И еще одно обстоятельство, даже не одно, а два: операция эта попутно послужит новым подтверждением того, что "штаб Вали" находится якобы в окружении партизан, и одновременно избавит Генриха Шварцкопфа от чреватой опасностями нравственной пытки.
Зубов встретил Вайса неприветливо. Проводил его в кабинет с темными суконными шторами на окнах, уставленный во вкусе бывшего владельца тяжеловесной мебелью черного дуба, усадил в кресло с высокой, с затейливым резным узором спинкой и спросил досадливо:
- Ну, что еще? - Усмехнулся. - Хоть похищение твоего эсэсовца с благородными целями - дело для нас слишком умственное, ребята согласны. Но не по нутру им эта затея, я так понял. Ты извини, конечно. Тебе виднее.
- Правильно! - радостно согласился Иоганн. - Правильно, что не по нутру. - Обняв Зубова, спросил: - Спасти приговоренных к казни честных немцев вы согласны? - Не давая ответить, повторил: - Спасти! Понимаешь, как это будет здорово! Слушай: в связи с передислокацией "штаба Вали" на четвертом километре от расположения сняли эсэсовский контрольно-пропускной пункт. А мы его восстановим. Машина с заключенными пойдет по этому шоссе. Обычно здесь каждую минуту останавливали и, независимо от того, кто едет, у каждого проверяли документы. Мы так и поступим, только и всего. Ясно?
Зубов мотнул головой, широко улыбнулся и спросил в свою очередь:
- А ты знаешь, о чем я до твоего прихода думал? О том, что я самый последний мандражист и трус! Понимаешь, так неохота было из-за твоего фашиста покойником заделываться. Даже выпил с горя, чтобы не думать об этом.
- Значит, ты пьян?
- Был, - твердо сказал Зубов. Пожаловался: - Раскис я оттого, что цель задания была мелкая, а мишень я по габаритам крупная. При таком соотношении только и оставалось, что текст речуги о самом себе сочинять для траурного митинга. - И добавил уже серьезно: - А теперь пропорции соблюдены правильно, операция с большой политической перспективой. - Крепко пожал Иоганну руку. - Вот теперь тебе спасибо! Операция красивая. Ничего не скажешь. - Попросил умильно: - Слушай, ты можешь Бригитте соврать, но только правдиво, чтобы она обязательно поверила, будто мне надо в Лицманштадт съездить по служебным делам?
- Пожалуйста, сколько угодно! - с готовностью согласился Вайс. И тут же спросил удивленно: - А ты сам-то что, разучился?
- Да нет, просто по-товарищески прошу: возьми сейчас на себя эту нагрузку.
Зубов исчез за дверью и через минуту появился, сияющий, в сопровождении Бригитты. Она смотрела на Иоганна тревожно-враждебно, хотя губы ее и улыбались.
Протягивая гостю руку, спросила, пристально, в упор глядя ему в в глаза:
- Так что вы, господин Вайс, придумали, чтобы помочь моему супругу? У него, я замечаю, в последнее время не хватает воображения, и ему все труднее изобретать достаточно убедительные поводы для того, чтобы надолго исчезать из дома.
Иоганн, не удержавшись, свирепо глянул на Зубова.
Тот испуганно спросил жену:
- Откуда ты это взяла, Бригитта? Почему такие странные мысли?
Она положила ладонь к себе на грудь:
- Вот отсюда. Из сердца.
- А! - обрадовался Зубов. - Конечно, я так и думал. - Торопливо объяснил Вайсу: - Бригитта чрезвычайно мнительна. Правильно, я как раз хотел сказать тебе, Бригитта… - начал было он.
Женщина сняла ладонь со своей груди, прикрыла рот Зубову, попросила:
- Пожалуйста, не говори. Я понимаю, я все понимаю. - И, обратившись к Вайсу, объявила с гордостью: - Я понимаю, что ему теперь все труднее покидать меня. И он не умеет скрывать этого. И потому я ему все прощаю. Все.
Зубов покраснел, но глаза его радостно блестели.
- Пойду приготовлю кофе, - выручила мужа Бригитта и ушла, торжествующая.
Как только дверь за ней закрылась, Зубов сказал виновато:
- А что я могу поделать, если она так меня чует, что ли? Я даже сам удивляюсь. Но это вполне естественно. Даже в литературе такие факты описаны. Может, это нервные флюиды?
- Флюиды! - передразнил его Вайс. - От таких флюидов того и гляди засыпешься, только и всего. Не такая уж она наивная дурочка, оказывается. Тебе повезло. Но за такую для тебя "крышу" мне голову оторвать мало. - Пояснил строго: - Боюсь я за тебя, вот что!
Зубов только победно усмехнулся.
Разливая кофе, Бригитта нежно говорила Вайсу о Зубове:
- В нем столько ребячества, наивности и простодушия, что я, естественно, всегда беспокоюсь за него. Он - как Михель из детской сказки. Черные крысы напали на города и селения, и он ничего не замечает, играет себе на своей дудочке и шагает по земле, глядя только вверх, - на солнце да на облака. А все кругом так ужасающе мрачно.
Зубов, не удержавшись, с усмешкой посмотрел на Вайса.
- Слышишь? А ты, птенчик, пугался!
Вайс, делая вид, что не понял намека, спросил Бригитту:
- Позвольте, откуда на нашей земле черные крысы?
Зубов лукаво подмигнул жене.
- Бригитта вовсе не собирается намекать на гестаповские мундиры. Что это тебе пришло в голову спрашивать, да еще таким тоном?
Бригитту не смутил вопрос Иоганна. Вызывающе глядя ему в глаза, она сказала твердо:
- Мой покойный муж носил черный мундир, и в профиле его было нечто крысиное. Но, возможно, это мне только казалось.
Теперь Вайс уставился на Зубова. Но тот, поднеся к губам чашечку с кофе, исподлобья посмотрел на Иоганна, еле заметно пожал плечами и пробормотал с притворной обидой:
- Пусть моя супруга считает меня глупеньким Михелем, но мне кажется, что об этом ей не следовало говорить вслух, даже в твоем присутствии, хотя ты и мой друг.
Бригитта обиженно поджала губы.
После кофе мужчины удалились в кабинет и обсудили все подробности предстоящей операции. А когда Вайс шел к себе в гостиницу, его не покидала щемящая грусть, какая порой охватывает одинокого человека, невольно ставшего свидетелем чужого счастья, пусть даже недолгого и хрупкого.
Уже давно Зубов рассказал Иоганну, что жизнь Бригитты с покойным мужем, старым развратником, была подобна домашнему аресту. Она ненавидела его упорно, злобно, неистово. И только одурманенная наркотиками, к которым ее приохотил муж, становилась вяло-покорной, ко всему безразличной. И после смерти мужа она еще долго жила как бы двойной жизнью. Когда Зубов впервые увидел ее в кабаре, она показалась ему полупомешанной. Но потом он понял: это - действие наркотиков. Он сказал Иоганну:
- Что бы там ни было, а сначала мне просто было ее жаль, - и ничего больше. Вижу, пропадает она, ну, и пожалел…
А теперь Бригитта предстала перед Иоганном совсем иной.
Безгранично преданная, жадно любящая, она мгновенно настораживалась в минуты, когда безошибочное женское чутье подсказывало ей, что Зубову угрожает опасность.
Рядом с ней Зубов, высокий, сильный, с могучим конусообразным торсом и круглой мускулистой шеей, казался крепким дубком, на ветвь которого устало опустилась яркая залетная птица и вдруг начала доверчиво вить гнездо, не ведая, какие гибельные бури будут обрушивать на дерево свою ярость, сотрясать ствол, ломать ветви, срывать листву…
На другое утро Иоганн решил зайти к Дитриху, чтобы выведать дополнительные подробности, относящиеся к казни немецких военнослужащих.
В коридоре особняка, где находился замаскированный под водолечебницу филиал "Вали III", он увидел пана Душкевича. Некогда этот пан Душкевич помог майору Штейнглицу подыскать в окрестностях Варшавы усадьбы, подходящие для размещения разведывательных школ. С тех пор Иоганн с ним не встречался.
Душкевич только что вышел из комнаты, отведенной Дитриху.
Почти механически, по давно выработанной привычке, мгновенно связав все относящееся к тому или другому человеку, устанавливать, имеет ли тот человек отношение к задаче, которую предстоит в ближайшее время решить, и вспомнив сказанное Зубовым о намерении польских партизан совершить покушение на Генриха, Иоганн прикинул: "Пан Душкевич - агент-провокатор. С ведома контрразведки он также агент польского эмигрантского правительства в Лондоне. Проник в среду польской патриотически настроенной интеллигенции, где вербует одиночек-смертников для участия в эффектных террористических актах, каждый раз завершающихся самоубийством или же поимкой героев. Такие провокации служат СС также поводом для казни заложников и массовых арестов среди польской интеллигенции якобы в целях обнаружения "огромной" террористической организации.
Душкевич вышел от Дитриха…
А что, если Дитрих поручил Душкевичу не просто припугнуть, а убить Генриха? Если так, он ловко рассчитал. Убийство племянника Вилли Шварцкопфа, сподвижника рейхсфюрера Гиммлера, - великолепное, шумное дело! Это убийство повлечет за собой гигантские карательные меры, и если Дитрих уже заранее наметил виновников, за их поимку его ждет признательность самого рейхсфюрера.
В самом деле, почему контрразведка не охраняла Генриха? Ну, естественно, почему: по званию ему не положена личная охрана. Правда, могли принять во внимание родственные связи. Но не приняли…"
Обожженный своей догадкой, Иоганн понял, что нельзя терять ни часа, но вместе с тем нельзя терять и головы. Не ответив на вежливый поклон пана Душкевича, он поманил его пальцем и, будто с трудом узнавая, спросил:
- А, это вы… Разве мы вас еще не повесили?
- За что, пан офицер?
- Вернемся на минуточку, - и Вайс открыл дверь в комнату Дитриха.
И, как только дверь за Душкевичем закрылась, ударил его в челюсть. Душкевич рухнул на пол и, видимо совершенно оглушенный, не сделал попытки подняться.
Дитрих вскочил из-за стола. Но Вайс остановил его движением руки, приказал:
- Садитесь! - И, склонившись к Дитриху, вымолвил раздельно: - Сейчас мне этот мерзавец похвастал, что вы лично поручили ему организовать покушение на Генриха Шварцкопфа. Я вас арестую, капитан Дитрих. - И, держа свой пистолет в правой руке, левой вынул из кобуры пистолет Дитриха.
- Неправда! - воскликнул, побледнев, Дитрих. - Я не поручал этого Душкевичу, он сам предложил нам организовать покушение.
- А вы разрешили?
- Разрешил, но только для того, чтобы выловить преступников: на место засады я собирался направить свою группу. И жизнь Шварцкопфа была бы в полной безопасности.
- Напишите коротко обо всем, что вы мне сейчас рассказали.
- Зачем?
- А затем, что если на Шварцкопфа будет совершено покушение и он погибнет, вы последуете за ним. Только ждет вас не пуля, а виселица.
- А если я не напишу?
- Я сейчас же сообщу Вилли Шварцкопфу о вашем преступном намерении.
- А где доказательства?
- Вот! - Иоганн кивнул в сторону лежащего на полу Душкевича, который стал уже подавать признаки жизни.
- Хорошо, - согласился Дитрих и, с ненавистью глядя на Вайса, спросил: - Но потом вы мне вернете эту бумагу?
- Возможно, - кивнул Вайс. - Говорите: кто исполнители?
- Это служебная тайна. Я не имею права ее разглашать.
- Вы хотите получить обратно бумагу?
Дитрих утвердительно кивнул в ответ.
- Так вот, знайте: вы получите ее в день отъезда Шварцкопфа.
- Вы клянетесь?
- Бросьте, мы не в кадетском корпусе! Я сказал - и так будет.
Дитрих показал глазами на папку, в которой лежало донесение Душкевича. Пробежав его глазами, Вайс вынул бумагу из папки, аккуратно сложил и спрятал в карман.
- Что вы делаете? Оно ведь уже зарегистрировано! - всполошился Дитрих.
- Ничего, - спокойно сказал Вайс. - В ваших же интересах подсунуть под этим же номером какое-либо другое донесение.
- Это правильно, - согласился Дитрих, внезапно меняя тон. - Надеюсь, Иоганн, вы не захотите повредить моей карьере.
- Да, - сказал Вайс, - вот именно. Просто мечтаю, чтобы вы стали фюрером.
Дитрих сел за стол и начал быстро писать свое собственное донесение. Вайс пробежал его глазами. Похвалил:
- Вы настоящий службист. Очень точно все изложили. Это у вас талант - точность. - И, возвращая пистолет Дитриху, спросил: - Вы не собираетесь выпалить мне в спину?
- Что вы, Иоганн! - удивился Дитрих. - Как можно! Мне кажется, мы все уладили? - И добавил с уважением: - Я понимаю вас, Генрих Шварцкопф - ваш друг, и ваши действия даже благородны. Ну, значит, все.
Вайс небрежно прикоснулся к козырьку фуражки и вышел из комнаты.
В коридоре он неожиданно почувствовал ломящую боль в затылке. Перед глазами, ослепляя, поплыли сверкающие радужные пятна. Руки и лицо покрыл липкий пот.
Иоганн прислонился к стене: "Ну кончено, - подумал он, - нервы сдают, нервы. - И вдруг вспомнил: он не только не обедал, но даже не успел позавтракать сегодня. А вчера? - Это уже распущенность, - осудил себя Иоганн. - Самая безобразная распущенность. - Пообещал себе мстительно: - Ты сейчас, что бы там ни было, пойдешь в столовую, и съешь две отбивных, и будешь тщательно пережевывать пищу, как будто тебе некуда спешить, как будто ничего нет такого, что может помешать тебе регулярно питаться и вести здоровый гигиенический образ жизни". Он уговаривал себя и все же довольно долго не мог сдвинуться с места.
Наконец, преодолевая слабость, Иоганн оторвался от стены и медленно пошел по длинному коридору. И тут из комнаты Дитриха донесся звук выстрела. Иоганн повернул назад, кинулся к двери, распахнул ее.
Дитрих, застегивая кобуру, обернулся к Вайсу и неохотно сообщил сквозь зубы:
- Этот тип пытался напасть на меня.
Стараясь не глядеть на безжизненное тело пана Душкевича, брезгливо отворачиваясь от этого зрелища, Дитрих сочувственным тоном осведомился:
- Вы, наверное, в отчаянии? Увы! Единственный свидетель - и вдруг… Но что ж я мог поделать? Действовал в порядке самозащиты.
- Вы защищались от СД, - сказал Вайс. - От Вилли Шварцкопфа.
- Ну-ну, вам не следует больше пугать меня, - сказал Дитрих. - Теперь это только слова. У вас нет никаких доказательств.
- А если поляки все-таки нападут на Генриха Шварцкопфа?
- Теперь вы уж сами думайте, что может произойти, а меня вы в это дело больше не вмешаете. - И, потрясая папкой, Дитрих заявил торжествующе: - Душкевича я все-таки заставил признаться кое в чем. Здесь лежит его маленькая записочка… Я теперь полностью гарантирован от ваших попыток навязать мне какие-либо незаконные намерения. Вот так, дорогой Вайс. Мы с вами сыграли ноль-ноль. Кажется, так это называется?
Вернувшись в гостиницу, Иоганн не стал подниматься к себе в номер, а сразу направился в ресторан с твердым намерением основательно пообедать. И хотя есть ему не хотелось, особенно после всего, что произошло с паном Душкевичем, он, преодолевая подступавшую к горлу от запаха пищи тошноту, вынудил себя войти в зал ресторана. И сразу же натолкнулся на столик, за которым в обществе офицеров СД и гестапо сидел Генрих Шварцкопф, уже основательно накачавшийся, в расстегнутом кителе. Увидев Вайса, он с трудом поднялся и, пытаясь неверными пальцами застегнуть пуговицы на кителе, объявил:
- Господа, я вынужден покинуть вас. Он, - Генрих кивнул на Вайса, - пришел за мной, чтобы… - Пошевелил согнутым указательным пальцем, будто нажимая на спусковой крючок. - Чтобы он или я… - С трудом вылез из-за стола, подошел к Вайсу, оперся на его плечо, приказал: - Веди меня ко мне, сейчас я сделаю из тебя труп. Ты хочешь стать трупом? Нет? А я не возражаю. Пожалуйста, сколько угодно!
Поднялись по лестнице. Иоганну пришлось взять у Генриха ключ и самому открыть дверь в его комнату.
Генрих тяжело плюхнулся на кушетку, закрыл глаза. Пожаловался:
- Я тону, понимаешь, тону! - Руки и лицо его были бледными и мокрыми от пота.
Вайс снял с него китель, смочил салфетку водой из графина, положил ему на сердце.
Генрих бормотал, глядя тусклыми глазами на Иоганна:
- Ты понимаешь, прежде чем казнить, их пытались заставить кричать: "Хайль Гитлер!" Простреливали мягкие части тела, чтобы кричали. А они молчали. Молчат, как животные.
- Ты что, уже вернулся из тюрьмы после казни?
- Нет, меня возили в концлагерь. - Усмехнулся. - На экскурсию. Я надрался с утра, вот они и повезли проветриться.
- Ну и как, понравилось?
- Да, - сказал Генрих. - Но почему только их? Надо и нас всех. Чтобы никого не осталось. Одна пустая вонючая земля, и на ней никого, ни одного человека. Ни одного! Человек хуже, чем вошь, хуже…
Иоганн выжал лимон в стакан с содовой водой, заставил Генриха выпить. Генрих, мотая головой, судорожно глотал воду. Потом, откинувшись на кушетке, долго лежал неподвижно. Иоганну показалось, что он заснул. Но Генрих открыл глаза, сел и сказал трезвым голосом:
- Ты пришел, отлично! - Подошел к столу, не задумываясь, поспешно написал записку, вложил в конверт, заклеил и, протягивая его Вайсу, заявил небрежно: - Я готов.
- Ерунда! - сказал Вайс. - Все это глупо, как сновидение идиота.
- Значит, струсил?
- Именно! - рассердился Вайс. - Струсил.
- Ну зачем ты лжешь? - спросил Генрих. - Зачем?
- А на черта я буду говорить тебе правду?
- Но ведь когда-то ты говорил…
- Кому?
- Ну хотя бы мне.
- А ты сам способен говорить правду?
- Тебе?
- Да!
- Что ты от меня хочешь?
- Кто ты теперь, Генрих Шварцкопф? Кто?
- А ты не знаешь? Прочти письмо, кажется, мне удалось найти себе титул.
- Не стану, - сказал Вайс. - И вообще вот что я сделаю. - Разорвал конверт, бросил обрывки в пепельницу. Положил на клочки бумаги зажженную спичку и, наблюдая, как горит этот крохотный костер, сказал с облегчением: - Вот! Глупость - прах!
- Напрасно, - возразил Генрих. - Мне все равно придется оставить письмо, но, боюсь, не удастся снова написать столь пылко и убедительно.
- Да ты что?
- Ничего. Просто я, как все мы, провонялся дохлятиной, но в отличие от других не хочу больше дышать этой вонью. - Съязвил зло: - А ты, конечно, принюхался и мечтаешь только о том, как бы выбиться из подручных на бойне в мясники.
- Ну да! - сказал Вайс. - Я так завидую твоему положению в этой должности.
- Вот я и освобожу ее для тебя!
- Каким образом?
- А вот каким, - Генрих кивнул на тлевшую в пепельнице бумагу.
- Брось, этим не кокетничают, - упрекнул его Вайс. - В конце концов, если тебе и приходилось принимать участие в акциях…
- Я никого не убивал! - истерически крикнул Генрих. - Никого!
- Значит, ты решил начать с меня? - спросил Вайс.
- Ты же меня оскорбил, и потом… - Генрих задумался, слабая улыбка появилась у него на губах. - Все равно я бы проиграл тебе в любом случае: я уже давно решился.
- Не понимаю, - спросил Вайс, - зачем тебе нужно, чтобы я был как бы соучастником твоего самоубийства?
- Но с твоей стороны было бы очень любезно помочь мне осуществить мое решение: вопрос чести, такой прекрасный предлог…
- Ты болен, Генрих. Только больной или сумасшедший может так говорить.