Сейчас, сидя на стуле, он одевал ботинки, а рядом с ним стояла женщина в пальто.
В руках у неё были два полупрозрачных пакета, в них просматривались конфеты, шоколадка, мандарины, и отдельно она держала два калейдоскопа.
Два! Почему же у одного мальчика два подарка?
Я и Игорёк стояли и смотрели на эту женщину и мальчика, а она торопливо сунула подарки в сумку, схватила мальчика за руку и ушла.
"Может быть, второй подарок она взяла для кого-то, кто не смог прийти? Может этот кто-то болен?" – подумал я.
Я решил найти Снегурочку, которая раздавала подарки, мы заглянули в зал, прошли по фойе, посмотрели в раздевалке, но никого не встретили, да и детей вместе с родителями тоже уже не было.
И тут Игорёк разревелся, он понял, что не получил новогоднего подарка.
Я пытался успокоить его, говорил про уважительные причины, а он всё равно плакал.
– Почему ты плачешь? – вдруг услышали мы.
Перед нами стояла пожилая женщина в тёмном халате, которая работала в раздевалке. Я объяснил ей.
– Ну что за беда! – она наклонилась и погладила Игорька по голове. – Ты знаешь, Дед Мороз и Снегурочка торопились на другую Ёлку к детям и уехали, но тебя они не забыли и велели мне передать подарок. Пойдем!
Мы подошли к раздевалке, женщина зашла внутрь, открыла стоящий у стены шкаф и достала оранжевую лопатку с длинной ручкой и две большие конфеты.
– Вот тебе подарок от Деда Мороза и Снегурочки, – сказала она.
– Спасибо, – как-то очень тихо произнёс Игорёк и посмотрел на меня. – А снеговика лепить будем?
– Будем, – улыбнулся я.
На катке
Под Новый год в парке заливали каток.
И перед каждым Новым годом мы шли на каток, я и мама, которая неплохо каталась на коньках, но всё-таки, мне кажется, ей больше нравилась сама обстановка – ёлка, музыка, весёлые лица вокруг.
В этом году зима опаздывала.
В конце декабря температура в Москве, как весной, была девять градусов тепла, и как весной росла на газонах зелёная травка, а местами даже выглядывали крохотные одуванчики.
Но за несколько дней до Нового года резко похолодало, утром я посмотрел в окно и замер – все было покрыто инеем – дома, машины, тротуары и дороги, и каждая веточка на дереве, каждая былинка и травинка – всё стало вдруг серебряным и сказочным.
А к вечеру повалил снег, он шёл и шёл, не переставая, город стал белоснежным, и наступила зима.
Мама сказала, что Игорёк будет жить у нас две недели, и мне поручено приглядывать за ним, потому что я старший брат, и потому что я свободен – у меня начались зимние каникулы.
Вот так дела! Я думал погонять на коньках с Толиком, а тут на тебе – Игорёк!
Летом, в деревне, мы жили рядом, а в Москве нас разбросало – Толик жил на юге столицы, а я на севере, на Крайнем Севере, как, смеясь, говорила мама.
Я позвонил своему другу, хотел сказать, вернее посоветовать, чтобы Дед Мороз, то есть папа Толика, подарил бы ему на Новый год удочку – старая у него летом поломалась, а одной моей удочки нам будет маловато для ловли бычков в озере.
Но выяснилось, что Толик уезжает с родителями к родственникам, и я понял, что суждено мне быть вместе с Игорьком все каникулы.
– Максимка, сегодня пойдем на каток, – сказала за завтраком мама и, поняв мой вопросительный взгляд, добавила, – с Игорьком, конечно.
– Как? Он будет в валенках по льду ходить что ли?
– Ты знаешь, оказывается наш Игорёк уже в прошлом году катался на коньках, может быть, не совсем уверенно, я не знаю, – мама погладила Игорька по голове, – но, во всяком случае, катался.
Игорёк оторвался от ватрушки и заулыбался:
– Я умею на коньках ездить.
– Не ездить, а кататься, – мама поцеловала Игорька, – всё будет хорошо.
– После завтрака пойдем? – спросил я.
– Давайте во второй половине дня, ближе к вечеру, когда зажгутся фонари. Сейчас в нашем парке такая красивая иллюминация!
Каток был залит, как и раньше, на лужайке рядом с волейбольной площадкой.
Мы взяли коньки напрокат, одели их и вышли на лёд.
Я, год не стоявший на коньках, первые минуты чувствовал себя неуверенно и, глядя на маму, понял, что и она не очень… а Игорёк, наш крепыш, наш краснощёкий голубоглазый снегирь, как ни в чём ни бывало, покатился и покатился, и так смело и устойчиво, как-будто катался на коньках каждый день.
Вот это да!
В центре катка была установлена высокая ёлка, и неважно, что она была искусственной, зато на вершине у неё красовалась звезда, а на ветках висели большие хлопушки, шары и разные игрушки – мишки, зайчики, снежинки и смешные розовые слоники с длинным хоботом и большими ушами.
Эти слоники очень понравились Игорьку, он долго стоял и рассматривал одного из них, который висел невысоко, потом потрогал и потянул к себе, хорошо, я был рядом: "Нельзя, Игорёк!"
В парке зажглись фонари, мы кружились вокруг ёлки, светящейся разноцветными огоньками гирлянды, а по радио звучали песенки из мультиков.
И вдруг все деревья рядом с катком вспыхнули!
Это загорелись тысячи маленьких ярких искринок на специальных проводах, которыми были украшены деревья.
Игорёк не испугался, а засмеялся и захлопал в ладоши.
И мне стало тоже радостно и весело, рядом была мама, которая улыбалась и держала за руку смеющегося Игорька.
Хотя был будний день, народа на катке было много.
Неожиданно я увидел Таню Кузнецову из моего класса, она была с мамой, увидев меня, Таня замахала рукой.
– Привет!
– Привет!
– Это кто же такой симпатичный и румяный, такой похожий на снегиря? – спросила Танина мама.
Я ответил, потом мы с Таней стали говорить о чём-то, наши мамы тоже оживлённо беседовали, а когда мы вспомнили об Игорьке… его рядом не было.
На маму невозможно было смотреть, она так побледнела, что мне стало страшно.
– Где же он, где, – причитала она, – куда бежать, ещё эти коньки.
Таня со своей мамой тоже перепугались:
– Подождите, на катке два выхода, – волновалась Танина мама, – давайте мы пойдем в один, вы в другой, а коньки не надо снимать, чтобы не терять время.
Мама заплакала:
– Темно уже.
И тут меня прямо как осенило, я вспомнил, что последние два дня мы, то есть я, Игорёк и папа гуляли в парке недалеко от катка, а рядом стояла палатка, торгующая горячей, варёной кукурузой.
Мимо этой палатки мы проходили не раз, и Игорёк просил купить ему эту кукурузу, но папа почему-то отказывался.
– Я знаю, где он! – воскликнул я, – пошли за мной.
И видно так уверенно я сказал это, что женщины, а ведь я был единственным мужчиной в данный момент, сразу поверили мне.
Мы поспешили к выходу, Таня споткнулась носком конька об лёд, упала, я помог ей встать, вскоре мы были у палатки с кукурузой.
Наш озорник, наш снегирь, с интересом разглядывал витрину, стоя рядом с пожилой женщиной, которая держала его за руку и что-то энергично то ли расспрашивала, то ли объясняла.
Этой женщиной была тётя Поля, соседка, живущая этажом ниже.
Увидев нас, она обрадовалась:
– Хотела купить кукурузу, а тут вдруг он, хорошо, что узнала, – она наклонилась к Игорьку, – не будешь больше убегать?
– Не будешь? – спросила мама, вытирая глаза.
А этот снегирь, опустив голову, пролепетал что-то невнятное, а потом тихо так пропел:
– Куру-у-у-за… мама мне варила.
– Кукуруза, – исправила мама, – хочешь кукурузу?
– Да-а-а, – пропел Игорёк.
Через несколько минут мы все сидели в маленьком кафе около палатки, где было всего четыре столика, горячая кукуруза вкусно пахла кашей и хлебом, а за окном кружился новогодний снег.
Снеговик
В прошлом году, когда я учился во втором классе, на зимние каникулы к нам снова приехал Игорёк.
Его папа быстро уехал, а Игорёк остался.
Игорьку особенно нравилось, когда я читал ему книжки.
И если вначале мы читали про теремок, колобок и трёх поросят, то вскоре перешли на сказки и однажды прочитали "Дюймовочка".
Тут мы остановились, потому что история про крохотную девочку из цветка так понравилась Игорьку, что мы перечитывали её снова и снова, потом смотрели мультик, а потом снова перечитывали, и так до тех пор, пока не появился "Волшебник Изумрудного города" Александра Волкова.
Эту книгу мне задали по чтению на каникулы, хотя давно, когда я был такой же маленький как Игорёк, мне читал её папа.
Приключения девочки Элли и её верного пёсика Тотошки настолько поразили Игорька, настолько были ему интересны и так понравились, что с тех пор он не расставался с этой книгой весь день.
Если играл – она была рядом, если ел – она лежала на столе, а если шёл спать, то клал её под подушку.
Вот и в тот день, не успели мы позавтракать, как передо мной уже стоял Игорёк, держа в руках любимую книгу.
– Читать, мальчики, будем после обеда, – сказала мама, – потому что сейчас мы пойдем в лес.
– Какой лес? – не понял я.
– Не беспокойся, – мама улыбнулась, – наш лес недалеко, ты разве забыл?
А я, правда, забыл про лес, который находился в трёх автобусных остановках от нашего дома.
Его обычно называли "парк", а мама говорила "наш лесочек", потому что он был небольшой, и пройти из конца в конец его можно было минут за сорок.
– Я буду горку делать, – обрадовался Игорёк и взял оранжевую лопатку, ту самую, которую подарил ему Дед Мороз на Ёлке в прошлом году.
– А я буду снеговика лепить, – и я тоже взял лопатку.
Снегопад в последние дни не прекращался, снег засыпал весь лес, все деревья, фонари, скамейки и тропинки, только главные аллеи были расчищены.
– Смотри, Игорёк, – сказал я, когда на аллее, из-за поворота, поднимая клубы пушистого снега, с шумом показалась снегоуборочная машина.
Мы отошли в сторону и с интересом наблюдали, как двигалась эта большая красная машина, и как она убирала снег.
На детской площадке никого не было.
Мы с Игорьком очистили от снега горку и стали кататься.
Забрались на горку, сели паровозиком, оттолкнулись и вниз.
Горка высокая, мы катимся быстро, Игорёк хохочет, раскраснелся.
И снова поехали, и снова!
Когда мы накатались на горке, я предложил:
– Давай снеговика лепить!
– Давай! – обрадовался Игорек.
Снег был не мокрый, но довольно липкий, и мы скатали один шар, такой большой, что дальше катать его стало тяжело.
Мы прикатили его к ёлочке и похлопали лопаткой, чтобы он стал плотнее, а потом пошли лепить ещё два шара.
И когда они были готовы, один побольше, другой поменьше, мы позвали маму, и она помогла нам поставить снежные шары друг на друга – самый большой внизу, потом поменьше, и самый маленький шар – голова – сверху.
Потом мы отыскали ветки, упавшие от сильного ветра с деревьев, и сделали из них руки, из тонких берёзовых веточек с потемневшими листьями получились волосы, а сосновые шишки стали глазами и носом для снеговика.
Сверху я воткнул несколько сосновых веток с иголками, и получились пышные, зелёные пряди волос надо лбом.
– Это ви́хор, – сказал Игорёк.
– Не ви́хор, а вихо́р, – исправил я брата.
– А рот где?
Я согнул пополам веточку, приделал её на месте рта, и снеговик заулыбался.
Игорёк отошёл, и смеясь, запрыгал на одной ножке:
– Ля-ля-ля, ля-ля-ля, – так ему понравился наш снеговик, улыбающийся, высокий, лохматый, с весёлыми зелёными прядями волос.
– Надо дать ему в руки метлу, – сказал я.
– Метлы не надо, он без метлы радостней выглядит, – мама смотрела на снеговика и улыбалась, – пойдемте белочек кормить, я орешки взяла.
На перекрёстках аллей к толстым стволам высоких елей и сосен были приделаны кормушки для белочек, которых в последние годы в нашем парке стало много.
Белочки привыкли к людям, привыкли, что о них заботятся и кормят, и они совсем перестали бояться, а, увидев кого-нибудь рядом, тотчас сбегали с деревьев на землю и садились совсем близко, смешно скрещивая верхние лапки и сверкая малюсенькими, чёрными глазками.
Мы положили орешки в кормушки и постояли рядом, наблюдая, как белочки грызут их, держа двумя лапками.
Когда рядом проходил кто-нибудь с собакой, пусть даже эта собака была на поводке, белочки сразу же убегали высоко на дерево и ждали, когда собака уйдет.
А людей они не боялись – носились по земле, засыпанной снегом, бегали вверх-вниз по деревьям и перелетали, как пушинки, с ветки на ветку, только искрились в зелёных сосновых иголках рыжие хвостики, похожие на парашюты.
Потом мы пошли домой, и проходя мимо детской площадки, увидели рядом с нашим снеговиком двух малышей с мамами.
Эти малыши били снеговика лопатками, а их мамы… мамы пинали его ногами.
Я побежал к снеговику, вслед за мной Игорёк, но когда мы оказались рядом, его уже сломали – голова отлетела в сторону, палки, которые были руками, заброшены далеко, один снежный шар разбился на куски, а по другому, нижнему и самому большому, эти мамы били и били ногами, а их дети смеялись.
Игорёк разревелся, разревелся что было сил, слёзы ручьями текли по его щекам.
– Что вы делаете! – взволнованно воскликнула мама.
– Мы… так они же маленькие, – как ни в чём ни бывало ответила мама одного из малышей, – они так играют.
– Печально, если вы не поняли, – мама вздохнула, вытерла Игорьку слёзы, взяла за руку и повела домой, а он всю дорогу всхлипывал и никак не мог успокоиться.
Через день мы, то есть мама, Игорёк и я, снова гуляли в парке, и мы снова оказались там, где раньше стоял наш снеговик.
На том же месте, у пушистой ёлочки мы увидели снеговика, другого снеговика, он был поменьше, но у него тоже торчали во все стороны волосы-ветки, и он улыбался… тоже улыбался.
Кеша-красавчик
На день рождения родители подарили мне волнистого попугайчика.
И хотя я давно мечтал о нём, этот подарок стал для меня настоящим, большим сюрпризом.
Попугайчик, которого я назвал Кеша, был маленький, и если его тихонечко потрогать, тёплый и мягонький такой, и весь ярко голубого цвета, даже клювик у него был голубоватый, только глазки чёрные и лапки с тонкими коготками жёлтые.
Мама сказала, что ему всего шесть недель, а доказательство этому – его голубой клювик, который с возрастом должен становиться жёлтым.
"Только такие молоденькие попугайчики могут научиться говорить", – сказал на Птичьем рынке продавец, у которого мама купила Кешу.
Через неделю после дня рождения я уехал с родителями в деревню к бабушке на всё лето, и Кеша с нами, конечно.
Клетку с попугайчиком поставили на стол, расположенный на веранде около окна, напротив которого рос огромный, цветущий всё лето куст шиповника.
Он зацвёл только что, "наш шиповник", как говорила мама, и душистый аромат его цветов разносился далеко по всему саду.
Окно было приоткрыто, и Кеша всё поглядывал на шиповник, который и ему, видимо, тоже нравился.
Не успели мы распаковать вещи, как пришёл Толик, мой друг, его дом стоит рядом с нашим, и хотя зимой мы живём в разных районах Москвы, зато всё лето вместе.
Толик с интересом стал рассматривать попугайчика, а потом вдруг сунул в клетку палец, и Кеша его цап! чуть было не схватил.
То лик едва успел убрать руку:
– Молодец, Кеша, маленький, а защищаешься!
– Ты не пугай его, Толик, а то он тебя запомнит и бояться будет.
– Да я не хотел, само собой получилось. Давай лучше будем учить Кешу говорить.
– Давай! Я недавно по телевизору видел, как попугайчик стихи читал. Это же чудеса – такая кроха и стихи!
С тех пор мы стали учить Кешу говорить.
Это выражалось в том, что и я, и Толик, и мама с папой, и бабушка, то есть все, находясь на веранде, то и дело подходили к клетке и начинали говорить приблизительно так:
– Кеша, хороший мальчик! Кеша, кушать хочешь? Кеша, кто там? Кто пришёл? Чай пить будем?
А бабушка любила говорить: "Кеша красивчик!"
Почему-то это выражение нравилось ей больше всего.
Толик же, слыша про красавчика, всегда добавлял "красавчик-чик", или "какой кошмарчик-чик", на что бабушка и сердилась, и смеялась.
Эта учёба попугайчика проводилась каждый день, но продолжалась недолго, каждый поговорит, поговорит да и уйдёт по своим делам.
А Кеша, когда с ним говорили, прямо-таки замирал будто от восторга, прижимался к клетке, переставал трещать и внимательно слушал, слушал, только глазки чёрные блестели.
Очередной учитель убегал, Кеша некоторое время сидел неподвижно, словно прокручивая в голове, как пластинку, новые и старые слова, а потом начинал играть с подвешенным колокольчиком или смотрел в зеркальце, или лазил вверх-вниз по маленькой, деревянной лесенке.
Иногда мы с Толиком открывали дверцу клетки, нам хотелось, чтобы Кеша полетал и размял крылышки, а он боялся выходить и сидел у открытой дверцы.
Но однажды он вдруг выпорхнул на волю, сделал круг под потолком и сел на клетку, таким было его первое путешествие.
"Первый выход в космос", – сказала бабушка.
– Давай его на палочку посадим, и будем как дрессировщики с голубями, я зимой в цирке видел, – сказал Толик и взял карандаш.
Потом он медленно, чтобы не вспугнуть Кешу, сидящего на клетке, стал подносить к нему карандаш.
Попугайчик смотрел настороженно, и я подумал, он испугается и прыгнет обратно в клетку, но нет, Кеша неожиданно перескочил на карандаш.
– Ты поводи его туда, сюда, – посоветовал я, с интересом ожидая, что же дальше.
Толик поднял карандаш с попугайчиком вверх, потом опустил вниз, потом повел вправо, влево, и снова вверх, вниз, вправо, влево, Кешик сидел ровно, не двигаясь, наверное, ему понравилось.
Тут вошла бабушка и, увидев нас, всплеснула руками:
– Ну прямо как в цирке!
На её голос Кеша встрепенулся, будто вздрогнул, взлетел, сел на клетку, и перебирая лапками, быстро залез внутрь.
Бабушка виновато посмотрела на нас – мол извините, не хотела пугать птичку.
Мы стали часто открывать клетку, Кеша вылетал, кружил по веранде, и если в это время рядом была мама, то он обязательно садился к ней на плечо, прижимался к уху и долго сидел так, играя маминой серёжкой.
А мама занималась домашними делами, читала или смотрела телевизор, но про Кешу не забывала и разговаривала с ним:
– Ты мой хороший Кеша, мой красавчик, мой мальчик, кушать хочешь? Чай пить будем?
И Кешик в ответ тихо журчал и теребил серёжку.
Когда мамин отпуск закончился, и она уехала в Москву, обещая приезжать на все выходные, Кеша загрустил и несколько дней не выходил из клетки, сидел нахохлившийся и молчаливый, и бабушка испугалась – не продуло ли его сквозняком на веранде.
– Давайте, ребятки, открывать что-то одно – или дверь, или окно, не заболел бы наш попугайчик, – сказала она в тот день мне и Толику, когда мы уходили на озеро ловить бычков.