Передо мной сидел светящийся от собственного величия сопляк, искренне полагающий, что его писанину не только читают серьезные люди, но даже и учитывают ее при принятии решений. Он верил, что случайные кивки в коридоре и несколько вымученных слов, сказанных ему на бегу "великими мира сего", возносили его до каких-то там высот жизни, придавая его собственной фигуре особое значение и смысл.
В другой ситуации я громко расхохотался бы ему в лицо, но при сложившемся положении вещей мне приходилось униженно поддакивать, и всякий раз, когда Гриша небрежно говорил что-то вроде: "Ну, та моя статья про отставки в правительстве…", я, делая понимающее лицо, мямлил: "Да, ну конечно!"
Мой принудительный собеседник был моложе меня, и, как это ни печально признавать, в чем-то походил на меня в начале моей собственной карьеры. Более того, местами я с ужасом узнавал себя, молодого и борзого, и становилось мне страшно. Боже мой, а как бы я повел себя в такой ситуации? Черт знает, растрезвонил бы всем вокруг? Или попытался быть джентльменом? Но с какой стати? Джентльменство – оно или врожденное, или возникает с годами, от размеренной и сытой жизни.
От таких мыслей мне сделалось вдвойне страшней. Господи, каким я был глупым и жестоким в его годы! А Гриша был явно глупее и, наверное, более жестоким (или мне так хотелось думать). Во всяком случае, страх и отвращение заставляли меня наделять его самыми скверными чертами характера. С другой стороны, все эти пакости я находил в своем сознании, то есть, признав таки определенное сходство себя и Гриши, я мог бы действительно как-то предвидеть его реакции.
Увы, но предвидения мои были самого мрачного свойства.
Что я вообще знал о нем? Что ему двадцать два года. Что он рос без отца и в школе был отличником. Вообще, выяснялось, что я довольно много знал об этом человеке, - вроде бы никогда и не собирал специально никакой информации, но вот она, особенность любых тусовок – так или иначе, все про всех все знают. Или думают, что знают.
Писать он начал рано, чуть ли не с четырнадцати лет. Сначала во всякие школьные многотиражки, а лет с семнадцати – во взрослые газеты, хотя, конечно, уровень газет был, прямо скажем, не очень высокий. Но на безрыбье и рак рыба, и не Гриша первый этим воспользовался.
Вечный кадровый голод и личное Гришино упорство быстро сделали юного мальчика звездой губернской журналистики, он менял одну редакцию на другую, постепенно убеждаясь в своей гениальности.
Между тем писал он все хуже и хуже, стиль становился все корявее и корявее, но править его уже боялись, ибо сам он любую критику своих текстов воспринимал как оскорбление. Работай он в каком-нибудь адекватном месте, все это можно было бы поправить. Во всяком случае, если б его начальником был суровый дядька какой-нибудь – ему бы быстро все объяснили. Но так получалось, что он всегда работал под началом стареющих женщин с нелегкой журналистской судьбой за плечами.
Потрепанным жизнью теткам он нравился своей юношеской пухлостью и вечной готовностью помочь, посидеть с ребенком, сопроводить на прогулку и так далее. В итоге совсем еще мальчишка оказался в центре восторгов и почитания, насаждаемого его начальницами – бывшими и настоящей. С другой стороны, он пользовался неизменным успехом у совсем молоденьких девушек и сверстниц, которым он казался солидным и взрослым. Судя по всему, ему это льстило, но с этими поклонницами он держался на дистанции и даже как-то высокомерно, очевидно считая их недостойными себя.
Оглядывая разглагольствующего Гришу, сидящего напротив меня, я был вынужден в очередной раз согласиться с теми женщинами, которые вообще не считают мужчин моложе тридцати за таковых. Увы, но в большинстве случаев мужчины до тридцати являют собой потешную смесь самоуверенности и отчаянной инфантильности. Да и после... В общем, надо признать, что молодость - это ужасное время, но его очень смешно вспоминать. Молодым интересно быть, но вот с молодыми всем окружающим трудно и неловко. Особенно в такой ситуации, которая сложилась у нас. Впрочем, сюжет не нов, и у Чехова есть милый рассказ про злого мальчика, шантажировавшего влюбленную пару.
9.
Между тем Гриша уже в третий или четвертый раз пытался втянуть меня в разговор о политической ситуации, но я лишь соглашался с ним, хотя это и стоило мне усилий – все-таки трудно смириться с откровенной чушью, которой тебе так методично и самоуверенно фаршируют мозг.
Наконец я собрался с мыслями и попытался перевести разговор в более безопасное и полезное для ситуации русло.
- А ты ведь пишешь в глянец, да? – скромно спросил я, разливая виски.
Мне, собственно, хотелось понять, может он вспомнить Ленку или нет. Естественно, вызнать это можно было только случайно, а потому я вбросил тему и попытался вычленить из разглагольствований собеседника что-нибудь полезное.
Увы, вместо практики я получил голую и страшную теорию. Очень быстро выяснилось, что ужасней бреда о собственном политическом величии в устах Гриши звучали только рассуждения о "гламуре" и "антигламуре". Пописывая периодически глупейшие статейки о моде и репортажи с тусовок, куда был он зван исключительно для протоколирования события, а также посещая всевозможные "элитарные фильмы", он совершенно искренне почитал себя эдаким арбитром изящества, могущем судить обо всех предметах.
После теоретической части мне пришлось выслушать его болтовню про презентации каких-то второсортных магазинов и смакование подробностей собственного дня рождения, где, по Гришиным словам, был "весь свет". Я тихо бесился и мысленно издевался над каждым его словом. Лучше, надо сказать, мне от этого не становилось, и даже наоборот.
Гриша меж тем вошел в раж и по второму разу принялся расписывать свой день рождения, который я, естественно, пропустил, потому что даже в теории не мог быть туда зван. Убогая вечеринка полуголодных журналистов на второсортном кемпинге, куда обычно ездили совокупляться с любовницами или откровенными блядями мрачноватые типы, которым на приличные отели не хватает денег или щедрости, в его рассказе превратилась в диковинную смесь приема в Букингемском дворце и богемной тусовки на баснословной голливудской вилле.
- Наверное, тебе скучно брать интервью у директоров всяких "Унитазремонтов", да? – со старательно изображаемым сочувствием в голосе я попытался осторожно вернуть разговор в интересующее меня русло.
Гриша замолчал на мгновенье, и я сообразил, что вопрос никак не вытекал из всей предыдущей беседы.
- Ну ты же берешь интервью у всяких коммерсантов… Я видел как-то… Несколько раз… - развил я тему и испугался. Вопрос получился каким-то бестактным и даже издевательским.
- Просто сам с этой публикой работаю, знаешь, каждый мнит себя Соросом и Биллом Гейтсом, - я широко улыбнулся и углубился в смакование очередной порции виски.
К моему облегчению, Гриша с энтузиазмом подхватил тему:
- Ну что ты, конечно, они все ограниченные и скучные, но все равно мне интересно – иногда они такие забавные глупости говорят – умрешь! Хотя, конечно, полезные знакомства – я, если кого вижу – стараюсь как-то поддерживать связь, ну там если вижу в обществе – здороваюсь и все такое…
Потом он перешел к живописанию тех "глупостей", которые ему довелось услышать от собеседников. Я для приличия хмыкал, хотя на самом деле для веселья никаких поводов не было.
Я пил и пьянел, а Гриша все болтал и болтал. Постепенно разговор снова свернул на скользкую дорожку досуга. По ходу разговора выяснилось, что Гриша любит ходить в баню и делает это каждую субботу. Сказал это он с таким триумфальным видом, как будто речь шла о посещении собраний элитарной масонской ложи. Я вынужден был выдать удвоенное количество одобрительных звуков, чтобы выразить свое понимание высоты его полета и полное таковым восхищение.
- Это так здорово, настоящая мужская компания! Никаких женщин! Специальные веники, понимаешь? Хорошее пиво, мужские разговоры… - вальяжно развалившись, хвастался он.
Я кивал, хотя пиво и бани с вениками для меня всегда были чем-то совершенно чужим и неинтересным. Понимал ли он, как он убог в своей попытке быть "настоящим мужиком" вопреки своей внешности, метко охарактеризованной одним серьезным мужчиной с татуировками как "полупидорская"?
Наверное, нет. В лучшем случае он что-то поймет годам к тридцати или даже позже. Или никогда. И такое бывает.
Меня накрыл мутный вал исконной русской достоевщины, я как бы увидел себя со стороны глазами того робкого и странного юноши, которым когда-то был и каким уже давно быть перестал.
Все то, что я ненавидел в юности, к тридцати годам стало частью моей жизни. Как можно было готовиться к одной жизни, а получить совсем другую? Или так бывает со всеми?
Странно, что раньше я не замечал, что со мной происходит и куда я иду.
Все случилось постепенно, но только теперь я осознал весь масштаб произошедших со мной метаморфоз - как-то сразу и в полном объеме. Это новое знание навалилось на меня нежданным и страшным откровением. Я зарабатываю деньги гадостью и подлостью. Я сплю с какими-то совершенно не теми женщинами, с которыми хотел бы. Откуда вообще все эти женщины вокруг меня? Где я их беру? Или это они где-то берут меня? И почему именно эти? А где другие? Где те, которых я любил, которым писал стихи и которых трепетно держал за руку? В какой момент я потерял волшебное чувство полета?
Почему я так часто сплю со шлюхами? Они, конечно, бывают и красивые, но ведь все равно глупо и обидно посредством их оказываться в одном ряду со всеми прочими пользователями, явно не самыми счастливыми и успешными людьми.
Или вот почему я должен давать деньги любовнице, которую никогда не любил и которую давно пора бросить? Тут я вспомнил Ларису. Боже мой, ведь она не красавица и совсем не умница. Скучная и нервная женщина, случайно попавшаяся мне на жизненном пути. И уже шесть лет вместе. В том смысле, что достаточно регулярно – секс и разговоры. Зачем? А вот, оказывается, так бывает: случайная связь оборачивается многолетней историей с регулярным, почти супружеским сексом, со скандалами, ссорами, перемириями, абортами и беременностями, авторство которых до конца так и не было определено.
И весь ужас случившегося с тобой осознаешь только тогда, когда менять что-то уже, может быть, и поздно! Страшно и странно все это, если подумать. С чего бы, кстати, она так надолго задержалась рядом со мной? Потому что всегда готова? И все? Так мало надо, чтобы вопреки своим зарокам снова писать ей сообщения и ночью ждать, пока она приедет, чтобы пить и грязно трахаться, а потом считать минуты, пока она уедет домой? И торопливо совать ей деньги, чтобы только не дать ей возможность обстоятельно мне объяснить, зачем они ей так срочно нужны, – вон уже и такси приехало, пока-пока! Потому что просыпаться с ней – это уж точно было бы невыносимо. Она ведь совсем не похожа на тех женщин, которые мне нравятся и которых я любил и люблю. Поэтому никаких ресторанов, никаких кино и кафе, а сразу в койку, и только так. Почему вообще я должен слушать ее бесконечные рассказы о жизни, от которых веет безнадежностью и хочется блевать? Не слишком ли большая плата за "просто секс"? Особенно если учесть, что кто-то все это время живет с любимой женщиной, с ней отдыхает, с ней засыпает и с ней просыпается.
Или вот еще неожиданная странность: почему некоторые женщины считают возможным вламываться в мою жизнь снова и снова, а я не могу их выставить из своей кровати, своей квартиры и своей жизни? Так ли они нужны? И весело ли это на самом деле – выслушивать в три часа ночи пьяный бред случайной посетительницы, тоскливо понимая, что отоспаться было бы в разы слаще, чем делать с ней что-то еще.
И главное: зачем я несколько месяцев участвовал в постыдной оперетте "Совместная жизнь с Дашей", если после первой же ночи любви понял, что с этой женщиной я не собираюсь прожить до самой смерти? А ведь сколько всего было сделано, сколько дурацких жертв на нелепый алтарь, и все публично, чтобы все видели и умилялись.
И все эти чужие жены. Это ведь не может всегда сходить с рук. Почему я об этом не думал? Сколько раз до этого я мог попасть в такую вот ситуацию? И почему раньше не замечал, что со мной вообще происходит? Почему я со всем этим и во всем этом? Как так получилось, что вместо романтики - цинизм, вместо любви – половая жизнь, а вместо семьи – какие-то нездоровые шашни с чужими женами при полном отсутствии даже видов на свою?
- А что у тебя с Дашей, почему ты без нее? – Гриша вывел меня из задумчивости очередным вопросом, и я еще сильнее напрягся. Мне надо было что-то ему сказать, но что?
На момент моего отъезда в то злосчастное путешествие Даша в глазах общества была фактически моей невестой. Наш роман развивался у всех на виду, и Гриша, конечно, тоже был в курсе - он в свое время пытался за ней ухаживать, но это было давно, и у него были основания считать, что я могу этого и не знать. Фактически мы с ней как раз расстались, но вроде как не окончательно. Во всяком случае, пока об этом мало кто знал. Она по каким-то своим девичьим соображениям попросила меня никому об этом не говорить, и я с радостью согласился, в очередной раз удивившись причудливой женской логике: если мы едем отдыхать порознь, то явно не от хорошей жизни.
Может быть, она сама считала, что раздельный отдых должен пойти нам на пользу. Но так как она поехала в Египет в обществе своих подруг, которые, мягко говоря, никогда меня не любили, я вполне мог рассчитывать, что их агитация на сей раз будет более чем уместна и эти тяготившие меня отношения наконец закончатся. Во всяком случае, получится, что меня бросили, и это даст мне очередную передышку: меня бросила невеста, что вы хотите?
С другой стороны, бывшая моя девушка была из богатой семьи, так что перспективы брак сулил вполне приятные, и изначально я готовился довести дело до конца. Проблемы начались тогда, когда свадьба из неопределенного будущего превратилась в весьма недалекую и конкретную перспективу. Мне отчаянно захотелось затормозить неуклонное скатывание в воронку брака, а если честно, как-нибудь мягко выйти из надоевшего жениховства. Во всяком случае, для изящного выхода из ситуации более предпочтительным мне представлялось оставить окончательное решение за Дашей, точнее, подвести ее к признанию очевидного факта – мы не пара и надо интеллигентно разойтись.
Между прочим, эти отношения дали мне изрядную почву для размышлений. В том числе и о семейных ценностях. В частности, было решительно непонятно, как в старые времена заключали брак с человеком в общем-то случайным, да еще и жили с ним всю жизнь. Притом что некоторые еще и верность хранили, и даже были счастливы. Уму непостижимо! Даже самый сочный секс приедается через какое-то время, а как жить, если с самого начала, допустим, такое не задалось? И что делать? Я много раз рисовал себе эту эпическую сцену: свадьба, то да се, наконец, спальня, с невесты сняты все эти белые шмотки, и вот передо мной неведомая избранница. И вдруг я понимаю, что не хочу ее совершенно, и тип не мой, и ноги толстые, и глаза глупые, и пахнет от нее как-то не очень… Не в смысле парфюма или пота, а в смысле того самого биологического запаха, вокруг которого все и крутится. И как тогда? Впереди-то – целая жизнь и свершенный небесными силами брак! По этому поводу ничего особо умного мне так и не придумалось, а потому я решил считать, что были, наверное, какие-то народные хитрости или люди были другие и кидались на все, что было доступно.
В общем и целом причина моих несложившихся отношений с Дашей была мне совершенно понятна. Мы стали любовниками уже после того, как я потерял надежду и, что важнее, желание развивать отношения. Ее согласие было так неожиданно, что от растерянности у меня даже все получилось. Это был первый и последний обоюдно удачный секс в нашей недолгой псевдосемейной жизни. Больше гармоничный секс у нас ни разу не получился. Увы, но Даше, как быстро выяснилось, секс почему-то не был особо и нужен. Впрочем, может быть, не нужен был именно со мной. А я… Я как-то сразу начал, что называется, "ходить налево", цинично и регулярно. А когда появилась еще и Ленка – тут уж я окончательно потерял интерес к радостям семейной жизни и методично угробил отношения - свадьба отодвигалась куда-то вдаль, а семейная жизнь свелась к светским беседам перед сном.
- Да как-то так… - неопределенно ответил я, осознавая, что статус загулявшего холостяка мне не очень выгоден в сложившейся ситуации.
– Вот, решили отдохнуть порознь, подумать обо всем… Это же все так сложно… Женщины! – я многозначительно вздохнул и отхлебнул виски.
- Ты же говорил, что ты тут с какими-то друзьями? А где они? – Гриша был решительно невыносим со своим желанием все выяснить. Особенно раздражала его проклятая внимательность к деталям.
- Они вчера уехали… Уплыли на яхте. Они тут несколько дней стояли, а вчера уплыли дальше, туда, – я махнул рукой куда-то в сторону моря за окном, мысленно похвалив себя за мастерское устранение со сцены ставших ненужными "партнеров по бизнесу".
- А что за люди-то? А? Или секрет фирмы? – не унимался Гриша, и я снова занервничал.
- Да, в общем, секрет… Не важно… - я многозначительно улыбнулся, и Гриша понимающе кивнул.
- Это как-то связано с твоим проектом по нравственности, да? – мой вынужденный собеседник щегольнул осведомленностью, и мне опять стало не по себе. "Что сказать-то? Вот только нравственности мне тут не хватало, на фоне Ленкиных планов". - Я медленно отпил из стакана, поставил его перед собой.
Да, это было еще одно мое слабое место. Сразу по возращении мне надо было идти к большим людям за деньгами на организацию широкомасштабной программы по повышению общественной нравственности. Предполагались статьи, передачи, конференции, круглые столы и все такое прочее, что, может быть, и не повысило бы ничью нравственность, но денег лично мне принесло бы безнравственно много. Проблема состояла в том, что деньги должны были дать раскаявшиеся коммерсанты, глубоко свихнувшиеся на идеях нравственного возрождения и семейных ценностях. Короче говоря, прознай они о сложившихся обстоятельствах – я пролетел бы мимо с безнравственным свистом.
Все это промелькнуло в моей голове быстро, я собрался с мыслями и ответил:
- Нет, это экономический проект. Как раз захотелось отвлечься, развеяться… Взял с собой соцопросы и поехал сюда. И с людьми пообщался, и почитал материалы, и подумал, и немного отдохнул!
Гриша снова понимающе кивнул.
- Ну и ладно, будем пить вдвоем! Или компанию соберем! – сообщил он, доливая виски. – В конце концов, в отеле же есть еще русские?
- Конечно есть… Я думаю, мы их встретим, были тут люди, да… - я снова выпил. Повисла пауза.
- Ну что, пойдем на солнышко? На пляж? – бодро предложил я. Гриша выключил бубнящий в углу телевизор, и мы вышли из номера.
- Да, давай, – согласился он, но я тут же сообразил, что вести его надо вовсе не на пляж, а к бассейну, и, мысленно ругая себя, исправил ситуацию:
- А лучше давай к бассейну, а то на пляже сейчас места уже нет… А у бассейна бар!
10.
По дороге к бассейну Гриша продолжал разглагольствовать на общие темы. Я только нечленораздельно мычал что-то одобрительно, пытаясь собраться с мыслями и как-то совладать с накатывающим опьянением. В голове шумело, и срочно хотелось в прохладу.