- Нет, этого не случится, хотя бы по той простой причине, что у него связаны руки.
Стремянной рассердился:
- Товарищ Воронцов, прошу вас объяснить толком, что здесь, наконец, происходит…
- Пожалуйста.
Но тут за стеной послышались голоса, дверь раскрылась и в комнату вошел Анищенко, а за ним Якушкин со связанными за спиной руками; двое солдат с автоматами остановились на пороге, ожидая приказаний.
- Ну, Якушкин, вот вы и пришли за наградой!.. - сказал Воронцов. - Анищенко, развяжите-ка ему руки… Садитесь, Якушкин!.. Давайте разговаривать.
Анищенко положил на стол фотоаппарат, треногу, пакет с вещами, отобранными у Якушкина при личном обыске, быстро развязал ему руки и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Несмотря на приглашение сесть, Якушкин продолжал стоять, растирая затекшие ладони. Во всем его облике была такая растерянность и пришибленность, что Стремянной невольно подумал, - не ошибся ли Воронцов? Ничего страшного не было в этом узкоплечем, бледном человеке.
- Что же это такое, товарищ Воронцов? - жалобно спросил Якушкин. - Хватают у выхода из горсовета! Вяжут руки!.. И все это за то, что я преданно разыскивал картины? И разыскал их… Не так ли? И не я ли помог разоблачению предателей? - Он повернулся к Стремянному. - А вот вы, товарищ начальник, вы же видели, как я бургомистра опознал? Так за что?.. За что?..
Якушкин закрыл лицо руками и так стоял несколько секунд, словно стремясь справиться с охватившим его отчаянием.
- Садитесь!.. Садитесь, Якушкин!.. - сказал Воронцов. - Сейчас мы во всем разберемся - допущена ошибка или нет…
Якушкин покорно подсел к столу, положив руки на колени и всем своим видом показывая, что готов помочь разобраться в этом горестном недоразумении.
- Вот что, Якушкин, от вас зависит очень многое… Во-первых, ваша собственная судьба. Поэтому отвечайте на вопросы правдиво, - сказал Воронцов, придвигая к себе поближе пакет с отобранными у него вещами. - Где вас обыскивали?
- В комнате при выходе.
- Вы все отдали?
- Все.
- Ну, так посмотрим, что у вас…
Майор развернул газету, и Стремянной увидел смятый носовой платок, связку ключей, очевидно от дома, где жил Якушкин, сломанный перочинный нож, монеты, несколько десятирублевых кредиток. Тут же были какие-то сильно истрепанные удостоверения, паспорт… В-общем как будто ничего интересного. Воронцов развернул платок, осмотрел его, отложил в сторону, затем пересчитал монеты, - одну из них он задержал в руках, поболтал в воздухе связкой ключей, - не выпадет ли что-нибудь из горловинок, мельком взглянул на удостоверения и паспорт.
Якушкин спокойно наблюдал за тем, как Воронцов перебирает немудреное содержимое его карманов.
- И не стыдно вашим людям так старого человека обижать! - сказал он, когда осмотр закончился и, по всей видимости, не дал Воронцову ничего существенного. - Ну, зачем вам все это? Неужели уж я не могу иметь в кармане носовой платок и ключи от квартиры?
- Конечно, можете, - согласился Воронцов.
- Так верните мне все это.
- Подождите, подождите, не сейчас… - Воронцов отодвинул вещи на край стола. - Скажите, Якушкин, - неожиданно спросил он, - где вы жили до войны?
Якушкин несколько растерялся:
- Я?.. До сорокового года я жил в Западной Белоруссии, в городе Лида.
- Так… А потом? Как вы оказались в этом городе?
Якушкин подался вперед и горячо заговорил:
- Видите ли… при Пилсудском я очень нуждался. Много лет голодал. Когда стало возможно вернуться в Россию, я, одинокий старый человек, решил поехать в один из маленьких степных городков, где много вишен, приволье, покой, и дожить здесь свои последние дни…
- Хорошо, - сказал Воронцов. - Складно у вас получилось, даже как-то поэтично… - Он оперся локтями о стол и подался грудью вперед. - А вот скажите, Якушкин, как к вам попали картины?.. Где вы их нашли?
Якушкин удивленно пожал плечами:
- Все искали, и я искал… Только, очевидно, я искал более удачливо, чем другие… А нашел я их в подвале гестапо - под нарами… Меня туда ребята из детского дома затащили показать стену с надписями погибших. Вот я случайно и обнаружил…
Воронцов взглянул на Стремянного и усмехнулся краешком губ, как бы призывая внимательно следить за ходом допроса. Стремянной все это время внимательно наблюдал за Якушкиным и невольно заметил, что за его внешним спокойствием кроется настороженность.
- Значит, все искали, и вы искали, - сказал Воронцов. - Хорошо. - Он вдруг встал и, обойдя вокруг стола, сел напротив Якушкина. - А если я вам скажу, что картины вы взяли не в подвале гестапо, а в элеваторе?.. В тот самый вечер, когда там были ребята из детского дома, вы тоже побывали там и забрали оттуда картины, которые из машины перетащил туда Курт Мейер. Это было самое ценное из того, что он, раненый, мог унести с собой… Что бы вы на это ответили?
Якушкин пожал плечами:
- Это уж вы совсем зря! Ни в каком элеваторе я не был… Правда, я встретил на дороге, детей, они мне рассказали о своем походе, но я не был… И зачем мне туда идти?..
- Мы не дети, - строго сказал Воронцов. - В ту же ночь вы перенесли картины в одно укромное место, а затем решили их найти… Сделать подарок советской власти!.. И могу вам сказать точно: до последнего дня их не было в подвале гестапо…
- Ну, а где они были раньше - мне неизвестно, - сказал Якушкин. - Где я их нашел, там и нашел.
Воронцов опять подался вперед:
- Хорошо. А зачем вы, Якушкин, соскребли под нарами имя предателя? Помните, там написано - "остерегайтесь"… Это слово вы оставили, а вот имя стерли…
- Я ничего не стирал… Ничего не знаю… Какая надпись?.. Какое имя?..
Воронцов придвинул к себе газету с вещами и вытащил из нее нож со сломанным лезвием.
- Где вы сломали этот нож, Якушкин?
- Уже не помню, - наморщил лоб фотограф. - Как-то однажды неудачно открывал консервную банку…
Воронцов встал, вернулся на свое место, вытащил из ящика стола маленький сверточек и развернул его. Якушкин, вытянув шею, следил за тем, что делает майор, заглядывая в развернутый пакетик, но, должно быть, ничего не видел. Стремянной встал и подошел поближе. На бумаге лежал какой-то блестящий кусочек железа.
- Смотрите сюда, Якушкин! - Воронцов приложил сломанное лезвие к кусочку металла: сразу стало ясно, что кусочек металла был кончиком лезвия. - Вы очень торопились и сломали нож. И вот вам недостающая часть… Она была найдена под нарами. Что вы на это скажете?
Якушкин нервно потер ладонями колени.
- Ничего не скажу, - резко бросил он и вдруг глубоко закашлялся. - Дайте… дайте мой платок.
- Возьмите. - Воронцов вынул из кармана свой и протянул Якушкину. - Он совершенно чистый, только что из чемодана.
Но Якушкин уже перестал кашлять и с замкнутым лицом, исподлобья наблюдал за Воронцовым.
- Товарищ Стремянной, подойдите-ка поближе, - сказал Воронцов, снова разглядывавший в это время вещи фотографа. - Вот интересное открытие… Смотрите.
Воронцов разостлал перед собой старый платок Якушкина и кончиком лезвия безопасной бритвы, которое он хранил между листками своей записной книжки, осторожно отрезал один из уголков платка… Тотчас же из полой части широкого рубчика на стол выпала маленькая черная пилюля.
- Яд, - сказал Воронцов. - Стоит раздавить сквозь платок зубами пилюлю - мгновенная смерть! - Он закатал пилюлю в кусочек бумаги и спрятал в спичечную коробку. - Ну, Якушкин, теперь вы будете разговаривать?
Якушкин, не поворачивая головы, краем глаза посмотрел на Воронцова. Он как-то сгорбился и еще больше постарел, голова глубоко ушла в плечи.
- Говорите же. Я слушаю, - спокойно сказал Воронцов.
- Да, действительно, я был связан с гестапо, - глухо проговорил Якушкин. - Но только как фотограф… Они не давали мне покоя… Когда я отказывался снимать расстрелы советских людей, они грозили мне смертью. Из-за этого в городе стали считать меня предателем… Я мучительно переживал это, но не мог вырваться из-под власти гестапо… Но вот пришли вы, и я решил, что этот кошмар окончен навсегда. Я старался доказать, что я не предатель. Поэтому так активно стал вам помогать… Да, я старался завоевать доверие, мне казалось, что разоблачением врагов я, хоть в малой степени, этого добьюсь… Да, я стер имя предателя под нарами… Это было мое имя…
- Это все, что вы имеете сказать? - спросил Воронцов.
- Все, - ответил Якушкин.
- Все до конца? - переспросил Воронцов, акцентируя на последнем слове.
- Все до конца… Да вот, что касается яда. Мне его подарил Курт Мейер из жалости, на случай, если партизаны схватят меня как предателя и я не смогу доказать свою невиновность.
- И пять минут назад вам показалось, что вы этого не сможете сделать?
Якушкин испуганно поднял руку:
- Нет, нет, что вы!
- Однако вы просили у меня платок… Ну хорошо, хорошо, - словно поверив ему, сказал Воронцов. - Объяснения, которые вы мне дали, логичны…
Якушкин с облегчением откинулся на спинку стула. Тыльной стороной ладони он отер со лба пот.
Стремянной с любопытством смотрел на этого человека.
"Вот и открылось второе дно", - подумал он и невольно взглянул на Воронцова.
Воронцов смотрел на Якушкина. Он перегнулся через стол и во взгляде его было что-то такое пристальное, напряженное, острое, что Стремянной, поймав этот взгляд, спросил про себя: "Почему он так смотрит? Неужели тут есть и третье дно?"
В эту минуту Воронцов поднялся со своего места и коротким движением руки бросил перед Якушкиным какую-то монету, вернее неправильно обрубленный кусок медной пятикопеечной монеты, вынутой из свертка.
Увидев монету, Якушкин отшатнулся. Кровь отлила от его раскрасневшегося, потного лица.
- Ну что ж, Якушкин, кончайте свою игру, - негромко сказал Воронцов, - Кузьмина в соседней комнате - у нее другая половина монеты. Очную ставку хотите?
- Нет, не надо. - Якушкин обнажил свои желтые зубы. Можно было подумать, что он готов вцепиться в горло Воронцову.
- Товарищ Стремянной, - сказал Воронцов, - разрешите вам представить. Перед вами агент гестапо Т-А-87!
Якушкин рванулся с места и тут же бессильно привалился к краю стола. "Вот и третье дно открыто", - подумал Стремянной.
А Воронцов между тем поднялся с места и, заложив руки в карманы, остановился перед Якушкиным.
- А теперь скажите мне, куда вы дели планшет, который сняли с бургомистра, пока он лежал без сознания? Ну, знаете, там в автобусе, который вы подорвали противопехотной ми ной? В этом планшете был план укрепленного района.
Какой-то живой, хитрый огонек мелькнул в потускневших глазах Якушкина. Он пожал плечами.
- Зачем мне было хранить этот план? Разумеется, я его уничтожил.
- Нет, - сказал Воронцов. - Вы его не уничтожили.
- Почему вы так думаете?
- Вы слишком расчетливы для этого. Вы знаете цену фотографиям, картинам. Знаете, чего стоят и военные планы, особенно если они нужны для предстоящих операций.
- Дорого стоят, - вдруг сказал Якушкин и весь как-то подобрался, словно готовился к прыжку. - Вы правы, я действительно знаю им цену и дешево не отдам.
- Какова же ваша цена? - усмехнулся Воронцов.
- Жизнь.
- Этого я вам обещать не могу. Это не от меня зависит. Хотите рискнуть - рискуйте.
Якушкин минуту помедлил. Потом, прищурившись, посмотрел куда-то в угол, поверх головы Воронцова.
- Что ж, рискнем, пожалуй.
Он протянул руку к лежащему на столе штативу фотоаппарата.
- Разрешите?
- Подождите, - сказал Воронцов.
Он придвинул штатив к себе и рознял ножку на две части. Потом осторожно вынул из полой части трубки свернутую фотопленку.
- Это? - спросил он.
- Да, - ответил Якушкин, тяжело оперевшись о стол. - На ней все отлично видно. Фотографировал сам. По квадратам. Посмотрите на свет. Подлинник уничтожен. Хранить его было неудобно и опасно.
Стремянной быстро поднялся с места и через плечо Воронцова взглянул на негатив. Воронцов передал ему пленку, и он долго и внимательно рассматривал ее.
Да, это был тот самый план, который они так искали.
Через полчаса в штабе дивизии по этим пленкам были отпечатаны увеличенные фотографии всех квадратов плана. По нему можно было составить самое полное представление об укрепленном районе.
Эпилог
С этого памятного дня прошло больше недели. Дивизия успешно выполнила поставленную перед ней боевую задачу. Разгромив противника, она овладела укрепленным районом и теперь стремительно двигалась к Белгороду.
Среди многих дел Стремянному никак не удавалось поговорить с Воронцовым, чтобы выяснить некоторые интересовавшие его подробности разоблачения Т-А-87. Любопытно было ему узнать и то, каким же путем добрался Воронцов до картин. Почему он так долго тянул с арестом Якушкина, если ему уже было известно, что тот является гитлеровским шпионом? Не в последнюю же минуту все это выяснилось!
Где-то в глубине души Стремянной переживал некоторую досаду от того, что не он разыскал картины и план укреплений. Но все-таки хорошо, что картины уже найдены и возвращены городскому музею, а план сослужил свою службу. В конце концов не все ли равно, кто это сделал: он или Воронцов!..
В еще большей степени Стремянного интересовало другое. Каким же образом Воронцов открыл, что Якушкин и агент Т-А-87 одно и то же лицо?
Случай поговорить с Воронцовым по душам представился ему уже за Белгородом. Как-то они ехали в одной машине, направляясь в полк, и беседовали о положении на фронте и о той небольшой передышке, которую после напряженных боев получила дивизия.
Вдруг Стремянной сказал:
- Вот, товарищ Воронцов, много времени собираюсь спросить вас, да все как-то некогда: каким образом вы разоблачили Т-А-87?
Воронцов задумчиво посмотрел на пробегавшие мимо поля.
- Началось все как будто с мелочи, - начал он свой рассказ. - Помните, когда Якушкин в штаб фотографии принес?.. Тогда я обратил внимание на два момента. Во-первых, как вы, наверно, тоже заметили, фотографии Якушкина были отпечатаны на хорошей немецкой бумаге. Правда, он мог купить эту бумагу у какого-нибудь офицера. Важнее второй момент, который меня насторожил, - это его приход в штаб. Как он узнал, где находится штаб? Ведь в городе некому не было известно, где мы расположились. Значит, у этого человека были кое-какие навыки разведчика… Но это были, так сказать, первоначальные впечатления, которые сами по себе значили еще очень мало. Но вот когда вы позвонили мне из госпиталя и попросили прийти, захватив с собой Якушкина, чтобы взглянуть на человека, похожего на бургомистра, у меня появились уже новые, более серьезные данные. Я пошел к Якушкину и попросил его пойти со мной для этого дела, а он в первую минуту категорически отказался, прикинулся больным. Только при большой настойчивости мне удалось его заставить пойти со мной. А по дороге он, вдруг что-то сообразив, решительно изменился. Стал прямо-таки лучиться ненавистью, гореть ею, пылать… Опять-таки это заставило меня о многом задуматься. А потом, когда я поговорил с ребятами из детского дома и они мне рассказали, что встретили Якушкина на дороге к элеватору, я решил проверить, не был ли он там. Дело в том, что Якушкин сказал ребятам, будто он ищет на пустынной дороге ящики из-под снарядов. Это же смешно! Ящики валялись почти на всех улицах в черте города. И, кроме того, Якушкин жил в противоположной стороне. Ему совсем не нужно было так далеко ходить за ящиками. На рассвете, не теряя времени, захватив с собой сержанта и двух бойцов, я отправился на элеватор. Осмотрели мы его довольно подробно. И что же обнаружили? Ну, труп Курта Мейера, это само по себе. Он выстрелил себе в висок. Но, кроме всего прочего, мы обнаружили свежие следы взрослого человека, который заходил в элеватор, а затем вернулся обратно. И вот очень важным обстоятельством явилось то, что около трупа Мейера не оказалось револьвера, из которого он застрелился.
Ну так вот, после этого мои подозрения против Якушкина еще более укрепились. Я установил за ним наблюдение. И вот оказалось, что он посетил развалины бывшего здания гестапо, лазил в подвал и что-то там делал, удалив оттуда ребят. Мой наблюдатель уже тогда сообщил, что он вел себя странно, нервничал. Почти одновременно мы получили сообщение от заведующей детским домом о надписи "опасайтесь" и о том, что имя предателя уничтожено. Тут я должен сказать вот о чем. Подвал мы осмотрели еще в день прихода в город. Нам нужно было установить судьбу пятерых подпольщиков, о которых в свое время сообщил Никифоров, перешедший линию фронта. И надписи эти мы видели, гестаповцам уже некогда было их уничтожить. И слово "опасайтесь" прочли. А вот имя предателя было выцарапано крайне неясно. Очевидно, гвоздь или какой-то другой острый предмет к этому моменту уже иступился. Тем не менее, когда мы во второй раз обследовали стену, то обнаружили, что кто-то стремился уничтожить все следы надписи, а под нарами в штукатурке был обнаружен кончик сломанного ножа. Решили проверить, не Якушкина ли это нож. Вот тогда Анищенко и попросил его одолжить ножичек, чтобы отточить карандаш. Ну, сразу все окончательно и стало ясно… Якушкин - сволочь, шпион… Такой же, как и Зоммерфельд, только еще более хитрый и опытный. На немцев еще в 1914 году работал. Однако с арестом я не торопился, решил еще понаблюдать. А Якушкин все больше набирал пары. Очень ему хотелось втереться к нам в доверие. Важным шагом в этом направлении он считал находку картин. Долго он ломал голову, где бы ему их "найти". Утащив картины из элеватора, он припрятал их в каменоломне, в одном из старых шурфов… И вот он, наконец, решил "найти" их в подвале гестапо. Курт Мейер был хозяином этого здания, и могло показаться вероятным, что у него был здесь свой тайник.
Воронцов достал папиросу, спички; прикрыв ладонями коробок от ветра, зажег спичку и закурил.
- А когда же вы все-таки поняли, что Якушкин и Т-А-87 одно и то же лицо? - спросил Стремянной.
- Представьте себе, подозревал, но до самого последнего момента не имел доказательств. А вот, когда в хламе, извлеченном из карманов Якушкина, я увидел половину разрубленной монеты, сразу стало окончательно ясно, с кем мы имеем дело. Как раз накануне этого дня Кузьмина дала показания, что у Т-А-87 находится вторая половина той монеты, которую ей вручил Курт Мейер. После произнесения известного им обоим пароля каждый из них должен был предъявить свою часть монеты, а затем сложить обе половинки вместе… Якушкин не ожидал столь быстрого ареста. Не предполагал, что кто-нибудь придаст значение маленькому кусочку металла… Он многое знал, но не знал решающего для себя обстоятельства, что мы разоблачили и арестовали Кузьмину…
Воронцов замолчал.
Машина завернула в лесок и остановилась у землянки, в которой расположился штаб полка.
1954–1955 гг.
Примечания
1
Ко мне! Ко мне!
2
Тод’т - организация гитлеровской армии, которая строила долговременные укрепления.