В 1941 г. с небольшой книжечки началась литературная истории майора Пронина. Шесть небольших рассказов совершили революцию в советской массовой литературе. Впервые народ сбрел настоящего современного героя. С "Рассказами майора Пронина" красноармейцы уходили на фронт. С продолжениями "пронинианы" вчерашние фронтовики восстанавливали и отстраивали страну. Запутанные преступления, хитрые заговоры, и то изящество, с которым майор их раскрывал, обеспечили Пронину всенародную любовь и место в пантеоне великих сыщиков XX века.
В первый том настоящего двухтомника вошли следующие произведения: "Рассказы майора Пронина", "Рассказы о майоре Пронине", "Букет алых роз" и, пожалуй, лучшая повесть Овалова - "Голубой ангел". Изящная шпионская повесть стала главным литературным событием последних мирных месяцев 194! года. Над страной сгущаются тучи грядущей войны, но в повести царит другая атмосфера: впервые стиль и интонация романа nоiг вторгается в советскую развлекательную литературу.
Все пронинское наследие Льва Овалова (1905-1997) - пять книг, в которых отразилось почти 25 лет жизни нашей страны, но эти книги несут на себе еще и отпечаток читательской любви. Иван Пронин стал народным любимцем и сохранился в памяти у нескольких поколении. А народ редко ошибается.
Содержание:
-
РАССКАЗЫ МАЙОРА ПРОНИНА - От автора 1
-
СИНИЕ МЕЧИ - 1 2
-
ЗИМНИЕ КАНИКУЛЫ 7
-
СКАЗКА О ТРУСЛИВОМ ЧЕРТЕ 10
-
РАССКАЗЫ О МАЙОРЕ ПРОНИНЕ - КУРЫ ДУСИ ЦАРЕВОЙ - 1 15
-
AGAVE MEXICANA 22
-
СТАКАН ВОДЫ 27
-
ГОЛУБОЙ АНГЕЛ - 1. Грустная песенка 31
-
2. Изобретение Кости Зайцева 32
-
3. Преступление в гостинице 33
-
4. Ночные находки 33
-
5. Повторение пройденного 34
-
6. Нашла коса на камень 35
-
7. Перемена квартиры 36
-
8. Будни Виктора Железнова 37
-
9. Детская картинка 38
-
10. Человек в зеленом пальто 40
-
11. Флигель в переулке 41
-
12. Внешнее наблюдение 41
-
13. Странный покупатель 42
-
14. Паспорт из Озериков 43
-
15. Патефон марки "His Masters Voice" 45
-
16. Еще один покупатель 46
-
17. Вопросы и ответы 47
-
18. Несколько слов о пользе изучения иностранных языков 48
-
БУКЕТ АЛЫХ РОЗ - От автора 49
-
1. Отверстия в стекле 49
-
2. Ночь в пустыне 50
-
3. Прыжок на родину 51
-
4. Комната № 427 53
-
5. Ночные посетители 54
-
6. Учительница танцев 55
-
7. Дядя Витя заболел 55
-
8. Визит старого друга 56
-
9. Супруги Анохины 57
-
10. Наташа 58
-
11. Некролог без пяти минут 59
-
12. Каменный дождь 60
-
13. Дядя Витя снова заболел 61
-
14. Нейлон, неон и не он 62
-
15. Загородная прогулка 63
-
16. Разведка в лесу 64
-
17. Дядя Витя умер 65
-
18. Охота на охотника 66
-
19. Штаб повстанцев 67
-
20. Persona non grata, или Развязка повести, завершающейся приятным подарком улетающему иностранцу и неприятным выговором по службе 69
-
РОК-Н-РОЛЛ ДЛЯ МАЙОРА ПРОНИНА - 1 70
РАССКАЗЫ МАЙОРА ПРОНИНА
От автора
Книжка эта написана сравнительно давно, но, как мне думается, до сих пор не утратила интереса для читателей.
В годы, предшествовавшие Великой Отечественной войне Советского Союза против гитлеровских захватчиков, в числе моих друзей был майор Пронин - Иван Николаевич Пронин, работник органов государственной безопасности.
Мы познакомились при странных, можно сказать, даже трагических обстоятельствах, о которых я, возможно, тоже расскажу в свое время.
Пронин всегда пользовался моим большим уважением и доверием, и в затруднительных случаях я не хотел бы иметь лучшего советчика и друга.
В дни нашего знакомства Пронину было около пятидесяти лет. Правда, он уже начал тогда полнеть, виски у него серебрились; когда он смеялся, возле глаз и губ образовывались морщинки, и все же он выглядел бодрее и здоровее иного юноши.
В характере у него было много привлекательных черт, хотя они не сразу бросались в глаза. Он всегда был спокоен, но это не значило, что у него железные нервы, правильнее было сказать, что его спокойствие - умение владеть собой. Он был очень простой человек, но это не значило, что он не способен был хитрить… Впрочем, я мог бы долго перечислять его достоинства. Мне казалось, что при ближайшем знакомстве Пронин не мог не нравиться, и, во всяком случае, лично мне он нравился совершенно определенно.
Через Пронина познакомился я и с его помощником - Виктором Железновым. Что касается моего отношения к Железнову, то мне остается только повторить старую французскую поговорку: друзья ваших друзей - наши друзья.
Иван Николаевич не любил рассказывать ни о себе, ни о своих приключениях. Однако кое-что мне довелось слышать и записать. По моему мнению, рассказы эти не лишены занимательности и поучительности, и часть из них я решился отдать на суд читателей.
О том далеком времени, когда Пронин только что стал чекистом, он рассказывал охотнее, поэтому и форма трех первых рассказов в виде повествования от первого лица несколько отличается от последующих, хотя все шесть рассказов, как увидит читатель, связаны между собой некоторой последовательностью. Несколько особняком от них стоит повесть "Голубой ангел", в которой описаны события, происшедшие почти перед самой войной. Эта повесть, как мне кажется, интересна не столько сама по себе, сколько тем, что она полнее и глубже характеризует самого Пронина.
Вскоре после опубликования этих рассказов началась Великая Отечественная война. Она разлучила меня с Прониным, мы оба очутились в таких обстоятельствах, что не только лишены были возможности поддерживать друг с другом какую-либо связь, но просто потеряли друг друга из виду.
Наступили события столь грандиозные и величественные, что судьбы отдельных людей, и тем более рассказы о них, невольно отодвинулись в тень…
Но вот справедливая война советского народа за свободу и независимость своей Родины окончилась победой, страна перешла к мирному строительству, и люди вновь начали находить друг друга.
Спустя большой, я бы сказал, очень большой, промежуток времени жизнь снова столкнула меня с Иваном Николаевичем Прониным.
Что делает и где работает Пронин сейчас - это уже статья совсем особого порядка и рассказывать об этом надо тоже совсем особо, но наша встреча оживила стершиеся было в моей памяти воспоминания, ожили полузабытые рассказы, и майор Пронин, сдержанный и суховатый Иван Николаевич Пронин предстал передо мной в новом и еще более привлекательном свете.
Может быть, какой-нибудь придирчивый критик и скажет, что в рассказах много занимательности и мало назидательности… Однако мне думается, что у Пронина есть чему поучиться и есть в чем ему подражать.
Повествуя о приключениях майора Пронина, я пытался не скрыть от читателей ни его рассуждений, ни его мыслей, особенно о тех качествах, какими должен обладать хороший разведчик.
Первое и основное из них - честное, самоотверженное служение Родине, беззаветная преданность делу коммунизма и затем железная дисциплина, высокая культура и сочетание в своей работе точного математического расчета и богатого воображения.
Разумеется, собственные имена и некоторые географические названия заменены в книжке выдуманными, но что касается остального - все близко к истине, и если автор сумел передать читателям это ощущение правды, он будет считать свою скромную задачу выполненной.
‹1957 г.›
СИНИЕ МЕЧИ
1
Тяжелое лето выдалось в 1919 году. Колчак разорял Сибирь, Деникин приближался к Харькову, Юденич угрожал Петрограду. Не дремали враги и в тылу: близ Петрограда началось контрреволюционное восстание…
В конце июня, незадолго до занятия деникинцами Харькова, был я в бою тяжело ранен. Признаться, не рассчитывал больше гулять по белу свету, но меня отправили в Москву, выходили, и в августе я уже смог явиться для получения нового назначения.
- Так и так, - говорю, - считаю себя вполне здоровым и прошу откомандировать обратно на фронт.
- Отлично, товарищ Пронин, - говорят мне, - только поедете вы не на фронт, а в Петроград, поступите в распоряжение Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем.
Не сразу понял я характер порученной мне работы. Товарищи мои, думаю, кровь на фронтах проливают, а меня в тылу оставляют. Решил, что меня после ранения щадят и хотят мне дать время окрепнуть.
- Очень хорошо, - говорю. - Разрешите идти?
- Получите путевку, - говорят, - и можете отправляться.
Приехал в Петроград, явился в Чрезвычайную Комиссию, послали меня к товарищу Коврову.
Расспросил Ковров меня - кто я и что я… Ну а что я тогда был? Мастеровой, солдат - вот и все мои звания. Исполнилось мне двадцать семь лет, царскую войну провел в окопах, на фронте вступил в партию большевиков, добровольцем пошел в Красную Армию, знаний никаких, человек не совсем грамотный, одним словом - не клад. Все, что умел делать, - винтовку в руках держать и стрелять без промаху.
Значит, расспросил Ковров меня и говорит:
- Отлично, товарищ Пронин, пошлем мы вас на разведывательную работу.
Обрадовался я, думаю - на фронт пошлют, на передовые линии: в разведку я всегда охотно ходил.
- Терпение у вас есть? - спрашивает Ковров.
- Найдется, - отвечаю.
- Вот и отлично, - повторяет Ковров. - Нате вам ордер от жилищного отдела, идите на Фонтанку, номер дома тут указан, и занимайте комнату.
- Это зачем же? - спрашиваю.
- А все за тем же, - усмехается Ковров. - Вселяйтесь и живите.
- Ну а делать что? - спрашиваю.
- А ничего, - смеется Ковров. - Живите, вот и вся ваша забота.
Тут я рассердился.
- Что вы, - говорю, - смеетесь надо мной, что ли? Меня к вам работать послали, а не отдыхать. Я и так два месяца в лазарете пробыл, хватит.
- Нет, так не годится, товарищ Пронин, - отвечает Ковров, и даже переходит со мной в разговоре на "ты". - А еще военный! Разная бывает работа. Иногда посидеть да помолчать бывает полезнее, чем стрелять и сражаться. Особняк, в который мы тебя посылаем, принадлежал Борецкой, важной петербургской барыне. Живет она в нем и сейчас. Были у нее и поместья, и деньги в банках, и я даже понять не могу, как она за границу не убежала. Или не успела, или понадеялась, что большевики долго не продержатся. Особняк ее национализирован, но дело в том, что в особняке Борецкой хранится замечательная коллекция фарфора. После войны устроим мы в ее особняке музей, будем для рабочих и крестьян посуду по этим образцам делать, а пока имеется у нее охранная грамота от Музейного управления, и числится Борецкая, так сказать, надзирательницей над фарфором.
Слушаю я Коврова и ничего не понимаю.
- Ну а я тут при чем?
- Ты, - продолжает Ковров, - поселишься у нее. Квартира большая, авось найдется для тебя комната. Подозрителен нам ее дом, понимаешь? Давно за ним наблюдаем. Ни в чем она не замечена, не уличена, но… Надо, чтобы там свой человек поселился. Объясни ей, что, мол, ранен был, демобилизован, вышел в отставку, поправляюсь, живу на пенсию, вас беспокоить не буду…
- А дальше?
- Дальше ничего. Живи и живи. Из дому выходи пореже, со старухой не ссорься, а покажется что-нибудь подозрительным - приходи. Понятно?
Понимать, конечно, особенно нечего было, но не понравилась мне такая работа.
- А нельзя ли, - говорю, - все-таки на фронт?
Ковров только головой покачал.
- Дисциплина, брат, - подчиняйся и не огорчайся.
2
Пришлось подчиниться. Взял ордер, пошел на Фонтанку. Дом как дом, поместительный, красивый - подходящий дом. Дверь высокая, резная. Позвонил. Открывает дверь старушка, глядит на меня через цепочку. Седенькая такая, в черном платье и, несмотря на голодное время, довольно-таки полная. Волосы назад зачесаны и на затылке пучком закручены. По моим тогдашним понятиям, она мне больше на купчиху похожей показалась, чем на важную барыню.
- Мне, - говорю, - гражданку Борецкую надо.
- Я и есть Борецкая, - отвечает она. - Что вам от меня, матросик?
А в матросики я попал за свой бушлат. Уезжая из Москвы, получил я ордер на обмундирование, а на складе ничего, кроме бушлатов, не оказалось. Так и пришлось мне вырядиться матросом, хоть и не был я никогда моряком.
Подаю ордер.
- Вот, - говорю, - послали до вашего дома…
- А известно ли вам, матросик, - говорит мне эта бывшая владелица дома, - что у меня охранная грамота на всю жилищную площадь имеется?
- Известно, бабушка, - говорю, - только куда же мне сейчас вечером деваться, жилищный отдел закрыт, а знакомых в городе не имеется…
- Где же вы, матросик, служите? - спрашивает она меня.
- Нигде не служу, - объясняю я ей, - я по инвалидности на пенсию переведен и прибыл сюда на поправку.
- А дрова вы колоть можете? - спрашивает она.
- Почему же, - отвечаю, - не поколоть…
- Так заходите, - говорит она, - все равно ко мне кого-нибудь вселят, такие уж теперь времена, а вы, кажется, симпатичный.
Впустила она меня в особняк, заперла дверь на засовы и цепочки, велела хорошенько вытереть ноги и повела по комнатам… Не приходилось мне видеть такой богатой обстановки в домах! На окнах шелковые занавеси, стены тоже обтянуты шелком, отделаны деревом, мебель полированная, украшена бронзой и позолотой, хрустальные горки, и всюду - на полках, на столах, на этажерках - стояла нарядная посуда: вазы, блюда, чашки и всякие разнообразные фигурки.
Провела она меня через эти роскошные комнаты, ввела в комнату попроще и поменьше, но тоже хорошо обставленную и, пожалуй, слишком нарядную для такого молодого человека, каким я в то время был.
- Вот, устраивайтесь, - говорит. - В этой комнате у меня племянник помещался. Он теперь под Псковом живет, в деревне. В учителя поступил. - Она помолчала, вздохнула. - Теперь я совсем одна…
Устроиться мне было недолго. Все мои вещи находились в небольшом фанерном чемодане, да и вещей было не густо.
Вечером старуха заглянула ко мне.
- Ну как, устроились? - спрашивает.
Осмотрела комнату, поглядела на мой жалкий скарб и только руками всплеснула.
- Белья-то у вас нет?
Принесла простыни, подушку, помогла устроить постель, чаю предложила.
- Давайте познакомимся как следует, матросик, - говорит. - Зовут меня Александрой Евгеньевной, живу я одна, скучно, может, нам и в самом деле будет вдвоем веселей.
3
Зажил я со старушкой в особняке. Тоска - хуже не выдумаешь. Стоит сентябрь, на улице сухо, солнышко светит по-летнему, дождей нет, а я инструкцию выполняю: сижу у себя на диване, брожу по комнатам, рассматриваю от скуки всякие тарелки да чашки и день ото дня все больше от безделья дурею. Выскочу на минутку на улицу, куплю в киоске газету, и обратно. Время тревожное… Колчака, правда, Красная Армия громит, зато Деникин Харьков занял, к Курску подбирается, в Петрограде о новом выступлении Юденича поговаривают… Сердце от беспокойства замирает, так бы и убежал на фронт!
Пошел получать паек, зашел к Коврову, говорю:
- Нет мочи. Если думаете, что я после ранения еще не поправился, так это глубокое заблуждение.
А он одно:
- Терпи.
Ну, я терплю… На всякий случай, в предвидении зимы, поставил у себя в комнате "буржуйку" - так тогда в Петрограде в шутку самодельные печки окрестили: люди жили в холоде, дров не хватало, это, мол, буржуи привыкли в тепле, с печками жить; связал из проволоки железный каркас, обложил кирпичами, сделал дымоход, словом, хозяйничаю честь честью… У старухи в комнате "буржуйку" тоже исправил, реконструировал, так сказать.
Зажили мы с Александрой Евгеньевной прямо как старосветские помещики. По вечерам я ее селедкой и картошкой угощаю, а она меня пшенной кашей. Чай пьем из самой что ни на есть редкой посуды. Она мне объясняет, рассказывает: севр, сакс… Я тогда, конечно, ни в чем этом не разбирался, но сижу, поддакиваю: посуда, правильно, красивая была. Никаких подозрений у меня в отношении старухи не было. Я тогда твердо решил: просто дали мне еще два месяца для поправки, и старуха только предлог. Да и какие могли быть у меня подозрения? Она тоже все дни дома сидит, никто к ней не ходит, читает книжки, со мной разговоры разговаривает да еще богу молится… Ну опять же подозрительного в этом ничего нет. Откуда она средства к жизни берет, тоже мне было ясно. Даже в те голодные времена в Петрограде водились скупщики всяких ценных вещей - картин, ковров, посуды. Вот старушка моя нет-нет да и продаст какую-нибудь чашку с блюдцем. К ней изредка заходили эти скупщики, и она мне объясняла, что продает не из коллекции, а из предметов, которые у нее в личном пользовании находятся. Хотя, признаться, если бы она даже из коллекции продала какую-нибудь тарелку, я бы на это дело сквозь пальцы посмотрел: чашкой меньше, чашкой больше, а за эти чашки платили пшеном, рисом, горохом…
Зайдет, бывало, скупщик, спрашивает:
- Нет ли старинного севра или сакса у вас?