Следуя указаниям Ху Чи, он отыскал место, где были спрятаны запасы, ссыпал в мешок чумизной муки, картошки, добавил немного табаку - "маньчжурки", по которому соскучился, и пошел обратно напрямик, чтобы сократить расстояние. Дорогу ему преградил ручей. Илья опустил свою ношу, нагнулся напиться - и обомлел. На дне ручья сквозь неглубокую прозрачную воду блестели желтые крупинки.
Золото! Илья был старый уссуриец. Немало старательского золота прошло когда-то через его руки, немало наслышался он рассказов о счастливых находках.
Илья воровато оглянулся, словно за ним могли и здесь подсматривать, и как был, в штанах, башмаках, полез в воду. Крупинки золота попадались часто. Видимо, их нанесло сюда течением. Они застревали среди галечника, в прибрежном песке, в корнях коряги, лежавшей поперек ручья и гнившей бог знает сколько лет.
- Нашел… нашел… Теперь сам себе хозяин… - бормотал Илья, прижимая к мокрой груди найденные сокровища.
От жадности и нетерпения собрать все сразу он замутил воду и уже ничего не мог ни достать, ни даже видеть.
Наконец он немного пришел в себя от внезапно свалившейся на него удачи и сообразил, что за один раз всего не переделаешь. Хорошо еще, что ненадолго задержался. Не дай бог, если Хучишка пронюхает!
Илья отметил зарубкой место находки и заторопился к Песчаному Броду.
В темной, затвердевшей от грязи и пота кофте, подаренной ему Ху Чи, в стоптанных, еще не просохших башмаках Илья вошел в фанзу и, стараясь не обращать на себя внимания, принялся возиться возле очага. Ху Чи по-прежнему не замечал его. Он сидел перед входом в фанзу и тянул тонким голосом монотонную, жалобную песню. Вероятно, оплакивал Желтоглазого.
Желтоглазый умер. Это Илья понял с первого взгляда. Лицо его было закрыто платком, а тело неподвижно, как только бывает неподвижно тело мертвеца. Одно удивило Илью: Ху
Чи вырядил покойника в свои белые штаны и синюю рубаху, а сам облачился в его одежду. Может быть, у них такой обычай? Правда, прожив в Маньчжурии чуть ли не половину жизни, Илья еще ни разу не видел, чтобы живой менялся с мертвым платьем, но кто их разберет… Илья продолжал возиться по хозяйству.
В это время Ху Чи вошел в фанзу, достал из-за пазухи широкий, прямой нож, с которым никогда не расставался, осмотрел его, вытер тщательно и сунул обратно за пазуху. Затем показал Илье на тело Желтоглазого. Илья понял, что он намеревается похоронить умершего, и взял покойника за ноги. От движения черный, в зеленых разводах платок, закрывавший голову и плечи Желтоглазого, упал. Илья увидел, что тело лишено головы.
Его руки задрожали, на шее и на спине выступил пот. Но под взглядом загоревшихся, как у рыси, глаз Ху Чи он покорно вынес тело из фанзы.
Вдвоем они направились со своей ношей к броду через речку. Когда они достигли зарослей полыни, в которой скрывалась знакомая Илье тропа, ведущая к бухте, Ху Чи приказал остановиться. Тело положили поперек тропы и вернулись в фанзу.
Весь этот и следующий день Ху Чи никуда не отлучался.
В полдень, во время тумана, они вышли к реке и долго сидели в кустах. Ху Чи вглядывался в туман, нагибался к воде, слушал. Потом сделал Илье знак следовать за собой. Соблюдая величайшую осторожность, они приблизились к телу Желтоглазого. Оно было прикрыто ветками.
"Эге… кто-то успел побывать здесь!" Илья раскрыл было рот, но Ху Чи сделал такое страшное лицо, что он прикусил язык. Они постояли с минуту и заторопились обратно. Ху Чи довольно скалил зубы.
Он распорядился, чтобы Илья уходил кружным путем в сопки и дожидался его в условленном месте, где хранились продукты, а сам скрылся в прибрежных камышах. Илья пошел было и остановился. Туман редел. Открылось море. Он увидел лодку Ху Чи, быстро удалявшуюся от берега. Лодку Ху Чи по-прежнему прятал от него. Раздумывая, куда мог отправиться его нынешний хозяин и зачем понадобилось ему так поступить с Желтоглазым, Илья собрался вернуться в фанзу.
Он только высунул голову из кустов, как тут же спрятался. На вершине прибрежного гребня стоял человек и смотрел в бинокль на море. Это был тот самый моряк, которого Илья не раз видел на Черной сопке. Его, должно быть, и остерегался Ху Чи. Теперь Илья понял смысл вчерашней затеи с переодеванием.
Он пригнулся и, осторожно пятясь, скрылся в кустах.
Следующие три дня Илья продолжал искать золото в таежном ручье, а ночью, разостлав дерюжку, считал и пересчитывал свою добычу. Потом прятал золото в небольшой холщовый мешочек, который привязывал на шею, как ладанку. Илья дивился отсутствию Ху Чи и радовался, что никто ему теперь не мешает. Одного не хватало ему: лодки Ху Чи. Илье казалось, что с лодкой и с золотом он сам себе хозяин.
Илье очень хотелось бы сделать так, чтобы и волки были сыты и овцы целы - чтобы и золота добыть побольше и в Харбин явиться без опаски. На всякий случай он решил пополнить свой запас продовольствия, починить обувь, одежду и быть готовым в путь-дорогу. Он провозился дотемна и заночевал возле места, где хранились запасы. Он только задремал, когда услышал шорох. Перед ним стоял Ху Чи.
- Здравствуй, Илья Степанович! - произнес он, отчетливо выговаривая каждое слово и таким тоном, словно его появление должно было обрадовать Илью.
Он зажег потайной фонарик, внимательно посмотрел на Илью и коротко объяснил, какое им предстоит нынче дело. Ху Чи впервые протянул Илье деньги, и немалые (Илья тут же добросовестно пересчитал их), пообещав столько же после "дела". Ху Чи добавил, что бояться им нечего - лодка у него с мотором и стоит наготове. Он даже указал место, где спрятана лодка.
Услышав о лодке, Илья повеселел: с деньгами и с лодкой он не пропадет!
Шли быстро. Ху Чи посматривал на часы и поторапливал. В одном месте он свернул с тропы, вскарабкался на столб и обрезал провод. Наконец они приблизились к южному склону Черной сопки и проникли подземным ходом в погребок под старой фанзой.
По плану Ху Чи Илья должен был в условленное время пробраться к месту, где стоял часовой, снять часового и на кратчайшем расстоянии от укреплений произвести в нескольких местах поджог. Сам Ху Чи отправился на северную сторону бухты с тем, чтобы охватить ее огнем с двух сторон.
Впрочем, Ху Чи не намеревался выпустить Илью живым после "дела": в лишних свидетелях он не нуждался. Двух вещей только не знал Ху Чи: что Илья нашел золото и что он тоже готовится обмануть его.
…Был второй час ночи, когда Илья выбрался из фанзы. Темная, беззвездная ночь окружала его. Луна еще не взошла. Было самое время приступить к делу. Но Илья медлил. В конце концов, он по-своему решил задачу, поставленную перед ним Ху Чи. Часового оставить в покое (зачем рисковать собственной головой?), а кусты у подножия сопки поджечь. Вот и всё.
Так Илья и сделал - правда, наспех, кое-как и двинулся в сторону Песчаного Брода, где была спрятана моторная лодка Ху Чи. Второпях он оступился, упал и ушиб голову. Охая и ругаясь, Илья перевязал голову куском рубахи и продолжал свой путь.
Далеко впереди показался тускло-красный глаз, словно кто-то караулил его во мраке. Илья с трудом сообразил, что это взошел поздний месяц.
Он миновал каменную осыпь и вышел на тропу, ведущую к Песчаному Броду. Позади него, над сопками, вставало зарево пожара, а на востоке уже обозначался рассвет. Сейчас Илья боялся лишь того, что Ху Чи мог опередить его и завладеть лодкой. (Он не знал, что в это самое время неподалеку от него Синицын, Тимчук и Гаврюшин спешили в том же направлении.) К Песчаному Броду Илья добрался, когда уже рассвело. Камыши в устье Шатухи горели. Илья все же успел переправиться через крайнюю протоку к месту, где была спрятана, по словам Ху Чи, моторка. Ее не было. Опять Ху Чи обманул его!
Злой, растерянный, Илья метался по берегу, пока в прибрежных кустах не увидел сразу и лодку и Ху Чи.
Ху Чи знал уже, что Илья плохо выполнил порученное ему дело, а из-за него опоздал и сам Ху Чи, ждавший появления огня на южной стороне сопки. Все вышло не так, как надо, и во всем повинен Илья, которому по заслугам следовало гореть сейчас вместе с фанзой, а он прибежал сюда…
Ху Чи не желал признавать, что причина не в Илье, что сам он оказался бессилен - при всей своей хитрости и опыте. Именно это бесило его. Он кинулся к Илье с ножом: теперь ему наверняка не нужен этот свидетель. Но в эту минуту он заметил, что огонь подобрался к лодке. Не слушая жалкого бормотания Ильи, его обещаний и просьб, Ху Чи быстро вскочил в нее, оттолкнулся от берега багром, предоставив своего сообщника мести огня.
Возмездие
Стоя по пояс в воде, озаренной горящими камышами, Синицын в оцепенении смотрел на воскресшего из мертвых Пак-Якова, который легко и бесшумно двигался вдоль протоки.
Лейтенант услышал громкое дыхание Гаврюшина. Это вернуло ему ясность сознания. Черт возьми! Мертвые не воскресают. И это не "Всадник без головы". Одно из двух: либо это не Пак-Яков, а человек, удивительно похожий на него, либо зарезанным оказался кто-то другой, кого они приняли за Пак-Якова… Значит, их снова провели? Сам Пак-Яков, которого он жалел и который приходил просить помощи, - он и обманул его? Стало быть, он и есть здесь главная пружина? Бедный, бедный Митя! Один он был прав и за это поплатился…
Жалость, смятение, злоба охватили Синицына с такой силой, что, забыв, где он находится, расплескивая воду, достигавшую ему до пояса, он ринулся вперед с наганом в поднятой руке и нажал раз за разом курок. Очевидно, он промочил наган - тот не стрелял. В эту минуту раздались один за другим два выстрела. Это стреляли Гаврюшин и Тимчук. Пуля сбила соломенную шляпу с воскресшего Пак-Якова. Он обернулся. В неверном, переменчивом свете пожара Синицыну почудилась усмешка на его желтом лице.
Тимчук выстрелил еще раз. Но ветер гнал дым так низко, что невозможно было прицелиться.
- А, черт! - Хлюпая по воде и увязая в илистом дне протоки, Синицын спешил к берегу.
Гаврюшин и Тимчук следовали за ним.
Человек в коричневой кофте, который так походил на Пак-Якова (и что все это значило, сам черт не разберет!), перебрался между тем через протоку и быстрыми скачками, словно он был не старик, а молодой, несся по берегу прямиком к фанзе.
Фанза выглядела безлюдной. "Неужели Майбороды там нет?" - только успел подумать Синицын, как со стороны фанзы докатился едва различимый среди треска пожара выстрел. Человек в коричневой кофте споткнулся на бегу и упал.
Синицын радостно замахал рукой, увидев выскочившего из-за фанзы Майбороду. Однако радость его была преждевременной: едва Майборода сделал несколько шагов к человеку в кофте, тот вскочил на ноги и с ловкостью кошки метнулся в сторону.
Он бежал, зажимая рукой плечо, делая внезапные скачки, чтобы не дать прицелиться в него. Но Майборода уже не стрелял. Подняв высоко винтовку, он кричал что-то лейтенанту, должно быть, хотел объяснить, что это Пак-Яков, живой Пак-Яков!.. Он тоже растерялся при виде воскресшего человека.
- Стрелять! Стрелять! - кричал не своим голосом Синицын, понимая, что преступник вот-вот уйдет.
Действительно, несмотря на простреленное плечо, тот успел добежать до кустов, начинавшихся неподалеку от фанзы, и скрылся.
В то время как Синицын и Тимчук с одной стороны, а Майборода - с другой подбегали к кустам, оттуда повалил дым. Он стлался вдоль берега, отмечая путь беглеца, и быстро распространялся. Человек, вероятно, полил кусты каким-то быстро-воспламеняющимся горючим. Опять стена огня и дыма спасла его от преследования.
Синицын приостановился, не зная, что предпринять. В эту минуту сквозь дым, заволакивающий противоположный берег протоки, показался еще один человек, рыжебородый и с завязанной головой. Синицын и Тимчук повернули за ним, но дым валил все гуще, и они потеряли его из виду.
Некоторое время Синицын блуждал, ослепленный и задыхающийся, среди дымящихся кустов, пока не вскарабкался на прибрежный откос. Здесь дышалось легче. Оглянувшись, Синицын снова увидел на противоположном берегу бородача с повязкой на голове. Тот смотрел на море и грозил кому-то кулаком. Кого он увидел?
Проворно удаляясь от берега, шла лодка под знакомым заплатанным парусом. Синицын едва удержался, чтобы тоже не погрозить кулаком беглецу. Тут он увидел Тимчука, который заметил бородача и уже бежал ему наперерез.
Протока здесь делала колено, и, пока преследуемый огибал ее с внешней стороны, Тимчук, а следом за ним Синицын опередили его, перебрались в мелком месте на другой берег протоки и бежали ему навстречу. Тому оставалось только отступать к песчаной косе.
Гаврюшин и Майборода присоединились к лейтенанту и Тимчуку, и теперь все трое гнались за человеком с рыжей бородой. А он с тоской и злобой оглядывался на море, где уходил в лодке его более счастливый сообщник.
Вдруг новый сильный звук донесся с моря: огибая Песчаный Брод и давая гудки, наперерез лодке шел полным ходом катер.
- Хучишка! Сволочь! Попался!.. - вскричал, увидев катер, бородач (это был, как уже догадался читатель, Илья Дергачев) и побежал еще быстрее.
Мысли в воспаленной голове Ильи мешались. То ему казалось, что Ху Чи как-нибудь вывернется и спасет его, то он решал подкупить моряков золотом из своего мешочка, то, спохватясь, страшился возмездия…
Илья бежал прямо к воде. За ней начиналась песчаная коса, а там - берег, не тронутые пожаром сопки, свобода. С минуту Илья колебался. Пески - он знал - опасны, нехожены. Но выбора не было. Он оглянулся на преследователей и с шумным плеском вошел в мелкую воду, пересек ее и ступил на песок.
Сюда огонь не достигал. Морская свежесть приятно холодила воспаленное лицо и грудь. Чайки, напуганные пожаром, с тревожным криком носились над головой. Илья шагал у самой воды (здесь песок был плотнее, тверже) и поглядывал на моряков, которые остановились возле воды.
Синицын приказал не стрелять. Он знал, что отсюда бородачу не уйти, и намеревался кружным путем настичь его, если только он сдуру не попадет в зыбуны, откуда спасения нет.
- Что, сплоховали? - бормотал Дергачев, тряся всклокоченной бородой. - А я, вот он - я! - Он хвастливо похлопал по тяжелому мешочку, накрепко привязанному к шее. "За этот мешочек можно и документ достать, и уехать за тридевять земель, и жить… С деньгами все можно!"
Подбадривая себя такими мыслями, Илья быстро шагал, забыв об усталости и разбитой голове. В башмаки набился мокрый песок и резал натертые ноги, но Илья смотрел вперед, на узкую прибрежную полосу песка, которая то появлялась, то скрывалась под набегавшим накатом.
Идти у воды становилось труднее. Ветер свежел, накат усиливался, сбивал с ног. Несколько раз Илья оступался в воду, окунался с головой - здесь было глубоко. И он пустился напрямик через песчаную косу.
Вначале показалось, что теперь идти легче. Однако скоро Илья понял, что ошибся. Песок становился все более зыбким. С каждым шагом ноги увязали всё глубже. Силы Ильи слабели. Он бился, как птица, попавшая в силки. Но словно кто-то в нем самом мешал ему, тянул вниз, душил. Тело его ушло в песок по пояс, потом - по грудь, песок набивался в рот, уши, глаза… Он вспомнил о своем мешочке и начал рвать его с шеи. Но мешочек не поддавался.
- Мое… не отдам… мое! - бормотал Илья задыхаясь.
И чем больше он метался, тем быстрее погружался в песчаную трясину. Последним усилием он сорвал наконец мешочек и поднял свое сокровище высоко над головой:
- Не отдам… мое!
Когда моряки пробрались кружным путем к противоположному краю песчаной косы, они никого не увидели. Синицын долго разглядывал в бинокль длинную, освещенную теперь солнцем полосу песка, на которой затерялся след человека. Он хотел уже опустить бинокль, опасаясь, не удалось ли беглецу уйти, как вдруг заметил вдали какой-то предмет, едва видный на желтой волнистой поверхности песков. То была рука. Несколько минут рука торчала над зыбучей пучиной, потом исчезла.
А в это время за тремя скалами, похожими на каменные кулисы, за почернелой, задымленной, но уцелевшей от пожара фанзой шла другая погоня.
Катер прижимал к берегу лодку под заплатанным парусом. Парус был для отвода глаз: на лодке имелся отличный мотор. Она ловко лавировала, пытаясь вырваться в открытое море, и, настигаемая, кидалась стремительно и внезапно в разные стороны, как щука, попавшая в вершу. Когда стало ясно, что ей не уйти, лодка повернула к берегу и на полном ходу врезалась в песок. Из нее выскочил человек в коричневой кофте и побежал. По нему ударили с катера, но волны подбрасывали катер - и попасть в цель было трудно.
Камыши вдоль устья Шатухи горели бледным в свете солнца огнем. А выше по течению, насколько хватал глаз, стлался дым. Там горела тайга.
Катер причалил одной минутой позже. Но человек в коричневой кофте был уже возле кустов, которые еще не горели, но готовы были заняться. Очевидно, он хотел пробиться сквозь них к ближней протоке, переправиться через нее там, где пожар уже догорал, и уйти к сопкам.
- Ну, тут мы тебя пометим! - сказал низкий голос. Голос принадлежал капитану Пильчевскому. Он понимал,
что все сейчас решалось меткостью и быстротой. И с быстротой, удивительной для его возраста, выскочил из катера, упал на прибрежный песок и вскинул к плечу винтовку, взятую у матроса.
Человек в кофте покачнулся, споткнулся, но устоял и, припадая на одну ногу, скрылся в окутанных дымом кустах.
- Эх, мазила! - выругал самого себя Пильчевский и приказал матросам рассыпаться цепью.
Тут появился Тимчук. Сообразив, что лодке не уйти и что Синицын обойдется без него, он устремился к берегу, но опоздал. Теперь он бежал к кустам и, прежде чем его успели остановить, нырнул в облако дыма.
С опаленным лицом, не выпуская из рук винтовки, он выскочил сквозь кусты к протоке и только хотел прыгнуть в воду, когда увидел беглеца. Тот пересекал вплавь протоку, действуя одной рукой. Пограничник повел мушкой на цель спокойно, как на учении, и выстрелил.
Человек в воде забился, нырнул, вынырнул и последним усилием дотянулся до берега. Здесь объятые огнем камыши накрыли его. Но он был еще жив и попытался подняться. На мгновение вспыхнули загоревшиеся на нем волосы и осветили темное, искаженное лицо.
Тимчук подождал немного. Но человек лежал неподвижно.