Мы заходим на паром, и она тащит меня вперед, на нос. Там менее людно - наверное, чересчур ветрено для офисного планктона. Мы стоим на самом лучшем месте, держась за поручни.
- Надеюсь, в проливе волны, - говорит Лилла. - Обожаю, когда паром кренится набок и люди пугаются.
Но море спокойно, и паром идет медленно и гладко. Я чувствую солнечное тепло на лице и на руках. От него слегка пощипывает кожу. День будет жаркий.
- Ты не рад? - Лилла улыбается.
- Мы просто едем на пароме, - говорю я, качая головой. Но на самом деле я рад. Мне всегда нравились ленивое движение парома и полчаса блаженного безделья, когда нужно только любоваться видами, маленькими лодочками и встречными паромами, которые возвращаются в Мэнли. Лилла машет каждой проплывающей мимо лодке, вскинув вверх обе руки, с огромной счастливой улыбкой на лице. Для человека, который любит притворяться хладнокровным и сдержанным, она слишком хорошо умеет вести себя как глупенькая девочка.
- Как дела дома? - спрашивает она.
- Ничего. Не считая всяких странностей.
- Странностей?
Лилла, как и следовало ожидать, заинтересована, глаза у нее расширяются. Она тащит меня к сиденью и требует:
- Рассказывай!
Я кое о чем умалчиваю - отчасти из смутного желания защитить Анну, отчасти оттого, что Лилла и так всегда получает желаемое. Но я рассказываю достаточно, чтобы объяснить свое беспокойство и смущение.
Я не говорю, что у Анны агорафобия, что у нее погибли родители. Не открываю того немногого, что известно о Бенджамене. Я рассказываю лишь часть истории - про человека, который наблюдал за мной ночью, про разгром на кухне, про поздний стук в дверь.
- Так ты думаешь, это была Анна? Она смотрела на тебя, пока ты спал? - Лилла драматически передергивает плечами. - Жуть какая. Ты испугался?
- Нет, - твердо отвечаю я. - Хотя… да. Немножко. Очень стремно было проснуться и увидеть тень на пороге.
- Представляю себе. Блин, Тим, я бы умерла от страха, - говорит Лилла. - А ты не можешь спросить напрямую?
- Ну, я попытался выяснить про бардак на кухне. Косвенным образом. Она сказала, что не виновата.
- И ты поверил?
- Если честно, нет.
- Думаешь, она правда не в себе?
- Не знаю, - отвечаю я. - Но Анне нелегко живется. Похоже, у нее много проблем.
- В каком смысле нелегко?
Я качаю головой.
- Понятия не имею. Но, честно говоря, не особо волнуюсь. По-моему, она совсем безобидная.
Лилла цинично смотрит на меня, хватает за плечо и горячо шепчет:
- А вдруг ты ошибаешься? Вдруг она опасна?
- Нет, я так не думаю. Похоже, у Анны сильная депрессия, но вряд ли она опасна.
Я рассказываю, что однажды ночью обнаружил Анну плачущей и у нее было странное оцепенелое выражение лица, как будто она не понимала, что происходит.
- О Господи, - говорит Лилла. - Попробуй ее образумить. Нельзя же так жить.
- Может быть, поговорю. Потом.
- Не "может быть", Тим, а обязательно.
Некоторое время мы молчим. Наконец Лилла прислоняется ко мне и вздрагивает.
- Я так и знала, что в этом доме есть что-то странное. Я так и знала, - повторяет она. - Наверное, там живут привидения.
- Дом как дом. Кирпичи и цемент. Никаких привидений там нет.
- И все-таки не хотела бы я там жить. Даже за деньги, - она поворачивается и смотрит на меня круглыми глазами. - А что, если однажды ночью Анна совсем спятит, порубит тебя на куски и сложит в холодильник?
Я закатываю глаза.
- Я не шучу, - продолжает Лилла. - Не исключено, что ты в опасности. Зачем она за тобой наблюдала? На твоем месте я бы на ночь клала рядом с собой нож, просто на всякий случай. Не хотелось бы однажды услышать, что с тобой случилась беда.
Почему-то я обижаюсь. Как будто я предаю Анну. Лилла, похоже, наслаждается ситуацией. Хорошо, что я не рассказал ей историю целиком - проблемы Анны стали бы для моей бывшей подружки пикантной сплетней.
- Ей-богу, ничего смешного, - с досадой говорю я.
- А по-моему, смешно. Но и жутко, - отзывается Лилла.
Я не отвечаю, и она обвивает рукой мои плечи. Досада исчезает, как масло на горячей сковороде.
- Ну и ладно. Ты сам в курсе, что бесплатный сыр только в мышеловке. Если не срастется, всегда можешь вернуться и пожить у меня.
- Не сомневаюсь, Патрик будет в восторге.
- Хм. Забей.
- У вас все нормально? - спрашиваю я, что есть силы стараясь скрыть надежду в голосе.
- Не знаю. Иногда да. И тогда мне кажется, что мы очень счастливы вместе. Но иногда он бывает таким придурком, и я задумываюсь, не попробовать ли еще разок. Уехать, найти новое жилье… - Лилла рассматривает собственные руки. - Порой я даже думаю, не снять ли квартиру пополам с тобой. По-моему, из нас получились бы неплохие соседи.
Я молчу. Не могу сказать ни слова из-за кома в горле.
23
Я знал Лиллу со старшей школы, но сблизились мы, только когда мне стукнуло двадцать. Мы вращались приблизительно в одной и той же компании, и ее часто приглашали на вечеринки, куда ходил и я. Мы здоровались, иногда болтали, и я всегда думал, что она красива, но не в моем вкусе - слишком напористая, слишком раздражительная и, честно говоря, слишком властная.
Однажды рано утром после очередной тусовки часть компании, и в том числе мы с Лиллой, отправилась на Наррабеен-Бич. Пляж выглядел как на картинке: вода невероятного оттенка, как на картине Бретта Уайтли, белый песок, желтое солнце. Когда мы миновали дюны и увидели океан, то дружно ахнули от восторга, такой он был красивый. Не говоря ни слова, мы бросились к воде, разделись до белья и побежали купаться.
Мы с Лиллой валяли дурака. Она брызгалась, я отвечал тем же. Когда я выплыл на глубину, она подобралась сзади и окунула меня с головой. Мы добрых полчаса не выходили из воды, а потом легли рядом на песке, переводя дух. Я еще не вполне протрезвел после ночной гулянки, поэтому показалось таким простым и естественным улечься лицом к ней, положить руку на обнаженный смуглый живот, поцеловать…
Мы удрали от остальных и пошли в ближайшее кафе, где съели пополам огромную порцию яичницы с беконом и сосисками. Затем мы вернулись на пляж, купались и загорали, пока я не обгорел докрасна, а кожа Лиллы не обрела еще более темный оттенок.
Лилла много говорила. Она сказала, что всегда хотела заниматься чем-нибудь творческим. Делилась секретами о подругах и бывших парнях. Призналась, что выросла без отца, что ненавидела убогую квартирку, в которой провела детство, и недолюбливала мать за недостаток амбиций.
- Я хочу лучшей жизни и мечтаю о большем, - объяснила Лилла. - Ни за что не намерена гнить в каком-нибудь вонючем домишке в Наррабеене.
Потом она принялась расспрашивать обо мне. Поинтересовалась, чем я намерен заниматься в дальнейшем, и удивилась, когда я ответил, что понятия не имею. Когда речь зашла о друзьях и родителях, я сказал, что мой отец открыл ресторан, воплотив давнюю мечту. Я объяснил, что пока не поставил перед собой жизненной цели. Что меня больше привлекает радость, нежели успех.
- Но нужно же к чему-то стремиться, - возразила Лилла, положив руку мне на грудь. - Самые интересные люди всегда честолюбивы.
Вместо ответа я склонился к ней и поцеловал в соленые губы.
Никогда еще не встречал девушку, которая так много говорила и задавала столько личных вопросов.
В то время я жил с родителями. Я знал, что мама на работе как минимум до семи, а папа примерно в три уйдет в ресторан. Иными словами, оставалось четыре часа. Без десяти три я предложил Лилле зайти в гости; тут наши взгляды встретились, и я убедился, что она поняла, чего мне на самом деле надо и о чем я прошу.
Она согласилась.
Я сделал нам обоим кофе, и мы, прихватив кружки и пакет шоколадного печенья, пошли в комнату. Кровать была узкая, но я с облегчением убедился, что она по крайней мере прибрана и выглядит опрятно. Мы сели на нее, лицом друг к другу, скрестив ноги, выпили кофе и съели все печенье.
Допив кофе, Лилла встала и поставила пустую кружку на стол. Я подумал, что она собирается уходить, и лихорадочно задумался, как бы уговорить ее остаться. Но Лилла не ушла - она стянула через голову футболку, расстегнула молнию, сбросила юбку, сняла лифчик и трусики. Я сидел, пялился как дурак и боялся двинуться, чтобы она не исчезла как видение.
Лилла легла на кровать и положила мою руку на поросший черными волосами холмик меж раздвинутых ног. Там было тепло и мягко.
Я пропал.
Когда все закончилось, она обняла меня и поцеловала в губы, в щеки, в глаза. А потом вздохнула, встала и принялась натягивать одежду. Я был смущен и до смерти напуган - вдруг я сделал что-нибудь не то, совершил какой-то непростительный сексуальный грех? Но, одевшись, Лилла наклонилась и опять меня поцеловала.
- Подожди, - попросил я. - Оставь свой телефон. Можно я тебе позвоню? Разве не…
Я сел и взял девушку за руку.
- Пожалуйста, не уходи.
- Мне пора. - Лилла высвободилась, и я получил очередной поцелуй, на сей раз очень нежный. - Давай не будем портить такой замечательный день.
Долгое время я только о ней и думал. О том, как она улыбалась, слегка приподнимая один уголок рта. О том, как волосы обрамляли ее лицо. Как она запрокидывала голову, обнажая горло, когда смеялась. Все мелочи запечатлелись в моем мозгу, и за несколько коротких часов, что мы провели вместе, я проникся незыблемой уверенностью, что Лилла идеальная женщина. Эта мысль бурлила в крови, текла по жилам, пронизывала каждую клеточку.
Лишь через полтора года Лилла рассталась с очередным бойфрендом. Лишь спустя три месяца отчаянных усилий с моей стороны она согласилась пойти со мной на свидание.
Мы встречались восемь месяцев. Восемь необыкновенных, феерических, насыщенных энергией месяцев. Я никогда не чувствовал себя таким радостным, измученным и несчастным одновременно. Мы ссорились. Смеялись как ненормальные. Трахались. Я переживал самый серьезный и одновременно самый нелепый роман в своей жизни. Однажды Лилла десять минут орала на меня за то, что я съел лишнюю мармеладку. Ее вспыльчивость и самоуверенность я находил очень сексуальными.
Лилла снимала квартиру. Официально я не съезжался с ней, продолжая жить с родителями, но ночевал у Лиллы почти каждый день на протяжении всех восьми месяцев. Она близко познакомилась с моей семьей, потому что мы ужинали у нас как минимум раз в неделю. Папе она нравилась. Он смеялся над ее шутками и поддразнивал Лиллу, если она держалась чересчур надменно. Мама была неизменно вежлива, но в присутствии гостьи помалкивала и проводила большую часть времени на кухне.
- Она тебе не нравится? - спросил я в один из редких вечеров, когда остался дома.
Мама замерла и нахмурилась.
- Дело не в этом, - сказала она. - Не могу сказать, что она мне не нравится.
- А в чем же?
- Не знаю. Наверное, Лилла меня немного пугает. Она такая напористая, ненасытная. Как будто… - мама, старательно отводя взгляд, пожала плечами, - как будто она совсем отчаялась.
- Отчаялась? - я начал злиться. Я терпеть не мог, когда мама критиковала моих друзей, но в то же время понимал, что сам виноват, поскольку первым начал разговор. И теперь я хотел выяснить, что же она имела в виду - чтобы доказать, что она ошибается.
- Я неудачно выразилась. Я имела в виду - ее как будто что-то гонит. Лилла очень амбициозна. Девушка, которая знает, чего хочет, и идет к цели.
- Ты сама вечно твердишь, что мне недостает амбиций, - заметил я. - Двойные стандарты - это нехорошо, мама. Или ты шовинистка? Для парня нормально быть амбициозным, а для девушки - нет?
- Не говори глупостей, Тим, - попросила мама и пристально посмотрела на меня. - Дело не в амбициях. Но иногда я смотрю на вас и боюсь, что она тебя живьем проглотит. Лилла безжалостна. Вот самое подходящее слово. Безжалостна.
Я до сих пор не был знаком с матерью Лиллы. Всякий раз, когда я об этом заговаривал, Лилла находила какой-нибудь предлог.
- Зачем? - спрашивала она. - Она такая скучная.
Но я упорно поднимал тему - странно встречаться с девушкой больше полугода, практически жить вместе и ничего не знать про ее родных. Наконец Лилла решилась нас познакомить.
Мы отправились в гости вечером в воскресенье. Мать Лиллы звали Хейзел, и она очень походила на дочь, не считая пятидесяти килограммов лишнего веса, сутулой спины и полного отсутствия жизненных сил. Странная это была встреча - я как будто увидел потенциальную версию самой Лиллы в будущем. Лиллы, которая прожила тяжелую печальную жизнь.
Хейзел явно обрадовалась нашему визиту. Она широко улыбнулась и засуетилась, доставая кофе и большую тарелку с кексами. В квартире было на удивление чисто и светло, кофе и кексы оказались потрясающе вкусными. Я задумался: и отчего Лилла так не хотела нас знакомить. Чего она стыдилась?
Несмотря на радушный прием и на явные усилия матери понравиться, Лилла держалась холодно и грубо. Она оттолкнула руку Хейзел, когда та попыталась погладить дочь по голове, закатывала глаза в ответ на любые слова, сидела на кушетке с недовольным видом, листала журнал, отказывалась поддерживать беседу и то и дело шумно вздыхала, словно ей не терпелось поскорее уехать.
Грубость Лиллы смутила меня, и я старался быть как можно внимательнее к Хейзел. Задавал вопросы. Внимательно слушал.
В разгар беседы, когда Хейзел в подробностях жаловалась на свои многочисленные проблемы со здоровьем, Лилла вздохнула и взяла пульт. Она включила телевизор на полную громкость, совершенно заглушив голос матери.
Хейзел как будто испугалась, но затем лишь кивнула, словно и не ожидала ничего другого. Она совершенно разучилась защищаться, словно жизнь окончательно выбила опору у нее из-под ног. Женщина встала и пошла на кухню, сказав:
- Я принесу еще кофе.
Когда Хейзел вышла, я выхватил у Лиллы пульт и сделал звук тише.
- Перестань хамить, - прошипел я. - В чем дело?
- Дело? Ни в чем, Тим, - ответила она, даже не понизив голос. - Просто я терпеть не могу людей, которые сидят сложа руки и жалеют себя. Ненавижу нытиков. Я смотрю на свою мать и понимаю, что не хочу такой жизни. Она - идеальный пример того, как не следует жить.
Она с насмешкой взглянула на меня.
- Зато вы с ней очень похожи. Наверное, поэтому вы и поладили. Я вижу, она тебе нравится. Вы оба сидите и смотрите, как жизнь проходит мимо.
- Какого хрена?
Хотя Лилла часто бывала резка и груба, она впервые осознанно нанесла мне оскорбление.
И теперь она холодно улыбнулась:
- Вы оба бесполезные, слабые люди. Предпочитаете терпеть, вместо того чтобы пробиваться.
Я встал. От злости у меня тряслись руки.
- Хватит. Я возвращаюсь к себе. Между нами все кончено. Ты просто стерва, Лилла. Высокомерная стерва.
Не глядя на нее, я зашагал к двери.
- Извинись перед мамой от моего имени и скажи, что мне вдруг стало нехорошо.
На следующий же день, пока Лилла была на работе, я забрал из ее квартиры свои вещи и оставил ключ на столе. Я чувствовал себя униженным и желал преподать Лилле урок. Напрасно она считала меня слабым и пассивным. Никто не имел права обращаться со мной как с половой тряпкой.
Но мой гнев долго не продлился, и через пару дней уже с усилием удавалось сдерживаться. Лилла звонила и присылала сообщения, и я с трудом заставлял себя не обращать на них внимания. Я целыми днями катался на доске, чтобы развлечься и не думать о Лилле. Однажды вечером она явилась в ресторан, но я велел одной из официанток передать, что я слишком занят.
Я держался почти три недели, но однажды вечером, на пляже, понял, что веду себя как идиот. Я пытался манипулировать Лиллой, хотя сам ненавидел такие игры. Сказать по правде, я скучал по ней и плевать хотел, даже если рисковал показаться слабаком. Я хотел помириться, поговорить, все уладить. На следующей же волне я вернулся на берег и бежал без остановки до ее дома.
Я постучал в дверь. Тем временем на пол с меня натекла целая лужа.
- О, - сказала Лилла. Она явно удивилась, причем не в хорошем смысле. - В чем дело, Тим?
Она не предложила мне зайти, а вместо этого сама вышла в коридор, прикрыв за собой дверь.
- Я по тебе скучал, - сказал я.
- Значит, ты хорошо притворялся, - ответила она.
- Прости. - Я попытался взять Лиллу за руку, но она отстранилась. Я заговорил быстро, в надежде что-то исправить, стереть с ее лица отстраненное, безразличное выражение:
- Прости, что не отвечал на звонки. Я вел себя как полный придурок, признаю. Давай начнем сначала. Блин… я не могу так жить, Лилла. Я тебя люблю.
В первый и единственный раз я кому-то признался в любви. И едва ли не впервые увидел, что Лилла засомневалась. Она моргнула - возможно, я себе льщу, но мне и впрямь показалось, что она сдерживает слезы. Но тут же Лилла отступила еще на шаг и скрестила руки на груди.
- Я встречаюсь с другим.
- Что? - я чуть не рассмеялся.
- В отличие от тебя, Тим, он знает, чего хочет. И меня он вполне устраивает.
Она быстро оглянулась, и тут-то я догадался, что он, вероятно, в квартире. Через полуоткрытую дверь виднелся столик в коридоре. На нем стоял кожаный портфель, на котором висел полосатый галстук. На портфеле красовалась замысловатая алая монограмма, что-то вроде герба, и я подумал, что только полный придурок будет расхаживать с такой нелепой блямбой.
Я ушел, прежде чем успел выкинуть какую-нибудь глупость.
24
На пристани Лилла угощает меня кофе. Мы шагаем к Музею современного искусства и садимся на траву в тени дерева. Больше мы не разговариваем ни об Анне, ни о Фэрвью. Лилла рассказывает о каком-то новом скульпторе, который создает свои композиции при помощи старых плечиков для одежды и эластичных бинтов. Я ложусь и закрываю глаза, намереваясь лишь немного отдохнуть, но тут же задремываю.
- Эй! - Лилла склоняется надо мной. - Ты намекаешь, что тебе со мной скучно?
Я сажусь и провожу руками по волосам.
- Блин, прости. Я не выспался.
- Я серьезно, Тим, - говорит она. - Что ты намерен делать?
- По какому поводу? - уточняю я, готовясь к обороне. Кажется, Лилла снова заводит волынку насчет работы и "нормальной жизни".
- По поводу твоей соседки. Этой ненормальной.
- Не знаю. - Я лениво жму плечами и рассказываю ей про визит Фионы и Маркуса, про нашу переписку.
- Хотя, честно говоря, я чувствую себя немного странно, как будто вторгаюсь в личную жизнь Анны, - заканчиваю я. - Поэтому больше я писать не буду. Нехорошо получилось.
- Перестань, Тим, - возражает Лилла. - Ты поступил правильно. А вдруг что-нибудь случилось бы? Не можешь же ты отвечать за все на свете. Не глупи. Если Маркус и Фиона такие близкие друзья Анны, то, разумеется, они захотят убедиться, что с ней все в порядке. Как же иначе?
- Да, но я чувствую себя подлецом. Я начал разговор за ее спиной. Это непорядочно. Нужно было просто поговорить, объяснить, что мы хотим как лучше…
Лилла качает головой.