Он перевел взгляд на Жака. Думая, что за ним никто не наблюдает, француз сидел в кресле, скрестив руки на груди, и задумчиво смотрел в окно. Он был далеко отсюда, в своих мыслях, в своих делах.
Почувствовав на себе взгляд Петра, Жак встрепенулся.
- А во Франции осень, - сказал он неожиданно. - Давно я уже не ел винограда! - Он опять взглянул в окно и поспешно встал. - Извините, приехал Дарамола. Вы ведь помните Дарамолу? Все время хочу его уволить, да никак не соберусь…
Шутка прозвучала неуаеренно.
- Я съезжу в "Сентрал". Пока вы здесь разговариваете, проверю, заказан ли нам столик.
Он быстро пошел к двери, и Петр вновь подумал, что это уже не тот веселый парень, с которым они метались по Каруне несколько месяцев назад.
4
Все события того утра особенно четко вспомнились Петру два дня спустя в пыльном салоне самолета, на котором журналисты возвращались из Каруны в Луис.
Старенький "дуглас" кружил над Луисом уже почти двадцать минут. И каждая из этих минут пассажирам - двадцати трем журналистам, представляющим в Луисе иностранные газеты и информационные агентства - казалась вечностью. Петр был почти уверен в этом.
Вот через проход между креслами сидит англичанин из "Обсервера" - полный крепыш в пестрой рубахе. Он то и дело прикладывается к солидной армейской фляге, обтянутой защитного цвета грубой материей, и глаза его блестят все больше и больше. Рядом с ним - немец из "Ди вельт". Он обхватил тяжелыми ладонями потный красный лоб. Губы беззвучно шевелятся - он молится.
Дальше, в другом ряду, наискосок от Петра, - усатый француз из "Фигаро", похожий на Мопассана. Взгляд его неподвижен. Петр видит, как побелела рука, впившаяся в ручку кресла. На волосатом пальце светится широкое золотое кольцо.
Петр краешком глаза взглянул на Войтовича, сидящего рядом с ним у мутного иллюминатора. Анджей сидел, повернувшись к стеклу, и внимательно смотрел вниз. На виске у него стекленели крупные горошины пота.
"Как, интересно, выгляжу я?" - подумал Петр. Он словно не чувствовал своего тела - оно было чужим и удивительно легким. Зато горели щеки. Их жгло, и голова гудела, болело в затылке.
…Тридцать минут назад, уже над Луисом, командир самолета - высокий пожилой индус в розоватом тюрбане - вышел из своей кабины и бесстрастным голосом объявил, что самолет не может выпустить шасси. Горючего хватит на тридцать пять минут.
- Если за это время, - сказал индус, - шасси не удастся выпустить, придется сажать машину на брюхо.
Пассажиры встретили это объявление молчанием. В общем, это были люди, привыкшие и не к таким переделкам - куда только не забрасывала их журналистская судьба. И каждый сейчас был занят тем, что старался сохранить контроль над собой до последней минуты, до последнего момента, до тех пор, пока это было возможно.
Они уже достаточно нашутились над этой своей неудачной поездкой в столицу Севера за время трехчасового полета из Каруны в Луис. Конечно, и сейчас можно было бы острить: например, заявить, что редакциям придется, кроме напрасных расходов на эту поездку, раскошелиться еще и на приличные похороны.
Петр был уверен, что подобная острота уже сидела на кончике языка у кого-нибудь из самых бывалых, но в последний момент так и не была произнесена.
"Все будет хорошо, все утрясется", - попытался было убеждать он сам себя, но сразу же понял, что думает о другом, о том, что, возможно, он - он единственный и больше никто - является виновником грядущей гибели двадцати двух пассажиров и команды старенького "Дугласа".
5
Они заговорили с Ларсеном о делах Информага сразу же, как только за Жаком закрылась дверь. Ларсен на этот раз пригласил и редактора Данбату, попросив его принести журнал поступлений из Информага. Журнал оказался толстой канцелярской книгой, куда, к немалому удивлению Петра, были занесены все (или, по крайней мере, большинство) статей, заметок, фотографий, направленных им из Луиса в Каруну.
- Итак, - сказал швед, когда Петр положил тяжелую книгу ему на стол, - мы регулярно получаем ваши материалы. К слову сказать, они довольно, интересны. И статьи, и фотографии. Насколько я понимаю, ваше агентство гораздо патриотичнее Рейтера или Юнайтед Пресс.
Он улыбнулся.
- Что ж, это похвально. Это мне нравится. И… - он сделал паузу, - вы вправе задать мне вопрос: почему же мы публикуем вас так редко?
Ларсен перевел взгляд на Данбату. Тот сидел не шевелясь, лицо его было каменным.
- Я думаю, что выскажу общее мнение - и мое, и мистера Данбаты. Мы - газета не политическая, а чисто информационная. Нас волнуют внутренние проблемы этой страны, этого района, то есть то, что волнует сегодня наших читателей. Что же касается событий во внешнем мире, то информацию о них нам поставляет Рейтер. Мы связаны договором, у нас стоят их телетайпы…
- Простите, мистер Ларсен, - вмешался Войтович, - кто финансирует газету?
- Здесь нечего скрывать - пятьдесят один процент акций газеты находится в Лондоне. Двадцать пять были в руках правительства Севера, остальные - у частных лиц.
Ларсен весело махнул рукой.
- Вы же сами все понимаете!
- Итак… Вы считаете, что более тесное сотрудничество между нами невозможно? - Петр решил немного нажать.
- Почему же! Нас по-прежнему интересуют ваши фотографии, материалы по культуре, спорту. Мы готовы платить за информацию, если она нас устраивает. Но опять же не забывайте… - Он указал пальцем вверх.
- Лондон? - спросил Петр.
- Держатели акций, - поправил его Ларсен.
"Дуглас" тряхнуло. Еще раз и еще. Петр невольно вцепился руками в поручни кресла.
- Пробуем вытряхнуть шасси, - хрипло сказал Войтович. Он был бледен, но пытался улыбаться. - Ничего, коллега, бог не выдаст, свинья не съест!
Он отвернулся к иллюминатору и замурлыкал какую-то веселую песенку.
Петр посмотрел на часы. Они кружили над Луисом уже пятнадцать минут. Оставалось еще пятнадцать. Затем горючее должно было кончиться, и…
Ларсен удивился, когда Петр попросил его по пути в "Сентрал" заехать в редакцию "Черной звезды", но согласно кивнул и свернул в пыльный лабиринт узких улочек старого города.
- У них сейчас финансовые неприятности, - только и сказал он.
- Трудности? - переспросил Петр.
- Трудности у них постоянно, а неприятности периодически, - усмехнулся Ларсен.
- Это что же - газета левая? Независимая?
- Левая? - переспросил Войтовича Ларсен, внимательно вглядываясь в узкую улицу, бегущую перед радиатором "мерседеса". - Я бы сказал - националистическая.
Он затормозил и остановил машину.
- Я вас подожду здесь. Редакция "Черной звезды" за углом, а мне не хотелось бы там показываться. Если я пойду с вами, у вас там разговора не получится. Кстати, редактор "Черной звезды" тоже Данбата. Распространенная фамилия, ничего не поделаешь! Но… - он улыбнулся, - самое забавное, что он младший брат моего Данбаты. Ларсен подчеркнул слово "моего".
- Желаю успеха, - крикнул он, когда Петр и Анджей уже отошли от машины.
Редакция "Черной звезды" помещалась в старом здании, служившем раньше то ли гаражом, то ли складом. Фасад его выходил на небольшую, заваленную всяческим хламом и заросшую густой и высокой травой площадь. Собственно, и состоял-то он из четырех высоких и массивных двустворчатых ворот, трое из которых были заперты могучими тяжелыми замками. Четвертые ворота, над которыми висела выцветшая фанерная вывеска с надписью: "Черная звезда", были тоже закрыты, но наружного замка на них не было.
Петр и Анджей переглянулись.
- Пусто! - с сожалением сказал Петр. - "Черная звезда" публиковала материалы Информага куда чаще, чем "Голос Севера".
- А это мы еще посмотрим!
Войтович решительно забарабанил в ворота.
Минуты три прошло в тишине. Затем послышался шорох, ворота приоткрылись и наконец медленно распахнулись.
На пороге стоял худой человек в длинной белой рубахе. На большой голове красовалась потертая феска из красного фетра. Из-за круглых стальных очков с толстыми линзами смотрели умные глаза. Человек был бос.
За его спиной в полутьме гаража, не имевшего окон, виднелся стол грубой кустарной работы, заваленный бумагами. Бумаги были на полу, на открытых полках, служивших, видимо, когда-то верстаками, на двух-трех колченогих стульях.
- Чем могу быть полезен, джентльмены? - с достоинством спросил босоногий.
- Мы хотели бы видеть редактора, - сказал Петр, с интересом разглядывая нехитрое убранство помещения. Он уже успел заметить на столе пачку бюллетеней с материалами Информага, которые он печатал в Луисе для редакций гвианийских газет, и стопку своих пластиковых клише.
- Я редактор, - все так же с достоинством сказал босоногий. - С кем имею честь?
- Я - представитель Информага в Луисе, а мой друг - корреспондент Польского телеграфного агентства по Западной Африке.
- О! - Глаза редактора округлились. - Большая честь, джентльмены, большая честь!
Он поспешно отступил с порога и сделал жест, приглашающий гостей войти. Затем небрежно сбросил бумаги с двух стульев, поставил их у стола, а сам уселся за него так, как, видимо, сидел до прихода гостей. Потом он схватил медный колокольчик, прижимавший пачку бумаг на столе, и судорожно позвонил.
В дальнем углу послышались шаги откуда-то сверху, и Петр различил в полумраке крутую лестницу, ведущую наверх. По ней спустился пожилой гвианиец в рваном черном свитере и шортах, с зеленым конторским козырьком на глазах.
- Хасан, это товарищи, - сказал ему редактор. - Вот видишь? А ты говорил…
- Здравствуйте, - сказал по-русски Хасан.
- Вы говорите по-русски? - удивился Петр.
- Только "здравствуйте", - продолжал по-английски Хасан. - А вообще у нас при редакции есть клуб слушателей Московского радио.
- Какой же у вас тираж? Войтович приготовил блокнот.
- Три тысячи, - ответил за редактора Петр.
- Сейчас три тысячи двести, - поправил его Данбата. - Но учтите, что каждый наш номер читают до тысячи человек. То есть, конечно, не читают, у нас мало кто умеет читать. Но тот, кто умеет, читает газету очень многим: друзьям, друзьям друзей… Ее читают в школах, на рынке, в мечети. У наших читателей нет денег, чтобы давать нам платные объявления, но пенсы, на которые они покупают нашу газету, нам дороже.
Помолчали. Редактор с нескрываемым интересом рассматривал гостей. Наконец он улыбнулся Петру:
- Я ведь вас знаю, мистер Николаев. - Он лукаво подмигнул. - У газетчиков хорошая память. Я был фоторепортером "Голоса Севера" и снимал, когда комиссар Прайс арестовал вас в "Сентрале". Помните дело "Хамелеон"? - Он покрутил головой. - Как быстро летит время! А вот теперь я редактор "Черной звезды". Камеру держу в руках, только чтобы подзаработать на жизнь - снимаю на вечеринках, похоронах, свадьбах. Газета ведь ничего не дает!
- А почему бы вам ее не закрыть? - спросил Войтович.
- Как? - Редактор даже подскочил на стуле. - А кто же тогда будет говорить людям правду? Уж не мой ли братец в "Голосе Севера", а вернее - в "Голосе Лондона"? "Звезда" существует уже двадцать лет. Мы выходили даже при колонизаторах. Семь редакторов сидели в эмирских тюрьмах. Пять раз редакцию сжигали со всеми машинами, а мы выходим. И все-таки порой тяжело! Особенно сейчас! Вы ведь, наверное, знаете, что эмиры готовят "День Икс". Об этом сейчас не знают разве что власти в Луисе, разумеется. Здешние-то все заодно с феодалами, а за теми - англичане. Ох и крови прольется!
ГЛАВА V
1
…Да, вчерашний денек выдался на редкость бурным! Утром они с Анджеем встали с тяжелыми головами: ленчем, на который они были приглашены Жаком и Ларсеном, дело не ограничилось, и накануне вечером им пришлось ужинать в доме у шведа.
Жена Ларсена Ингрид, хрупкая, болезненная женщина лет сорока пяти, искренне обрадовалась гостям. Она не скрывала, что в Гвиании ей было тоскливо, жаловалась на африканский климат. Она много курила, но не пила. Зато Ларсен щедро подливал "смирновской", с маркой "Сделано в США", и себе и гостям.
Ингрид с интересом рассматривала их и задавала вопросы - робкие и наивные. С "красными", по ее словам, она встречалась впервые. Ларсен похохатывал, но, когда он смотрел на жену, его глаза были полны нежности.
Выпив, Жак снова стал тем веселым и жизнерадостным пар нем, к которому Петр привык в Луисе. Он сыпал шутками и то и дело вспоминал о своих приключениях в саванне. Истории были фантастические.
Ларсен серьезно кивал: чем больше он пил, тем становился молчаливее, лицо его каменело. Зато Петр чувствовал, как с каждым глотком мрачное напряжение, державшее его с той тревожной ночи, слабеет, отпускает и дерзкая смелость закипает там, где гулко бьется сердце.
Он выждал момент, когда вниманием четы Ларсенов целиком завладел Войтович, и, неожиданно наклонившись через низкий столик к сидевшему напротив Жаку, вдруг спросил, глядя прямо в глаза французу:
- Это ты стрелял… тогда… на свадьбе у Сэма? Кто он, тот парень, убитый тобою? Кто ты?
Жак расслабленно откинулся на спинку кресла.
- Во всей этой игре…
Он не договорил, миссис Ларсен обратилась к Петру:
- А правда ли, что вашим женщинам запрещают одеваться по моде?
И пока Петр терпеливо отвечал, Жак налил себе "смирновской". Выпил, потом решительно встал и пошел к двери.
- Извините, - сказал он, прислоняясь к косяку. - Мне плохо.
Хозяйка сразу же вскочила и пошла за ним. Минуты через три она вернулась, смущенно улыбаясь:
- Спит. Я уложила его на диване в кабинете.
Ларсен серьезно кивнул. А Петр, все больше чувствуя себя во власти легкой, дурманящей теплоты, твердо решил, что завтра он продолжит разговор и выяснит у француза все начистоту.
…Жак появился в гостиной вновь лишь минут за десять до того, как гости собрались уходить. Он был почти трезв, лишь глаза его были красными, как от бессонницы. Семейство Ларсенов настояло, чтобы он остался ночевать у них. Гостей отвез в "Сентрал" сам Ларсен.
На следующее утро их разбудил стюард, который вместе с утренним чаем принес пакет из министерства информации Севера. Господам иностранным журналистам напоминали, что военные власти устраивают сегодня в девять часов утра пресс-конференцию.
И хотя бумага была составлена в самых обычных казенных выражениях, Петру почудилось в ней нечто тревожное: не в местных обычаях было напоминать журналистам о подобных мероприятиях.
Наскоро позавтракав, они поспешили в конференц-зал "Сент-рала".
Небольшое помещение, отделанное резными панелями красного дерева, было забитр до отказа. И опять Петр почувствовал смутную тревогу: как-то все здесь было необычно. Собравшиеся хмуро молчали, лишь кое-кто перебрасывался редкими, скупыми фразами.
Представители западных информационных агентств сидели в окружении своих "стрингеров", гвианийцев, работавших на эти агентства на Севере страны. Кое у кого на коленях стояли портативные пишущие машинки с заправленными в них бланками телеграмм.
На небольшую эстраду, фоном которой служил развернутый флаг Гвиании, откуда-то сбоку один за другим легко поднялись три солдата с автоматами наизготовку. Двое стали по краям, направив оружие в зал, третий быстро осмотрел низенький столик с микрофоном, одинокое кресло, стоящее перед ним, и отошел. Затем на эстраду упругим шагом поднялся молодой офицер с листком бумаги в руке. Вид у него был мрачный и озабоченный.
- Майор Нзеку, - пронесся шепот по залу. - Новый командир первой бригады, арестовавший майора Мохамеда.
Майор положил листок на столик, разгладил его ладонью, помедлил, опустив глаза, потом резко вскинул голову.
- Джентльмены!
Голос его был глух. В зале все замерло.
- Джентльмены! Нзеку глубоко вздохнул.
- Мне приказано рассказать о причине событий, которые грозят ввергнуть нашу страну в пучину междоусобицы.
Он говорил, не заглядывая в бумажку.
- Реакционные силы плетут паутину заговора. В саванне формируются отряды мятежников. У нас есть доказательства, что демонстрация в Каруне и ее расстрел были провокацией. Майор Мохамед принимал в этом самое непосредственное участие. На допросе он назвал имена тех, кто направлял его. Успел назвать.
Голос майора сорвался, в нем чувствовалась ярость.
- Этой ночью майор Мохамед найден мертвым в своем кабинете в казармах 1-й бригады, где он содержался под охраной.
В зале стояла тишина.
- Следствие продолжается. Суд же над Мохамедом будет теперь твориться на небесах… - Нзеку криво усмехнулся. - Есть ли какие-нибудь вопросы?
- Корреспондент газеты "Санди телеграф", Лондон. Неопрятно одетый человек с густой гривой седых волос тяжело поднялся со своего места.
- Прошу, - сухо сказал майор.
- Нам нужны подробности гибели…
- В кабинете мы нашли пачку сигарет, которые майор обычно не курил. Сигареты уже отправлены в Луис на экспертизу.
- Когда наступила смерть?
- Примерно между десятью и двенадцатью часами ночи. Солдаты, стоявшие на посту в это время, дезертировали.
- Спасибо.
Корреспондент "Санди телеграф" сел, но сейчас же опять вскинул руку:
- Извините… В городе уже говорят об этом убийстве. Это правда, что убийца обронил на месте преступления значок заговорщиков "Симбы"?
- Значит, "Симба" действует? - выкрикнул кто-то из зала. Все напряженно ждали ответа.
Молчание затягивалось. Наконец майор тяжело вздохнул:
- Следствие выяснит это.
И сейчас же в зале затрещали портативные машинки. "Стрингеры" бросились к выходу, отталкивая друг друга, торопясь опередить конкурентов. Это была сенсация! В убийстве майора Мохамеда замешана организация "Золотой лев". Теперь генерал Дунгас будет вынужден заняться мятежными офицерами по-настоящему!
- Счастливо, джентльмены. Завтра в девять утра на аэродроме всех будет ждать самолет. Счастливо добраться до Луиса! - попытался перекричать шум Нзеку и спрыгнул с эстрады.