3
Они въехали в предместье Луиса - большую торговую деревню, известную тем, что она была обиталищем преступного мира столицы Гвиании. И в обычное-то время полицейские боялись показываться здесь без оружия поодиночке. Люди исчезали в предместье бесследно, лишь окружающие болота знали их судьбу.
На этот раз деревня была пуста. Лишь длинный хвост машин, стоящих одна за другой, тянулся по шоссе, служившему одновременно и главной деревенской улицей.
Шоферы мирно сидели группами в тени и закусывали. Мальчишки из ближайших домов уже зарабатывали свои пенсы - медяки с дыркой посредине, продавая шоферам ямсовые лепешки с огненной подливой из красного перца. Те, кто был побогаче, потягивали пиво. Победнее - довольствовались пальмовым вином.
Его продавала старуха, сидящая под навесом из пальмовых веток. К одной из опор навеса - шесту потолще - была приколочена дощечка: "Рест-хаус Амбассадор".
Весь "рест-хаус" состоял из навеса, дощечки, старухи и скамейки, на которой она сидела. Да еще двух десятков калебасов, стоящих в тени навеса.
Вино продавалось мисками.
Старуха запускала небольшую эмалированную миску в ведро, покрытое тряпками, болтала руками в вине, чтобы поднять осадок, и затем извлекала миску, полную мутной желтоватой жидкости.
Было жарко, и торговля шла бойко.
Дарамола, посланный Жаком вперед на разведку, вернулся с нерадостной вестью.
- Впереди идет бой! - заявил он торжественно.
- Какой бой? - накинулся на него Жак. - Ты сам видел? Кто с кем воюет?
- Бой идет! - настаивал Дарамола. - А сам я не видел. И никто не видел. Какой дурак под пули полезет?
- Трус, вот ты кто! - выговаривал ему француз. - И за что я тебя держу? - Он обернулся к своим спутникам и развел руками: - На день раз пять собираюсь уволить. - Жак улыбался, но так, чтобы Дарамола не видел его улыбки. Голос его оставался строгим и резким: - Бабник, врун, хвастун! Вы послушайте только его. Один раз мы были с ним в соседней стране, бывшей французской колонии. Так он уверяет своих приятелей, что был в Париже! А теперь выясняется, что он еще и трус!
Видимо, подобные тирады Жак произносил каждый день, и Дарамола не воспринимал серьезно ни одного слова. Войтович задумчиво вглядывался в пыльный переулок:
- А если попытаться объехать?
- Объехать?
Жак на секунду задумался. Потом вдруг спросил Дарамолу:
- Я что-то не помню… Там, где строят шоколадную фабрику, там ведь должны проложить дорогу… для грузовиков, а?
- Разве это дорога!
Дарамоле явно не хотелось покидать асфальт.
- Ладно, поехали!
Жак сам сел за руль. Рядом, что-то ворча себе под нос, уселся недовольный Дарамола.
Жак круто развернул машину и помчался назад, провожаемый удивленными взглядами отдыхающих шоферов. Даже старуха, продающая вино, подняла голову.
- Эй! Там дороги нет! - донеслось сзади.
Дарамола обиженно фыркнул. Но Жак не обращал на него внимания. Они проехали с полмили назад, затем Жак свернул прямо в кустарник, на просеку, по которой вились накатанные колеи тяжелых машин.
Стараясь, чтобы колеса не соскользнули с колеи и машина не села на брюхо, Жак упрямо ехал вперед.
Проехали маленький ручеек.
- Хорошо, что сейчас не сезон дождей, - пробормотал Жак, - а то как бы не угодить в болото.
Просека тянулась еще с полмили. Затем вдруг кусты кончились, и машина выскочила прямо на узкую и грязную деревенскую улочку. Из-под колес с кудахтаньем разбегались куры. Тощие дворняжки обрадовались развлечению и с лаем кинулись за машиной.
Деревушка была маленькой, прямо за ней начиналась строительная площадка: открытые котлованы, груды цементных блоков, сараи…
- Это место я знаю. Выберемся. Мы уже почти рядом с моим домом!
Через полчаса они сидели в прохладной комнате, где тихо урчал кондишен. Войтович блаженно морщил облезший красный носик и протирал грязным платком свое профессорское пенсне.
- Хорошо проехались! - кряхтел он, распрямляя затекшие ноги.
- Надо бы позвонить в посольство, - подумал вслух Петр. - Что живы-здоровы.
- Мыться будете?
Жак принес из спальни полотенца.
- Не мешало бы.
Петр посмотрел на телефон, стоящий прямо на полу.
- Да ладно, дома уж… Позвонить можно?
- Если работает! А я пока быстренько сполоснусь. Уж тогда и вас отвезу.
Петр набрал номер посольства. Трубку взял дежурный,
Алексей, тот самый практикант, что познакомил Петра с Жаком. Он обрадовался.
- Приехали! Вот здорово! А мы тут за вас беспокоились. Посол несколько раз спрашивал. Глаголев места себе не находит! Им, говорит, там хорошо: убьют, с них взятки гладки. А мне потом отвечай.
Петр улыбнулся: Глаголев был верен себе даже в такое время.
- Мы сейчас приедем, - сказал Петр.
- Если только пробьетесь сквозь толпы, - ответил Алексей. - Тут, в городе, прямо карнавал!
Пока Петр разговаривал с посольством, Жак зашел к себе в кабинет и появился оттуда с пачкой писем.
- Ого! - подмигнул ему Войтович. - Сразу видно - деловой человек!
- Так, всякая ерунда…
Жак весело перебирал конверты, бросая их один за другим на кресло.
- Счета… Заказы… От знакомой…
Он запнулся, резким движением вскрыл маленький голубой конвертик.
- Неприятность?
Войтович сочувственно покачал головой.
- Нет, - Жак натянуто улыбнулся. - Хотя, пожалуй, да. Я, кажется, опоздал… на свидание. Стюардесса из "Сабены". Впрочем… - Он взглянул на часы: - …может быть, еще успеем. Я только переоденусь.
Он поспешно бросился в спальню.
- А душ? - засмеялся Войтович. - Или ты хочешь принести с собой всю пыль Севера? Спокойнее, стоит ли так суетиться всего лишь из-за одной стюардессы "Сабены"?
- Не стоит, - в тон ему ответил Жак.
Он решительно сунул конвертик в карман и пошел в ванную.
4
Странен был Луис в этот солнечный воскресный день. На каждом углу стояли вооруженные полицейские, расстегнув сумки, из которых торчали гранаты.
То и дело проносились военные "джипы", набитые солдатами. Иногда медленно проходил броневик: солдаты сидели на его броне, свесив ноги.
Жак пристроился за медленно идущим "джипом", на котором была установлена базука. "Джип" еле тянулся.
Петр и Анджей жадно смотрели по сторонам. Им обоим хотелось понять, как же луисцы восприняли случившееся?
Там, на Севере, в Каруне, на улицах царил страх. Страх сковывал людей, их лица делались каменными, безучастными. Жизнь замерла, оборвалась вместе с жизнью премьера, рухнула, как рухнул белый купол его дворца.
Там, в Каруне, харматан затянул синее небо серой пеленой, солнце еле пробивалось сквозь тучи мельчайшей пыли. Здесь, в Луисе, ярко сияло солнце, гремела музыка. Стоило "джипу" или броневику остановиться, как его сейчас же окружала ликующая толпа. Десятки рук протягивали колебасы с вином, бутылки пива, сигареты…
Солдаты старались останавливаться поближе к какому-нибудь бару. И сейчас же его завсегдатаи выскакивали на улицу, каждый считал сегодня за честь "угостить армию".
- Дорогу армии! - орали хмельные доброхоты, завлекая не слишком отказывающихся солдат в бар.
- Дорогу армии! - вторил им бармен, добавляя сверх заказанного для солдат пива еще несколько бутылок "от себя".
Жители Луиса от души радовались: радовались перемене власти, как радуются обитатели душной комнаты, в которую вдруг ворвался свежий и чистый воздух. Что будет потом - это их пока не интересовало.
"Пежо" еле тащился по шумной улице.
- Дарамола тоже, наверное, уже где-нибудь празднует, - заметил Войтович.
- А ему все равно что праздновать. Убили премьера - праздник, не убили - тоже праздник. Не обольщайтесь!
Жак сидел за рулем в белой рубашке, благоухающий лосьоном, волосы его были зачесаны и блестели.
Во двор дома агентства Жак заезжать не стал.
Лишь только машина остановилась у ворот, на балкон вышла Вера.
- Приехали! - с облегчением сказала она. - Как вы там? - Голос ее был тревожен.
- Не говори ей про то, под Каруной… - шепнул Войтовичу Петр, помогая ему выгружать маленький походный холодильник.
Анджей понимающе кивнул.
Вера спустилась во двор, подошла к машине.
- Жак, давайте с нами обедать!
- Спасибо! Меня ждут…
Он повернул ключ зажигания и рванул с места.
- Звонил Глаголев, - сообщила Вера, когда все уселись обедать. - Просил тебя, Петр, заехать к нему, как только вы появитесь.
5
К Глаголеву он приехал через час, немного отдохнувший, посвежевший после хорошего душа и повеселевший после плотного обеда.
Дом у консула был неплохой, вокруг него - просторная лужайка с тремя-четырьмя масличными пальмами, густыми кустами, усыпанными крупными красными, белыми и желтыми цветами. На заброшенной клумбе буйно цвели канны. Они были тоже разных сортов - оранжевые, темно-красные, желтые…
Перед домом - железная мачта для флага. У подножия выложена звезда из кирпича. Когда-то звезда была клумбой, но потом клумбу забросили: на одном из островов Луиса достраивалось новое здание посольства, и все только и думали о переезде.
Когда Петр вошел в холл, Глаголев играл сам с собою в шахматы.
- А-а, вот где он, пропащий! - Консул встал и, раскинув руки, пошел навстречу, словно собираясь обнять дорогого гостя. - А я-то тут переволновался! Вечно, думаю, с Николаевым какие-нибудь истории! - Он крепко пожал руку Петра и повел гостя к дивану.
Петр уселся на диван, пружины жалобно застонали. Глаголев устроился в кресле.
- Ну, так как там? Восстание подавлено? - начал он первым.
- Где? - удивился Петр. - В Каруне?
- А разве нет?
- Когда мы уезжали, повстанцы контролировали город, - медленно начал Петр.
- Странно… Здешнее радио утверждает, что восстание по давлено, держится лишь Поречье.
- Если только это сделали эмиры. Объяви они джихад, тогда конечно… Их конница дойдет и до Луиса!
- А не далековато ли? Петр покачал головой.
- Вы что ж, думаете, эмиры простят убийство своего премьера? Никогда! - Он поймал себя на том, что говорит словами Войтовича.
- Конечно, не простят… И отомстят, еще как отомстят! Но не сразу, дайте им подготовиться.
Глаголев говорил с убеждением.
- А теперь расскажи мне, как вам удалось выбраться иь Каруны?
Петр вздохнул, вспомнив о "золотом льве". И начал свой рассказ со знакомства с майором Нначи на пустынном пляже Луиса. Консул не перебивал его. Лишь порою он вставлял в рассказ Петра реплики: с его комментариями картина событий как-то незаметно приобретала совершенно иной смысл, иной оттенок. Факты слагались в единую и стройную систему.
Когда Петр окончил свой рассказ, Глаголев медленно принялся расставлять фигуры на шахматной доске. Затем аккуратно положил на доске белого короля, а черного выдвинул на центр. Сделал ход черным конем…
- Майор Нначи известен в стране как исключительно честный человек, - задумчиво сказал он. - И было бы ошибкой считать, что нынешняя попытка переворота лишь борьба за власть между старыми, прожженными политиканами и поколением молодых офицеров. Нет, это не дворцовый переворот, организованный гвардией, каких немало знает история…
- Но тогда у повстанцев должна была бы быть какая-то социально-политическая программа! - возразил Петр. - Они должны были бы опереться на…
Глаголев удивленно посмотрел на него.
- Ты же историк. А что Ленин говорил о декабристах? Кто говорил, что страшно далеки были они от народа?
- Вы думаете, есть какая-то аналогия?
Глаголев сделал ход черным конем и снял белого офицера.
- Конечно, не совсем, но… Хотя армия здесь и демократична по своему социальному составу, ведь молодежь из зажиточных семей не шла даже в офицеры, кастовость ей все-таки англичане успели привить. И пока майор Нначи поймет, что переворот - это еще не революция, что не одно лишь количество броневиков решает успех восстания, прольется немало крови. Ты говорил с Нначи в Каруне? Рассказывал ли он тебе, чего хотят повстанцы?
Петр отрицательно покачал головой.
- И складывается у меня впечатление, - растягивая слова, продолжал Глаголев, - что главное для них было захватить власть. А все остальное, мол, придет потом само собою.
- Вы думаете, что они ничего не добьются? - тихо спросил Петр, вдруг поняв, что симпатизирует Нначи, Даджуме и даже тем, кто чуть было не расстрелял его в саванне под Каруной.
- По крайней мере, не на этот раз, - бесстрастно ответил консул, потом вдруг дружески обнял Петра. Заглянул ему в глаза и шутливо сказал: - Но,' ради бога, ты-то хоть в это дело не впутайся!
ГЛАВА V
1
- Ну, что новенького? - спросил Войтович, как только Петр вошел в холл. - Консул, наверное, заботится о твоей безопасности? Ведь это его прямая обязанность!
Поляк сидел у радиокомбайна. Приемник был настроен на волну "Голос Гвиании".
Радио передавало военные марши. Время от времени диктор призывал население к спокойствию и сообщал, что власть находится в руках генерала Дунгаса - старшего по званию в гвианийской армии.
- Черт побери! - ругался Войтович. - Что все-таки происходит? Что мне передать в редакцию?
- Позвони твоему другу Аджайи, - вдруг потребовал он. Но телефон министра не отвечал. Петр не знал, что на вилле Аджайи никто не брал трубку вот уже почти сутки. А ведь кто только не пытался звонить в эти дни министру информации! И друзья, и чиновники его министерства, и коллеги по партии.
Телефон молчал.
И лишь личный адвокат министра, глубоко преданный ему, знал, что министр покинул страну, покинул тайком, за ночь проехав на машине вместе с семьей до границы соседнего государства.
Джеймс Аджайи был единственным членом правительства, знавшим о заговоре с самого начала. Еще в Лондоне, студентом, он познакомился кое с кем из коллег полковника Роджерса, да и сам Роджерс умел быть благодарным, особенно за такие ценные услуги, которые время от времени мог оказывать Великобритании Джеймс Аджайи.
Но и на этот раз Джеймс, как всегда, решил подумать прежде всего о себе: их пути с Роджерсом неожиданно разошлись в самый последний, самый критический момент.
Если Роджерс хотел дать заговору созреть и в последнюю минуту его ликвидировать - эффектно, красиво, то у Аджайи был свой расчет. Пусть "Золотой лев" прыгнет на добычу и растерзает ее. Сам же Аджайи успеет вовремя унести ноги, на несколько месяцев скрыться, пересидеть, а потом… Потом он будет одним из тех немногих гвианийских политических деятелей, которым посчастливится остаться в живых и на свободе. В том, что предстоящий переворот избавит его от большинства коллег-соперников, министр информации не сомневался ни на минуту. Не сомневался он и в том, что после нескольких месяцев беспорядков все вернется в ту же колею, и тогда наступит его черед, о котором он мечтал еще студентом в Лондоне.
В то самое время, когда Петр безуспешно пытался дозвониться к Аджайи, сам министр сидел в номере отеля соседней республики Боганы и внимательно читал газету, сообщающую о перевороте в Гвиании и гибели видных политических деятелей этой страны.
Гораздо больше был информирован о происходящем сэр Хью.
Он провел всю ночь в главном штабе полиции вместе с генералом Дунгасом. Правда, полковник Роджерс и советник Прайс тоже явились сюда. Но это было только под утро, когда войска, верные генералу Дунгасу, уже контролировали положение по всей стране, за исключением Каруны.
Разговор посла с Роджерсом был сух.
- Вы, кажется, утверждали, что в курсе готовящихся событий, дорогой полковник, - ледяным тоном сказал сэр Хью.
- Они начали раньше срока. - Лицо Роджерса было серым, веки набрякли.
Сэр Хью высокомерно поднял бровь.
- Боюсь, для того чтобы обдумать более подходящий ответ, вам придется опять отправиться в… дли-и-и-тельный отпуск!
- Я с удовольствием последую вашему совету, ваше превосходительство, - холодно ответил полковник. - Но пока примите мой совет - не раскачивайте лодку, в которой сидите!
- Джентльмены! - примиряюще вступился Прайс. - К теме о летних отпусках мы можем вернуться, когда до этого дойдет дело. А сейчас мы должны решить, что делать дальше. Насколько мне известно, даже те части, которые поддержали генерала Дунгаса, требуют создания военного правительства…
Когда Роджерс лично доложил об этом генералу Дунгасу, тот не сказал в ответ ничего определенного. Он прекрасно понимал, что было бы безумием копаться сейчас в развалинах рухнувшего здания, разыскивая уцелевшие кирпичики, из которых еще что-то можно сложить. Но, с другой стороны, взять власть, стать во главе государства сейчас? Нет, на это генерал тоже не мог пойти: это значило получить власть прямо из рук мятежников.
Контрразведка донесла, что и в верных частях среди солдат и офицеров идет брожение. Поэтому генерал не протестовал, когда полковник Роджерс привел и расставил в глубоких оконных нишах за портьерами - в кабинете генерала Дунгаса - четырех офицеров с автоматами, сказав, что это "верные люди".
"Верные - кому?" - подумал генерал, но возражать не стал.
Это его и спасло.