* * *
– Ну ладно, – заключил Траслоу и понизил голос. – "Русский вопрос", как назвал его Билл, то есть распад Советского Союза, породил для нас целый ряд совершенно новых проблем.
– Конечно! – заметил я. – На кой черт нужно ЦРУ, если нет врага? Но в таком случае кому будет нужна Корпорация?
– Все не совсем так, – не согласился Траслоу. – Остается еще множество врагов. К сожалению, нам еще долго понадобится ЦРУ. Реформированное разведуправление, улучшенное. Конгресс, может, пока этого и не понимает, но со временем и до него дойдет. Ну а как вам известно, ЦРУ теперь меняет цели, все больше занимаясь вопросами экономического шпионажа и шпионажа среди частных компаний. Американские фирмы защищаются от компаний других стран, которые всячески стремятся выкрасть у них экономические и технические секреты. Вот где поле будущих сражений. А знаете ли вы, что незадолго до смерти Харрисон Синклер установил контакт с последним председателем бывшего КГБ?
– При посредничестве Макадамс, – уточнил я.
Он замолчал, удивившись и вздернув подбородок, а затем подтвердил:
– Да, так. Но, по-видимому, Хэл в это время тоже находился в Швейцарии и не только Шейла, но и он сам встречался с Орловым. Вспомним о предсмертной агонии советской империи – о провалившемся путче в августе 1991 года. В те дни старые опытные разведчики уже поняли, что игра проиграна. Бюрократы из коммунистической партии доживали последние денечки. Советская армия перешла на сторону Бориса Ельцина, а она ведь была тогда единственной надеждой на сохранение Советского Союза, хотя бы на время. А КГБ…
– Который и инспирировал этот путч, – не удержался я.
– Да, инспирировал и руководил, хотя гордиться тут нечем – дело-то ведь не выгорело. Сотрудники КГБ знали, что и недели не пройдет, ну, может, месяца, и их разгонят. И вот в этот момент Управление стало особенно пристально следить за Лубянкой. Следить за тем, как организация безропотно взойдет на эшафот…
– Или будет яростно сопротивляться, – вставил я.
– Уточнение вполне уместное, – согласился Траслоу. – Во всяком случае, именно тогда наше Управление стало отмечать необычно большие поступления "дипломатической почты" – дорожных чемоданов, мешков и коробок, если уж быть точным, – привозимой курьерами из Москвы в советское посольство в Женеве. Получателем груза был местный резидент КГБ.
– Извините меня, пожалуйста, – сказал тут Стирнс и поднялся из-за стола. – Но я должен уехать в офис.
Он попрощался, пожал Траслоу руку и уехал. Мы с Алексом, как я понял, должны были решать дело один на один.
– А не знаете ли, что там было в этих мешках и коробках?
– По правде говоря, не знаю, – ответил Траслоу. – Но полагаю, что-то очень ценное.
– Так для того, чтобы это выяснить, и понадобилась моя помощь?
Траслоу кивком головы подтвердил мою догадку. Наконец-то, он начал расправляться с булочкой.
– Ну а как конкретно?
– Путем расследования.
Я замолчал, размышляя, а потом спросил:
– Ну а почему же именно я?
– А потому что… – тут он начал говорить потише, – я не могу доверять этим парням из Лэнгли. Мне нужен человек со стороны – такой, кто знаком с "кухней" Центрального разведывательного управления, но не связан с ним.
Он надолго замолчал, как бы проверяя, достаточно ли откровенно говорит со мной. Наконец, встрепенулся и произнес:
– Выбора у меня особого нет: не знаю, кому в Управлении могу и дальше доверять.
– Что вы под этим подразумеваете?
Секунду-другую он колебался, а потом пояснил:
– В Лэнгли, Бен, процветает коррупция. Уверен, вы наслышаны о всяких историях…
– О некоторых знаю.
– Ну а вообще-то, дела там гораздо серьезнее, чем вы представляете. Кое-какие граничат с уголовными преступлениями… или с вопиющим мошенничеством.
Мне вспомнились предупреждения Мура: "В Центральном разведуправлении сейчас кавардак… Разгорается борьба не на жизнь, а на смерть… Огромные суммы денег… перекидывают с одних счетов на другие…" Тогда они показались мне преувеличенными пессимистическими причитаниями старика, засидевшегося в свое время на руководящем посту.
– Мне нужна конкретика, – попросил я.
– Конкретные факты вам предоставят, – ответил Траслоу. – И в гораздо большем объеме, чем вы ожидаете. Есть такая организация… небольшая… называется Совет старейшин… Но про нее здесь говорить не следует.
Лицо у него побагровело и он покачал головой.
– Ну а какое отношение имел Хэл Синклер ко всем этим "дипломатическим грузам"? – спросил я.
– Да в том-то и дело, что мы ничего не знаем. Никто не знает, для чего он встречался с Орловым, почему встреча проходила в строжайшей тайне. Не знаем также, какая конкретно заключалась сделка. Ну а потом появились слухи, что… дескать, Хэл получил на лапу огромные деньги…
– Получил на лапу? Хэл? И вы верите этим грязным сплетням?
– Бен, я же ведь вовсе не говорил, что верю слухам. Более того, я никак не желаю верить им. Я знаю Хэла и уверен, что, если даже он и встречался тайно с Орловым, ничего криминального не затевал. Но, независимо от его намерений, есть веские причины считать, что его убийство как-то связано с этой встречей. – "Довелось ли ему видеть фотографию, которую передал мне Мур?" – подумал я. Но не успел я спросить его об этом, как он продолжил свою мысль: – Дело тут вот в чем: через считанные дни сенат США собирается начать слушания по вопросу широко распространившейся коррупции внутри ЦРУ.
– Открытые слушания?
– Да. Отдельные заседания, без сомнения, закроют для журналистов. Но сенатский комитет по разведке уже достаточно наслушался этих сплетен и смело взялся разбирать их.
– Ну а Хэл замешан в них? Вы это хотели мне сказать?
– Официально не замешан. Пока не замешан. Я думаю даже, что до сената вряд ли дошли эти слухи. Там знают только, что пропала огромная сумма денег. Вот внутренняя инспекция Лэнгли и сделала мне заказ на расследование этих эпизодов. Изучить, чем занимался Хэл Синклер в последние дни своей жизни. Выяснить, почему его убили. Разыскать пропавшие деньги, узнать, куда они уплыли, кто замешан в этом деле. Расследование следует проводить тайно – коррупция проникла слишком глубоко. Таким образом, остается моя Корпорация "Траслоу ассошиейтс".
– А сколько пропало денег, о которых идет речь?
Траслоу в недоумении пожал плечами:
– Очень много. Огромное богатство. Позвольте мне уж и не говорить, по крайней мере, сейчас.
– И вам я понадобился, чтобы…
– Я хочу, чтобы вы выяснили, что делал Хэл, встречаясь с Орловым. – Он посмотрел на меня, его карие глаза покраснели и увлажнились. – Бен, пока у вас есть прекрасный предлог отказаться от предложения. Я пойму причину. Учту, что вы пережили. Но для выполнения задания, о котором я говорил, вы один из самых лучших исполнителей. – Я пожал плечами, будучи польщенным и признательным, но не знал, что и как ответить. – У нас с вами много общего, – начал между тем разъяснять Траслоу. – Я мог бы сказать эти слова про вас с самого начала. Вы человек откровенный и честный. Управлению вы отдавали всего себя, без остатка, и всегда сохраняли оптимизм. Скажу больше: за многие годы, проведенные мною в Управлении, я понял, что его основным целям угрожают всякие идеологи и фанатики как левого, так и правого толка. Англетон сказал как-то мне примерно следующее: "Алекс – вы один из лучших наших сотрудников, но парадокс в том, что те же ценности, что делают вас сейчас незаменимым в работе, вы, достигнув определенного уровня, станете отвергать как негодные". – Он коротко сочувственно засмеялся и продолжал: – В то время я не слушал его предостережений, пока не дожил до седых волос и не понял, что он был прав. Я нутром чую, что вы, Бен, из того же теста, что и я. Мы делаем нужное дело, но есть такие, кто, стоя в стороне, с неодобрением относится к нам. – Он отхлебнул воды из стакана и снова улыбнулся мне, видимо, в смущении, что сказал слишком много. Затем передал мне многостраничную карту вин и сказал: – Не взглянете ли, Бен? Выберите себе что-нибудь по вкусу.
Я открыл карту в кожаном переплете и, быстро пробежав глазами перечень, попросил:
– Я хотел бы попробовать немного вина "Гранд-Пью-Дукасс-Поллак".
Траслоу улыбнулся и, забрав карту вин назад, попросил:
– Ну а что написано на третьей странице вверху?
На секунду-другую я задумался, восстанавливая в памяти страницу.
– Вино "Стэг-Лип-Мерло, 1982".
Траслоу в подтверждение кивнул.
– Но я вовсе не стремлюсь выступать на сцене вроде цирковой собачки, – запротестовал я.
– Знаю. Извините меня. У вас очень редкий дар. Как же я вам завидую.
– Ну, этот дар помогал мне учиться в Гарварде, особенно там, где приходилось многое запоминать, к примеру изучать английский язык, историю, историю искусств…
– Ну и хорошо. Видите ли, Бен, ваша… Эйдетическая память даст вам огромные преимущества в разведывательной работе, когда потребуется запомнить, скажем, ряды кодов и тому подобное. Если, разумеется, вы дадите согласие. Между прочим, я полностью согласен с теми условиями, которые вы обсуждали с Биллом.
Условия эти я вымогал, но из вежливости не сказал об этом.
– Ну, Алекс, когда я с Биллом обсуждал эти условия, я и понятия не имел, что от меня требуется.
– Ничего, все нормально…
– Нет, позвольте мне закончить. Если я понимаю вас правильно – что речь идет о реабилитации доброго имени Хэла Синклера, – то я не имею никакого намерения становиться наемником.
Траслоу насупился, лицо его приняло сердитое выражение.
– Наемником? Ради Бога, Бен, я же знаю ваше незавидное финансовое положение. По крайней мере, наше соглашение предоставит мне возможность хоть чем-то помочь вам. А если хотите, я могу даже зачислить вас в штат с твердым окладом.
– Спасибо, нет необходимости.
– Ну и ладно, я рад, что вы будете с нами.
Мы обменялись рукопожатием, будто завершили сделку.
– Послушайте, Бен, моя супруга Маргарет и я собираемся сегодня вечером поехать к себе домой в Нью-Хэмпшир. Начинается весенне-летний сезон. Мы будем рады, если вы с Молли поужинаете там с нами – никаких деликатесов не будет, приготовим только жареное мясо на решетке, ну и все такое прочее. Увидите моих внучат.
– Приглашение заманчивое, – сказал я.
– А завтра сможете приехать?
Завтра у меня будет напряженный день, но я смогу выкроить время, поэтому сразу согласился:
– Да, конечно. Завтра же и приедем.
* * *
Весь оставшийся день я никак не мог сосредоточиться. Неужели отец Молли всерьез оказался замешанным в какие-то тайные сделки с бывшим шефом КГБ? Мог ли он на самом деле прикарманить деньги – "огромное богатство", как сказал Траслоу? Смысла в этом не находилось.
А как же объяснение причины его убийства… в нем есть какой-то смысл, разве не так?
Обрывки напряженных мыслей крутились в моей голове, и не было никакой возможности связать концы с концами.
Зазвонил телефон. Дарлен сообщила, что на проводе Молли.
– Во сколько мы встречаемся с Айком и Линдой? – спросила она откуда-то из шумного коридора своей больницы.
– В восемь, но я отменю встречу, если ты хочешь. В связи с обстоятельствами.
– Нет, не надо… я хочу встретиться.
– Они поймут нас, Мол?
– Не отменяй. Мне надо развеяться.
К счастью, ближе к вечеру времени на грустные размышления уже не осталось. Ровно в четыре пришел Мел Корнстейн, пухленький человечек лет пятидесяти с хвостиком, одетый в дорогой модный итальянский костюм, в темных очках авиаторского типа, вечно сидящих косо. У него был вид сбитого с толку эксцентричного гения, каковым он, по-моему, и был на самом деле.
Корнстейн сколотил приличное состояние на изобретении компьютерной игры под названием "Спейстрон", о которой вы, конечно же, слышали. А если не слышали, то вкратце расскажу. Игра относится к типу "охотничьих", в ней вы выступаете в роли пилота космического корабля и должны ускользнуть от атак вражеского космического корабля, который стремится уничтожить вас, а потом и всю планету Земля. Может, это звучит и наивно, но игра является чудом компьютерной техники. В ней применен стереоскопический эффект, и она создает впечатление, что вы и в самом деле летите в космос – видите будто наяву, как проносятся мимо кометы, метеориты и вражеский космический корабль. К игре прилагалась хитроумная программа пилота, придуманная и запатентованная Корнстейном, поистине новое слово в компьютерном деле. Добавьте еще к этому его же ранее запатентованное изобретение, подающее команды голосом: "Слишком завалил влево!" или "Слишком близко подлетаешь!" – и вот перед вами объемное изображение в сочетании со звуком, и все это делается при помощи вашего персонального компьютера. От продажи новинки компания Корнстейна ежегодно получала что-то порядка сотни миллионов долларов прибыли.
Но вот недавно другая компания, разрабатывающая компьютерные программы, выбросила на рынок диски с игрой, весьма схожей со "Спейстроном", отчего доходы Мела Корнстейна резко сократились. Нет нужды говорить, что он хотел бы что-то предпринять против нежданного конкурента.
Он удобно уселся в кожаное кресло около моего рабочего стола, от него так и веяло отчаянием. Мы немного поболтали о всяких пустяках, но он был явно не в настроении. Затем он передал мне коробку с программой игры конкурента, называвшейся "Спейстайм". Я вставил диск в компьютер, включил аппаратуру и изумился, увидев, насколько схожи игры.
– Эти парни даже не потрудились внести в программу что-нибудь новенькое, не так ли? – спросил я.
Корнстейн снял очки и протер их, а затем ответил:
– Я хочу прихлопнуть этих гребаных подонков.
– Задержитесь на минутку здесь, – начал я уговаривать. – Я собираюсь провести независимую экспертизу и получить авторитетное заключение, какие положения патента нарушены и насколько.
– Я намерен как следует врезать этим ублюдкам.
– Всему свое время. Давайте пройдемся по всем нарушенным пунктам патента, пункт за пунктом.
– Программы идентичны, – продолжал долбить Корнстейн, водружая очки на место и опять криво. – Мне затевать тяжбу прямо здесь или как?
– Ну вот что, компьютерные игры патентуются на тех же принципах, что и настольные. Да, вы патентуете взаимоотношения между физическими элементами и заложенной в них концепцией, то есть путь, где они пересекаются и взаимодействуют.
– Я хочу просто врезать им.
Я согласно кивнул и заметил:
– Мы приложим все силы.
* * *
Фокачио – это одно из потрясающих, необычных блюд, которые готовят вместе с аругула и радичио в итальянском ресторане на берегу залива Бэк-Бей. Обслуживают в нем молодые и красивые девушки, одетые во все черное, будто только сошедшие с рекламы. В зале стоит нескончаемый гул голосов, заглушаемый время от времени громоподобной музыкой в стиле хард-рок. Такие североитальянские рестораны, расположенные в городах Америки, отличаются своим шумом. Похоже, шум и грохот – неотъемлемая часть их.
Молли запаздывала, но мой близкий друг Айк и его супруга Линда уже сидели за столом и старались перекричать шум и грохот, разговаривая друг с другом. Со стороны казалось, что они злобно грызутся, но на деле они просто вели беседу – другого способа не было. Айзек Кован учился вместе со мной в школе права, где специализировался на том, как одолеть меня в теннисе. Теперь он работал адвокатом и занимался корпоративным правом, столь нудным занятием, что даже не может говорить про свою работу, но я-то знаю, что это дело как-то связано с перестрахованием. Линда, по профессии детский психиатр, была на седьмом месяце беременности. Оба Кована – высокие, веснушчатые, с рыжими волосами – удивительно схожи по своим внешним данным. Мне было легко общаться с ними обоими.
Они говорили о матери Айка, приехавшей в гости. Затем Айк повернулся ко мне и упомянул что-то насчет кельтской игры, в которую мы сыграли на прошлой неделе. Мы поболтали немного о работе, о беременности Линды (она намеревалась порасспросить Молли о генетической проверке, которой ее хотели подвергнуть), о моем коронном ударе слева ракеткой по мячу (которому я, по сути, уже разучился) и наконец добрались до отца Молли.
Айк и Линда, похоже, всегда стеснялись говорить о знаменитом отце Молли, опасаясь, что их обвинят в излишнем любопытстве. Айк знал в общем и целом о моей прежней работе в ЦРУ, многого я ему не раскрывал и дал понять, что говорить на эту тему не желаю. Он знал также, что я уже был женат прежде, что моя первая жена погибла, но все это опять-таки в общем и целом. Само собой разумеется, временами эти отрывочные данные не позволяли нам о многом говорить откровенно.
Кованы выразили мне соболезнования, поинтересовались, что поделывает Молли. Я понимал, что не могу говорить им о том, чем занимался в последнее время, особенно об обстоятельствах смерти Хэла Синклера.
Когда мы уже почти расправились с закусками (из принципа блюдо фокачио мы не заказывали), появилась Молли и принялась без конца извиняться за опоздание.
– Ну, как прошел день? – спросила она меня и поцеловала в щеку.
Она пристально и долго смотрела на меня, мне стало ясно, что ее интересует встреча с Траслоу.
– Прекрасно, – ответил я.
Она поцеловалась с Айком и Линдой, села за стол и сказала:
– Не думаю, что долго выдержу все это.
– Медицину? – не поняла Линда.
– Недоношенных, – пояснила Молли, применяя медицинский термин, обозначающий преждевременно родившихся детей. – Сегодня я принимала двойняшек и еще одного ребенка. Так вот, все трое весили менее десяти фунтов. Все часы я провела, выхаживая эти крохотные бедные создания, пытаясь вставлять им артериальные катетеры и успокаивая расстроенпых родителей.
Айк и Линда сочувственно и понимающе покачали головами.
– Все больше детей рождается с дефектами, – продолжала рассказывать Молли, – или с инфекционными заболеваниями мозга. Меня вызывают к ним каждую третью ночь…
Я решился перебить ее:
– Давай пока оставим эту тему, а?
Она повернулась ко мне с широко раскрытыми глазами:
– Оставим эту тему?
– Все идет нормально, Мол, – спокойно произнес я.
Айк и Линда, чувствуя себя не в своей тарелке, сосредоточенно уплетали салат "Цезарь".
– Извините меня, – сказала Молли.
Я незаметно взял под столом ее руку. Мысли о работе иногда не оставляли ее и во время досуга – такое с ней случалось, но сейчас я понимал, что жена еще не оправилась от шока, поразившего ее, когда она увидела ту фотографию.
Во время обеда она оставалась рассеянной: кивала головой и вежливо улыбалась, но мысли ее явно витали далеко. Айк и Линда наверняка сочли, что ее странное поведение объясняется недавней смертью отца, да так оно, по сути, и было.
Возвращаясь домой на такси, мы с Молли поцапались: злобно шипели друг на друга из-за Траслоу, Корпорации, ЦРУ и насчет того, что раз я уже дал ей слово, то должен держать его вечно.
– Да будь все проклято, – шепотом сказала она. – Ежели ты уж снюхался с этим Траслоу, то, стало быть, опять затеваешь эти ужасные игры.
– Молли, – пытался я вставить слово, но раз уж она завелась, перебить ее было невозможно.