26. На крутом подъеме
На подъеме поезд заметно снизил ход. Сергей, включив песочницу, то и дело подсыпал песок под колеса паровоза для большего сцепления их с рельсами. Он тревожно прислушивался к работе пара в цилиндрах паровой машины. Учащенный ритм ее напоминал теперь дыхание человека, тяжело идущего в гору. Взглянув на манометр, тускло освещенный синей лампочкой, Сергей заметил, как дрогнула стрелка и стала медленно сползать с красной контрольной черты.
- Ничего идем, Сергей Иванович, - с напускной бодростью заметил Брежнев, бросив беглый взгляд на манометр. - Почти не сбавляем скорости.
В тон ему Сергей весело произнес:
- Кормите получше нашего молодца, а уж он не подведет.
- Да уж куда больше! - ответил Брежнев. - Слышишь, как стокер расшумелся?
Хотя стокер работал действительно непрерывно, разбрасывая по топке все новые и новые порции угля, стрелка манометра все-таки продолжала падать. В этом, правда, пока не было ничего особенно страшного, так как подъем всегда съедал запасы пара, но Сергею казалось все же, что давление падает слишком уж быстро.
"А что, если мы застрянем здесь?.. - пронеслась тревожная мысль. - Ведь тогда придется вызывать резервный паровоз и по частям втаскивать застрявший состав на подъем. От этого на участке все движение застопорится…".
Распахнув дверцы, Сергей заглянул в топку. Раскаленная поверхность угля была в ней неровной. Во многих местах виднелись утолщения, а в провалах уже темнели пятна шлака.
- Что у вас с углем? - взволнованно крикнул Сергей, обернувшись к Брежневу и Телегину.
- Все в порядке, Сергей Иванович, - спокойно ответил помощник. - стокер захватывает уголь полным лотком, сам наблюдаю за этим делом.
- Как же все в порядке, если в топке угля не хватает, да и лежит он к тому же неровным слоем! - стараясь сдержать волнение, воскликнул Сергей и снова взглянул на манометр.
Давление пара упало уже на три атмосферы.
- Самолеты над нами! - дрогнувшим голосом крикнул Телегин, выглянув в отверстие контрбудки и спрыгивая с тендера в будку машиниста.
- Закрой топку, - коротко приказал Сергей Брежневу. - Дай сигнал воздушной тревоги поездной бригаде.
Затем Доронин быстро взобрался на тендер и стал внимательно осматривать ночное небо. В грохоте поезда он не слышал шума авиационных моторов. Но вот самолеты тускло блеснули в свете луны, разворачиваясь по курсу поезда. Их было три или четыре. Они спустились довольно низко и пролетели вдоль поезда, но не сбросили ни одной бомбы.
"Может быть, это те, что бомбили Низовье, и у них не осталось уже бомб?.." - подумал Сергей.
В это время вспыхнула осветительная ракета, и все вокруг стало видно, как днем. Поезд все еще шел на подъем, но ход его теперь уменьшился почти вдвое.
Осмотревшись, Сергей снова поднял вверх голову, отыскивая самолеты. Вдруг один из бомбардировщиков с пронзительным визгом, слышным даже сквозь шум поезда, пошел в пике. Сергей даже пригнулся невольно, но бомбардировщик, перейдя в бреющий полет, лишь прострочил по поезду длинной очередью трассирующих пуль.
"Значит, это в самом деле те, что были в Низовье", - решил Сергей и крикнул кочегару:
- Ты куда это спрятался, Телегин? А ну, живо на тендер!
Телегин быстро взобрался к Сергею и, поглядывая на небо, стал подгребать уголь к лотку стокера.
- Нечего ворон считать, - сердито сказал ему Доронин, - поинтересуйся лучше, что за уголь у тебя под ногами.
- Паршивый уголь, Сергей Иванович, - поспешно отозвался Телегин. - Одна пыль…
- Разве Алексей не учил тебя, что делать в таком случае? - строго спросил Доронин. - Возьми сейчас же шланг и хорошенько смочи уголь водой. Чуть было не подвел ты нас…
Самолеты еще несколько раз пикировали на поезд, обстреливая его из пулеметов. Наконец они улетели. Только осветительная ракета все еще висела в воздухе.
Спустившись в будку машиниста, Сергей посмотрел на манометр. Стрелка его упала теперь с пятнадцати до десяти атмосфер.
- Никогда еще подъем не пожирал у нас столько пара, - с тревогой произнес Брежнев. - Да и скорость сильно упала. Ох, не засесть бы!..
- Хватит тебе охать, Алексей! - сердито оборвал его Доронин. - Сам же виноват во всем, да еще хнычешь.
Брежнев удивленно вытаращил глаза на машиниста и, казалось, застыл на месте с открытым ртом, не в силах вымолвить ни слова.
- П-позволь… - пробормотал он наконец, заикаясь, но Доронин снова перебил его:
- Нет, не позволю!
Сергей даже побледнел от гнева. Он, правда, и себя винил в случившемся, но главным виновником был Брежнев, отвечающий за топку паровоза. Отвернувшись от него, Сергей высунулся в окно будки и подставил разгоряченную голову навстречу холодному ветру.
Машинист не желает с ними разговаривать. Ну что ж… Алексей полез на тендер и, увидев, что кочегар поливает уголь из шланга, понял, почему сердится на них Доронин. Давно бы уже следовало смочить уголь.
- Вот ведь в чем оказия-то! - сокрушенно воскликнул он. - Чорт знает, до чего ты иногда бываешь бестолков, Телегин! Объяснял ведь я тебе, что сухой мелкий уголь при сильной тяге выносит прямо в трубу, а смоченный аккуратно ложится на колосники и хорошо сгорает. Вода, сам знаешь, ему не страшна.
- Был у нас такой разговор, товарищ Брежнев, - виновато признался Телегин. - Так ведь разве упомнишь все в такой кутерьме? А тут еще фашистские стервятники над головой…
- Нашел, чего пугаться! - презрительно сплюнул Брежнев. - Мало ты еще под бомбежками бывал. Вот погоди, поездишь с нами месячишко, перестанешь на это обращать внимание, будешь только о работе думать.
В это время на тендер поднялся Сергей Доронин.
- Этакую прорву угля на ветер выбросили, а теперь дискуссии тут разводите, - сказал он строго, но в голосе его не было уже прежнего раздражения. - Скажите еще спасибо, что мы на подъем вскарабкались, а то представляете себе, что бы с нами было?
Взглянув на расстроенные лица своих помощников, Сергей смягчился.
- Ну, за работу! - скомандовал он. - Подсыпай, Никифор, в лоток уголь покрупней. А ты, Алексей, приготовься принять с ходу жезл у дежурного по станции. Через Грибово, хоть и в обрез, но все-таки по расписанию проследуем.
27. Точка зрения майора Булавина
Прочитав телеграмму Булавина, генерал Привалов задумчиво произнес:
- Да, положение сложилось замысловатое.
Заложив руки за спину, он тяжело прошелся по кабинету, слегка припадая на левую ногу. Полковник Муратов, наблюдая за ним, подумал: "Опять, видно, дает себя знать раненая нога…".
- Мне думается, - продолжал генерал, - майору Булавину следует предоставить свободу действий. Он умный, осторожный человек и обстановку у себя на станции знает прекрасно, пусть же он и предпримет, что подсказывает ему эта обстановка.
Муратов молчал, слегка нахмурясь, и Привалов понял, что полковник не разделяет его мнения.
- Можете ответить Булавину, чтобы он действовал по своему усмотрению, - слегка повысил голос генерал, давая понять Муратову, что своего решения он не изменит. - Я верю в его способности. Разработанный им план дезориентации вражеской разведки отлично зарекомендовал его.
У Привалова побаливала нога, но он продолжал прохаживаться по кабинету. Это помогало генералу думать. Ему хотелось обобщить свои мысли, сделать выводы.
- Знаете, что мне больше всего понравилось в плане майора Булавина? - продолжал он. - План майора хорош тем, что он построен не на какой-то эффектной выдумке или хитрости, а на положениях принципиального характера. Его план не ловкий трюк, а совершенно естественное решение, вытекающее из глубокого знания нашей действительности. Осуществить ведь это решение возможно только в наших, советских условиях.
Последние слова генерал подчеркнул, стараясь показать их особенное значение. Остановившись перед Муратовым, он посмотрел на него повеселевшими глазами и повторил горячо:
- Да, да, товарищ Муратов! Вся сила решения Булавина именно в том, что оно возможно только в наших, советских условиях и, стало быть, это глубоко принципиальное решение, прекрасно защищенное этим самым от врагов, не верящих в наши принципы и не понимающих их.
Взглянув на хмурое лицо полковника, Привалов спросил:
- Скажите, разве гитлеровцы в состоянии допустить мысль, что план наш может строиться на непостижимом для них энтузиазме рабочих, решивших удвоить свою производительность труда для ускорения победы над врагом?
- Да, пожалуй, ставка на такой энтузиазм может показаться им довольно зыбкой, - согласился полковник вставая. Он уже несколько раз поднимался с кресла, так как считал недопустимым сидя разговаривать с генералом, ходившим по комнате, но Привалов всякий раз вновь усаживал его.
- Вот видите! - воскликнул Привалов. - А этот энтузиазм уже дает себя знать. - Повернувшись к полковнику и видя, что тот снова встал, он приказал ему: - Сидите, сидите! Да, так вот: машинисты Воеводино перевозят теперь вдвое больше грузов, не пополнив при этом своего парка ни одним паровозом. Между тем противник все еще в полном неведении. Это теперь совершенно очевидно из перехваченной нами новой директивы гитлеровцев своим резидентам.
- А может быть, расценщик Гаевой хитрил и притворялся все это время? - осторожно заметил полковник. - Он ведь знает, оказывается, о стахановском лектории и нашел даже нужным донести о нем своим хозяевам.
- Но когда было послано им это донесение? - спросил генерал. - Почти месяц назад. Значит, Гаевой не придавал большого значения лекторию, в противном случае он донес бы о его результатах, не ожидая напоминания.
Сказав это, генерал сел за стол и на листке настольного блокнота размашисто написал текст телеграммы.
- Вот, - протянул он листок полковнику, - распорядитесь, чтобы эту телеграмму немедленно отправили Булавину. Пусть действует в зависимости от обстановки. Впрочем, я догадываюсь, что именно он сделает. Пошлите ему, кстати, и вызов. Пусть доложит нам обо всем устно.
28. Анализ предполагаемых действий Гаевого
На следующий день, рано утром, майор Булавин прибыл в Управление генерала Привалова. Полковник Муратов не стал его ни о чем спрашивать и повел к генералу.
- Здравствуйте, товарищ Булавин! - приветствовал его Привалов. - Садитесь и докладывайте.
Булавин волновался, не зная, как отнесется генерал к его решению об отправке нераскодированного письма Гаевого, хотя был совершенно уверен, что поступил правильно.
Он сел в кожаное кресло напротив генерала. Рядом расположился полковник. Муратов, казалось, не обращал никакого внимания на майора и сосредоточенно рассматривал карту, висевшую на стене.
- Прежде всего, - начал Булавин, t чувствуя какую-то неприятную сухость во рту, - разрешите доложить, что, получив вашу телеграмму, позволяющую мне действовать в соответствии с обстановкой, я счел возможным отправить донесение Гаевого, не расшифровав его.
Замолчав, он пристально посмотрел на Привалова, стараясь угадать, какое это произвело на него впечатление. Однако лицо генерала показалось ему непроницаемым. На Муратова он не взглянул даже, зная, что на сухом, мускулистом лице полковника вообще невозможно прочесть его мыслей.
- Объясните, почему вы решились на это, - спросил генерал, и майору показалось, что внимательные глаза Привалова стали строже.
- Я поступил так, товарищ генерал, потому, что не сомневался в том, каков может быть смысл зашифрованного донесения Гаевого, - ответил Булавин, твердо выдержав взгляд Привалова.
Быстро отстегнув полевую сумку, майор вынул из нее листок бумаги, исписанный четырехзначными цифрами. Протянув листок генералу, он продолжал:
- Вот цифровые группы обнаруженного нами шифра Гаевого. По количеству их видно, что текст донесения необычно длинный. О чем мог доносить Гаевой так многословно? Если бы ему был известен наш замысел, он сообщил бы об этом, не ожидая запроса агента номер тринадцать. С уверенностью можно заявить в связи с этим, что замысел наш ему неизвестен. Остается допустить после этого, что Гаевой так пространно излагает в шифрограмме лишь свои личные соображения о лектории, организованном стахановцами депо Воеводино.
- А почему бы не предположить, - хмуро спросил Муратов, - что, получив запрос от "тринадцатого", Гаевой тайно навел справки и теперь подробно доносит обо всем?
- Этого не может быть, товарищ полковник, - уверенно заявил Булавин. - Мы следим за каждым шагом Гаевого и точно знаем, что он никуда не ходил и ни с кем не встречался. Прочитав шифровку на почтовой марке письма Глафиры Добряковой, он в ту же ночь ответил на вопрос "тринадцатого": каково практическое значение стахановского лектория?
Заметив, что Привалов одобрительно кивнул головой, майор решил, что генерал, видимо, удовлетворен ходом его рассуждений, и продолжал уже с большей уверенностью:
- Что же мог ответить на это Гаевой? Мог ли он поверить в искренность желания машинистов-стахановцев передать свой опыт отстающим? Нет, не мог, конечно. В этом нет у меня ни малейшего сомнения. Гаевой ведь склонен подозревать в людях только самые низменные чувства. В Сергее Доронине, инициаторе создания стахановского лектория, он, например, видит только карьериста.
- Если вы не заблуждаетесь в мировоззрении Гаевого, - заметил генерал Привалов, выслушав Булавина, - то, я полагаю, поступили правильно, не задержав его донесения… А что касается мировоззрения Гаевого, - продолжал генерал после короткого раздумья, - то это, должно быть, типичное мировоззрение профессионального шпиона. Дело в том, что мы уже приблизительно знаем, кто такой этот Гаевой. На одной из железнодорожных станций мы поймали фашистского шпиона, который нам кое-что рассказал. Незадолго до начала Отечественной войны арестованный нами Курт Шуслер вместе с группой других шпионов окончил в Германии специальную школу, готовившую агентуру для шпионской и диверсионной работы на железнодорожных станциях нашего тыла. Фамилий своих коллег он, конечно, не знает (такова, как известно, система обучения в шпионских школах). Очень возможно, что и Гаевой воспитанник той же шпионской школы.
29. План генерала Привалова
Когда майору Булавину было разрешено возвратиться в Воеводино и генерал с полковником остались одни, Привалов спросил Муратова:
- Ну-с, удовлетворены вы точкой зрения Булавина?
Полковник медлил с ответом, и генерал, хорошо знавший недоверчивость Муратова, добавил улыбаясь:
- Отличная логика у этого майора.
- Согласен с вами относительно логики, - отозвался полковник.
- Так в чем же тогда дело? - удивился Привалов.
- В том, товарищ генерал, что иногда шпионы действуют вопреки всякой логике.
- Бывает и так, - согласился Привалов. - Однако на сей раз мы, кажется, не заблуждаемся.
Встав из-за стола, генерал тяжело прошелся по комнате.
- Пришло время, товарищ Муратов, - решительно произнес он, останавливаясь перед полковником, - перейти к активной дезориентации гитлеровской разведки.
Полковник, понявший эти слова как приказ, поднялся и, уже стоя, слушал генерала.
- Я поговорю сегодня с командующим; надо усилить паровозный парк депо станции Озерная, - продолжал Привалов, разложив на столе карту прифронтового района. - Это депо обслуживает поезда, идущие к правому флангу нашего фронта, на котором никаких активных действий, как вам известно, мы не собираемся предпринимать. Пусть, однако, гитлеровские шпионы думают, что мы именно там что-то затеваем. Нужно приковать их внимание к этому участку, чтобы ослабить интерес к другим пунктам.
- Это было бы очень своевременно, - согласился Муратов, и неподвижное лицо его слегка оживилось. - Меня все-таки сильно тревожит нерасшифрованное письмо Гаевого, несмотря на всю кажущуюся убедительность доводов майора Булавина. Помните, у нас в прошлом году был в Новосельске почти аналогичный случай. Тогда неприятельский агент пытался разыгрывать из себя простака.
- Пытаться-то пытался, - усмехнулся Привалов, - но ведь не удалось.
- Ему не удалось, а Гаевому, может быть, удастся. Во всяком случае, пока мы не расшифруем его последнего донесения, нельзя быть ни в чем уверенным. Откровенно говоря, меня смущает и то обстоятельство, что на письмах, предшествующих последнему донесению Гаевого, не было замечено никакого шифра. А может быть, он все-таки был, только обнаружить его не удавалось?
Привалов ничего не ответил на это; он подумал, что осторожность и недоверчивость Муратова не повредят делу.
Не дождавшись ответа генерала, полковник продолжал:
- Если Гаевой даже и сообщил что-нибудь важное своим хозяевам, мы должны спутать карты гитлеровской разведки, рассредоточив ее внимание. Ваше решение увеличить паровозный парк в Озерной поможет нам достигнуть этой цели. Нам необходимо создать видимость напряженной работы на Озерном участке железной дороги.
Генерал Привалов, сосредоточенно смотревший на карту, прикинул по координатной сетке длину линии фронта между двумя конечными станциями правого и левого фланга и, указав на станцию Озерная, заявил:
- В первые два-три дня мы постараемся перебросить на этот участок не только лишние паровозы, но и добавочные грузы, а может быть, даже и войска. Пусть гитлеровские агенты донесут об этом своему начальству, только нужно будет тут же ликвидировать этих агентов. А пока пришлют новых, мы уже закончим сосредоточение необходимых сил на левом фланге нашего фронта, перебросив туда автотранспортом и ту часть войск и техники, которую направим через Озерную.
Генерал перелистал настольный календарь, сделал на нем какие-то пометки и продолжал:
- Это во-первых, а во-вторых, нужно принять все меры, чтобы узнать, наконец, кто из родственников Глафиры Добряковой проявляет особый интерес к ее переписке. Мне кажется, что последнее письмо Гаевого кто-то ждет сейчас с большим нетерпением. Воспользуйтесь этим обстоятельством, товарищ Муратов.
30. Гаевой посещает паровозное депо
Гаевой казался Семену Алехину в этот день особенно озабоченным. Он больше обыкновенного копался в бумагах и старых канцелярских книгах и почти не разговаривал с Семеном. Только в обеденный перерыв он спросил его о номере паровоза, неразборчиво написанном на наряде.
- Взгляни-ка сюда, Семен, - произнес он с деланным равнодушием. - У тебя глаза помоложе, а я не разберу что-то: двадцать семь сорок девять здесь написано или двадцать четыре семьдесят девять?
- Какая в конце концов разница, Аркадий Илларионович? - недовольно поморщился Алехин, хотя и протянул руку за нарядом.
Но Гаевой убрал вдруг наряд в стол, бросив на Алехина сердитый взгляд.
- Извините за беспокойство, - сказал он с иронией. - Не буду вас больше утруждать. Самому, видно, придется сбегать в депо, уточнить номерок.