его принесли.
- Вот то-то и плохо, что вы полезли в подвал к Мейеру! - безжалостно сказала Клавдия Федоровна. - Я уже не говорю о том, что вы без разрешения ходили к элеватору, - ведь вы могли туда и не дойти, - но будь вы немного умнее, вы бы, услышав стоны, сразу вернулись и позвали первый встречный патруль. А теперь неизвестно, что произошло в элеваторе и что это был за выстрел, который вы слышали. Так вот что: с этой минуты я запрещаю вам выходить из дому дальше двора, пока я сама не отменю этого распоряжения. И если я узнаю, что мое приказание нарушено… - она немного помедлила, - я просто с вами расстанусь. Вас переведут в другой детский дом. Ступайте.
Ребята ушли совершенно подавленные. А она села возле стола не менее взволнованная и потрясенная, чем они, и задумалась. Правильно ли она поступила, так жестоко развенчав их подвиг? Ведь, что ни говори, а это было смело! И потом они же не знали, кто стонет в подвале. Они просто услышали стон и бросились на помощь. За что же она их так отругала, да еще наказала?!. Нет, нет, это все-таки было правильно. То, что сейчас обошлось благополучно, в другой раз может и не сойти с рук. В эти суровые дни, когда в городе и вокруг него еще столько необезвреженных мин, она в первую очередь должна думать о безопасности ребят…
Клавдия Федоровна подняла с пола вещевой мешок Курта Мейера, откинула верхний клапан и заглянула внутрь. Среди консервов, плиток шоколада и пачек с сигаретами темнела довольно толстая записная книжка в черном кожаном переплете. Она сунула в мешок "Вальтер", затянула покрепче пряжку клапана, оделась и, взяв мешок, пошла в комендатуру.
Часа через два к ней в детский дом пришел Воронцов и попросил разрешения поговорить с ребятами. Он побеседовал с ними минут сорок, а затем, крепко пожав каждому из них руку и поблагодарив, ушел. Это, конечно, с его стороны было не совсем педагогично. Но майор Воронцов, к сожалению, не знал о тревогах Клавдии Федоровны. У него были свои заботы…
Глава четырнадцатая. В старом склепе
Стремянной сидел у себя за столом, просматривая только что полученные из полков донесения, когда, слегка приоткрыв дверь, в комнату к нему заглянул штабной переводчик.
- Товарищ подполковник, разрешите войти?
- Заходите. Что там у вас? Спешное что-нибудь? - не поднимая головы, спросил Стремянной.
- Да вот перевел несколько немецких документов, товарищ подполковник. Пришел вам доложить.
- Есть важные?
- Нет. Разве что - документ об укреплениях под Новым Осколом. Да и тот носит слишком общий характер; он касается главным образом распределения рабочей силы. Все остальное - в том же роде. Есть, правда, еще один занятный документ, но он интересен скорее с точки зрения психологической, чем с военной.
- Это что за документ?
- Записная книжка начальника гестапо Курта Мейера. Та, что заведующая детским домом принесла… К сожалению, записей в ней мало и все они, так сказать, личного порядка…
Стремянной оторвал глаза от лиловых строчек донесения и посмотрел на переводчика:
- Что же, в таком случае, вы нашли в них интересного?
- Характер, товарищ подполковник. Ход мышления. Это, я бы сказал, типичный гитлеровец из молодых. Но в двух словах это объяснить трудно. Вы лучше сами на досуге поглядите.
- На досуге?.. - Стремянной усмехнулся. - Ладно, оставьте. Авось будет у меня когда-нибудь досуг…
И, взяв у переводчика, он положил на пачку бумаг еще несколько листков, перепечатанных на машинке.
Переводчик ушел, а Стремянной дочитал последний рапорт и, надев полушубок, вышел из жарко натопленного штабного помещения на утренний мороз. Со вчерашнего дня он собирался осмотреть трофейные автомашины. Они были спешно подремонтированы, и командир автобата уже успел посадить на них своих шоферов.
Машины были выстроены на площади перед горсоветом.
Стремянной оставил на углу свой вездеход, принял доклад командира автобата и вместе с ним обошел вытянувшиеся двумя рядами машины. Этот получасовой осмотр доставил ему какой-то своеобразный отдых. Он любил машины давней, еще в детстве зародившейся любовью, знал в них толк и втайне гордился своим умением быстро осваивать любое управление незнакомой марки. Ему было приятно по стуку двигателя сразу определить степень его изношенности, верно оценить его силу и поймать на себе одобрительный взгляд опытного водителя.
Не торопясь, по-хозяйски он осмотрел каждую машину в отдельности. Тут были три штабных автобуса вроде того, который стоял против дома гестапо. Стремянной приказал прикомандировать их к санбату для перевозки раненых, несколько больших "круппов" с высокими бортами - они годились для боеприпасов и другого снаряжения - и больше десятка легковых машин. Оставив для нужд дивизии две из них, Стремянной распорядился направить остальные в штаб армии.
Окончив осмотр, он пошел обратно к своему вездеходу и вдруг увидел у подъезда горсовета того самого мальчугана, которому дал банку консервов на привокзальной площади. Мальчик топтался у дверей, пряча руки в рукава кацавейки и постукивая ногой об ногу. По всему видно было, что он собирался войти в дом, но робел.
- Ты что тут делаешь? - спросил Стремянной.
Мальчик посмотрел на него снизу вверх.
- Жду, - сказал он серьезно. - Тут дяденька один должен прийти.
- А зачем он тебе?
- А меня дедушка к нему послал.
- Зачем?
- Он говорит, что о картинах сказать хочет…
Стремянной с удивлением посмотрел на мальчика.
- Это твой дедушка так сказал? - переспросил он.
- Мой, - подтвердил мальчик.
- А кто такой твой дедушка?
- Мельник.
- А родители твои где? Отец? Мать?
Мальчик отвел глаза в сторону.
- Умерли, - тихо сказал он.
- Где же вы с дедушкой живете?
- Недалеко, - мальчик как-то неопределенно мотнул головой, - в сторожке у кладбища.
- Странно! - Стремянной невольно пожал плечами. - Мельник, а живет у кладбища. Что же твой дедушка делает?
- Ведра чинит.
- Так какой же он мельник, если ведра чинит? Ничего не пойму, - с досадой сказал Стремянной. - А ну-ка, пойдем к твоему дедушке. Садись в машину.
Мальчик недоверчиво, но в то же время радостно поглядел на Стремянного и пошел вслед за ним к вездеходу.
Через пять минут машина остановилась возле небольшого домика, стоявшего сразу за кладбищенскими воротами. Мальчик постучал в окно, и почти сейчас же на крыльцо вышел бодрый, румяный старик в длинной шубе. Он приветливо улыбнулся Стремянному:
- Здорово, начальник!
- Здорово! - сказал Стремянной, с любопытством оглядывая этого мельника, который чинит ведра в кладбищенской сторожке. - Вы знаете, где спрятаны картины?
- Думается, знаю.
- Интересно, - сказал Стремянной. - Где же они?
- Да тут, неподалеку.
- Вы хотите показать место?
- Отчего не показать? Показать - покажу, - сказал старик.
- Вы что же, дедушка, мельник? - спросил Стремянной, когда они двинулись по тропинке в глубину кладбища.
- Мельник, - ответил старик.
- Почему в кладбищенской сторожке живете? И кто вы вообще такой?
- Я сторожем здесь, - сказал старик, - а мельником был еще до войны - в колхозе. И кузнецом был в свою пору, в молодые годы то есть. А вот сейчас обратно собираюсь на село. У меня там детей, внуков, племяшей - полная деревня.
Стремянной невольно улыбнулся.
- А как вы здесь-то оказались, дедушка, на кладбище? - спросил он. - Как вы сторожем тут стали?
- Сторожем? - переспросил старик. - Обыкновенно. Приехал я брата навестить - пятый брат у меня, царствие ему небесное, тут двадцать с лишком лет сторожем состоял. Ну, значит, приехал я, а он возьми да и помри. Только я его похоронил, тут - немцы! Из управы приказ: никуда мне не отлучаться - работы много будет. - Последние слова старик произнес угрюмо, без улыбки в глазах.
- Тяжело было, дедушка? - спросил Стремянной.
- Ох, тяжело, ох, тяжело, начальник. Мне восемьдесят лет, а на сердце у меня сто шестьдесят будет.
Они шли мимо занесенных снегом могил. Шли долго. Очевидно, старый сторож хорошо знал все тропинки, все приметы, потому что ни разу нигде не останавливался и не оглядывался. Наконец, они подошли к тяжелому, разукрашенному завитушками склепу, в который вела толстая, покрытая ржавчиной дверь.