Флорри действительно все понял. Любовь не тот предмет, из-за которого Джулиан способен на предательство. Другое дело политика или что-то там еще. Только сейчас, после долгого дня их совместного путешествия, Флорри окончательно понял смысл предательства Джулиана. Их нападение на мост провалится. А это означает, что погибнуть предстоит Флорри. Джулиан убьет его.
"Даже сейчас, обращаясь ко мне, он говорит так, как палач говорит со своей жертвой, уверяя ее в том, что прыжок с веревкой на шее – это дело, затрагивающее в большей степени интересы партии, чем его лично".
– Хорошо, приятель, – сказал Джулиан. – Вспомни об этом, когда меня уже не будет.
– Непременно вспомню. Обязательно.
"Ты мерзавец, – думал он, удивляясь сам той холодной ненависти, которую испытывал. – Ты предал меня в школе. Ты предал меня с Сильвией. Теперь ты предаешь меня с этим мостом. Разница лишь в том, что теперь я все знаю и сумею опередить тебя".
– Сильвия заслуживает большей преданности и постоянства, чем я могу дать. Но это есть в тебе. Великолепно. Не обижай ее, прошу тебя.
– Не сомневаюсь, что лет через двадцать мы соберемся вместе в "Савое" и за коктейлями еще посмеемся над этим разговором.
– Уверен, что не соберемся, – спокойно ответил Джулиан.
Добравшись до лесной тропы, они присели на корточки. Пора отправляться дальше. Флорри чувствовал, как трудно ему стало дышать.
– Комрады, – обратился к ним Портела.
В целях маскировки он зачернил себе лицо и поглубже надвинул черный берет. За спиной у него торчал американский автомат "томпсон".
– Это для вас. Салют. – С этими словами он достал из-под плаща фляжку и протянул ее своим спутникам. – От комрада Стейнбаха. Для английских диверсантов.
Он передал фляжку Джулиану, который с удовольствием принюхался.
– Боже, что это? Виски. Настоящее английское виски, по-моему, даже "Башмилл". За чертово наше будущее. – Он пригубил и сделал глоток. – За эту безобразную шлюху.
И он протянул фляжку Флорри, который тоже немного отпил. Пахнуло дымком тысячи очагов родины.
– Ну что, пошли, парни? – спросил Джулиан, и они тронулись в путь.
Портела вывел их по спуску в нейтральную зону. Туман сгустился, и казалось, что три человека плывут сквозь него. Звезды, эти далекие крупицы света, были до странности яркими и пронзительными. Флорри замыкал процессию. Он сжимал в руке "уэбли" 45-го калибра с полным барабаном. Джулиан шел как раз перед ним.
"Главное – дождаться. Сначала мы оказываемся за линией фронта; потом Портела уходит и оставляет нас одних. Мы садимся в грузовик. Я переодеваюсь в свой шикарный английский костюм. Грузовик трогается, и мы отправляемся в Памплону.
Вот тогда я поднимаю руку и стреляю. Наверняка. В затылок. Это будет значительно легче, чем стрелять в того мальчишку под Уэской".
"И что потом?" – мелькнула мысль.
"Потом ты отправишься дальше. К мосту".
О, какой абсурд!
Они шли и шли сквозь туман. Тяжело висело молчание. Туман тянулся белесой лентой и плясал у самых его колен. Портела вдруг резко застыл на месте, обернулся к ним и взмахом руки приказал лечь.
Флорри мгновенно упал на колени и утонул в тумане. Несколько секунд кругом царили мертвая тишина и спокойствие. Но вот послышался тихий шорох ботинок, ступавших по мокрой высокой траве, и Флорри разглядел силуэт солдата – нет, вот еще один, и еще, и еще. Их четверо! Они двигались прямо на них. Это был фашистский патруль, молчаливые люди в огромных шинелях, немецких шлемах, в руках длинные маузеры с примкнутыми к ним штыками. Флорри попытался поглубже зарыться в землю, пока те шли и шли, сжимая в руках оружие и обшаривая глазами каждый клочок земли. Флорри подумал о Джулиане: каково ему, ведь он сотрудничает с НКВД, который, в свою очередь, сотрудничает с фашистами?
"Если они наткнутся на нас, Джулиан, я убью тебя прямо здесь", – решил он, сжимая свой огромный револьвер.
Солдаты шли, нет, они скользили, словно призраки, почти видение, ожившая легенда времен Первой мировой; мертвые солдаты, окутанные клубами белого тумана. Тут Флорри разглядел, что это были рядовые мавританского легиона, высоченные, смуглые, стройные люди с худыми, словно высеченными из гранита лицами и глазами блестящими, как обсидиан.
"Дикари. Эти-то вспорют тебе брюхо, даже не успев толком разглядеть, кто ты таков".
По слухам, они предпочитают работать штыком. В Бадахосе они устроили массовую резню, уложив тысячи человек; по крайней мере, так уверяла в своих сообщениях пропаганда.
Флорри сжал револьвер изо всех сил, словно хотел раздавить его. Отличный случай подвернулся, и как быстро! Малейший шорох, кашель, легкая судорога – и все будет кончено…
Флорри передвинул оружие таким образом, чтобы дуло смотрело точно в сторону Джулиана. Если тот издаст хоть малейший звук, то…
Шаги приближались, становились все громче и громче.
Стали слышны голоса, бормотавшие по-арабски. Они смеялись чему-то всего в нескольких футах от него, и Флорри казалось, что он улавливает запах дешевого красного вина в их дыхании.
Остановились. До них было не больше пятнадцати футов.
Опять рассмеялись.
Болтают о чем-то.
Флорри чувствовал, что сердце стучит в грудной клетке, как поршень в работающем моторе. Пот градом катился по лицу, хоть ночь выдалась холодная. Он лежал, скорчившись, боясь шелохнуться, и чувствовал, как влага пропитывает его одежду; видел, как поблескивает в руке ствол "уэбли".
Призраки снова рассмеялись и двинулись прочь. Через несколько минут их поглотил туман.
У Флорри вырвался вздох почти животного облегчения. И вдруг его стала трясти такая сильная дрожь, что он засомневался, поднимется ли на ноги. Но вот возник силуэт Портелы с "томпсоном", затем стал виден Джулиан со своим маленьким револьвером 25 калибра. Он неловко переместился сначала на колени, затем поднялся во весь рост. И тут же просигнализировал Флорри известным с той войны жестом: выставил вперед оба больших пальца – ура, приятель! Выше голову!
Но тут послышался неожиданный шорох, и они мгновенно снова нырнули в туман.
Что-то звякнуло, падая в траву, послышался чей-то смешок. Затем звук льющейся струи – и Флорри догадался, что недалеко от них кто-то мочится на траву.
Прикосновение к плечу – это Портела жестом показывает ему, что надо вставать. Флорри поднялся, и все трое двинулись вперед. Через некоторое время спуск вроде бы кончился, теперь они стояли на ровной земле.
Двор рядом с небольшим домом.
– ¿Quién está? – окликнули их.
– Perdón, – ответил Портела. – Estamos perdidos. Somos de la десятый дивизион.
– На!
Другой мужчина с торчащей во рту сигаретой высунулся в растворенное окно.
Он громко произнес какие-то слова, которых Флорри не понял.
Портела так же громко отвечал. Так они вдвоем и перекрикивались какое-то время.
Внезапно вмешался еще кто-то.
– ¡Hombres! Calláos, carrajo! ¿Qué pensáis, que es una fiesta?
Первый пробурчал что-то себе под нос. Портела продолжал свой разговор с ним. Теперь они говорили потише.
– ¿Jode Chingas las muchachas en Zaragossa por mí, ¿eh, amigo? Hay unas guapas allí.
– Tendré los ojos abiertos, – ответил Портела. – Les diré su mensaje.
– Adiós, amigo.
– Sí. Adiós, amigo, – попрощался Портела и проворно пошел прочь.
Флорри с Джулианом поспешили за ним. Из дома раздался взрыв пронзительного мужского хохота.
Они вышли со двора, вскарабкались на низкую каменную стену и оказались в саду. Портела повел их дальше, через неровные ряды деревьев. Обогнув еще несколько заброшенных домов, они вышли на дорогу. Остановились с подветренной стороны стены.
– ¡Por Dios! – с набожным выражением произнес Портела и несколько раз перекрестился. – Господь услышал сегодня мои молитвы.
– Не ожидал, что вам разрешается обращаться с ними к Богу, – произнес Джулиан. – Это право вроде предоставлено другой стороне.
– Я атеист с тысяча девятьсот двадцать седьмого года, – объяснил тот, – но сегодня без помощи Божьей мне было бы не справиться. Господь и оказал мне ее.
– Как необыкновенно, – продолжал Джулиан. – Вы хотите сказать, что сейчас мы подвергались настоящей опасности?
– Когда мы ушли от того патруля, я подумал, что мы уже за линией фронта. А оказалось, что привел вас прямо в их штаб. "Вы куда идете?" – спросил меня тот человек. "В Сарагоссу, – ответил я, – там чертовски красивые девчонки". "Счастливцы, получили увольнительную, – ответил он мне. – Побалуйся там с какой-нибудь и за меня". А тут их начальник закричал: "Заткнитесь. Думаете, вы на празднике?" Нет, есть все-таки Бог на небесах.
– Боже милостивый, – удивился Джулиан. – А я думал, что это вы так все организовали.
– Пошли скорее дальше, там грузовики стоят.
Флорри достал револьвер из кобуры. Сейчас будет подходящий момент. К собственному удивлению, он очень беспокоился о том, как ему придется объясняться с Портелой. Но твердо знал, что должен сделать: поднять оружие, прицелиться в голову Джулиана и выстрелить.
"Человек, стрелявший в лицо другого, способен на многое".
Они вышли к скотному двору.
И тут Флорри увидел два грузовика. Какого черта…
– Ну, старина, кажется, нам не придется угощать друг друга школьными историями по дороге в Памплону. Бай-бай.
И Джулиан двинулся прочь.
– Это безопаснее, – объяснил Портела. – По крайней мере хоть один из вас доберется до места.
– Д-да, – выдавил Флорри, глядя, как Джулиан карабкается в первый грузовик. – Намного безопаснее.
26
Бар "Чикаго"
Возвращение в Барселону отняло у Левицкого целый день, и еще пять часов – вечером пятнадцатого – он разыскивал нужного человека.
Свои поиски он начал в Баррьо Чино, квартале крашеных крикливых проституток и дешевых ночных заведений, которые продолжали свою деятельность, несмотря на облик революционной суровости, принятый городом. Отношения с женщинами Левицкого не интересовали. Болодин уже знает, что в Кабрилльо-дель-Мар свою добычу он упустил и, конечно, догадался, что беглец будет надеяться обрести безопасность в городе, который ему известен лучше. По прикидкам Левицкого, времени у него оставалось очень мало.
"Волк у дверей", – усмехнулся он.
К столику, за которым он сидел в баре "Чикаго", подошла молодая женщина и уселась рядом.
– Салют, комрад, – кинула она и спросила его о чем-то по-испански.
– Inglés, por favor, – попросил Левицкий.
– Хорошо. Inglés. Хочешь девочку на ночь, а, старичок? Можно, например, меня. Я знаю кое-какие штуки, которые тебе наверняка понравятся.
– Нет. Но могу помочь тебе заработать денежки.
– Мне?
– Да. Слушай меня внимательно. Сейчас, во время революции, таких, как ты, освободили. Ты же работаешь теперь на себя, да?
– Да, я свободная женщина.
– Я об этом и говорю. Но ведь так было не всегда. До июля, например, было не так. Ты работала на кого-то. И ты, и все твои подружки работали на одного мужчину.
– До июля.
– Да. До июля.
– Предположим. И что дальше?
– Предположим, что его имя было…
– Его звали просто Эгеец.
– Этот Эгеец умер?
– Кто его знает.
– Или этот человек бросил все, что нажил? Бросил свое дело?
– Бросил, умер – кто его знает. С такими, как он, в июле не церемонились. Ставили к стенке и расстреливали.
– Ты говоришь, он умер. А в январе один корабль привез груз контрабандных сигарет в Барселону. Правда, итальянцы этот корабль потопили. Но ясно, что хозяин судна собирался сделать хорошие деньги на этой контрабанде. И что-то оно смахивает на то, что твой Эгеец был сильно заинтересован в этом деле. Так что, возможно, этот парень совсем не так далеко, как ты говоришь.
– Я такими вещами не интересуюсь.
– Может, ты интересуешься хозяином того судна? Говорят, что он и этим баром владеет. Как и другими подобными в Баррьо Чино.
– Кто задает мне вопросы?
– Возьми эти пятьдесят песет, тогда ты, наверное, поверишь в мою дружбу.
Она взяла деньги и быстро сунула их в бюстгальтер.
– Уже поверила, друг.
– Я могу кое-что продать твоему хозяину. Но сделаю это только сегодня. Завтра разговоров не будет. С этой покупкой он может стать важным сеньором, когда придет время. А та милашка, что поможет ему, тоже станет важной сеньоритой, когда придет время.
– Подожди, я сейчас вернусь. Нужно потолковать кое с кем.
Он достал купюру в пять сотен, медленно разорвал ее пополам и протянул женщине одну половинку.
– Покажи ему это. А тебе я дам вторую, когда увижу твоего комрада Эгейца.
Левицкий остался один. Подошли еще две шлюхи, он шуганул их и заказал шнапсу с перечной мятой.
Наконец она вернулась.
– Иди наверх, – сказала она. – И мой тебе совет: лучше тебе не иметь с собой ни ножа, ни пистолета, а то живым оттуда не выйдешь.
– Салют, – сказал он и поднялся.
– Мои деньги, комрад.
Он разорвал оставшуюся половинку еще раз пополам и снова протянул одну часть ей.
– Последнюю получишь, когда я буду там.
Они прошли в конец бара и по лестнице поднялись в замызганный коридор, упиравшийся в маленькую комнатку.
– Этот человек ждет тебя за этой дверью. Деньги.
Он протянул ей клочок купюры, и женщина быстро исчезла.
Левицкий отворил дверь, переступил порог и оказался в кромешной темноте. Внезапно луч света ударил ему в глаза, и до слуха донесся щелчок взводимого курка.
– Обыщите. Бумажник забрать, – отдал команду чей-то голос.
Неясная тень приблизилась к Левицкому, наскоро обшарила его и освободила от денег.
– Ты, однако, богатенький для наших революционных времен, – рассмеялись в темноте. – Разве не знаешь, что народ не любит капиталов?
– Умный человек чувствует себя неплохо при любой погоде, – ответил Левицкий.
– Это так. Но я о другом. На днях слыхал, что несколько недель назад один храбрец обзавелся целой кучей документов, которые незаконно отобрал у наших иностранных друзей. Некоторые из этих бумажек потом вынырнули на черном рынке и немало там стоили. Ты, случаем, про такое не знаешь?
– Откуда, интересно, такому бедняку, как я, знать про ваши опасные дела?
– Видишь ли, тот, кто купил те документы, догадался пометить свои купюры, которыми расплатился с неизвестным продавцом. И знаешь что? Та бумага, что ты дал девке, имела как раз такую отметку.
– Что за странное совпадение, – пожал плечами Левицкий.
– Очень странное. Был слух, что документы те выкрадены из штаба русских, которые разыгрывают из себя тут хозяев. Хотел бы я встретиться с тем человеком, кто их вынул оттуда.
– Да, прелюбопытная, должно быть, личность, – сказал Левицкий. – Вы только представьте, выйти из главного полицейского управления с двадцатью восьмью конфискованными паспортами на имя Кривицкого, Читерина, Вер Стига, Маловны, Шрамфельта, Штейнберга, Уласовича…
– Ну и память.
– Благодарю, комрад.
– Может, есть еще документы? Имею выгодный рынок. Холмы Барселоны кишат разными недобитыми аристократами, которые скрылись там и отчаянно нуждаются в новых бумагах.
– Увы, сегодня я что-то без них. Не успел нанести визит в полицейское управление и не планирую его на ближайшее время. Но для вас есть кое-что другое.
– Продаешь?
– Ну вы же не поверите, если я предложу вам подарок.
– Что и говорить.
– До меня дошел слушок, что в Барселоне существует зловещий подпольный антиреволюционный комитет "Белый крест", который имеет выходы в штаб разведки генерала Франко. Кажется, эта связь ведется с помощью радиопередатчика.
– До чего удивительно. Я тоже слышал о таком комитете. Наверное, они готовы немало заплатить тому умнику, который соберет для них конкретную военную информацию.
– Я к этому и клоню. Хочу кое-что шепнуть вам и получить за это десять тысяч. Причем ручаюсь, что всего через какой-нибудь час вы получите за это сто тысяч песет от "Белого креста". Если вы, конечно, знаете входы-выходы к нему.
– Ну, входы-выходы всегда могут найтись, señor. Но с чего я должен верить вам?
– А ты сыграй со мной. Платишь мне половину. В буквальном смысле половину. Если "Белый крест" у тебя ничего не покупает, ты идешь ко мне и забираешь ее у меня. Можешь даже убить меня, я буду ждать тут, внизу. Но если тебе удастся продать мою информацию, то добавляешь вторую половину.
– А что мне помешает убить тебя сразу, не платя никаких денег?
– Потому что тебе придется вырвать то, что я знаю, у меня из сердца. А на это у тебя сегодня не хватит времени.
Долгое молчание.
– Педро, – наконец снова заговорил тот же голос. – Деньги. Сделай, как он сказал.
В темноте послышался знакомый шелест бумажных денег, затем хруст, с которым их стали рвать. Процесс занял несколько минут, после чего половина пачки со стуком упала на пол у его ног. Левицкий наклонился, поднял ее, сделал вид, что пересчитывает. Затем улыбнулся.
– Уверен, что ваши друзья из "Белого креста" будут счастливы сообщить генералу Франко о том, что завтра, шестнадцатого июня, в одиннадцать сорок пять утра два английских диверсанта объявятся рядом с новым мостом на сто тридцать втором километре шоссе Памплона–Уэска. Их цель – взрыв пункта автоматчиков для обеспечения безопасности атаки партизан на мост. Часом позже солдаты ПОУМ, УКТ и народной милиции ФАИ пойдут в новое наступление на Уэску.
Все это сообщил ему Джулиан. Теперь Джулиан должен умереть.
Левицкий сидел внизу, в баре, наслаждаясь своим неизменным шнапсом. Неимоверная усталость навалилась на него. Цель, которая в тот московский вечер, когда его странный собеседник рассказал о предательстве Лемонтова, блеснула у него мозгу, теперь была достигнута.
"Что ГРУ хочет, того оно добивается. То, что произойдет теперь – с кем бы то ни было, – уже не имеет значения".
Странно, но Левицкий не испытывал никакого удовлетворения. Ничего, кроме огромной внутренней пустоты. В конце концов, он всего лишь очень старый человек.
"Это дело стоило тебе жизни, старик".