Ломан был озабочен, потому что, принимая мои предложения к исполнению, он тем самым допускал, что произойдет одно из трех. Если я убью Куо, убийство будет классифицироваться как преднамеренное. Возможно, меня поймают и будут судить, и мне придется для своей защиты, пусть и косвенно, привлечь других и заявить об имеющихся у нас достаточных основаниях, которые могут оправдать убийство человека; и тогда вдруг ниоткуда возникнет организация под названием "Бюро"; и в момент, когда Бюро окажется существующим, его моментально разгонят. Если убийство не получится - по причине плохой видимости в послеполуденной раскаленной воздушной дымке, или в результате чрезмерного потоотделения на указательном пальце, или из-за того, что не сработает какая-то часть ружейного механизма, - Персона у всех на глазах будет подвергнут расправе. Ну а если я убью напрасно, то есть если согласно схеме Куо выстрел произведет дублирующий снайпер - и плевать тогда, какая участь постигнет самого монгола, - Персоне все равно уготована гибель от пули.
Ломан вызвал во мне раздражение тем, что высказал вслух свои опасения; неважно, что истинные его опасения носили несколько иной характер. Он раздосадовал меня не столько тем, что нарушил правила, которые директор наистрожайшим образом обязан соблюдать, сколько напоминанием о моих собственных страхах - тех, что сейчас точили меня в маленькой высокой комнате в списанном под снос здании; тех, с которыми я остался наедине, когда сидел с "хускварной" на коленях, скрючившись на полу, на видавшем виды коврике.
И будь он проклят за это.
По моим ощущениям, медленно тянувшийся день как бы распался на три стадии.
В течение первых утренних часов Линк-роуд под окном казалась обычной украшенной к празднику улицей, по которой сновало множество радостных прохожих: единственной, пожалуй, особенностью было то, что праздник внекалендарный.
В одиннадцать я включил приемник и послушал новости. Центральное сообщение касалось принца У дома - он за ночь хорошо отдохнул, но, как ожидали врачи, дня два-три еще выходить не будет. Его место рядом с высокопоставленным гостем займет его королевское высочество принц Раджадон, находящийся в настоящий момент на каникулах, специально предоставленных ему университетом Басла для участия в придворных церемониях.
В новостях объявлялось, по какому маршруту проследует кортеж (Пангсапа оказался абсолютно прав), и это было впервые доведено до сведения широкой публики. Примерно через полчаса улицы начнут заполняться желающими полюбоваться на процессию и просто праздношатающимися, под моим окном внизу соберется толпа. А пока полиция приступила к установке веревочных ограждений по обеим сторонам дороги. Людская масса с тротуаров переливалась на проезжую часть, и поэтому появились патрули на мотоциклах, они контролировали и направляли движение.
На половине пути между списанным зданием и храмом Линк-роуд делала резкий, как изгиб бумеранга, поворот - градусов на сто пятьдесят, - любопытствующие толпились там теснее, чем где бы то ни было; оттуда действительно было лучше видно.
Праздничное убранство улицы приятно радовало глаз: цветы, гирлянды, флаги; толпу расцвечивали яркие шелковые наряды женщин. Вскоре после двух часов пополудни все движение пустили по Раме IV, Линк-роуд опустела и затихла, до меня доносился только слабый гул толпы. Кучка монахов, приверженцев учения Брахмы, ярким желтым пятном выделялась на общем фоне. Солнце палило, и разноцветные парасоли распустились всюду словно цветы. То тут, то там пробегал мальчишка-разносчик, предлагая прохладительные напитки; маленькие дети с восторгом взлетали на плечи своих отцов; блюстители порядка строго и методично требовали у женщин букеты для осмотра и, прикинув в руке их вес, возвращали обратно.
Санитары и санитарки из таиландского Красного Креста через равные интервалы заняли свои места вдоль ограждения.
Я услышал, как на первом этаже скрипнула входная дверь. Я ждал этого звука и не мешкая направился к лифту. Голоса полисменов эхом отзывались по лестничным маршам и коридорам, дверь хлопала за дверью. Они начали осмотр второго этажа. Я в это время уже стоял в лифте. Электричества не было, его полностью отключили, когда решили, что здание будут взрывать, но я предварительно проверил рукоятку аварийного управления движением лифта вручную и сейчас с ее помощью поставил кабину примерно посередине между пятым и шестым этажами. Все свои вещи я забрал с собой, оставив полицейским голые стены, пол и потолок. Дешевенький коврик, спальник, тренога с фотоаппаратом, бинокль и винтовка. Впору открывать собственный комиссионный магазинчик.
Я затаился и ждал. Эхо шагов гулко разносилось по зданию. Они не пропускали ни одной двери и при этом постоянно окликали друг друга. Полковник Рамин хотел иметь твердую уверенность. Сплошной, обвальный, всеохватывающий досмотр - это типичная полицейская тактика, и в большинстве случаев она оправдана и дает результаты. Даже в такой день, как сегодня, она имела одно важное преимущество: полковник сможет потом утверждать, что его люди заглянули в каждый угол.
Дошли до верхнего этажа. Я молча рассматривал изношенный лифтовый кабель: две его крученые жилы порвались, их концы свились и загнулись, и на завитках скоксовались комки из пыли и штукатурки; время, грязь и влага, сочившаяся сквозь дырявую крышу, сделали свое дело.
Они не торопились. Духотища была ужасная, но не из-за нее меня вдруг бросило в пот: из глубины сознания возникла шальная мысль о том, будет ли аварийная рукоять работать, когда они уйдут. Интересно, как один человек, застрявший в лифте, может изменить ход политики (а политика эта заключалась в балансирование на грани войны) во всей Юго-Восточной Азии?
Часы показывали три пятнадцать, значит, через десять минут, если все идет по графику, позвонит Ломан. Я проверил положение переключателя радиостанции, чтобы сигнал не был слышен. Плохо. В такой ситуации, когда нервы натянуты до предела и все чувства максимально обострены, проверять что-либо больше одного раза не следует.
В жаркой тесноте кабины я чувствовал идущий от винтовки запах ружейного масла. Над головой раздался щелчок. Кто-то открыл двери лифта на шестом и смотрел, наверное, нет ли кого в шахте или на крыше кабины. Там никого не было. Двери закрылись. Замечательное качество - скрупулезность. Но я тоже подготовился обстоятельно: днем ранее спустился на первый этаж и выкрутил потайной винт из главной рукоятки аварийного управления лифтом.
Первый из полицейских двинулся обратно к лестнице, и, когда остальные пошли следом, я опять взглянул на часы. Ломан вот-вот выйдет на связь. Пора. Хлопнули двери главного входа, ведущие на улицу, я подождал еще с полминуты, потом схватился за рукоятку и, подавив секундный страх, что она не сработает, подтянул лифт к шестому.
Часть своих товаров для комиссионки я мог запросто оставить в кабине. Все, что мне сейчас было нужно, - это коврик, тренога и винтовка. "Юпитеры" давали восьмикратное увеличение, "бальвар" же только пятикратное, но так как с рассвета биноклем я уже не пользовался - приучал глаза к прицелу, - то теперь полагался исключительно на оптику "бальвара"; именно через прицел я увижу его в последний раз.
Начался второй отрезок этого дня. Полицейский осмотр здания закончен, двери главного входа внизу закрыты. Накануне в штукатурке над дверью своей маленькой комнаты я ржавым гвоздем проковырял дырку. Сейчас туда я подвесил коврик. Этого будет достаточно. Коврик пригасит звук выстрела, а когда тот дойдет до первого этажа, его заглушат еще и входные двери. Грохот в основном примут на себя стены комнаты, потому что "хускварну" я установлю довольно далеко от окна, а остаточную звуковую волну поглотит и растворит наружный воздух. Из-за высоты окна над мостовой определить место, откуда стреляли, будет невозможно.
Вторая стадия была легче первой. Правда, меня тревожили последние сомнения, и разумом я пытался их подавить, но они отступили сами, как только я заметил первые признаки жизни в средней нише Пхра-Чула-Чеди. Положив винтовку на треногу для фотокамеры, я в течение тридцати минут трижды хорошенько прицелился. Черты его лица сквозь толщу горячего воздуха выглядели размытыми, но каждый раз, когда он замирал и не двигался, я спокойно держал перекрестье на цели, то есть на лице и голове. В нужный момент он будет абсолютно неподвижен, застынет в том же положении, что и я.
Сомнение, гложущее меня сильнее других, исчезло: рандеву состоится.
В первый раз Ломан подал голос в тринадцать ноль-ноль. С этой минуты задание приобрело в моем мозгу совершенно конкретные, реальные очертания, и я почти физически ощутил тяжесть того, что на меня навалилось. Предыдущей ночью, на складе воздушных змеев, я этого как-то не почувствовал. Ломан сказал по радио всего одну фразу:
"Он прибыл во дворец".
Вплоть до этой самой секунды девятая директива Бюро существовала только в теории, была не более чем учебной ситуацией, хотя и интересной, но лишенной всякого материального содержания. Персона казался не чем иным, как воплощением сопутствующего его положению официоза, этаким образцом общественного деятеля, исполняющего тягостные обязанности во благо человечества, абстрактным "представителем Большого Лондона" и "посланцем английского народа". И вот Лондон, только что бывший далеко-далеко, за тридевять земель от этого города с золотыми башнями и куполами, с муссонами и магнолиями, ворвался вдруг прямо на его улицы, теория материализовалась и обрела формы, а задание холодило душу, как холодит ладонь твердая, холодная сталь безжалостно взведенного затвора.
Глава 13
ОТСТРЕЛ
Будучи полностью изолированным от окружающего мира стенами маленькой комнаты в обреченном на снос здании, я поддерживал связь с действительностью с помощью транзистора и радиостанции. Поступило сообщение от Ломана, добавившее некоторые детали к информации радиопередач. В целом ситуация выглядела теперь следующим образом.
Прибытие Персоны в аэропорт "Дон Муанг" прошло без срывов. Он выглядел бодро и заявил, что счастлив видеть столько солнца. Многочисленные встречавшие - официальные лица и огромные скопления народа - с энтузиазмом приветствовали дорогого гостя; силы полиции пребывали в состоянии полной боевой готовности. Было официально подтверждено, что Персону сопровождают сотрудники особого отдела Форсайт и Джонс. Принц Раджадон был среди встречающих, следовательно, не оставалось сомнений в том, что он займет свое место в машине рядом с высокопоставленным представителем Ее Величества. До сведения широкой общественности довели также детали формирования кортежа: его возглавят десять мотоциклистов от бангкокской "Метрополитен полис", в королевском автомобиле поедут Персона, принц Раджадон, посол Великобритании, первый советник посольства и двое телохранителей из королевской свиты, во второй и третьей машинах - министры, придворные и офицеры безопасности. С каждого фланга автомобильной процессии поедут еще по шесть мотоциклистов, а замыкать кортеж будет арьергард из пятнадцати полицейских, тоже на мотоциклах, и все будут вооружены.
За некоторое время до осмотра здания, в котором я находился, Ломан передал повторное сообщение, и впервые я почувствовал в его голосе волнение.
"Кортеж только что выехал из дворца и направляется к северу в сторону Раджамноэн-Централ-авеню".
С этого момента начался самый неприятный период ожидания. Для меня он был прерван полицейским осмотром здания, но как только я вернулся обратно в комнату и подвесил на дверь коврик, ничего, кроме как ждать, мне не оставалось.
Ломан опять подал сигнал. Я переключился на прием.
- Слышишь меня, Квиллер?
Волнение в его голосе сменилось испугом. Очевидно, он подумал, что радиосвязь может отказать.
- Слышу. Говори.
- Все в порядке? - Черт, чешет как по учебнику.
- Да. Полиция провела досмотр. Все в порядке, сейчас я один и у меня все готово.
Последовало короткое молчание, после которого голос Ломана зазвучал увереннее.
- Пять минут - остановка у Дома Правительства. Следующая - в посольстве.
Я подтвердил конец связи и перевел рацию в режим ожидания.
Поднимающийся вверх теплый воздух доносил с улицы шум толпы, казалось, внизу ожил огромный птичник - пронзительное женское многоголосье сливалось с милым щебетаньем детей и по-птичьи беззаботными переливами рожков и дудочек. Не слышать звуков несущихся автомобилей было непривычно. К окну я больше не подходил.
Приложив глаз к окуляру прицела, я сразу же заметил движение в средней нише. Он по-прежнему был в очках; без них я его еще ни разу не видел. Интересно, что он чувствует? Он - профессионал, он делал это и раньше, но сейчас на кону стояло полмиллиона, а для него это важно. Конечно, будет время для второго и даже для третьего выстрела, даже если у него тоже затворный механизм, но главный и самый ценный - это первый, потому что его делаешь не спеша, медленно и уверенно преодолевая сопротивление пружин. На второй или третий повлияет сознание того, что промахнулся; создается нервная блокада, которую нелегко преодолеть, - целиться нужно лучше, а не так же, как в предыдущий раз.
Но он не промахнется. Он - Куо. Монгол Куо.
Нам будет отпущено секунд десять - и он, и я в эти секунды обязаны сделать свое дело.
Снова сигнал. Снова: "Прием".
- Слышишь меня, Квиллер?
- Слышу. - Говори.
- Кортеж прибыл в посольство. Пробудут пятнадцать минут. Через десять минут - то есть с пятнадцати тридцати пяти, я хочу, чтобы ты находился постоянно в режиме открытого приема. Подтверди.
- С пятнадцати тридцати пяти нахожусь в режиме открытого приема.
Я отключил его. Мне не понравился его голос. И это было непросто искажение в динамике; это был испуг, с трудом сдерживаемый крик, сквозивший в каждом произнесенном им слове.
Да, это будет не более чем десять секунд, - время, когда Куо и я должны сработать. Начнется с момента появления головных мотоциклистов на Линк-роуд и закончится, когда последний из автомобилей скроется за деревьями в садах храма. Говоря точнее, этот промежуток времени для меня - но только для меня - укорачивается вдвое, потому что я буду ждать, пока он не поднимет оружие и не приготовится. Я так решил, не советуясь ни с каким Ломаном, да что там Ломан - решил и все, вообще ничем не руководствуясь. Правила приличия. Честь обязывает. M'sieur, tikej lepremier. Или попытайтесь.
Гул толпы, казалось, проникал мне под кожу. Хотелось подбежать к окну, выглянуть и еще раз увидеть, как дорога внизу уходит вдаль и поворачивает, как ее окаймляют по обе стороны яркие шелка, цветы и парасоли. Но к окну подходить нельзя.
В комнате становилось невыносимо жарко. Мне приходилось постоянно протирать руки. Из глубины помещения я мог видеть не очень многое, и этим немногим был огромный, ярко выделяющийся на фоне бледно-голубого неба золотой купол Пхра-Чула-Чеди да идущие полукругом ниши.
В пятнадцать тридцать пять я включился и перешел на дежурный прием. Ломан не заставил себя долго ждать.
- Слышишь меня?
- Слышу, говори.
Он старался говорить медленно. Но меня провести не смог. Страх имеет свой запах, и собака его чувствует.
- Садится в автомобиль. Принц Раджадон садится после него.
Сквозь голос Ломана я слышал, как гудит ликующая толпа.
- Сейчас - посол.
Два приглушенных хлопка: это закрылись дверцы машин.
- Кортеж отправляется.
Время - три сорок одна.
Я произнес:
- О'кей, Ломан, теперь дело за мной.
Он попытался сказать что-то в ответ, но я уже щелкнул выключателем.
Восемь или девять минут езды. Скорость - двадцать пять миль или около того. Плерн-Чит-роуд, на Витхайю поворот направо, мимо арабского посольства, люди плотной стеной стоят по обе стороны; посольство Испании; дети сидят на плечах взрослых, чтобы получше разглядеть высокоуважаемого гостя, решившего посетить их город и проделавшего для этого столь длинный путь. Посольство Нидерландов; группы неотложной медицинской помощи пробиваются сквозь толпу - кому-то уже стало плохо; американское посольство; разносчики прохладительных напитков, пожалуй, единственные, кто получает от жары выгоду; жажда, жажда, жажда; радость и оживление, в Люмпини-парке.
Переместившись в угол, я мог видеть деревья парка и парящего над ними невесомого воздушного змея, желтого с голубым крестом. Змей едва заметно подергивался, ветра почти не было, только легкий бриз, но тем не менее с каждым подергиванием его хрупкий остов, обтянутый яркой бумагой, возносился все выше и выше.
Стало еще жарче. Духота. Носовой платок совершенно мокрый. Три минуты, максимум четыре. Я видел часть Линк-роуд внизу. Разноцветное скопище горожан, парасоли. Машина "скорой помощи" очень медленно задним ходом подъехала к Линк-роуд по переулку и остановилась, уткнувшись в толпу. Человек, надувающий воздушные шары.
Ложная тревога - без этого не обходится: крышу полицейского автомобиля приняли за головную машину приближающейся автомотоколонны. Взревевшая было толпа постепенно затихла. Примерно минута.
Задание показалось вдруг необычайно затянувшимся - все эти недели, жизнь в "тойоте", жизнь через окуляры "юпитер", изучение и узнавание его - как брата. Скоро мы будем чужими.
Издали донеслись приветственные выкрики, хлопанье ладоней, звуки приближались и становились громче, поэтому я снова перешел к задней стене и в последний раз вытер пот на руках: запястья, ладони, между пальцами, особенно между пальцем на правой.
Плоская квадратная пластина на вершине треноги с установочным винтом в центре - винт удерживал камеру, но сейчас он прикрыт мягкой подушечкой, а подушечка укреплена на пластине эластичными ремнями. Голубоватая сталь ствола "хускварны" оставила на ней углубление - я несколько раз прицеливался, тренируясь. Взяв винтовку, я положил ствол в углубление и отвел предохранитель. Приятный сильный запах ружейного масла, чистый и бодрящий.
Волна ликующих возгласов и аплодисментов постепенно подкатывала к списанному зданию, люди под окном начали громко выкрикивать его имя; я навел перекрестье на лицо в нише.
Его винтовка взлетела вверх, в исходное положение; я увидел, как тускло блеснул длинный ствол; мой палец, начав преодолевать сопротивление пружины, жал дальше, и когда "хускварна" дернулась и лягнула меня, я продолжал держать прицел на его лице; я увидел, как краснота покрывает это лицо, голову, но в этот момент я уже знал, что что-то не так, потому что выкрики на улице сменились отчаянными воплями, и я понял, что убил зря, напрасно, ибо там, внизу, происходило что-то ужасное.