Музыка умолкла, и по тем же громкоговорителям объявили о начале кабаре. "Называется программа, – объявил пройдоха, – "Старый Берлин", и голос тоже отзывал старым Берлином – подобострастный, гнусавый и как бы с намеком. "Распорядитель сменил пленку", – машинально заметил Смайли. Занавес поднялся, открыв небольшую сцену. Смайли быстро глянул вверх и на сей раз при свете сцены увидел то, что искал: высоко в стене располагалось маленькое окошко с дымчатым стеклом. "Фотограф пользовался специальной камерой, – мелькнула у него мысль. Смайли слышал, что темнота нынче не помеха для съемки. – Надо было проконсультироваться у Тоби, – сокрушался он. – Тоби знает эти игрушки наизусть". А на сцене началась демонстрация акта любви – автоматического, бесцельного, унылого. Смайли переключил внимание на членов клуба, разбросанных по залу. Красивые, обнаженные и молоденькие девицы – такие же молоденькие, как на снимке. Те, кому повезло с партнером, сидели с ним в обнимку, казалось, в восторге от того, что партнер такой дряхлый и уродливый. Остальные молча сбились в стайку, словно американские футболисты, ожидая вызова на поле. Громкоговорители загрохотали громче, изрыгая смесь музыки и истерически выкрикиваемого текста. "А в Берлине изображают старый Гамбург", – представил Смайли. На сцене парочка удвоила усилия, но результат не изменился. А Смайли вдруг озаботился, узнает ли он девиц с фотографии, если они появятся. Вряд ли. Занавес опустился. С облегчением Смайли заказал еще виски.
– А герр Кретцшмар сегодня здесь? – поинтересовался он у официанта.
– У герра Кретцшмара много дел, – пояснил тот. – Герр Кретцшмар вынужден делить свое время между несколькими заведениями.
– Если он появится, будьте любезны, дайте мне знать.
– Он придет ровно в одиннадцать, майн герр.
В баре начали танцевать обнаженные пары. Смайли потерпел еще с полчаса и вернулся в приемную, мимо кабинок, которые теперь были уже частично заняты. Шустрый юноша спросил, как доложить.
– Скажите, что у меня особая просьба, – предложил Смайли.
Молодой человек нажал на кнопку и заговорил очень тихо – почти так же тихо, как говорил со Смайли.
В кабинете наверху оказалось чисто, как у хирурга: там стоял полированный пластиковый стол и куча всяческой аппаратуры. С помощью скрытой камеры транслировалось на телевизор то, что творилось внизу. То самое окошко для наблюдения, которое подметил Смайли, позволяло видеть интерьеры separees. Герр Кретцшмар относился, как говорят немцы, к серьезным людям. Ему перевалило за пятьдесят, он был ухоженный и плотный, в темном костюме и светлом галстуке. У него были соломенные, как у доброго саксонца, волосы и любезное выражение лица, в котором не чувствовалось радушия, но не чувствовалось и суровости. Он отрывисто пожал Смайли руку и указал на кресло. Казалось, ему не привыкать ко всякого рода особым просьбам.
– Прошу вас, – пригласил к диалогу герр Кретцшмар, и с вступлением было покончено.
Оставалось лишь двинуться вперед.
– Насколько я понимаю, вы раньше являлись деловым партнером одного моего знакомого, некоего Отто Лейпцига, – произнес Смайли слишком громко даже для собственного уха. – Я случайно оказался в Гамбурге и решил обратиться к вам, дабы разыскать его. Адреса его нет ни в одном из справочников.
Кофе герру Кретцшмару подали в серебряном таганке с ручкой, обернутой бумажной салфеткой, чтобы он, наливая, не обжег себе пальцы. Он отхлебнул из чашки и аккуратно и бесшумно поставил ее на место.
– А вы кто, скажите на милость, будете? – Саксонская гнусавость придавала голосу герра Кретцшмара унылое звучание. Он слегка нахмурился и оттого стал еще респектабельнее.
– Отто звал меня Максом, – коротко отозвался Смайли.
Герр Кретцшмар никак не отреагировал, но задал следующий вопрос, правда не сразу. Взгляд у него, как снова отметил про себя Смайли, оказался на удивление наивным. "У Отто никогда в жизни не было своего дома, – всплыли в памяти слова Тоби. – Для срочных встреч ключ давал Кретцшмар".
– А какое у вас к герру Лейпцигу дело, могу я узнать?
– Я представляю одну крупную компанию, – ответил Смайли. – Среди всего прочего у нас литературное и фотоагентство, которое обслуживает репортеров по договорам.
– И что же?
– В далеком прошлом моя основная компания время от времени охотно принимала предложения герра Лейпцига – через посредников – и отдавала то, что получала от него, нашим клиентам для обработки и размножения.
– И что же? – повторил герр Кретцшмар. Он слегка подался вперед, но выражение лица не изменилось.
– Недавно деловые отношения между герром Лейпцигом и моей основной компанией восстановились. – Смайли немного помолчал. – Первоначально посредством телефона, – заявил он, но складывалось такое впечатление, что герр Кретцшмар никогда в жизни не слыхал о телефоне. – Опять-таки через посредников он прислал нам свою новую работу, которую мы с удовольствием разместили. Я приехал, чтобы обсудить с ним условия очередных заказов. В том случае, конечно, если герр Лейпциг в состоянии их выполнить.
– Какого рода, прошу вас, была эта работа – та, что прислал вам герр Лейпциг… прошу вас, герр Макс?
– Это фотонегатив эротического содержания. Моя фирма всегда требует негативы. Герр Лейпциг, естественно, это знал. – Смайли махнул рукой. – Я полагаю, он, должно быть, снимал из этого окошка. Своеобразие данной фотографии состоит в том, что герр Лейпциг сам заснят на ней. Поэтому можно предположить, что снимок, возможно, делал некий друг или деловой партнер.
Голубые глаза герра Кретцшмара глядели все так же бесстрастно и невинно. Лицо его, на редкость гладкое, показалось Смайли мужественным, впрочем, кто знает почему.
"Вы возитесь с таким ублюдком, как Лейпциг, так уж позвольте такому ублюдку, как я, позаботиться о вас", – предложил ему Тоби.
– Тут есть еще один аспект, – предупредил Смайли.
– А именно?
– К сожалению, с джентльменом, который в данном случае служил посредником, произошел серьезный несчастный случай вскоре после того, как негатив попал к нам. И обычная линия связи с герром Лейпцигом таким образом прервалась.
Герр Кретцшмар не смог скрыть волнения. Гладкий лоб его, казалось, прорезали морщины искренней озабоченности, и он довольно резко поинтересовался:
– Что значит – несчастный случай? Какого рода несчастный случай?
– Несчастный случай с роковым концом. Я приехал предупредить и поговорить с Отто.
Герр Кретцшмар вынул из внутреннего кармана тоненький золотой карандашик, надавил на кнопку, выдвигающую грифель, и, продолжая хмуриться, начертил на лежавшем перед ним блокноте идеальный круг. Затем поставил наверху крест, перечеркнул свое творение, неодобрительно поморщился и, пробормотав: "Жаль", – выпрямился и отрывисто произнес в селектор:
– Не мешать.
Молодой человек в приемной доложил, что понял.
– Вы сказали, что герр Лейпциг давно знаком с вашей основной компанией? – возобновил беседу герр Кретцшмар.
– Насколько мне известно, и вы тоже, герр Кретцшмар.
– Пожалуйста, объясните поподробнее, – попросил герр Кретцшмар, медленно вращая карандашик сразу двумя руками, словно проверяя качество золота.
– Мы, конечно, вспоминаем давно забытое прошлое, – успокоил его Смайли.
– Это понятно.
– Когда герр Лейпциг в первый раз бежал из России, он обосновался в Шлезвиг-Гольштейне, – начал Смайли. – Организация, устроившая его побег, базировалась в Париже, но, будучи прибалтом, он предпочитал жить в Северной Германии. Германия была все еще оккупирована, и он с трудом зарабатывал на жизнь.
– Любой с трудом зарабатывал, – поправил его герр Кретцшмар. – Это были фантастически трудные времена. Нынешняя молодежь понятия об этом не имеет.
– Никакого, – тотчас согласился Смайли. – И особенно трудны были эти времена для беженцев. Прибыли ли они из Эстонии или из Саксонии, жизнь оказалась равно тяжелой для всех.
– Совершенно верно. Беженцам было еще труднее. Продолжайте, пожалуйста.
– В те дни существовала большая индустрия информации. Самого разного рода. Военной, промышленной, политической, экономической. Державы-победительницы, не скупясь, выкладывали крупные суммы за материал, просвещающий друг друга. Моя основная компания занималась этим видом деятельности и держала здесь представителя, в обязанности которого входило собирать такого рода материал и передавать его в Лондон. Герр Лейпциг и его партнер время от времени становились нашими клиентами. На договорных началах.
Несмотря на известие о роковом конце генерала, по лицу герра Кретцшмара неожиданно, как дуновение ветерка, пробежала улыбка.
– На договорных началах, – словно ему понравились эти слова и он впервые их слышал. – На договорных началах, – повторил он. – Да, так оно и было.
– Подобные отношения, естественно, носят временный характер, – продолжал Смайли. – Но герр Лейпциг, как прибалт, преследуя и другие интересы, довольно долго поддерживал отношения с моей фирмой через посредников в Париже. – Смайли с минуту помолчал. – В частности, через одного генерала. Несколько лет назад, после ссоры, генерал вынужден был перебраться в Лондон, но Отто с ним не порывал. А генерал, в свою очередь, не прекращал заниматься посредничеством.
– До несчастного случая, происшедшего с ним, – вставил герр Кретцшмар.
– Именно, – подтвердил Смайли.
– Это было транспортное происшествие? Старый человек… проявил неосторожность?
– Погиб от пули, – резко выложил Смайли. Лицо герра Кретцшмара исказилось от неудовольствия. – Убили, – как бы для ясности добавил Смайли. – Это не было самоубийством, или несчастным случаем, или чем-то в этом роде.
– Естественно, – многозначительно вымолвил герр Кретцшмар и предложил Смайли сигарету.
Смайли отказался, тогда он закурил сам, сделал несколько затяжек и потушил сигарету. Бледное лицо его стало еще бледнее.
– Вы встречались с Отто? Вы его знаете? – задал вопрос герр Кретцшмар тоном человека, ведущего светскую беседу.
– Однажды встречался с ним.
– Где?
– Я не волен это сказать.
Герр Кретцшмар нахмурился, но скорее озадаченно, чем осуждающе.
– Скажите, пожалуйста, если ваша основная компания – о'кей, Лондон – искала связи непосредственно с герром Лейпцигом, какие она предпринимала для этого шаги? – поинтересовался герр Кретцшмар.
– Существовало соглашение относительно использования "Гамбургер абендблатт".
– А в случае срочной надобности?
– Тогда были вы.
– Вы из полиции? – спокойно произнес герр Кретцшмар. – Из Скотланд-Ярда?
– Нет. – Смайли в упор посмотрел на герра Кретцшмара, и тот выдержал его взгляд.
– Вы мне что-нибудь принесли? – допытывался герр Кретцшмар. Смайли растерянно молчал. – Скажем, рекомендательное письмо? Или, к примеру, визитную карточку?
– Нет.
– Ничего не можете показать? Жаль.
– Возможно, когда я увижу Отто Лейпцига, я лучше пойму ваш вопрос.
– Но вы явно видели тот снимок! Может быть, он при вас?
Смайли достал бумажник и передал через стол снимок. Взяв снимок за края, герр Кретцшмар секунду на него смотрел, но лишь для того, чтобы убедиться, затем положил на пластиковую поверхность перед собой. И шестое чувство подсказало Смайли, что герр Кретцшмар собирается сделать заявление – такого рода заявления иногда делают немцы, излагая свою философию, или каясь в грехах, или с целью понравиться, или вызвать жалость. Смайли начал подозревать, что герр Кретцшмар, по крайней мере в собственных глазах, видел себя человеком общительным, хотя и непонятым, человеком сердечным, даже просто хорошим и что его мрачность вначале объяснялась своего рода профессиональной маской, нехотя надеваемой в мире, часто не склонном отвечать на его дружелюбие.
– Я хочу пояснить, что у меня вполне пристойный дом, – заметил герр Кретцшмар после того, как снова бросил взгляд на снимок. – Не в моих привычках фотографировать клиентов. Некоторые продают галстуки, я продаю секс. Главное – вести дело по правилам, без сучка без задоринки. Но этот снимок выполнен не для дела. Ради дружбы.
У Смайли хватило ума молча слушать.
Герр Кретцшмар насупился. Голос его упал, зазвучал конфиденциально:
– Вы его знали, герр Макс? Того старого генерала? Вы были с ним лично связаны?
– Да.
– Он был человеком необычным, как я понимаю?
– Безусловно.
– Этаким львом, да?
– Львом.
– Отто до сих пор без ума от него. Меня зовут Клаус. "Клаус, – говаривал он мне. – Этот Владимир, я люблю этого человека". Вы меня слушаете? Отто – очень лояльный малый. Генерал был такой же?
– Такой же, – подтвердил Смайли.
– Многие зачастую не верят Отто. Ваша основная компания в том числе – там ему не всегда верили. Но, Бог с ним, я никого не упрекаю. А вот генерал – тот верил Отто. Не во всем. Но по большому счету – верил. – Герр Кретцшмар взялся за собственный бицепс и сжал кулак; кулак неожиданно оказался очень увесистым. – Когда настали трудные времена, старик генерал поверил Отто. Я тоже верю Отто, герр Макс. В серьезных вещах. Но я немец, я не занимаюсь политикой, я делец. Все эти истории, касательно беженцев, для меня кончились. Вы меня понимаете?
– Конечно.
– Но это не кончилось для Отто. Никогда не кончится. Отто – фанатик. Я отдаю себе отчет, употребляя это слово. Фанатик. Это одна из причин, по которым наши жизненные пути разошлись. Тем не менее он остается моим другом. Всякий, кто обидит его, будет иметь дело с Кретцшмаром. – Лицо его помрачнело, мгновенно преобразившись. – Вы уверены, что у вас ничего нет для меня, герр Макс?
– Кроме фотографии, ничего для вас нет.
Герр Кретцшмар нехотя оставил эту тему, но ему потребовалось время, чтобы совладать с собой: его все еще одолевали сомнения.
– Старого генерала застрелили в Англии? – наконец решился он.
– Да.
– Но вы тем не менее считаете, что Отто тоже грозит опасность?
– Да, но мне кажется, он выбрал для себя такую участь.
Такой ответ удовлетворил герра Кретцшмара, и он дважды энергично кивнул.
– И я так считаю. Тоже. Такое сложилось у меня впечатление. Я много раз повторял ему: "Отто, тебе следовало бы быть акробатом на проволоке". По-моему, он считает никудышным тот день, когда по крайней мере раз шесть ему не грозит смертельная опасность. Вы позволите мне высказать некоторые соображения по поводу моих отношений с Отто?
– Прошу вас, – вежливо отозвался Смайли.
Опершись локтем о пластиковую поверхность стола, герр Кретцшмар устроился поудобнее и начал исповедь.
– Было время, когда Отто и Клаус Кретцшмар все делали вместе – не один пуд соли вместе съели, как говорится. Я родился в Саксонии, Отто – на Востоке. Прибалт. Не в России – он это подчеркивал, – а в Эстонии. Пришлось ему нелегко, он познакомился с интерьерами не одной тюрьмы – какой-то мерзавец предал его в Эстонии. Умерла его девушка, и он сильно переживал. Дядя, живший в предместье Киля, оказался свиньей. Это я могу сказать точно. Денег у нас не было, мы были товарищами и компаньонами по воровству. Это нормально, герр Макс.
Смайли кивнул, давая понять, что благодарен за рассказ.
– Занимались мы и продажей информации. Вы правильно подметили, что информация считалась ценным товаром в те дни. К примеру, мы услышали, что такой-то беженец только что прибыл и еще не проходил собеседования у союзников. Или такой-то русский бежал. Или капитан грузового судна. Мы о нем услышали, мы его расспросили. Будучи людьми изобретательными, мы умудрялись продать одно и то же донесение в разных вариантах двум или даже трем разным покупателям. Американцам, французам, англичанам, даже самим немцам, уже снова сидевшим в седле, да. Иногда, составив донесение не совсем корректно, мы получали мзду даже от пяти покупателей. – Он сочно рассмеялся. – Но только в случае, если оно было не совсем корректное, о'кей? А в других случаях, не располагая данными, мы просто выдумывали – нет вопроса. У нас были карты, хорошее воображение, хорошие контакты. Поймите меня правильно, Кретцшмар – враг коммунизма. Мы касаемся дней давно минувших, как вы вовремя заметили, герр Макс. Исключительно ради выживания. Идея принадлежала Отто, работал Кретцшмар. Отто, я бы сказал, не придумывал, как распорядиться идеей. – Герр Кретцшмар нахмурился. – Но в отношении одного дельца Отто был настроен очень серьезно. Так сказать неоплаченный должок. И он без конца повторял об этом. Возможно, должок тому малому, который выдал его и убил его девушку, а возможно, должок всему человечеству. Откуда мне знать? Он не мог бездействовать. Быть политически пассивным. В этих целях он частенько ездил в Париж. Много раз.
Герр Кретцшмар позволил себе на минуту задуматься.
– Я буду с вами откровенен, – объявил он.
– Я, в свою очередь, с должным уважением отнесусь к вашему конфиденциальному сообщению, – ответил Смайли.
– Я вам верю. Вы ведь Макс. Генерал был вашим другом, мне Отто говорил. Отто однажды встречался с вами и вернулся в совершеннейшем восторге. Ну и прекрасно. Много лет назад Отто Лейпциг попал из-за меня в тюрьму. В те времена я не был респектабельным человеком. Теперь, когда у меня есть деньги, я могу себе это позволить. Мы кое-что украли, его поймали, он наврал с три короба и все взял на себя. Я попробовал ему заплатить, но он отверг мои деньги: "Какого черта? Если ты – Отто Лейпциг, годик в тюрьме для такого человека – отдых". Я навещал его каждую неделю, подкупал охранников, чтобы ему приносили особую еду… один раз даже привели женщину. Когда он вышел, я снова попытался заплатить. Отто наотрез отказался. "Когда-нибудь я у тебя что-нибудь попрошу, – успокоил он меня. – Может, твою жену". – "Она будет твоей, – не колеблясь, сказал я. – Никаких проблем". Герр Макс, насколько я понимаю, вы, как англичанин, оцените мою позицию.
Смайли полностью одобрил ее.
– Месяца два назад – может, больше, может, меньше, я не знаю – звонит мне старый генерал. Ему срочно нужен Отто. "Не завтра, а сегодня вечером". Он иногда звонил так из Парижа, употребляя кодовые имена, всю эту ерунду. Старый генерал был большим любителем тайн. Как и Отто. Точно дети, вы меня понимаете? Ну, не важно. – Герр Кретцшмар провел огромной ладонью по лицу, словно смахивая паутину. – "Послушайте, – ответил я генералу. – Я не знаю, где Отто. В последний раз, по слухам, он попал в большую беду – он ведь затеял какой-то бизнес. На его поиски потребуется время. Может, я найду его завтра, а может, через десять дней". Тогда старик мне говорит: "Я послал вам письмо для него. Жизни не пожалейте, чтобы его сберечь". На другой день приходит письмо, заказное для Кретцшмара, с почтовым штемпелем Лондона. В конверте – второй конверт. "Срочно и совершенно секретно для Отто". Совершенно секретно, о'кей? Словом, старик совсем с ума сошел. Не важно. Вы ведь знаете его почерк, крупный, четкий, точно это армейский приказ?
Смайли, конечно же, знал.
– Я разыскал Отто. Он снова скрывался от неприятностей, сидел без денег. У него остался всего один костюм, но выглядел он как кинозвезда. Отдаю ему это самое письмо…
– Письмо оказалось толстое, – подсказал Смайли, вспомнив, что туда было вложено семь листов фотобумаги. На память пришла черная машина, стоявшая, как старый танк, в библиотеке у Михеля.
– Безусловно. Это было длинное письмо. Он вскрыл конверт еще при мне…