Ей совсем недавно исполнилось шестьдесят; у нее короткие седые волосы и красивое лицо, правда, кожа испещрена морщинами от тяжких переживаний и многих лет непрерывного курения. На ее долю трудностей хватило. Двадцать лет она ухаживала за отцом Веры, прикованным к постели, и беспомощно наблюдала за тем, как состояние мужа ухудшается.
В те последние, ужасные годы, когда отец уже стал почти овощем, Росс был безупречен. Он оплачивал круглосуточную сиделку, помогал маме деньгами и заботился о том, чтобы отец получал самое лучшее лечение – несмотря даже на то, что лекарства и уход мало что меняли. Вот почему, по мнению мамы, Росс не способен ни на что плохое.
Вера подцепила палочками немного спагетти, окунула их в соус и поднесла ко рту сынишки. Алек плотно сжал губы.
– Ешь! – прошипела она.
Не вынимая сигареты изо рта, мать заявила:
– Мы чудесно провели день, милая. Ходили в…
– Алек! Ешь немедленно!
– Не хочу.
– Ходили в Фонд по охране водоплавающих птиц, – продолжала мать. – Алек, расскажи мамочке, что мы видели. – Она вынула сигарету изо рта и закашлялась.
Вера накинулась на нее:
– Ты что, целый день кормила его конфетами?
Глядя на Алека, мать ответила:
– Мы пообедали чизбургерами в "Макдоналдсе".
– Когда вы обедали? – спросила Вера.
Она успела заметить, как бабушка и внук обменялись заговорщическими взглядами. Господи, ее мать всегда была такой разумной! Но в обществе шестилетнего внука ее мозги превращаются в кашу.
– Мама, когда вы обедали? – повторила Вера.
– Ну… в…
– Я уже говорила тебе: необходимо соблюдать режим дня. Режим очень важен для ребенка. Алек всегда обедает в час, а ужинает в шесть. Когда я была маленькой, то, черт побери, питалась именно так!
– Росс сказал, что…
– К черту Росса! Днем его тут не бывает. Я мать Алека, и изволь слушать меня, ясно?
Она снова заметила, как ее мать и ее сын переглянулись. Как будто у них был свой секрет. Алек ухмыльнулся.
Вера вихрем вылетела из кухни.
Пройдя по коридору, она вышла в холл. В голове все смешалось. Пройдя холл, она оказалась в малой гостиной – уютном уголке с огромным диваном, стеллажами зачитанных книг в мягких обложках и внушительным телевизором с полутораметровым экраном. Телевизор был включен; звук приглушен. Ведущий что-то проговорил, затем камера показала крупным планом женщину-репортера, которая подносила ко рту какого-то человека микрофон.
Вера села на диван, кипя от злости. Она понимала, что ее досада совершенно бессмысленна. Да, режим для Алека важен, но исключения из правил время от времени ему не повредят, и, если маме нравится баловать внука, что из того? В ее жизни было так мало удовольствий! Кроме того, мама по первому зову приезжает посидеть с мальчиком из своей скучной квартирки в Кройдоне. Для нее, Веры, мамина готовность помочь – настоящее благо.
Ее плохое настроение имело и другую причину. Она стала часто задумываться. Вот уже несколько дней и ночей, часто просыпаясь на рассвете, она все думала… думала… думала. Пыталась выкинуть мысли из головы и не могла.
Воспоминание о случайной встрече в магазине "Дженерал трейдинг компани" преследовало ее неотступно. Несколько раз ее так и подмывало поднять трубку и напомнить Оливеру Кэботу о его обещании показать ей свой медицинский центр. Но всякий раз благоразумие – а может, наоборот, трусость? – вынуждала ее отказаться от рискованной затеи.
В комнату пришлепал Распутин и направился прямо к ней. Она обняла его за шею.
– Молодец, – похвалила она пса. – Вот тебя никогда не приходится упрашивать что-нибудь съесть, верно?
С трудом встав с дивана, она поднялась по лестнице и зашла в свою спальню. Пес шел за ней по пятам, но в спальню не вошел, оставшись на пороге. Вера села на кровать, открыла сумочку, порылась в ней, пошарила на дне и нашла визитку, которую спрятала под грудой чеков за бензин. "Доктор Оливер Кэбот. Центр нетрадиционной медицины". Она невольно почувствовала себя преступницей.
Внимательно прочитала номер телефона, факс, адрес электронной почты, адрес в Интернете.
Ты и есть настоящая причина, доктор Оливер Кэбот! Ты и есть настоящая причина того, почему мне так паршиво.
13
– Бранденбург.
– Хотите что-нибудь конкретное? – спросила операционная сестра.
– Номер два, фа мажор, Джейн, – отозвался Росс, не переставая накладывать швы. – По-моему, утро сегодня именно такое – фа-мажорное. – Он лучезарно улыбнулся: улыбка настоящего Большого Босса, который всегда получает то, что хочет.
На столе, под яркой бестеневой стационарной лампой-"осьминожкой", лежала молодая женщина. Глаза у нее были открыты, но она была неподвижна, как труп. Только цифры на дисплее наркозного аппарата да постоянное попискивание свидетельствовали о том, что пациентка, окруженная шестью медиками в операционной, еще жива.
Имран Патил, врач-стажер, наблюдал за Россом, изучая его технику. Увидев, что у хирурга заканчивается нить, операционная сестра без единого слова передала ему новую. Все шло именно так, как любил Росс: по старинке, когда операционная сестра всегда была наготове, когда они все стояли наготове: операционная сестра, анестезиолог, ассистент оперблока. Необходимо, чтобы во время операции все работало как часы. Иерархия. Дисциплина. Как на военном корабле.
И хорошенькие сестры.
Россу нравилось окружать себя красивыми молодыми лицами; флирт его взбадривал. Однако дальше флирта никогда не шел – ему было неинтересно.
В операционной раздались звуки Второго Бранденбургского концерта. Росс проткнул иглой тонкий лоскут кожи, отсеченный несколько минут назад от бедра молодой женщины; затем игла прошила толстый валик рубцовой ткани от ужасных ожогов, покрывавших верхнюю часть туловища пациентки. До пожара, исказившего ее внешность до неузнаваемости, Салли Портер, двадцати семи лет, была довольно красива.
Росс не стал выяснять у пациентки подробности пожара; он знал только, что дело было на яхте. Когда он занимался реконструктивной пластикой, он предпочитал не знать о причинах трагедии, так как знание могло повлиять на ход операции: если оказывалось, что пациент сам виноват в случившемся, сделал глупость – например, плеснул на мангал бензином – или нарочно что-то поджег, он, Росс, мог разозлиться и сделать свою работу не так хорошо.
Салли Портер навсегда останется для него невинной жертвой. Ей пришлось много страдать; за два года он сделал ей десять операций – возможно, придется оперировать ее еще раз десять, пытаясь, шаг за шагом, вернуть ее к жизни. Росса восхищала ее стойкость, мужество в попытках справиться с несчастьями и осложнениями.
А ей действительно здорово досталось. После одной из предыдущих операций трансплантат не прижился, произошло отторжение, и пришлось бедняжке вытерпеть еще одну, новую операцию. Сегодняшняя операция – повторение той, что он делал полгода назад. Возникла проблема с капиллярным кровоснабжением: вследствие стянутости кожи голова у пациентки постоянно клонилась вперед. Росс вел бесконечную битву, знакомую каждому пластическому хирургу: он стремился воссоздать утраченную красоту, не навредив здоровью пациентки.
Сделав последний стежок, он отступил и кивнул женщине-фотографу, которая на время операции выходила, но сейчас вернулась в операционную. Та подошла к столу и сделала три снимка его работы. Затем стажер прикрыл края операционного поля полосами марли, и операционная сестра подала Россу аппарат для наложения скобок.
Через двадцать минут Салли Портер осторожно приподняли; под спину ей подсунули специальный щит "Фэтслайд" и на нем перенесли на каталку и выкатили из операционной. Младшая медсестра выключила CD-плеер, и обстановка в операционной разрядилась. Она стащила с рук Росса латексные перчатки и выкинула их в корзину.
Росс снял маску, развязал тесемки халата и, присев за стол, начал описывать операцию. Врач-стажер заглядывал ему через плечо. Его прервала молодая сестра, которая держала трубку радиотелефона:
– Мистер Рансом, вас!
– Кто? – раздраженно спросил он. Сегодня у него напряженный график, а на Салли Портер ушло больше времени, чем он рассчитывал. Сейчас половина третьего; очень хочется есть, но времени пообедать, скорее всего, не будет.
– М-м-м… – Сестра прикрыла трубку рукой. Ее звали Франсин Уэст, она была очень хорошенькая и сейчас явно нервничала.
– Я не кусаюсь. – Росс слабо улыбнулся. – Просто выясните, кто меня спрашивает.
Сестра вышла из операционной, но почти сразу же вернулась.
– Доктор Джулс Риттерман. Он звонит уже в третий раз.
Росс снял хирургическую робу, передал ее сестре, затем взял трубку и вышел в коридор. Слышно было плохо – то ли оттого, что связь вообще плохая, то ли оттого, что Риттерман звонил с мобильного.
– Росс, – услышал он спокойный, суховатый голос Риттермана, – извини, что беспокою тебя на работе.
– Ничего. Что случилось?
Последовала длинная пауза; услышав треск в трубке, Росс подумал, что их разъединили. Потом врач заговорил снова:
– Помнишь, ты просил меня на той неделе осмотреть Веру?
– Да. – Росс вошел в туалет, свободной рукой приспустил штаны. – Ее тошнит, Джулс, причем уже довольно давно.
– Я сделал ей ряд анализов, – нерешительно продолжал Риттерман, – и потом потребовались еще другие, дополнительные анализы. Я… может быть, я не вовремя, Росс?
Облегчая мочевой пузырь, Росс сказал:
– Вообще-то да. Мне нужно возвращаться в операционную. – Но тон врача обеспокоил его. – Что такое, Джулс? Что показали анализы?
– Слушай, Росс, по-моему, нам надо об этом поговорить. Когда ты освободишься? Я мог бы подъехать к тебе.
– А по телефону нельзя?
– Лучше не стоит. Так во сколько ты сегодня заканчиваешь?
Встревоженный, Росс ответил:
– Около шести, но мне нужно еще заехать на квартиру и переодеться. Вечером торжественный обед в Сити.
– Когда тебе надо там быть?
– В половине восьмого.
– Я мог бы заскочить к тебе в шесть тридцать на несколько минут – мне нужно уйти до семи, мы идем на балет.
– Что с ней, Джулс?
– По-моему, лучше всего нам обсудить ее состояние с глазу на глаз, Росс. Боюсь, дело плохо.
14
Во второй раз он съездил туда ради того, чтобы раздобыть ключ.
Перед тем мальчик проскользнул в квартиру через крошечное окошко в туалете – видимо, его постоянно держали приоткрытым, и оно находилось вне поля зрения соседей. От окошка до пола было почти два метра – если она будет дома, то услышит глухой удар от падения. Поэтому мальчик снял запасной ключ, висевший на крюке за кухонной дверью, отнес его к жестянщику и заказал дубликат, за который заплатил из собственных скудных сбережений. В качестве дополнительной предосторожности он также купил баночку машинного масла и смазал все дверные петли в том доме.
Из холла пробивался свет, и он видел, в каком запущенном состоянии находится кухня – в точности как раньше: грязные тарелки горой навалены в раковине, на рабочем столе вскрытая банка с консервированными спагетти, на пластиковом обеденном столе две тарелки с остатками еды; обе тарелки утыканы сигаретными окурками. На полу, возле мусорного ведра с педалью, яичная скорлупа и апельсиновая кожура.
Отвратительно! Просто с души воротит.
Ее неряшливость оскорбляла его до глубины души.
Послышался резкий щелчок – холодильник вдруг замолчал. В тишине ее голос казался громче:
– О да! Не останавливайся!
Слушая ее крики, мальчик думал: "Тебе не нравился беспорядок, который я разводил, а сама живешь как свинья?!"
15
В доме было тихо. Алек уехал с родителями школьного друга в Лонглитский сафари-парк. Вера скучала по сыну. Когда его не было рядом, она постоянно тревожилась за него. Как он там, в чужой машине? Пристегнулся ли ремнем как следует? Только бы не вылезал из машины в сафари-парке! Она не представляла себе жизни без Алека. Интересно, где он сейчас?
Вера сидела в кожаном вращающемся кресле в кабинете Росса, перед его компьютером. Она ввела пароль и стала проверять почту.
Сегодня утром немного – дата следующего заседания комитета, посвященного перегороженной тропе, короткая записка от давней подруги, переехавшей в Лос-Анджелес, куча рекламного мусора, новости с форума женщин, подвергающихся домашнему насилию, – недавно, когда ей было особенно плохо, она подписалась на тот канал.
Вера побродила по Сети, перечитала адрес сайта на визитке доктора Оливера Кэбота и осторожно набрала его.
За окном, под проливным дождем, садовник Моррис в дождевике с поднятым капюшоном толкал нагруженную тележку. Распутин недовольно заворчал. Потом он пришлепал к окну и залаял.
– Тихо, малыш! Это только Моррис, – крикнула Вера. Садовник панически боялся собак, и Распутин заботился о том, чтобы его страхи не уменьшались. – Погуляем потом, когда развиднеется.
На мониторе возникли слова:
Излеченный вчера от моей болезни,
Я ночью умер от рук моего врача.Мэттъю Прайор (1664–1721). Лекарство хуже, чем болезнь
Вера улыбнулась. Через несколько мгновений слова исчезли, и на мониторе появились крупные буквы:
"ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЦЕНТР НЕТРАДИЦИОННОЙ МЕДИЦИНЫ КЭБОТА. ВЫ ЗАРЕГИСТРИРОВАНЫ ПОД НОМЕРОМ 111926".
Крупный план: фасад здания Центра, напоминающего готическую церковь. Фотография самого Оливера Кэбота: весь в черном, на глазах крошечные овальные очки.
При взгляде на него Веру кольнуло возбуждение. Схватив мышь, она навела на фотографию курсор и щелкнула по правому верхнему углу рамки. Снимок укрупнился, и через несколько секунд лицо Кэбота стало размером с экран.
Садовник прогромыхал назад мимо окна; понимая, что это нелепо, Вера тем не менее оглянулась на стену, где висела фотография Росса, пожимающего руку принцессе Анне на каком-то благотворительном мероприятии.
Она перевела взгляд на снимок Оливера Кэбота и вдруг почувствовала непреодолимое желание снова увидеть его. На мониторе возник список предлагаемых Центром услуг: акупунктура, китайская медицина, ароматерапия, хронотерапия, цигун-терапия, орошения кишечника, цветопунктура, психоанализ и психотерапия, гомеопатия, гипнотерапия, мануальная терапия, массаж, остеопатия, рефлексология, лечение по японской системе рейки, шиацу.
Ниже было написано:
"Все специалисты Центра Кэбота отвечают высочайшим международным стандартам и являются практикующими специалистами, аккредитованными крупнейшими страховыми компаниями. Приходите и навестите наш оазис спокойствия в центре Лондона".
Далее шли номер телефона, факс, адрес электронной почты и указатель родственных сайтов. Она посмотрела телефонный номер, сверилась с визиткой Оливера Кэбота. Нерешительно покосилась на дорогой телефонный аппарат "Банг и Олуфсен". К горлу подступил комок.
Он всего лишь покажет мне клинику, вот и все – ничего особенного.
И может быть, доктор Оливер Кэбот сможет дать ей средство, способное на корню уничтожить этот микроб!
Она уже собралась набрать номер, когда увидела, что в ворота въезжает машина со включенными фарами. По аллее к дому проехал белый "мерседес"-универсал. Из-за того, что ветровое стекло было залито дождем, невозможно было понять, кто сидит за рулем. Вера хмуро наблюдала за машиной, досадуя на то, что ей помешали.
Как только открылась дверца, она тут же поняла, кто к ней пожаловал. Самая занудная женщина на свете, закутанная в толстый непромокаемый плащ; на голове – практичная, но нелепая на вид непромокаемая шляпа.
Фелис Д'Ит.
Только ее сейчас не хватало!
Вера совместно с Фелис Д'Ит входила в подкомитет Национального общества защиты детей от жестокого обращения; в этом году им предстояло устроить бал на Хеллоуин. Хотя до бала еще почти полгода, Фелис с самого Рождества бомбардировала ее письмами с напоминаниями, факсимильными сообщениями, и, наконец – о, ужас! – она открыла для себя Интернет и с тех пор заваливала Веру электронными посланиями. Фелис в подробностях описывала подарки, которые были пожертвованы для беспроигрышной лотереи – а их было сто двадцать штук.
Вера поспешно вышла из сайта и поспешила к двери; стук дверного молотка эхом разносился по холлу.
– Ох, Вера, как я рада, что застала вас дома! – произнесла Фелис Д'Ит пронзительным голосом. – У меня вся машина завалена призами!
Вера посмотрела на улицу поверх плеча гостьи: кажется, дождь усиливался. Фелис сбросила шляпу, потрясла жидкими каштановыми волосами и начала расстегивать плащ.
– Жуткий день, – сообщила она, – но на западе уже проясняется – где-то через полчаса дождь кончится. И тогда мы сможем разгрузить машину. Вера, вы какая-то бледная – плохо себя чувствуете?
– Нет-нет, все в порядке.
– А по виду не скажешь. Ну ладно. Давайте обсудим, как нам лучше провести беспроигрышную лотерею – у меня появились кое-какие идеи. А потом можем пройтись по всему списку. В прошлом году лотерея собрала семьсот фунтов. В этом году, если все получится, соберем по крайней мере вдвое больше.
– Да, – покорно повторила Вера, закрывая входную дверь. – По крайней мере.
Оглядевшись на кухне, Фелис заметила:
– Вижу, у вас "эй-джи-эй". Красивая, но потребляет столько электричества! И греет пространство – я не люблю жару. Когда мы купили дом, у нас тоже была такая, но мы ее убрали.
– Вот как? – вежливо удивилась Вера. – А мы решили встроить. Чай или кофе?
Плюхнувшись в кресло, Фелис размотала мятый шелковый шарф и положила его на стол.
– У вас есть травяной чай? Танин очень вреден для слизистой желудка, а кофе, по-моему, просто яд – разрушает все витамины и микроэлементы.
Вера поставила чайник на конфорку.
– Я не знала. У меня есть ромашковый.
– А больше ничего?
– Нет. Только ромашка.
– Ну тогда, пожалуй, дайте ромашкового, хотя от него меня всегда бросает в сон.
Вера бросила в ее чашку два пакетика.
16
Росс, в носках, в брюках от вечернего костюма (подтяжки болтались по бокам) провел Джулса Риттермана в гостиную своей квартирки возле Риджентс-парка и усадил на двухместный диванчик перед камином. Второй такой же диванчик стоял напротив. Между ними помещался низкий дубовый сундук, служивший кофейным столиком. В электрокамине были уложены искусственные дрова, и на них плясали язычки газового пламени. Из проигрывателя доносилась музыка Шопена.
Весь день Россу было не по себе: он все время прокручивал в голове слова Риттермана и не мог сосредоточиться. Даже во время операции круговой подтяжки лица мысли его были где-то далеко. Только чудом ему удалось не рассечь лицевой нерв – и тогда физиономия у его пациентки на всю жизнь осталась бы перекошенной.
Россу не терпелось выяснить, что собирался сообщить ему Джулс, но, повинуясь законам гостеприимства, он спросил:
– Выпьешь чего-нибудь, Джулс?
– Спасибо, глоточек виски, если у тебя есть время. Ты говорил, торжественный ужин?
– В Королевском медицинском обществе, – отозвался Росс с порога кухни. – В начале восьмого мне надо выходить. А ты на балет?
– Да, на "Сильфиду".
То был один из немногих знакомых Россу балетов: у Веры дома имелся диск с записью. Плеснув виски в хрустальный бокал, он крикнул:
– С водой? Со льдом?