Всякий раз, когда я находил глазами Сонни, она была в месте, которое казалось недосягаемым. Вокруг Грэма всегда толпилось не меньше дюжины человек. Его длинное туловище, увенчанное белокурой головой, постоянно оставалось скособоченным в сторону Сонни, а его рука то и дело ложилась ей на плечи. И все же однажды я улучил удобный момент и прорвался сквозь плотную людскую завесу, чтобы предложить Сонни чего-нибудь выпить. Там было несколько сортов вин и текила, не говоря уже о неистощимых запасах марихуаны. В первый миг, когда Сонни взглянула на меня через плечо, мне показалось, что она испугалась. Но затем она дотронулась до моей руки таким нежным и примирительным жестом, как бы извиняясь за то, что заставила меня волноваться, что я успокоился и тут же поспешил назад к Дагмар.
Ближе к полуночи, как раз перед тем, как пробил первый удар, в гостиной появилась группа совершенно голых мужчин и женщин. Темные волосы в области половых органов и подрагивающие члены и груди плохо гармонировали со звоном бокалов и полифонией разговоров. Через несколько секунд кто-то выключил почти все лампочки, и в гостиной стало довольно темно.
- Ты готов? - спросила Дагмар.
- К чему?
- К тому, что сейчас произойдет. Да будет же тебе, Сет. Расслабься. Не лишай себя удовольствия.
Она дотронулась до массивной пряжки моего ремня, и я инстинктивно отшатнулся. Дагмар восприняла мою реакцию враждебно. Пронзив меня презрительным взглядом, она занялась собой. Сначала на пол соскользнуло коротенькое платье, затем трусы, упавшие сверху на платье. В причудливых отсветах цветомузыки ее обнаженная фигура выглядела еще более соблазнительно. Опьяненный вином и слегка одурманенный марихуаной и всей атмосферой вечеринки, я не нашел в себе сил противиться мощному зову страсти, исходившему от Дагмар, от ее огромных грудей с торчащими сосками в густом переплетении синеватых прожилок. Не говоря ни слова, мы прильнули друг к другу, но затем через несколько секунд Дагмар отодвинулась от меня и призывно мотнула головой, отчего ее белокурые волосы разметались у нее по спине. Решительными шагами она устремилась вверх по лестнице.
Пошатываясь, я прошелся по первому этажу. Сонни и Грэма нигде не было. Отчаявшись, я посмотрел на лестницу, которая вела на второй этаж, где находились спальни. Не зная, что еще предпринять, я кое-как, хватаясь за перила, поднялся наверх. К моей великой радости, в спальне Грэма Сонни также не оказалось. Зато там были почти все те мужчины и женщины, которые совсем недавно разгуливали голыми по гостиной, всего шесть-семь человек. Теперь они раскрашивали друг друга краской, используя вместо кисточек пальцы. У одного парня наступила эрекция, и какая-то юная леди, весело хохоча, прыскала на его огромный член салатной краской из пластмассовой бутылки. Две другие группки находились в различных стадиях полового акта. На водяном матраце я увидел сплошное переплетение рук и ног и не сразу различил двух мужчин и одну женщину. Судя по их неподвижной позе - это была передышка после очередного оргазма. Зато чуть поодаль на коврике вовсю трудилась парочка. У мужчины, который елозил сверху, было такое огромное брюхо, что со стороны казалось, будто между ним и женщиной, лежавшей внизу, широко раскинув ляжки, находится какое-то чужеродное тело. Когда она повернулась лицом ко мне, я узнал Дагмар. Она улыбнулась мне глазами, подернутыми дымкой, и подняла руку с пухлыми, как у маленького ребенка, пальцами, в то время как ее тело сотрясалось от яростных толчков толстяка. Сначала я подумал, что она помахала мне рукой в виде приветствия, но затем понял, что Дагмар приглашает меня принять участие. Очевидно, она предпочитала групповой секс.
- Либо ты садишься в автобус, либо остаешься на остановке, мой мальчик, - произнес Грэм, схватив меня сзади за локоть.
У него был просто невероятный вид: трусы и темные эластичные носки с подвязками на голенях. На голой груди Грэма торчало несколько редких волосинок. Он попытался как бы невзначай вытеснить меня из дверного проема, однако я прислонился спиной к косяку, и у него ничего не вышло. Из комнаты несло кошачьей мочой, а на водяном матраце двигались какие-то смутные формы. Грэм куда-то исчез. Когда он появился снова, за моей спиной прозвучал голос Сонни:
- Иди сюда, бэби. - Она стояла в узком холле, освещенном желтым светом, исходящим от единственной лампочки в китайском бумажном абажуре. Несмотря ни на что, Сонни выглядела собранной и едва ли не чопорной в своей юбке из флага.
- Одна из тех девушек просила меня переспать с ней. - Я уже был в таком состоянии, что не отдавал себе отчета в том, что подобное объяснение моего поведения звучало очень странно.
- Женщин. И которая же из них?
Я повернулся к спальне, чтобы показать, но теперь дверь оказалась закрыта, а Грэма уже не было.
- И ты согласился?
- Нет, черт возьми. - Я туго соображал. - А как насчет тебя и Грэма? - поинтересовался я.
Она отрицательно покачала головой. Или мне показалось?
Мы решили, что с нас хватит. Куртки оказались на месте, а вот шали не было. Поискав как следует, мы обнаружили ее в одной из комнат первого этажа. Сонни набросила шаль, и, не попрощавшись ни с кем, мы покинули этот праздник плоти. Пройдя несколько футов, я внезапно остановился и, подняв голову, уставился на звездное небо. Влажный воздух ночного города приятно холодил лицо. Это было похоже на прикосновение холодного полотенца, отрезвляющее облегчение после спертого, пропитанного табачным дымом воздуха коттеджа.
- Бог мой, - сказал я, - какой же я остолоп! Этот парень приглашал меня на свои вечеринки четырнадцать раз, и я никак не мог догадаться, что у него на уме.
- Относительно чего?
- Относительно того факта, что в твоем случае у него свои собственные соображения насчет того, как преодолеть дихотомию ума и тела. - Она ничего не сказала. - А ты точно не спала с ним?
- Нет, я же сказала тебе, нет.
- Но ты думала об этом?
- Ты играешь у меня на нервах, Сет. - Сонни, наклонив голову, быстро пошла вперед. Я последовал за ней. Шум и музыка вечеринки вскоре утихли, оставшись позади в глубине ночи.
- Предполагается, что я должна быть против этого? - спросила она. - Я должна думать, что это аморально, некрасиво? А мне просто не хочется спать с ним. Он уже стар. Он странный тип. В общем, не в моем вкусе. Ясно?
- Да, но я имею в виду наши с тобой отношения и пытаюсь определить их.
- Это сделать совсем несложно, бэби. Я живу с тобой. Я сплю с тобой в одной постели. Тебе что, этого мало? Тебе нужен пояс верности?
- Но я серьезно… ну, послушай, - начал я несколько косноязычно. - Я люблю тебя.
- Почему ты всегда говоришь об этом?
- То есть как почему?
- Что это значит?
- Значит? Это значит, я думаю, что ты очень умная. Это значит, что быть с тобой для меня все равно что совершить полет на Марс и даже интереснее. Это значит то же, что и всегда.
- Это пугает меня. Ведь тебе только двадцать два года.
- И поэтому ты хочешь обвести меня вокруг пальца, верно? Ты говоришь мне, что я не знаю своих чувств и мыслей?
Молчание. Естественно, меня не удовлетворяло то, что я выиграл раунд таким образом.
- Так, значит, расклад такой: я люблю тебя, а ты меня не любишь.
- О, Сет! Только не это. Не начинай опять эту бодягу.
У нее бессильно повисли плечи, и конец шали упал на тротуар. Это было хорошо заметно, потому что мы стояли под фонарным столбом. Наши голоса звучали очень отчетливо на совершенно безлюдной улице, где маленькие одноэтажные домики лепились ярусами на склоне горы.
- Это правда. Я говорю на полном серьезе, девочка. Что же тогда у нас с тобой? Приятное развлечение?
- Такова жизнь, Сет. Во всем ее многообразии. Я хочу сказать, что мне очень нравится быть с тобой. Ты мне нравишься. Ты мне небезразличен. - Сонни медленно двинулась вперед и, очевидно, подыскав более подходящие слова, остановилась опять. - Сет, ты сводишь меня с ума, заставляя сказать, что я тебя люблю, потому что ты не можешь сказать это себе.
- О да, здорово, - сказал я. - Блестяще. Я просто без ума от того, что ты мне сказала. Теперь я могу спать спокойно.
- Сет, ты не хочешь и не можешь понять этого. Иногда кажется, что ты требуешь от меня столь многого, потому что хотел бы оказаться на моем месте. - Она резко кивнула, уверенная в том, что теперь поквиталась со мной, и, повернувшись, сделала шаг вперед. Однако я поймал ее за руку и удержал на месте.
- Ну и что? - произнес я внезапно. - Ну и что? Допустим, это так. По крайней мере я знаю, чем восхищаюсь. Ты самая близкая, самая умная.
- Вот именно! - раздраженно воскликнула Сонни. - Вот в чем проблема! Ты не знаешь обо мне самых простых вещей. Я для тебя воображаемый человек.
- Черт возьми! - возмутился я. - О чем ты говоришь? Я же изучал тебя как гребаный идиот. Я слушал твою сумасшедшую мамашу. Я встречался с ее друзьями. С твоей тетушкой. Я читал твои школьные дневники. Я пытаюсь разузнать все о твоем детстве. И ты думаешь, что все это зря? Что я бью мимо цели? Проблема в другом, леди. Ты боишься, что я узнаю тебя. Ты не хочешь, чтобы кто-то открыл в тебе то дерьмо, которое ты сама не хочешь знать.
- Какая глубокая мысль! - презрительно сказала Сонни.
Очевидно, все это было для нее настолько неожиданно, что она не могла поверить ушам. Дальнейший путь мы проделали молча и врозь. Я нарочно немного отстал от Сонни, и поэтому она подошла к машине первой. Я почти ожидал, что она уедет без меня, однако этого не случилось. В машине мы тоже все время молчали, и единственным звуком было урчание мотора моего "жука". На высоких оборотах он так тарахтел, словно в карбюратор попали мелкие монетки. В конце концов я не выдержал и включил радио. Передавали фортепианную аранжировку песни "Что это за штука, которую называют любовью?".
6 декабря 1995 г.
Сонни
Из камеры временного содержания помощники шерифа приводят Лавинию Кэмпбелл. На ней тот же голубой рабочий комбинезон с короткими рукавами, какие носят и заключенные-мужчины. Лавинию вводят в огороженную часть зала и дальше к месту для дачи свидетельских показаний; она идет одна, развинченной походкой, выражая протест против всего, что здесь происходит. Это худая черная девушка с безупречной кожей и большими красивыми глазами. Неудивительно, что ей дали кличку Баг, что означает "клоп", если не считать того, что это прозвище вступает в противоречие с ее привлекательностью. У нее экзотический, самоуверенный вид современных фотомоделей, избалованных вниманием и гордящихся тем, что им удалось поймать удачу за хвост. Правда, эта молодая женщина, похоже, еще почти не осознает потенциальных возможностей своей поразительной внешности.
На вопросы Томми, чей тяжелый серый костюм выглядит так, словно он пролежал скомканным в ящике комода целые сутки, девушка отвечает, что ей пятнадцать лет и скоро исполнится шестнадцать. Когда Мольто задает вопрос, она устремляет глаза в потолок зала суда, словно там написана точная дата ее рождения. Сейчас она сидит на стуле для свидетелей и держит руки сложенными между коленей. У нее тихий голос.
- Каков адрес вашего места жительства в настоящий момент? - спрашивает Томми. - Где вы живете?
- Иногда я ночую у матери.
- Нет, я имею в виду прямо сейчас. Вы находитесь в изоляторе для малолетних преступников?
- Угу, в тюряге для малолеток.
- И как долго вы там находитесь? С сентября?
- Угу, - отвечает Лавиния. - С тех пор как меня выписали из больницы.
Ее рот слегка приоткрыт. Она почесывает нос и настороженно смотрит на Томми, немного подавшись вперед, чтобы лучше слышать вопрос. Однако теперь говорит не Томми.
- Ваша честь, - обращается ко мне Хоби. Глубокий бас. Театрально воздетые к небесам руки - хорошо отработанный жест. - Если мистер Мольто не может выяснить местожительство свидетельницы без наводящих вопросов, мы могли бы заодно напомнить ему и про клятву.
- Хорошо, мистер Таттл.
Хоби знает, что здесь Томми ждет ухабистая дорога, и предупреждает, что не даст ему легко отделаться. Я напоминаю Томми, что он не должен задавать свидетелю вопросы, которые заранее предполагают ответы.
Томми согласно кивает. Затем они с Лавинией кое-как продираются через детали ее сделки с обвинением. Она признала свою ответственность - имеется в виду заявление подсудимого о признании своей вины - за участие в сговоре с целью убийства и была объявлена в судебном порядке делинквентом. Пока ей не исполнится восемнадцать лет, она будет содержаться в пенитенциарном заведении для несовершеннолетних. Однако ее не будут судить как совершеннолетнюю, и даже когда она выйдет на свободу, за ней не будет числиться судимость. Это очень выгодная для Лавинии сделка, и Хоби наверняка использует данное обстоятельство. Затем Томми обращается к преступной группировке "УЧС", уточняя кличку подсудимой, ее место в структуре и характер их знакомства с Орделлом Трентом.
- И каковы же были ваши отношения с Хардкором в рамках "УЧС"?
- Кор мне не родственник, - отвечает она. - А к "УЧС" я имею отношение только со стороны моего брата Клайда, который сейчас в нижнем штате.
Нижний штат - один из многих эвфемизмов для обозначения тюрьмы строгого режима в Редъярде.
- Нет, - говорит Томми, - нет, что вы делали по заданию Хардкора, как одного из главарей шайки?
Осознав свою ошибку, Лавиния опускает взгляд в пол.
- Толкала дурь, - тихо отвечает она.
- Что это значит?
- Продавать.
- Продавать что?
- В основном травку и крэк. Иногда порошок. - На их жаргоне это означает сигареты с марихуаной и героин, временами кокаин.
- Вы хотите сказать, что по заданию Хардкора осуществляли розничную продажу наркотиков?
- Наводящий вопрос, - возражает Хоби, после того как Лавиния дает утвердительный ответ.
- Поскольку он проясняет предыдущие ответы, я отклоняю ваше возражение, - говорю я.
Томми кивает. Очко в его пользу.
- И вы продавали наркотики в каком-то определенном месте?
- В районе "Ти-4". В основном на Грей-стрит и Лоуренс-стрит.
- Напротив Четвертой Башни?
- В общем, там.
- Хорошо, - произносит Томми. Обретя некоторую уверенность, он выходит из-за Стола обвинения и прохаживается по ковровому покрытию. - А теперь, мисс Кэмпбелл, скажите нам, вам известен человек по имени Нил Эдгар?
- Угу, - отвечает она. На лице у этой девушки, соучастницы в убийстве, появляется улыбка, и она сразу же становится той, кем ей и положено быть по возрасту: пятнадцатилетней девчонкой, радостной и даже немного глупой. Она поглядывает искоса. - Я уже давно знаю Нила.
- А вы видите его здесь, в зале суда? Укажите на него, пожалуйста, и скажите, во что он одет.
Несмотря на то что все глаза в зале суда уже обращались к нему, на Нила, очевидно, нашел один из особенных моментов, когда он испытывал неизъяснимый приступ веселья. Он сделал полный оборот в крутящемся кресле из черной кожи, показав всем присутствующим свои поношенные ковбойские сапожки - только подумать, ковбойские сапожки! Его лицо расплывается в абсолютно дурацкой ухмылке, словно эта юная женщина явилась сюда исключительно для того, чтобы его поразвлечь. Указывая на него рукой, Лавиния все же не решается встретиться с ним взглядом.
- Он вон там, рядом с тем здоровенным мужиком, - говорит Баг.
Это описание Хоби всколыхнуло всю аудиторию. Взрыв хохота потряс стены. Волна веселья захватила и меня. Все произошло так мгновенно, что Баг даже не успевает еще опустить тонкую, изящную руку и, залившись краской смущения, поникает головой. Подобно большинству домашних девочек, она носит прямые волосы с матовым оттенком, жесткие, как иголки ежика, которые фиксируются на месте с помощью спрея. Прическа в стиле афро, обязательная принадлежность периода Освобождения, давно уже исчезла, став забытой модой прошлого, к которому теперь не питают никакого уважения.
- Мисс Кэмпбелл, - говорю я, - он действительно здоровенный мужик. Вы не солгали.
Хоби с достоинством выпрямляется.
- Я согласен с этим пояснением, ваша честь. Здоровее, чем следовало бы.
Лавиния кивает. Очевидно, такое доброжелательное отношение ее немного успокаивает. Подобно многим детям этой расы, она оказывается на поверку неплохим подростком, почти не защищенным по своей внутренней сути.
Томми возобновляет допрос:
- Откуда же вы знаете Нила?
- Он крутится там, - отвечает она, - он все время там ошивается.
- Где - там?
- Около Четвертой башни, - говорит Лавиния.
- И когда же вы впервые увидели его около Четвертой башни?
Она опять закатывает глаза к потолку. Ей сдается, что это должно было быть в марте.
- А как часто после марта вы видели там Нила? Раз в неделю? Два раза? - спрашивает Томми.
- Похоже на то.
- Судья Клонски, - возмущается Хоби, - он опять задает наводящие вопросы.
Томми делает еще одну попытку, упростив вопрос:
- Как часто?
Баг не может ответить точно. У Томми на секунду закрываются глаза - признак рассеянности. Он говорит что-то Руди, который сидит практически под ним, и пожимает плечами. Думаю, они дебатируют вопрос, стоит ли продолжать усилия в этом направлении, пытаться выжать из нее прежние показания. Но это всегда последнее прибежище обвинения. Если только они начинают придираться к свидетелям, которых вызвали сами, это значит, что у них нет прямой дороги к истине. Томми решает перейти к следующему вопросу:
- А Нил был один или с кем-то, когда вы видели его?
- Да он вроде забивал стрелку с Хардкором.
- Он был с Хардкором?
Что-то пробегает по лицу Лавинии, и ее глаза стреляют куда-то в сторону, наверное, на стол защиты.
- Знаете, он вроде бы проверял разные там отговорки, - добавляет она.
Томми хмурится, наклоняется и опять совещается с Руди. Затем он открывает папку с документами, лежащую на столе обвинения, и какое-то время смотрит туда.
- Мисс Кэмпбелл, вы не припоминаете данную вами характеристику Нилу как, цитирую, "поводырь Хардкора"?
Этот вопрос Лавиния обходит молчанием и неясным жестом.
- Разве поводырь не лучший друг? - настаивает Томми.
- Не знаю я ничего насчет поводырей, - говорит Лавиния.
Руди, сидящий за столом, машет своей длинной, тонкой рукой. Дальше, говорит он. Это пустяк, да и к тому же она дала на предыдущий вопрос ответ, который был нужен Томми. Однако Мольто мрачно смотрит на Лавинию еще несколько секунд, прежде чем последовать совету младшего коллеги.
- Позвольте мне, мисс Кэмпбелл, оживить в вашей памяти шестое сентября 1995 года. Вы не припоминаете разговор, состоявшийся в тот день между вами и Хардкором?