Джонни ухмыльнулся.
- А потому, что там проходит главная канализационная труба. Если добраться до нее, то можно через нее выползти наружу.
- Понятно, - задумчиво протянул я. - Но они, выходит, доверяют грабителю Снуки?
- Грабитель! - возмущенно воскликнул Джонни. - Он такой же грабитель, как моя тетя Фанни. Он просто не может жить вне тюрьмы, вот что. Каждый раз, когда его выпускают на свободу, он плачет навзрыд. А потом идет на какое-то дело, заваливает его и опять попадает сюда.
- Ему здесь нравится?
- Так уж у него жизнь сложилась. Его дом - здесь. Впрочем, он действительно немного того…
В другой раз Джонни сказал:
- Будь осторожен в разговорах. Тут никому нельзя доверять.
- Даже тебе?
Он ухмыльнулся.
- Мне особенно, приятель. Но если серьезно, берегись Симпсона, этого задолиза. Если увидишь его поблизости, постарайся отшить.
Он указал мне еще на нескольких человек, с кем я должен быть осторожным, и некоторые имена удивили меня.
- Они заложат любого, если это даст возможность заработать очки перед начальником, рассчитывают, что он заступится за них при пересмотре дела. Но он умнее их всех и прекрасно видит, что происходит вокруг.
К собственной отсидке Джонни относился философски.
Криминальная деятельность была его профессией, и тюрьму он рассматривал как досадную помеху в работе.
- У меня было две "спячки" и "отрезок", - говорил он. - В следующий раз получу "протяжку".
- Тебя это не беспокоит?
- Немного беспокоит, - признался он. И как экономист, обсуждающий влияние постановлений правительства на промышленную активность, стал анализировать ситуацию.
- А все проклятые доброхоты! - сказал он. - Они ликвидировали высшую меру, но ведь ее нужно заменить чем-нибудь. Убийцы получают большие сроки. Но ясно, что никому неохота сидеть долго, и многие предпринимают попытки к бегству. Чтобы предупредить это, их записывают в разряд особо опасных заключенных. - Он усмехнулся. - Но для них нужно специальное место. Каталажки вроде этой - ерунда, отсюда можно выбраться с помощью согнутой шпильки. Поэтому строят специальные тюрьмы. Но на них не напасешься убийц и место зря пропадает. Вот они и начинают более жестко судить. Ты это почувствовал на своей шкуре, приятель.
- Но почему же меня поместили сюда, если здесь недостаточно надежно? - спросил я.
- Потому что специальные тюрьмы еще не готовы. Подожди, пока они построят их на острове Уайт, за что так ратует Маунтбэттен. Тогда тебя выпрут отсюда в мгновение ока. Тем временем они распределяют вас, опасных парней, по разным тюрьмам, так чтоб за вами было легче наблюдать.
Я осмотрел зал "Си".
- Если отсюда так легко удрать, почему же ты еще здесь? - удивился я.
Он посмотрел на меня с изумлением.
- Что я, дурак что ли? У меня ведь всего-навсего отрезок.
Это значит, что через два года, от силы через два с небольшим, я выйду отсюда, если, конечно, нервы не подведут и я не пристукну этого негодяя Хадсона. Ты не представляешь, что это такое - очутиться за пределами тюрьмы и стать объектом настоящей охоты. Это же кровожадные суки! Они, парень, используют вертолеты, радио. Просто военные маневры какие-то. Нет, овчинка не стоит выделки. - Он дернул меня за рукав. - Но ты - другое дело. Тебе в общем-то терять нечего, хотя выбраться отсюда труднее, чем мне. Они ведь с тебя глаз не спускают. И никуда не уйдешь за стеной, если будешь один. Нужна организация.
- Организация? Какая организация? - воскликнул я, крайне заинтересованный.
- Это все нужно спланировать там, на воле, - продолжал Джонни. - Ты же не захочешь уподобиться тем кретинам, которые, освободившись, бегают кругами по болотам, грызут незрелую брюкву и постоянно прислушиваются к лаю собак. - Он зябко передернул плечами. - Ох, уж эти чертовы собаки! Нет, нужна организация, которая выведет чисто. Ты думаешь, как убежал Вильсон, Бигс и другие?
- Что ж, - сказал я. - Давай, выкладывай. Как они убежали?
Он почесал нос.
- Ну, вот, как я и сказал - организация, внешнее планирование. Но это дело требует тугриков. Это по карману лишь состоятельным клиентам. - Он бросил взгляд по сторонам, наклонился ко мне и спросил вполголоса. - Слышал когда-нибудь о скарперах?
- Скарперах? - я помотал головой. - Никогда.
- Знаешь, тут разные слухи ходят, может, я и ошибаюсь, но говорят, что есть такие ребята, которые специально занимаются этим делом - ну помогают таким долгосрочникам, как ты, отвалить. - Он хмыкнул. - Это нечто новенькое в преступном мире. Но нужны бабки.
Ну, это понятно: деньги - товар.
- А как с ними связаться? - спросил я.
- А тебе не надо. Они сами свяжутся с тобой. Эти ребята очень разборчивы, выбирают своих клиентов тщательно. Но я слышал по тюремному телеграфу, что работают с гарантией. То есть ты чисто, с концами уходишь. А если что срывается - платы не требуют. Ну, там, компенсация расходов только. Такими, как я, они, конечно, не интересуются, а вот ты можешь их заинтересовать.
Я колебался.
- Джонни, понимаешь, я ведь в чужой стране, не знаю, что тут и как. Я и пробыл-то в Англии меньше недели. Если б ты смог по этому самому телеграфу намекнуть, что есть тут один, который нуждается в помощи, было бы здорово. Никаких имен, понятное дело.
- Думаешь, я дурак? Какие могут быть имена? - Он задумчиво посмотрел на меня и вздохнул. - А мне, когда я получу "протяжку" скарперы не помогут. У меня нет башлей. И не было никогда. Так что мне на роду написано здесь сидеть.
2
Шли месяцы.
Я чистил, скреб, полировал зал "Си" изо дня в день. Это было все равно, что чистить Авгиевы конюшни, хотя больше походило на свинюшник. У меня произошло несколько мелких стычек по этому поводу, но ничего такого, что отразилось бы в моем досье.
Время от времени приходил Форбс и снова пытался расколоть меня по поводу брильянтов, но из этого ничего не получилось, и он махнул рукой. Полагаю, что меня сочли неисправимым.
Пару раз меня посетил Маскелл. В первый раз он спросил, не собираюсь ли апеллировать по поводу пересмотра дела.
- А какой смысл? - спросил я.
- Ну так, ради формы, - ответил он. - Кстати, вы помните, судья бросил фразу о том, что он, мол, не видит, как ваше дело может быть хуже, чем оно есть? С его стороны это была очень неосторожная фраза, и ее можно рассматривать как попытку оказать давление на присяжных. Правда, с другой стороны, ваше упрямство относительно исчезнувшей собственности не очень обнадеживает.
Я улыбнулся ему.
- Мистер Маскелл, если я ничего не знаю о брильянтах, как я могу что-нибудь сказать о них?
Апелляцию мы решили не подавать.
Во второй раз я встретился с ним в кабинете начальника тюрьмы. Тот сказал:
- Ваш адвокат просит вас подписать доверенность.
Маскелл пояснил:
- Мистер Риарден имеет кое-какие вклады в Южной Африке, которые теперь так ликвидированы и переводятся в Англию. Естественно, нужен человек, который будет заниматься этим, поскольку сам он такой возможности лишен.
- Какая сумма имеется в виду? - спросил начальник.
- Немногим больше 400 фунтов, - сказал Маскелл. - Вложение их в какой-нибудь попечительный фонд даст через двадцать лет около тысячи фунтов. Сумма, на которую мистер может твердо рассчитывать, я полагаю. - Он протянул бумагу. - Вот разрешение министерства внутренних дел.
- Хорошо, - сказал начальник, и я подписал доверенность.
В конце концов, кто-то должен платить за радио, которым мне разрешили пользоваться - такие вещи бесплатно не предоставляются. Приятно было и то, что меня не забывают. Я тепло поблагодарил Маскелла.
И вот наступил день, когда я зачеркнул цифру 365 в моем календаре. Впереди оставалось только девятнадцать лет. Джонни ничего не сообщал мне о скарперах, и я с грустью думал о том, что мои шансы на побег ничтожны.
Я все еще числился в категории особо опасных со всеми вытекающими отсюда неудобствами. Но теперь я уже привык спать с включенным светом и автоматически складывал свою одежду за порогом камеры, когда приходил с вечерним обходом Смитон. Через разные промежутки времени меня переводили из камеры в камеру, и я тщательно фиксировал этот процесс, пытаясь нащупать какой-нибудь принцип. Однако, насколько я мог судить, ни с точки зрения времени, ни с точки зрения выбора камеры, никаких закономерностей не было. Я решил, что они просто прибегают к гаданию, вытаскивая клочки бумаги из чьей-нибудь фуражки. В этом случае я был бессилен.
Примерно в это время я встретился со Слэйдом. Он числился в категории впервые совершивших преступление и получил сорок два года, хотя я сомневался в том, что Специальное уложение о совершивших преступление впервые предусматривает наказание за шпионаж. Я, конечно, слышал о Слэйде - о суде над ним постоянно сообщалось в выпусках новостей по радио и в газетах. Впрочем, допрашивали его в камере, и наиболее интересные подробности его дела достоянием публики не стали, так что никто толком не знал, в чем, собственно, состоит его вина. Но судя по всему он считался весьма крупной птицей.
Это был бледный человек, выглядевший так, словно его когда-то большое тело съежилось, и кожа отвисла и болталась, как уши у сеттера. Он ходил, опираясь на две палки, и позже я узнал, что ему прострелили бедра и он провел восемь месяцев в госпитале. Интересная жизнь у шпионов - иногда слишком интересная.
На суде выяснилось, что в действительности он русский, но это нельзя было определить по его речи, потому что английским он владел в совершенстве. Срок, который он получил, мог бы сделать его паханом всей тюремной братии, но этого не произошло: самые матерые уголовники оказались патриотами, и относились к нему в тюрьме прохладно.
То, что он не был англичанином, меня не волновало. Он оказался исключительно интересным собеседником, культурным и начитанным и сразу же согласился помогать мне в занятиях русским языком, когда я попросил его об этом.
Мой русский после прибытия Слэйда стал быстро улучшаться.
Приближался конец отсидки Джонни, и его перевели в общежитие. Это означало, что он уже работал и за пределами тюрьмы. Считалось, что это помогает преступнику постепенно акклиматизироваться во внешнем мире. Впрочем, я не заметил каких-либо перемен в Джонни Свифте. Но мои встречи с ним стали крайне редкими. Мы встречались иногда во время прогулки, перебросившись парой фраз. И все. Я стал высматривать кого-нибудь еще, кто мог бы помочь мне связаться со скарперами, устраивающими побеги заключенных, если эта чертова организация вообще существовала. В любой момент меня могли перевести в другую тюрьму, возможно, особо укрепленную и охраняемую, а это меня совершенно не устраивало.
Прошло пятнадцать месяцев, день в день, прежде, чем что-то произошло. Я жадно глотал прокопченный воздух на прогулочном дворе, когда там появился Джонни Свифт и жестом подозвал меня к себе. Я неторопливо двинулся в его сторону и поймал футбольный мяч, который он как бы случайно отпасовал мне. Я подкинул его раза два и, подбежав к Джонни, отдал мяч ему.
- Ты по-прежнему хочешь выбраться отсюда? - спросил он и ногой послал мяч через двор.
Я почувствовал, как напряглись мои мускулы.
- А что, есть предложение?
- Ко мне подходили, - сообщил он. - Если ты еще интересуешься этим, можно продолжить.
- Очень даже интересуюсь. С меня уже хватит всего этого.
- Пятнадцать месяцев! - с насмешкой произнес он. - Это пустяки. А у тебя башли есть?
- Сколько надо?
- Пять тысяч только для начала, - сказал Джонни. - Причем, их надо выложить до того, как тебя выудят.
- Господи, это же громадные деньги!
- Мне сказали, что это аванс на предварительные расходы. Он не возвращается. Основная плата будет еще больше.
- Сколько?
- Не знаю. Это все, что мне сказали. Они хотят знать, как скоро ты можешь выложить пять тысяч.
- Я могу достать их, - сказал я. - У меня припрятаны пять тысяч в Южной Африке, о которых никто не знает. - Я осмотрел двор и увидел Хадсона, медленно фланирующего среди заключенных.
- Мне понадобится чек Стандарт-банка в Южной Африке, отделение Хоспиталл-хилл, Иоганнесбург. Понял?
Он медленно повторил и кивнул головой.
- Понял.
- Я подпишу его, и они получат по нему деньги. Это будет не трудно, хотя сделать это надо в Южной Африке.
- Но на это понадобится некоторое время, приятель, - сказал Джонни.
Я невесело улыбнулся.
- У меня в распоряжении девятнадцать лет. Но все же попроси их поторопиться. Я боюсь, что меня вывезут отсюда.
- Внимание, поблизости Хадсон, - сказал Джонни. - С тобой свяжутся. - Он вдруг рванулся в сторону, перехватил чью-то передачу и побежал с мячом вперед. Следом за ним присоединился к игре и я.
* * *
Чек объявился десять дней спустя. Его принес один вновь прибывший и тайком передал его мне.
- Мне сказали, это для тебя. - Шепнул он. - Когда подпишешь, отдай Шервину.
Я знал Шервина, который уже кончал отсидку.
- Погоди, - сказал я. - Что-нибудь еще?
- Больше ничего, - пробормотал тот и отошел от меня. Этим вечером я разложил свои книги на столе и начал заниматься как обычно. Я грыз русский язык и, по-моему, делал большие успехи. Произношение мое сильно улучшилось с тех пор, как в тюрьме появился Слэйд, хотя для заочного обучения это значения не имело. Я посидел над книгами с полчаса, затем вынул чековую форму и, разгладив ее, положил перед собой.
Я уж почти забыл, как выглядят такие вещи, и теперь, видя знакомые слова, почувствовал себя так, словно мне в нос ударило пылью с иоганнесбургских терриконов. Сумма была уже вписана - десять тысяч рэндов. Густовато кладут парни, - подумал я. В результате инфляции фунт стерлингов по сравнению с рэндом похудел, и теперь указанная сумма составляла 5650 фунтов. Они рассчитывали на то, что я этого не знаю, а когда узнаю, будет поздно.
Я вписал дату, поставил свою подпись - причем, вовсе не Дж. А. Риарден - и вложил чек между страницами грамматики русского языка.
Кто же все-таки я - умница или дурак из дураков? Кто-то мог здорово провести меня, - тот же Джонни, к примеру. И если это был он, то плакали мои пять тысяч ни за что, ни про что. Но тут я учитывал и человеческую жадность: если предполагалось, что в том источнике, откуда изъята первая сумма, есть значительные запасы, то из него попытаются черпануть еще раз - только тогда деньги можно получить уже после предоставления услуг и если они окажутся успешными.
На следующее утро я передал чек Шервину, который искусно зажал его между пальцами, и я понял, что он без особого труда переправит его на волю. Шервин был карточным шулером, и никто в тюрьме не смел и мечтать о том, чтобы выиграть у него. Он мог делать с колодой все, что угодно, - заставить ее плясать и петь песни, так что спрятать чек было для него парой пустяков.
И я стал ждать и гадать, на какие такие расходы эта шайка потратит пять тысяч фунтов стерлингов.
Шли недели, но ничего не происходило. Я прикинул, что для того, чтобы получить деньги по чеку и привезти их в Англию, понадобится чуть больше недели. Пять недель прошли без всякого результата, и меня охватило беспокойство.
Вдруг все разрешилось очень быстро.
Было свободное время, когда мы могли общаться друг с другом. Смитон читал мне нотацию за то, что я где-то недостаточно чисто убрал - признак моей нервозности. Подошел Косгроув с шахматной доской под мышкой. Он подождал, пока Смитон закончит свои наставления и сказала:
- Не огорчайся, Риарден. Давай сыграем.
Я был знаком с Косгроувом. На воле он занимался организацией хищений товаров - в основном, сигарет и виски. Кто-то настучал на него, его схватили и засунули на десять лет. Сейчас он сидел уже шестой год и при удачном стечении обстоятельств мог года через два очутиться на свободе. Он был чемпионом зала "Си" по шахматам и вообще хитрым и умным человеком.
Я рассеянно сказал:
- Не сегодня, Косси.
Он искоса посмотрел на Смитона, стоявшего в двух шагах.
- Ты что, не хочешь выиграть по-большому?
- Выиграть по-большому? - удивился я.
- Ну да, большой турнир. - Он протянул доску. - Я тебя проинструктирую на этот счет, если поиграешь со мной.
Мы нашли свободный стол в углу зала, подальше от Смитона, и сели. Я спросил:
- В чем дело, Косей?
- Я твой посредник, - сказал он, расставляя фигуры. - Будешь говорить только со мной, больше ни с кем. Понятно? - Я коротко кивнул, и он продолжал: - Начнем с обсуждения денег.
- Если так, то сразу и кончим, отрезал я. - Ваша шарага уже поимела от меня пять тысяч, а я что-то пока ничего не вижу.
- Ты же видишь меня? - Он оглянулся кругом. - Ты давай играй… Твой ход. - Я сыграл с2-сЗ, и он засмеялся. - А ты осторожный парень, Риарден. Как тихонько начал.
- Прекрати финтить, Косей. Если есть, что сказать, говори.
- Да я ж не виню тебя за то, что ты осторожен, - сказал он. - Хочу сказать только одно: тебе придется заплатить крупную сумму.
- Но не прежде, чем выйду отсюда, - сказал я. - Я не такой молокосос.
- Понимаю тебя, - сказал Косей, - это все равно, что прыгать в темноте с завязанными глазами. Но как бы там ни было, нам придется сначала поговорить о деньгах, а нет, - так разговор кончен.
- Ладно. Сколько?
Он двинул королевского слона.
- Мы своего рода сборщики налогов, берем с суммы дохода. Ты закосил 173000 фунтов стерлингов. Мы возьмем половину, то есть 86,500.
- Не будь идиотом, - сказал я. - В вашем расчете слишком много дефектов, и ты прекрасно это знаешь.
- Например?
- Во-первых, в посылке было товару на 120000 фунтов. Хозяева явно подзагнули, называя цифру.
Он кивнул головой.
- Может быть. Дальше?
- Дальше. Ты что, полагаешь, что эти брильянты можно продать за полную стоимость? Это же не легальная продажа, уж ты-то должен это понимать.
- Играй, - сказал он спокойно. - За нами следят. Необработанные брильянты можно продать за полную стоимость, если иметь башку на плечах. А она у тебя есть. Эту работенку ты толково исполнил. Если в тебя не заложили, чисто ушел.
- Это не были необработанные брильянты, - сказал я. - Их отгранили в Амстердаме, и они вернулись обратно для оправки. Такие брильянты обычно просвечиваются рентгеном, фотографируются и регистрируются. Их пришлось подвергнуть новой огранке, а это сильно снижает их ценность. И еще - я не один. У меня был напарник. Он разработал эту операцию, а я осуществил ее. Доход - пополам.
- Да, ребята интересовались этим вопросом, - сказал Косей. - Они что-то не могли понять, он тебя заложил что ли? Потому что, если это так, то у тебя нет ни гроша, и нам нечего терять время.
- Нет, это не он, - сказал я как можно убедительнее.
- А слух идет, что это он.
- Этот слух могли ведь подкинуть полицейские. - Форбс или Бранскилл, правда? У них есть на то свои причины.
- Могли, - согласился Косей. - А кто твой напарник?