* * *
Скворецкий и Аликас ссадили Ионаса невдалеке от поселка, как и обещали. В воинскую часть они ехали неспроста. Еще во время беседы с пастушонком Кирилл Петрович подумал: откладывать далее беседу с Маренайте нельзя. Он решил провести беседу этим вечером, в расположении воинской части. А там видно будет…
Договорившись с командиром части, Кирилл Петрович отправил Аликаса за Маренайте в поселок.
Без труда найдя дом, в котором жила девушка, Аликас постучал. Дверь тут же распахнулась, словно этого стука ждали. На пороге стояла Маренайте.
- Простите, - сказал капитан, - мне нужно видеть Альдону Маренайте.
- Это я, - ответила девушка, пропуская Аликаса в комнату. Было заметно, что она чем-то взволнована. Голос ее дрожал.
- Моя фамилия Аликас, капитан Аликас. Из НКГБ. Вот мое удостоверение. (Капитан был в штатском.)
- Вы из НКГБ? Так быстро? Как вы успели?
- Почему успел? Разве вы меня ждали? - удивился Аликас.
- Ну конечно же, ждала!
Чего-чего, а этого Аликас никак не ожидал. Почему она ждала его? Надо это выяснить, не подавая вида, что он ничего не понимает. Но выяснять ничего не пришлось: не ожидая расспросов, Маренайте тут же рассказала, что около часа назад она отправила свою мать в уезд, в НКГБ, с просьбой поскорее прислать к ней кого-либо из сотрудников. Она должна сделать важное заявление, но сама выходить из дома не решается. Естественно поэтому, что она ждала кого-нибудь из НКГБ, но не так скоро. Как могла ее мать так быстро дойти до уезда? Где, наконец, она сама? Почему не вернулась с товарищем, за которым ходила?
Аликас не счел нужным все объяснять девушке.
- Ну, о матери вы не беспокойтесь, она с минуты на минуту вернется, - сказал он, - а вот как быть с вашим заявлением, которое вы считаете нужным сделать? Не лучше ли нам побеседовать не здесь, а по соседству, в воинской части, тем более что там ждет один ответственный работник НКГБ, который также хотел бы принять участие в нашей беседе?
- Честно сказать, - вымученно улыбнулась Маренайте. - Я боюсь выходить на улицу. Поэтому и не пошла сама в уезд, а попросила маму… Меня могут заметить, и тогда… Тогда всякое может случиться.
- Заметить? Кто может вас заметить? - искренне удивился Аликас. - Что может случиться?
- Вот об этом-то я и собираюсь рассказать…
- Знаете, - решил Аликас, - сейчас на улице такая темь, что если мы будем действовать осторожно, никто, кто бы вас ни караулил, ничего не заметит. Рискнем?
После непродолжительного колебания Маренайте согласилась, и через двадцать минут она уже сидела перед подполковником Скворецким и Аликасом. Чуть подавшись вперед, тесно переплетя пальцы, чтобы унять дрожь в руках, Маренайте рассказывала.
Она говорила спокойно, и только побледневшие губы, морщины, бороздившие ее лоб, да частое, затрудненное дыхание выдавали ее волнение.
Маренайте рассказывала обо всем: о том, как была заброшена в тыл к немцам, как оказалась в гестапо, как встретила там Эйдукаса и что произошло дальше. Она объяснила, почему после освобождения из тюрьмы отказалась от попыток установить связь с подпольем, говорила о своем двойственном отношении к Эйдукасу: можно было ему верить или нет? И вот теперь он снова здесь. Он был у нее. Сегодня…
- Скажите, - спросил в упор Скворецкий, - вы любите Эйдукаса.
- Да, - твердо ответила девушка. - Люблю.
- И все же?..
- И все же я пришла к вам. Иначе я поступить не могла.
- Спасибо. - Скворецкий встал из-за стола и пожал руку Маренайте. - Спасибо за откровенность, за доверие. Так когда будет у вас Эйдукас? Завтра? Как же нам с ним следует поступить?
- Я думаю, что его надо арестовать. За этим я и пришла к вам. Нельзя оставлять его на свободе, позволить ему выполнять задания фашистов, врагов…
- Ну, насчет ареста мы подумаем, а что касается заданий - вы правы. Он не должен их выполнить, да, судя по вашим словам, он и сам не собирается этого делать. Одним словом, вы ведите себя таким образом, будто ничего не произошло. Если Эйдукас завтра у вас появится, постарайтесь еще оттянуть время отъезда. Хотя бы на день, на два. Сможете? Ну, если сможете, вот и отлично. Остальное - наша забота. Условились?
Проводив Маренайте до дома, Аликас и Скворецкий выехали обратно в Вильнюс.
* * *
"Тулбис, Тулбис", - думал Аликас, устроившись на заднем сиденье вездехода, спешившего с полуприкрытыми фарами в Вильнюс. - Вполне возможно. Что полковник Тулбис играл видную роль при фашистах, нам известно. Вот он куда попал после изгнания немецких оккупантов, в Любек! И, конечно, не сидит сложа руки. Весьма вероятно, что он тоже в числе руководителей националистов занимает видное положение.
Едва они очутились в кабинете Скворецкого, Аликас поспешил поделиться с Кириллом Петровичем своими размышлениями. Имя полковника Тулбиса было известно и подполковнику, но он, конечно, не располагал и десятой долей тех сведений, какими сейчас поделился с ним Аликас. Судя по всему, предположения капитана о причастности Тулбиса к деятельности антисоветского националистического подполья не лишены основания, и Скворецкий все с большим интересом думал об Эйдукасе и о рассказе Маренайте. Сейчас план дальнейших действий становился более очевидным.
Выслушав доклад подполковника, заместитель наркома одобрил намеченный Скворецким план.
Следующим вечером, едва начало темнеть, Скворецкий и Аликас, оба в штатском, пришли к Маренайте. Самый дом, все подходы к нему тщательно охранялись.
Девушка встретила нежданных гостей с недоумением, но когда Кирилл Петрович рассказал ей о своих намерениях, лицо Маренайте озарила радостная улыбка, и она заверила подполковника, что сделает все возможное.
Маренайте, Аликас, Скворецкий уселись за стол, и Кирилл Петрович, за чашкой кофе, принялся расспрашивать девушку о пережитых ею годах оккупации, о том, как Эйдукас вел себя во время работы в гестапо, о его взаимоотношениях с полковником Тулбисом. Беседа шла так непринужденно, так деликатно, что терявшаяся и смущавшаяся вначале Маренайте быстро освоилась и отвечала легко, даже порой весело, хотя разговор шел о далеко не веселых вещах. Но постепенно, когда темнота за окнами начала сгущаться, Маренайте стала отвечать невпопад. Она вздрагивала при каждом шуме, доносившемся с улицы, бросала испуганные взгляды на дверь.
Часов около десяти раздался тихий стук. Маренайте поспешно выскочила из-за стола и распахнула дверь. Аликас встал чуть сбоку, возле притолоки, чтобы оказаться за спиной вошедшего. Эйдукас (это был он) отпрянул, увидев в комнате посторонних, но Маренайте крепко взяла его за руку:
- Входи, Валентинас, входи, тут чужих нет. Это - друзья.
Растерянно оглядываясь по сторонам, Эйдукас вошел в комнату и направился к столу. Аликас - за ним. Маренайте села рядом с Эйдукасом и, пристально глядя ему в глаза, повторила:
- Это - друзья. Товарищи из Наркомата государственной безопасности…
- Друзья! - попытался вскочить Эйдукас. - "Товарищи" из НКГБ!.. Ты… ты…
- Успокойся, - мягко удержала его Маренайте.
- Успокойтесь, - повторил Аликас - Нам просто захотелось побеседовать с вами По душам. Разве вы не считаете, что это давно пора сделать?
Трудно сказать, что произвело на Эйдукаса большее впечатление: дружелюбный ли тон Аликаса, или то, что говорил он на родном Эйдукасу литовском языке, или ласковый жест Маренайте, по он не пытался больше подняться, медленно придвинулся к столу и глухо сказал:
- Ну что же, спрашивайте…
- Зачем же так, - с укоризной сказал Скворецкий, - вот как раз спрашивать, или, если хотите, допрашивать, мы и не хотели бы. Мы ждем от вас, от вас самого - поймите, это очень важно, - самого подробного рассказа обо всем, о чем вы считаете нужным сообщить. И, если не возражаете, будем говорить по-русски, ибо, честно признаюсь, в отличие от вас троих литовским я не владею.
- Хорошо, - сказал Валентинас, - я расскажу. Может, вы и правы. - Он повернулся к Аликасу: - Может, это давно надо было сделать…
С минуту Эйдукас помедлил и начал свой рассказ с того, как и с каким заданием направил его в Литву полковник Тулбис.
- Простите, - перебил его Скворецкий, - начинать лучше не с этого. Это - следствие, результат происшедшего ранее. Расскажите лучше, как вам жилось в буржуазной Литве, до 1940 года…
- Хорошо, - согласился Эйдукас. - Начну с этого.
…Было уже за полночь, когда Эйдукас кончил свой рассказ. Он не утаил ничего: ни своего ареста в 1941 году, ни мыслей и настроений, порожденных этим арестом, ни взаимоотношений с полковником Тулбисом (об этом Скворецкий расспрашивал особенно подробно), ни службы в гестапо, ни явок и паролей, которыми снабдил его Тулбис перед выездом в Литву.
- Скажите, - спросил Скворецкий, - вы могли бы найти место, где зарыли чемодан? Кстати, он предназначался только "Черному барину" или был и запасный вариант?
- Был и, как вы говорите, запасный вариант, - сказал Эйдукас. - Если мне почему-либо не удалось бы вручить чемодан "Черному барину", я должен был передать его своему спутнику по полету. А найти чемодан я найду. Только днем. Ночью - вряд ли.
- Хорошо. Еще вопрос: кто был тот, второй, ваш спутник?
- Я его не знаю, знаю только кличку - "Джокер". И заданий, с которыми он прибыл, тоже не знаю. Мы должны были с ним встретиться в следующий понедельник в Вильнюсе. - Эйдукас назвал место и время встречи.
- А для чего встретиться? - быстро спросил Аликас.
- Он должен был что-то передать мне для Тулбиса. Ведь предполагалось, что он останется здесь, в Литве, а я вернусь в Любек. Так мне, во всяком случае, говорили. А кроме того - чемодан. Если не встречу "Черного барина"…
- Тут вы и должны были вручить ему чемодан? - уточнил Скворецкий.
- Вручить или указать место, где он припрятан. Это уж как сложились бы обстоятельства.
- Скажите, - задал новый вопрос Скворецкий, - полковник Тулбис имеет связи здесь, в Литве? Часто посылает сюда своих людей? Встречает людей отсюда?
- Часто ли посылает своих людей, не знаю. И никогда не хотел знать. Все это мне было противно. Я ведь вам говорил, с какой целью взялся за выполнение задания полковника. А насчет связей… Их у Тулбиса хватает. Все они там, в Любеке, - я имею в виду полковника и его окружение - только и заняты организацией подрывной работы в Литве.
- Но на кого, на кого же там, за границей, они надеются, кто дает им средства, кто предоставляет возможности организовывать в нашем тылу подрывную работу? Ведь фашистская Германия разбита, войне со дня на день конец? Или… есть другие?
Впервые за этот вечер Эйдукас улыбнулся:
- Да, вы, как видно, неплохо знаете полковника Тулбиса. С давних времен он связан с англичанами и с американцами. С теми, кого не упрекнешь в симпатии к Советскому Союзу. Тулбис мне сам об этом не раз говорил. Правда, конкретных имен он не называл, но, думаю, не хвастался. По-моему, он уже и сейчас, хотя война еще не кончилась, восстанавливает свои старые связи.
- Так, - задумался Скворецкий, - значит, вы говорите, что должны были вернуться?
Эйдукас молча кивнул в ответ.
- А что, если вам взять да и действительно вернуться в Любек?
- Вы шутите! - вскочил Эйдукас. - Мне сейчас не до шуток.
- Почему шучу? - спокойно возразил Кирилл Петрович. - И не думаю шутить. Впрочем, об этом мы еще поговорим. Так через денек или два… Что вы скажете, если мы пока поместим вас на надежной квартире, не здесь, конечно, а в Вильнюсе, завтра съездим в лес за чемоданом, а там решим, что делать? Согласны?
- Позвольте, а разве вы меня не… не арестуете? - В голосе Эйдукаса послышалась дрожь. - Не отправите в тюрьму?
- Нет, в тюрьму мы вас отправлять не собираемся, - рассмеялся Скворецкий. - Скажите, кстати, за вами из здешних друзей Тулбиса никто не следит? Вы ничего такого не замечали?
- Нет, кто же может следить? Ведь до настоящего времени никто, кроме Джокера и… вот ее, - Эйдукас кивнул в сторону Маренайте, - о моем прибытии в Литву не знал. Теперь еще и вы знаете. Вот и все. Хотя… хотя все может быть. Но замечать я ничего такого не замечал.
- Хорошо, если так, - задумчиво произнес подполковник, - а все-таки надо вам поберечься, да и все мы должны вести себя поосторожнее.
Распростившись с Маренайте, сначала Аликас с Эйдукасом, затем Скворецкий, соблюдая всяческие предосторожности, пробрались к ожидавшей их невдалеке от воинской части машине и поспешили в Вильнюс. Поместив Эйдукаса в специально подготовленной квартире, несмотря на то что было уже далеко за полночь, Скворецкий и Аликас отправились к заместителю наркома и все рассказали ему.
- Ну, так что же, предлагаете поверить Эйдукасу? - подвел итоги заместитель наркома.
- Почему "поверить"? - возразил Скворецкий. - Будем и дальше его проверять. А рискнуть стоит…
- Да, - согласился заместитель наркома, - без риска в нашем деле нельзя. Только риск должен быть разумным, оправданным. Тут игра, кажется, стоит свеч. Однако, не повидав Эйдукаса, я не хотел бы ничего решать. Завтра с ним побеседуем. Все вместе.
* * *
На следующее утро капитан Аликас с Эйдукасом в сопровождении надежно вооруженных оперативных работников отправились в лес, туда, где был спрятан чемодан. Чемодан был найден без труда и доставлен в Вильнюс. В нем оказался набор взрывателей, несколько бесшумных пистолетов с запасом патронов, изрядная сумма денег, таблицы шифров, коды, тщательно упакованные пакетики с беловатым кристаллическим порошком. Химический анализ показал, что это сильнодействующий яд, по всем признакам сходный с тем, что был обнаружен в поселке.
В тот же вечер заместитель наркома встретился с Эйдукасом. Судя по всему, Эйдукас произвел на него самое благоприятное впечатление. Во всяком случае, заместитель наркома сказал Скворецкому:
- Ну, будь по-вашему. Рискнем.
* * *
Побеседовав с Эйдукасом еще с полчаса, Аликас поспешил к Скворецкому. Судя по выражению его лица, Аликас был чем-то обрадован.
- Знаете, Кирилл Петрович, - сразу начал капитан, - Эйдукас сообщил мне нечто любопытное.
- Например?
- Он рассказал, что одним из самых доверенных лиц полковника Тулбиса является майор Рамулис.
- Рамулис? Ну и что из этого? Признаться, это имя мне ровно ничего не говорит.
- Я так и думал. Но зато мне это говорит, и очень, очень многое.
- А именно?
- Я знаю Рамулиса. Знаю лично. Вернее, знал в прошлом. Этот человек вполне заслуживает самого серьезного внимания. И то, что мы лично знакомы, может сыграть немалую роль…
Аликас рассказал, что впервые услышал про Рамулиса при следующих обстоятельствах: в середине тридцатых годов, в буржуазной Литве, отец Аликаса участвовал в "деле" какого-то своего дальнего родственника, крупного литовского предпринимателя. Одновременно, с ведома этого родственника, он выполнял обязанности представителя советской фирмы "Автоэкспорт" и постоянно встречался с сотрудниками советских торговых организаций.
У отца Аликаса была собственная автомашина, а вместо шофера был его сын, но зато Аликас имел право пользоваться этой машиной. Аликасу это было очень удобно: он являлся активным участником подполья, и машина была необходима.
Однажды Аликас вез отца и сотрудника советской торговой организации. Разговор шел деловой, и Аликас запомнил его от слова до слова. Речь шла о поставке автоцистерн для литовской армии. Главным конкурентом советских торговых организаций в Литве являлись германские фирмы, пытавшиеся сбыть свои автоцистерны. Представителем одной из немецких фирм был майор литовской армии Рамулис. Так Аликас впервые услышал это имя.
Работник торгпредства убеждал старого Аликаса снизить цены до возможного предела, дабы заказ не уплыл к немецким фирмам, а также предлагал использовать Рамулиса, человека очень близкого Тулбису, и попытаться внести разлад между Рамулисом и Тулбисом.
Следуя этим советам, отец Аликаса познакомился с майором Рамулисом и начал с ним встречаться. Как там у них шли торговые дела, Аликас не знал и не знает, но и ему довелось познакомиться с Рамулисом. Майору он известен как сын коммерсанта средней руки и дальний родственник крупного литовского промышленника и дельца. Ничего иного он о нем не знает. Да, еще он знает, что Аликас в середине тридцатых годов намеревался перебраться в США. Вот, пожалуй, и все.
- Вы полагаете, что Рамулис вас узнал бы, если бы вам довелось встретиться? - поинтересовался Скворецкий.
- Я в этом убежден. Ведь с тех пор, как мы виделись, не прошло и десятка лет.
- Что ж, об этом стоит подумать, - согласился подполковник.