– Получается, что он работает у тебя на двух должностях, так, Ага? Сколько же ты ему положил?
– Не много… Впрочем, основной его заработок – в чаевых. Поверь мне, Ари, это – общепринятая на Западе практика. Кроме того, он кормится здесь. Живет с нами на втором этаже, у него отдельная комната. Денег я с него ни за еду, ни за проживание не беру. Так что, думаю, обижаться ему не на что. Хотя, конечно, работа у него адская. Ну, представь, двенадцать часов на ногах. И, несмотря на то что зал у меня крошечный, за смену он, по моим подсчетам, проходит километров двадцать-тридцать. Да не прогулочным шагом с тросточкой в руках, а бегом с тяжеленными подносами. И так – через день. У него есть сменщик, француз Жюль, но тот часто болеет, так что Мустафе нередко приходится работать каждый день.
Мои клиенты, да и не только они, принимают его за алжирца. Скажу тебе по секрету: парижанки, посещающие "Акрополь", от Мустафы просто без ума. Некоторые приходят сюда только для того, чтобы с ним пофлиртовать, ну и, конечно, дают ему обильные чаевые. Общаясь с ними, Мустафа выучил французский, а проживая и работая с нами, он освоил греческий. Мустафа очень способный к языкам парень. Да и вообще он умница и очень хороший человек. Собирается скопить денег, чтобы открыть женский ресторан с греческой кухней. – Агамемнон раскатисто рассмеялся. – Наивный парень! Он думает, что сможет составить мне конкуренцию! К тому же он, как мне кажется, не скоро соберет нужную сумму для покупки какого-нибудь разорившегося или убыточного ресторана…
– Почему? – в один голос спросили Аристотель и вернувшаяся с кухни Ширин.
– Мустафа, чтобы поддерживать себя в боевой форме, дважды в неделю посещает спортклуб. Его любимый вид спорта – тхеквондо, у него очень высокий разряд, по-моему, "черный пояс" и какой-то "дан", я уж и не помню, какой именно. Кроме того, он ходит в тир, тренируется в стрельбе. У него даже боевой пистолет есть! Да, а вы что думали? Занятия в спортзале и в тире обходятся ему в копеечку, так что, как говорится, "не до жиру – быть бы живу!" – подвел итог Ага.
– А как к этому относится его жена? – проявила интерес Ширин.
– Он не женат…
– Такой красавец, и не женат?! А как же он обходится без женского пола? – настаивала турчанка.
– В Париже с этим проблем нет – столько продажных женщин, столько публичных домов! У меня есть подозрение, что именно там он успокаивает свою плоть и удовлетворяет голод по женскому обществу. А в общем, не знаю! – замахал руками Агамемнон. – Я с ним на эту тему не говорил, да и, вообще, не мое это дело… Хотя, помнится, однажды он привел сюда какую-то девчушку, то ли танцовщицу, то ли стриптизершу из "Мулен Руж". Ну та была красавица, фотомодель! Через некоторое время девочка стала приходить сюда каждый раз, когда работал Мустафа. Устроится где-нибудь в дальнем углу, закажет бокал ретсины и чашку кофе по-турецки и сидит так до обеда, не сводя глаз с Мустафы. А он даже не подойдет к ней, хотя до полудня у меня обычно очень мало посетителей. А вечером они встречаться не могли, так как она была занята в вечернем мюзикле "Мулен Руж". Вот так месяца три и продолжалась их, с позволения сказать, любовь. А потом девочка перестала приходить… Не знаю, что между ними произошло, не вникал я в их отношения…
– Вот это уже выглядит странно – уж мне ли не знать, какой ты, Ага, дотошный и любопытный, тебе до всего есть дело! – подначил брата Аристотель.
Видя, что Агамемнон не собирается поддаваться на провокацию, Аристотель попытался развить ранее затронутую тему.
– А что делал твой Мустафа в прошлом? Может быть, перед тем как воевать, он играл в каком-нибудь театре? А что? Я, например, вижу его в роли Отелло. Внешне, во всяком случае, он подходит на эту роль…
– Ари, ты не прав, – возразила Ширин. – Отелло внешне был отталкивающе, отвратителен, а Мустафа, скорее, похож на Яго… Такой же вкрадчивый, вежливый, с лукавым взглядом и приятной внешностью, если не сказать больше…
– Дорогая! – дурашливо сложив губы, воскликнул Аристотель. – Уж не влюбилась ли ты в официанта?! Смотри мне! А то я не постесняюсь тут же, в ресторане, исполнить заключительную сцену из шекспировской пьесы. Ты, надеюсь, помнишь, что сделал Отелло с Дездемоной…
Все дружно рассмеялись.
– Мустафа, с его слов, бывший десантник, – продолжил Ага, когда смех стих. – Я только из-за этого и выбрал его, когда три года назад мне пришлось обратиться в охранное бюро… О, это целая история! В общем, было так.
Три года назад, когда мы из Греции приехали в Париж и только-только открыли ресторан, на нас стали "наезжать" отморозки из местной мафии, требовали, чтобы мы им отчисляли часть своего дохода. Я – в полицию. А там мне говорят: "Все платят, а ты чем лучше? Плати!" Вот так и платил целых два года. Когда же появился Мустафа и свернул двум рэкетирам шеи, бандиты на некоторое время оставили меня в покое.
Я видел, как он это делал, – действовал Мустафа вполне профессионально, как на ринге в спортзале, – потому я и поверил, что он бывший десантник. Представляете, в одно мгновение свернуть шеи двум вооруженным ножами бугаям?!
Аристотель поморщился от этих слов.
– Брат, пощади психику моей жены!
– Нет-нет, пусть рассказывает, это все очень пикантно! – воскликнула Ширин.
– Ну так вот, – продолжил описывать Ага свои перипетии, – прошло где-то месяца три, как появилась новая пара бритоголовых с тем же предложением "делиться". Мустафа хотел тут же расправиться с ними, но я запретил ему это делать в "Акрополе". Тогда он, под предлогом передачи денег, назначил им свидание в Булонском лесу. С тех пор о них ни слуху ни духу. Да и вообще бандиты оставили меня в покое.
Беда пришла оттуда, откуда я ее меньше всего ожидал. Из полиции. После исчезновения тех четверых меня, Мустафу и Жюля каждый день вызывали в местный комиссариат полиции на допросы, длившиеся по шесть-восемь часов! Показывали фотографии тех самых рэкетиров, которых убрал Мустафа. Требовали, чтобы мы признались в убийстве тех вымогателей. Наивные люди! Ну кто ж будет свидетельствовать против самого себя и добровольно лезть в петлю, тем более что доказательств у полицейских не было никаких! Потом стали избивать резиновыми дубинками. Били по почкам, по печени… Это для того, чтобы не оставить следов. Мне пальцы сломали, засунув их в проем двери. Я после этого месяц не мог играть на аккордеоне. Правда, Жюля через некоторое время оставили в покое, перестали вызывать на допросы, но с нами, со мной и Мустафой, "обработку" продолжили…
– Извини, что перебиваю, брат! – вклинился в монолог Агамемнона Аристотель. – Ты-то сам не задумывался, почему Жюль перестал интересовать полицию?
– Ну, во-первых, Жюль – француз, коренной парижанин, к тому же – белый, поэтому к нему отношение было не таким, как к нам с Мустафой, инородцам. Во-вторых, он после этих допросов с пристрастием слег в больницу…
– Брат, а ты не допускаешь мысли о том, что полиция оставила Жюля в покое, потому что в ходе допросов он согласился оказывать им содействие в расследовании, а может, и вовсе является их осведомителем?
– Слушай, Ари, мне как-то и в голову это не приходило! Вот, оказывается, что значит пообщаться с профессиональным разведчиком! – Агамемнон и Агния с восхищением смотрели на родственника.
– Пожалуй, ты прав, Ари… Да, надо срочно искать замену этому хиляге, тем более что есть масса желающих работать у меня официантами… Решено! Я уволю его под предлогом, что он часто болеет, а мне якобы приходится платить Мустафе двойную ставку…
– Как же вам удалось выпутаться из этой истории? – поинтересовалась Ширин.
– Помог господин случай. Его, как говорится, трудно дождаться, но очень легко упустить… Я не упустил. Короче, однажды вечером в "Акрополь" заглянул кто б вы думали? Бывший мэр Парижа, а ныне президент Франции Жак Ширак! Да-да, собственной персоной, безо всякого предварительного звонка, да еще и без охраны. Может быть, она и была, но осталась дожидаться его снаружи, во всяком случае, в зал он вошел только с супругой. Стоп-стоп! Забыл сказать о самом главном. С Шираком был его личный секретарь, грек по национальности. Я это понял, когда он вслух, на чистейшем греческом, зачитывал меню, а затем переводил супругам Ширак.
Обслуживал чету Шираков я вместе с Агнией. И тут меня осенило: вот оно, мое спасение! Надо обратиться за помощью к секретарю, ведь мы оба греки, не может же он отказать в просьбе своему земляку! И, действительно, не отказал, слава Тебе, Господи…
Я долго к нему присматривался – с какого боку к нему подойти да с чего начать. Наконец решился. Вы же знаете, наглость – второе счастье. И вот я, набравшись наглости и извинившись перед Шираками, обратился к секретарю по-гречески и коротко объяснил ему свои проблемы с полицией. Молодец Сократ, не подвел! Выслушав меня, он дал мне свою визитную карточку. Посоветовал больше в полицию не ходить, а если меня вызовут, сразу позвонить ему. Что я и сделал через пару дней, получив повестку из комиссариата. Все! С тех пор, тьфу-тьфу-тьфу, ни рэкетиры, ни полиция мне не докучают! – при этих словах Ага постучал по деревянной перегородке.
В следующий раз, когда супруги Ширак посетили "Акрополь", они согласились сфотографироваться, и вот теперь фото президента Франции висит у меня на стене. Подозреваю, что он схитрил, согласившись фотографироваться. Да и вообще, супруги Ширак недаром ко мне забрели в тот вечер…
– Почему?
– По-моему, это был просчитанный тактический ход. Ему это было выгодно, так как он тогда боролся за президентское кресло. Ширак в то время очень часто показывался на публике со своей супругой, стремясь убедить людей, что он очень прост и доступен всем избирателям, даже если они бывшие иностранцы, получившие французское гражданство… И что ты думаешь? Он не прогадал – все мои посетители, кто имел право участвовать в выборах, проголосовали за него. Думаю, что "Акрополь" – не единственный ресторан, посещаемый эмигрантами, где побывал Ширак для популяризации своего имени во время предвыборной кампании… Кстати, даже французские газеты обвиняли его в заигрывании с иностранцами, имеющими французское гражданство. Благодаря им он якобы и выиграл выборы. Не знаю – я политикой не интересуюсь…
– Послушай, брат, коль скоро речь зашла о фотографиях, я хотел бы задать тебе один вопрос. То, почему у тебя вывешены фото Азнавура, Сталлоне, Ширака и других популярных среди парижской публики лиц, – это понятно. Не понятно только, как среди них оказалось фото какого-то уродливого, как Квазимодо, негра?
– А, этот! – поморщился Ага. – Это – фотография приятеля Мустафы, Антуана Бокассы, сына императора Центрально-Африканской империи… На фото имеется даже его дарственная надпись… Было время, когда он почти каждый вечер заходил ко мне. Да не один, а с такими дивами, что закачаешься! Все, как одна, истые фотомодели – ноги растут из ушей, широченные бедра, грудь шестого размера. Деньгами сорил бессчетно, как семенами для голубей. Но меня поразило больше всего то, что он ни разу не притронулся ни к одному из моих фирменных блюд, то есть вообще никакой еды для себя не заказывал! Для подружки – да, брал всякие деликатесы, но сам ничего не ел, а ведь кухня у меня – дай-дай, такую в Париже надо еще поискать… Да ты и сам убедился, или я не прав?
– Прав, конечно, прав! Продолжай! – Аристотель придвинулся поближе к собеседнику.
– На чем я остановился? А, ну да, конечно! Антуан ничего у меня не заказывал из еды, только пил. Ретсину смешивал с метаксой и этот коктейль обязательно запивал киром. И подружек своих этой же убойной смесью накачивал…
– Ну и что же здесь странного? – развел руками Аристотель. – Он ведь перед приходом к тебе мог насытиться в другом ресторане…
– Согласен, что нет ничего странного в том, что Антуан у меня не ел, а только пил и спаивал свою спутницу… Странное в другом. Через неделю фотография его подружки, с которой он приходил ко мне, появлялась во всех парижских газетах в рубрике "Розыск". То есть получалось так: стоило принцу Бокассе побывать в моем ресторане с какой-нибудь дивой, как она тут же бесследно пропадала… И никаких следов, ни трупа, ни орудия убийства полиция никогда не находила…
– А почему же ты не уберешь его портрет, если он так тебе неприятен?
– Да все забываю… То времени нет, то просто недосуг… А с другой стороны, фото ведь подписано не кем-нибудь, а наследником престола… Слушай, Ари, у меня идея, а что, если вместо фото принца мы повесим твой портрет или портрет твоей жены?
– Ты опять за свое. Я уже объяснил тебе, что мы находимся здесь в служебной командировке, поэтому всякая съемка отпадает. Ты же понимаешь, почему! Кстати, о трупах. Ты ведь лукавишь, Ага! Уж куда девались трупы тех фотомоделей, что посещали твое заведение, ты должен знать! Во-первых, потому что Мустафа – приятель Бокассы, а во-вторых, вы ведь тоже куда-то дели трупы тех отморозков, что на тебя наезжали? – Аристотель заговорщицки подмигнул брату.
– Ари, ну тебе это нужно? Ты разве не усвоил основное правило нашей жизни: меньше знаешь – дольше живешь. Да и вообще, тебе что? Своих секретов не хватает? Ты же их, наверно, мешками похищаешь! Ворюга, вот ты кто! – при этих словах Ага театрально швырнул на стол салфетку и рассмеялся так громко, что посетители ресторана повернули головы в сторону кабинки хозяина и его гостей.
Ага выдержал паузу, затем, приложив правую руку к сердцу, произнес:
– Клянусь детьми, что ни Мустафа, ни я не знаем, куда девались те дивы, которых в "Акрополь" приводил принц Бокасса! Может быть, Мустафа что-то и подозревает, но со мной на этот счет он никакими подробностями не делился, поверь! Да и вообще, принц давно уже что-то не заходит ко мне. Пропал, как в воду канул…
– Куда же он девался?
– Вот чего не знаю, того не знаю! – перекрестившись и приложив левую руку к сердцу, ответил Ага. – Я даже Мустафу спрашивал – тот лишь плечами пожимает…
Агамемнон произнес это настолько убедительным тоном, что "КОНСТАНТИНОВУ" ничего не оставалось, как принять все за данность. Хотя… Улучив момент, когда Агния вновь отошла к кассе, чтобы рассчитать группу насытившихся клиентов, Аристотель неожиданно спросил Агамемнона:
– Послушай, брат, я вот слушаю тебя, слушаю и все никак не могу понять, как ты оказался во Франции, ты ведь, насколько мне известно, из бывшего Союза выехал в Грецию. Почему не остался там?
– Это длинная история, расскажу как-нибудь при следующей встрече, если вообще расскажу, – Агамемнон раскатисто рассмеялся. Затем, секунду подумав, произнес:
– В каждой семье – свои тараканы и свой скелет в шкафу. Моя – не исключение. Так уж и быть, открою вам секрет нашего переезда из Греции во Францию, чтобы раз и навсегда закрыть эту тему! В Афинах ваш покорный слуга на пятидесятом году жизни вдруг занемог от любострастной болезни. Влюбился в одну молоденькую гречанку-студентку… Приворожила, черт бы ее подрал! Умом я тянулся к семье, к Агнии, я же верный муж, домосексуалист, а сердцем – к той студентке…
– Агния знала о твоей связи со студенткой? – спросил Аристотель, заговорщицки понизив голос.
– В том-то все и дело, что знала. Но надо отдать ей должное – она поступила очень достойно, предложив мне самому принять решение. Я его принял и оказался здесь, в Париже. С тех пор я еще больше стал дорожить Агнией… Ладно, хватит о делах амурных – переходим к десерту… Агния! – окликнул Ага жену, вновь отошедшую к кассе. – Неси торт, фрукты и метаксу!
– Какую бутылку? Из тех, что в подвале, или в баре? Ты же знаешь, что я в коньяках, тем более, в метаксе, не разбираюсь… Сходи сам!
Как только Агамемнон покинул кабинку, на пороге вырос Мустафа. Аристотель понял, что тот давно дожидался момента, когда гости останутся наедине. От острого глаза "КОНСТАНТИНОВА" не ускользнуло также и то, как внимательно прислушивался красавец-метис к тому, о чем говорилось за столом, намеренно долго собирая использованные блюда и расставляя вновь принесенные. Один раз Агамемнон даже поторопил его, вслух высказав удивление по поводу его необычной нерасторопности.
– Простите за дерзость, – на чистейшем русском произнес Мустафа, – я случайно услышал, что вы из России… Не могли бы вы, господин Аристотель, по возвращении в Москву передать моей маме маленький подарок?
– А откуда вы знаете, что я москвич? – насторожился грек.
– Все очень просто – у вас московское произношение… Нет-нет, никаких писем передавать я не буду – я знаю, что это запрещено.
– А что за подарок? – как можно беззаботнее спросил Аристотель, хотя внутренне весь напрягся, обдумывая, почему официант не хочет послать подарок по почте и что он собой представляет, этот "подарок для мамы".
"Возможно, моя настороженность объясняется словами Агамемнона о том, что Мустафа мог служить в Иностранном легионе, – мелькнула мысль у "КОНСТАНТИНОВА". – Поэтому надо обязательно заполучить посылку, которую собирается передать Мустафа. По адресу, который он мне даст, можно будет многое узнать об этом красавце-официанте! А если очень повезет, то и к какой из "спецконтор" – к ФСБ или ГРУ – он принадлежит. Не исключено также, что он – разведчик-нелегал, потерявший связь с Центром, и теперь через нас предпринимающий попытку ее восстановить и сообщить, где он находится…"
– Ничего особенного, крошечная алюминиевая копия Эйфелевой башни, которую можно приобрести в любом магазине сувениров, и два шарфика…
– Несите! Только никакой обертки. Мы уложим ваши сувениры среди своих вещей, чтобы у таможенников, ни французских, ни российских, не возникло никаких вопросов…
Официант тут же вынул из кармана сувениры и молча положил их перед Аристотелем.
"Ну вот, все, кажется, становится на свои места. Тысячекратно уменьшенный макет Эйфелевой башни должен указывать на место, где он сейчас находится. А веселенькая расцветка шарфиков должна свидетельствовать о том, что у него все нормально, как и выгравированная на постаменте башни надпись: "Дорогой маме от верного сына". Внимание привлекает слово "верного". Это может означать, что он хоть и утратил связь с Центром, но продолжает верно выполнять отработанное ему задание… Н-да, что-то уж все очень складно получается, уж не иду ли я на поводу своих фантазий, а разведчик-нелегал в лице Мустафы – лишь плод моего, подстегнутого ретсиной и киром, воображения?! Черт его знает! Ладно, поговорим – разберемся…"
– А где адрес?
Официант молча подал собеседнику клочок бумажки.
"Вот так сюрприз! – Аристотель, потрясенный сделанным открытием, чуть не выронил из рук клочок бумажки с адресом. – Этот парень, оказывается, проживал дверь в дверь с генералом Казаченко. У последнего квартира под номером 188, а здесь – 189… Пока отсутствуют Ага и Агния, надо срочно "прокачать" этого Мустафу!"
В том, что официанта зовут по-другому, у Аристотеля сомнений уже не было.
– Милейший, но здесь нет номера телефона. А приехать к незнакомому человеку без предварительного звонка – это верх бестактности… Кроме того, вашей матери может не оказаться дома… И я что? Вынужден буду приезжать в адрес несколько раз?! Нет, я так не могу… Пишите номер телефона вашей мамы!