Я протянул руку и накрыл ее ладонь, лежавшую на колене. Кашемировый джемпер был мягкий и теплый, а форму ее руки я помнил, как свою. Я поднялся, принес из гостиной плед с дивана и накрыл плечи Оливии.
- Холли так хотела о них знать, - сказала она, не глядя на меня. - Они - ее семья, Фрэнк. Семья не пустой звук. Холли имеет право.
- А я имею право на свое мнение. Я пока еще ее отец.
- Знаю. Мне надо было сказать тебе, уважать твои желания. Но… - Оливия затрясла головой; полумгла наложила тени под ее закрытые глаза. - Я знала, что, если заведу разговор, все выльется в громадную перебранку. А у меня не было сил. И я…
- Моя семья - безнадежное болото, Лив. Со всех сторон, как ни взгляни. Я не хочу, чтобы Холли была на них похожа.
- Холли - веселая, общительная, здоровая девочка. Ты это знаешь. Это ей никак не навредило, ей нравилось там бывать. Такого никто не мог предвидеть.
Я лениво задумался, правда ли это. Лично я мог бы поспорить на деньги, что как минимум один из моих родственников кончит плохо и мутно, хотя на Кевина я бы не поставил.
- Я спрашивал, чем она занималась, а она рассказывала, как ходила на каток с Сарой, как они делали в лаборатории вулкан… Весело, как синичка, без запинки. Я ни разу не заподозрил, что она что-то недоговаривает. Это меня убивает, Лив. Просто убивает.
Оливия повернулась ко мне.
- Все не так страшно, Фрэнк. Холли не воспринимала это как ложь тебе. Я объяснила ей, что лучше немного подождать, не рассказывать тебе, потому что ты серьезно поссорился с родителями. Знаешь, что она мне ответила? "Когда я подралась с Хлоей, то всю неделю даже не хотела про нее думать, чтобы не плакать". Она все понимает.
- Я не хочу, чтобы она меня защищала. Никогда. Я хочу наоборот.
В лице Оливии появилось что-то чуть лукавое и печальное.
- Послушай, через несколько лет она станет подростком, все изменится…
- Знаю, - сказал я. - Знаю. - Я представил Холли, разметавшуюся в постели наверху, залитую слезами, и вспомнил ночь, в которую мы зачали ее: низкий торжествующий смех в горле Оливии, пряди ее волос, намотанные на мои пальцы, капельки пота на ее плечах.
- Утром с ней надо будет поговорить обо всем этом, - произнесла Оливия. - Лучше, если мы оба будем дома. Если хочешь, переночуй в гостевой спальне…
- Спасибо, - сказал я. - Было бы кстати.
Она поднялась, встряхнула плед и сложила его на руку.
- Постель готова.
Я поднял стакан:
- Сначала допью. Спасибо за стакан.
- И не один, а много… - В голосе Оливии сквозил призрак улыбки.
- За это тоже.
Она остановилась за спинкой дивана и осторожно опустила кончики пальцев мне на плечо.
- Кевин… Такое несчастье…
- Мой младший братишка… Не важно, выпал он из окна или как… Я должен был его поймать.
Лив задержала дыхание, словно решила сказать что-то важное, но вместо этого просто вздохнула.
- Фрэнк!
Ее пальцы соскользнули с моего плеча, оставив маленькие пятнышки холода там, где только что было тепло. Дверь с тихим щелчком захлопнулась.
14
Когда Оливия легонько постучала в дверь гостевой спальни, я вынырнул из глубокого сна и мгновенно впал в депрессию, даже еще не вспомнив толком всех подробностей. Слишком много ночей я провел в гостевой комнате, в период когда мы с Лив постепенно осознавали, что она не хочет оставаться за мной замужем. Сам запах этой комнаты - пустота с едва уловимым ароматом фальшивого жасмина - заставляет меня чувствовать себя больным, усталым и столетним, словно все мои суставы стерлись до крови.
- Фрэнк, половина восьмого, - тихо сказала Лив за дверью. - Поговори с Холли, пока она не ушла в школу.
Я спустил ноги с кровати и потер ладонями лицо.
- Спасибо, Лив. Я мигом.
Хотелось спросить, есть ли у нее какие-нибудь идеи, но за дверью уже слышался стук каблучков. Оливия ни за что не зашла бы в гостевую спальню - а вдруг я встречу ее в чем мать родила и попытаюсь соблазнить по-быстрому.
Мне всегда нравились сильные женщины, и это хорошо, поскольку после двадцати пяти лет других уже не встречаешь. То, что постоянно выпадает на их долю, любого мужчину расплющит и убьет, но женщина только ожесточается и идет дальше. Тот, кто утверждает, что не встречал сильных женщин, дурит сам себя: ему встречаются сильные женщины, которые умеют корчить гримаски и сюсюкать детским голоском, однако все равно упрячут его мужское достоинство в косметичку.
Я хочу, чтобы Холли была единственной и неповторимой. Чтобы в ней сохранилось все, от чего меня в женщинах с души воротит, чтобы была мягкой, как одуванчик, и хрупкой, как стеклянные нити. Никто не ожесточит мою девочку. Когда она родилась, мне хотелось ради нее кого-нибудь убить - просто так, доказать, что, если понадобится, я на это пойду. Вместо этого я окунул ее в семью, которая за год знакомства научила Холли лгать и разбила ей сердце.
Холли сидела по-турецки на полу спальни перед кукольным домиком, спиной ко мне.
- Привет, солнышко, - сказал я. - Как ты?
Холли пожала плечами, обтянутыми синим пиджачком школьной формы, - узенькими, впору ладонью обхватить.
- Можно к тебе?
Она снова пожала плечами.
Я закрыл за собой дверь и сел на пол рядом с Холли. Ее кукольный домик - произведение искусства, точная копия викторианского особняка с крошечной вычурной мебелью, миниатюрными гравюрами на стенах, и малюсенькими фигурками социально угнетенных слуг. Это подарок родителей Оливии. Холли вытащила обеденный стол и яростно протирала его обрывком бумажного полотенца.
- Солнышко, - сказал я, - ничего страшного, что ты расстроилась из-за дяди Кевина.
Холли опустила голову еще ниже. Косички она заплела сама: там и сям из них торчали прядки светлых волос.
- Ты хочешь меня спросить о чем-нибудь?
Полотенце задвигалось медленнее, самую малость.
- Мама говорит, он выпал из окна. - Холли все еще гундосила после долгих рыданий.
- Да.
Я сообразил, что Холли представляет себе эту картину, и мне захотелось обнять ее, заслонить от ужаса.
- Ему было больно?
- Нет, солнышко. Все случилось очень быстро. Он даже не понял, что произошло.
- Почему он упал?
Оливия наверняка рассказала про несчастный случай, но Холли - ребенок на два дома и обожает перекрестную проверку. Обычно я вру без колебаний, но для Холли у меня отдельная совесть.
- Никто еще точно не знает, милая.
Холли посмотрела на меня из-под распухших красных век. Взгляд разил, как удар.
- Но ты разберешься, правда?
- Да, - ответил я.
Дочь еще раз взглянула мне в глаза и снова склонилась над маленьким столиком.
- Он в раю?
- Да, - сказал я. Даже специальная совесть для Холли - не резиновая. Лично я считаю религию мурой, но когда пятилетняя рыдающая девочка спрашивает, что случилось с хомячком, начинаешь свято верить во что угодно, лишь бы стереть хоть немного горя с ее лица. - Определенно. Он сейчас именно там, сидит на пляже в миллион миль длиной, пьет "Гиннесс" из банки размером с ванну и заигрывает с красивой девушкой.
Послышался то ли смешок, то ли всхлип.
- Пап, я серьезно!
- И я тоже. Спорим, он прямо сейчас машет тебе рукой и просит не реветь.
- Я не хочу, чтобы он умер, - дрогнувшим голосом сказала Холли.
- Знаю, крошка. И я не хочу.
- Конор Малви в школе все время у меня ножницы забирал, а дядя Кевин сказал, что если еще раз возьмет, надо громко крикнуть "Ты их берешь, потому что втрескался в меня", и он весь покраснеет и перестанет приставать. Я так и сделала - и все получилось.
- Твой дядя Кевин - молодец. Ты ему рассказала?
- Ага. Он смеялся. Папа, это нечестно… - Она с трудом сдерживала рыдания.
- Это ужасно нечестно, милая. Очень хочется сказать что-нибудь в утешение, но нечего. Иногда бывает совсем плохо, и тогда ничего нельзя поделать.
- Мама говорит, что надо потерпеть немного - и я смогу вспоминать его и не плакать.
- Мама обычно права, - сказал я. - Будем надеяться, что и сейчас она права.
- Дядя Кевин один раз сказал, что я его любимая племянница, потому что ты всегда был его любимый брат.
Господи!
Я потянулся обнять ее за плечи, но Холли отодвинулась и с новой силой принялась за свой столик, ногтями раздирая бумажные полотенца в серпантин.
- Ты сердишься, что я ездила к бабушке с дедушкой?
- Нет, птичка. На тебя - нет.
- На маму?
- Чуть-чуть. Мы разберемся.
Холли бросила на меня быстрый взгляд искоса.
- Снова будете орать друг на друга?
Меня вырастила мама - обладатель черного пояса по перекладыванию вины на других, но ее лучшие приемчики блекнут рядом с тем, что Холли вытворяет без всякого усилия.
- Орать не будем, - сказал я. - Я расстроился потому, что мне никто ни о чем не рассказал.
Молчание.
- Помнишь, мы говорили насчет секретов?
- Ага.
- Хорошо, если ты и твои друзья храните секреты, но если что-то тебя беспокоит, то это плохой секрет. Значит, нужно поговорить об этом со мной или с мамой.
- Это не плохой секрет. Это мои бабушка и дедушка.
- Я знаю, солнышко. Понимаешь, бывают и другие секреты, в которых ничего плохого нет, но кто-то еще имеет право о них знать.
Холли не поднимала голову, но подбородок уже начал упрямо выпячиваться.
- Представь, что мы с мамой решим перебраться в Австралию. Мы должны предупредить тебя? Или просто засунуть в самолет посреди ночи?
Она пожала плечами.
- Предупредить.
- Потому что это касается и тебя. Ты имеешь право знать.
- Ага.
- То, что ты познакомилась с моей семьей, касается и меня. И скрывать от меня это было нехорошо.
Похоже, я еще не убедил Холли.
- Если бы я сказала, ты бы страшно расстроился.
- Теперь я расстроился гораздо больше, чем если бы мне сказали сразу. Холли, милая, мне всегда лучше рассказывать сразу. Всегда. Ладно? Даже о том, что мне не нравится. Прятать - будет только хуже.
Холли аккуратно вернула столик в игрушечную столовую, поправила кончиком пальца.
- Я стараюсь говорить тебе правду, даже если от нее больно, - сказал я. - Ты сама знаешь. И ты делай так же. Это справедливо?
Холли, обращаясь к кукольному домику, прошептала:
- Папа, я виновата.
- Ничего, милая. Все будет хорошо. Просто вспомни об этом в следующий раз, когда будешь решать, хранить ли секрет от меня, хорошо?
Холли кивнула.
- Ну вот, а теперь расскажи, как тебе понравилась наша семья. Бабушка делала к чаю бисквит с фруктами?
- Ага, - облегченно вздохнула дочь. - Она сказала, что у меня замечательные волосы.
Черт подери: комплимент. Я-то уже настроился опровергать критику всего и вся - от акцента Холли до выбора цвета носков, но, видимо, мамаша к старости сдулась.
- Так и есть. А как твои кузены?
Холли пожала плечами и достала из кукольной гостиной крохотный рояль.
- Здорово.
- Здорово - это как?
- Даррен и Луиза со мной особенно не говорят - они уже взрослые, но мы с Донной изображали всех наших учителей. Один раз мы так хохотали, что бабушка сказала: "Ш-ш-ш! Сейчас вас полиция заберет".
Не очень-то похоже на ту ма, которую я знал и опасался.
- А тетя Кармела и дядя Шай?
- Нормально. Тетя Кармела скучная, но когда дядя Шай дома, он помогает мне с уроками по математике, потому что я сказала, что миссис О'Доннел орет, если сделаешь неправильно.
А я-то радовался, что Холли наконец разобралась с делением.
- Какой он молодец, - сказал я.
- А почему ты к ним не ездишь?
- Это долгая история, цыпочка. Одного утра не хватит.
- А можно мне все равно ездить, хотя ты не ездишь?
- Посмотрим, - ответил я. На словах все выглядело настоящей идиллией, но Холли все еще не смотрела на меня. Что-то ее глодало, помимо проблем на поверхности. Если она видела моего папашу в его обычном состоянии, то нам предстоят священные войны - и, возможно, новые слушания по опекунству.
- Что тебя тревожит, солнышко? Кто-то из них тебя обидел?
Холли пробежалась ногтем по клавишам рояля.
- У бабушки и дедушки нет машины.
Я ждал вовсе не этого.
- Нет.
- Почему?
- Она им не нужна.
Непонимающий взгляд. Меня как громом поразило: Холли в жизни не встречала человека, у которого нет машины, даже если она не нужна.
- А как же они добираются куда-нибудь?
- Пешком или на автобусе. Их друзья живут в двух минутах ходьбы, а все магазины за углом. Что им делать с машиной?
Холли поразмыслила.
- А почему у них не весь дом?
- Они всегда там жили, бабушка родилась в той квартире и переезжать оттуда не собирается.
- А почему у них нет компьютера и даже посудомойки?
- Не у всех есть.
- Компьютер у всех есть.
Мне было противно признаться даже самому себе, но я постепенно начал догадываться, зачем Оливия и Джеки стремились показать Холли, откуда я родом.
- Не-а, - возразил я. - У многих просто нет денег на такие вещи, даже тут, в Дублине.
- Папа, бабушка с дедушкой - бедняки?
На щеках Холли вспыхнул легкий румянец, как будто она произнесла нехорошее слово.
- Ну, это смотря кого спросить. Сами они скажут - нет. Сейчас они живут гораздо лучше, чем когда я был маленьким.
- Значит, они были бедняки?
- Да, лапочка. Мы не голодали, конечно, но были бедными.
- Очень бедными?
- Сама посуди: в отпуск мы не ездили, на билеты в кино приходилось копить, я носил старые вещи твоего дяди Шая, твой дядя Кевин донашивал мои, а новых не покупали. Бабушка с дедушкой спали в гостиной, потому что не хватало спален.
Холли широко распахнула глаза, словно слушала страшную сказку.
- Честно?
- Ага. Очень многие так жили. И не считали, что это конец света.
- Но… - Румянец на щеках Холли стал пунцовым. - Хлоя говорит, что бедные - шваль.
Меня это ни капли не удивило. Хлоя - глупая, злобная и нудная дочь анорексичной, злобной и нудной мамаши, которая говорит со мной громко и медленно, подбирая слова попроще - еще бы, ведь ее семья выбралась из сточной канавы на поколение раньше моей, ведь ее жирный, злобный и нудный муж ездит на "тахо". Я всегда считал, что этой подлой компании следует отказать от дома, но Лив возразила, что придет время, и Холли сама забудет Хлою. Мысль об этом прекрасном моменте заставила меня сдаться.
- И что же имела в виду Хлоя? - ровным голосом спросил я.
Холли знает меня как облупленного, и ее глаза забегали по моему лицу.
- Это не плохое слово.
- Но уж точно не хорошее. Как ты думаешь, что оно значит?
- Ну ты же знаешь… - протянула дочь, неопределенно пожав плечами.
- Солнышко, если ты употребляешь слово, то нужно хоть немного представлять, что оно значит.
- Ну, вроде "тупые". Которые ходят в спортивных костюмах, и у них нет работы, потому что они лентяи, и говорить правильно они не умеют, потому что бедные.
- А я? По-твоему, я тупой и ленивый?
- Ты - нет!
- Моя семья была бедной как церковные мыши.
- Это другое! - встревоженно возразила Холли.
- Именно. И богатые, и бедные могут быть мерзавцами, а могут быть хорошими людьми. Деньги тут не играют никакой роли. Приятно, когда они есть, но не деньги делают человека человеком.
- А мама Хлои говорит, что если сразу не заявить, что у тебя полно денег, то ни от кого уважения не добьешься.
- От вульгарности семейки Хлои даже самая распоследняя шваль брезгливо поморщится, - заявил я, теряя остатки терпения.
- Что такое вульгарность?
Холли оставила в покое рояль и смотрела прямо на меня, озабоченно нахмурив брови, ожидая, что я все растолкую и все объясню. Пожалуй, впервые за всю ее жизнь я понятия не имел, что ей сказать. Ну как растолковать разницу между бедным рабочим и бедной швалью ребенку, который уверен, что компьютеры есть у всех, как объяснить, что такое "вульгарный", ребенку, который вырос на Бритни Спирс; как объяснить хоть кому-нибудь, почему вся ситуация - полное дерьмо. Почему Оливия не научила меня, что делать, но теперь ее это не касается; теперь отношения с Холли - только моя проблема. В конце концов я забрал из ее руки рояльчик, вернул его в кукольный домик и потянул Холли к себе на колени.
- Хлоя тупая, да? - Дочурка пристально посмотрела мне в глаза.
- Господи, ну конечно. Знаешь, если бы в мире не хватало тупости, Хлоя и ее семья исправили бы положение в один миг.
Холли кивнула и комочком прижалась к моей груди; я уперся ей в темечко подбородком.
- А ты потом покажешь, где дядя Кевин упал из окна? - попросила она.
- Если считаешь, что так надо, то, конечно, покажу.
- Только не сегодня.
- Ладно. Сегодня давай до конца дня доживем.
Мы сидели на полу, я качал Холли, она задумчиво посасывала кончик косички.
Потом пришла Оливия и напомнила, что пора в школу.
В Долки я взял гигантский стакан кофе и какой-то натурального вида кекс - Оливия решила, что я сочту домашний завтрак приглашением переехать обратно - и, присев на парапет, наблюдал, как разжиревшие бизнесмены на крутых тачках звереют оттого, что прочие машины не расступаются перед ними. Потом я набрал номер своей голосовой почты.
- А… э-э… Фрэнк… Привет. Это Кев. Да, ты говорил, что сейчас не время, но… Ну то есть не сейчас, ну, когда освободишься, позвони? Вечером сегодня, даже если поздно, это не страшно. Э-э… Спасибо. Пока.
Второй звонок - снова Кевин, но говорить он не стал. То же самое на третий раз - в это время мы с Холли и Джеки наворачивали пиццу. Четвертый звонок - незадолго до семи, предположительно по дороге к родителям.
- Фрэнк, снова я. Слушай… Мне, в общем, надо поговорить с тобой. Да, я знаю, что ты, наверное, и думать не хочешь про всю эту дрянь, но ей-богу, я не шучу, я только… Позвони мне? Ладно, наверное… пока.
Что-то изменилось между поздним вечером субботы, когда я отослал его обратно в паб, и полуднем воскресенья, когда начались звонки. Что-то могло произойти по дороге или в пабе - некоторые завсегдатаи "Блэкберда" лишь по чистой случайности никого до сих пор не пришили, - но это вряд ли. Кевин был на взводе задолго до того, как мы появились в пабе. Я надеялся припомнить что-нибудь полезное, но все говорило мне, что мой брат - спокойный парень. Тем не менее он места себе не находил начиная примерно с того момента, как мы направились в номер шестнадцатый. Я списывал встревоженное состояние Кевина на то, что обыватели в восторг от трупов не приходят; вдобавок моя голова была занята другим. Похоже, что за этой тревогой скрывалось что-то еще.