Глава 23
Мыши в тетрадке
В холле школы, где проводилась олимпиада, пахло капустой. Не вареной, а той, что мама по воскресеньям рубит на засолку. С кухни слышится "тук-тук!", и по коридору медленно ползет удушающе острый запах. Но кто квасит капусту в школе?
Желудок скрутило: позавтракать перед выходом я не успела.
Я и проснуться не успела. В автобусе слушала песенки, которые скачала накануне для Даны. Спросонья я плохо разбирала слова, только ритм. "Тум-тум, ча-ча-ча!"
Энергичные песни, как и сама Дана.
При виде хмурой Ольги Сергеевны и девочек в холле школы я быстро вытащила наушники и спрятала их в карман. Одну из девочек, высокую, очень худую, с длинным тонким носом, я знала: ее звали Таня Сорокина, и она училась в одиннадцатом классе. Мы виделись на чаепитии у Ольги Сергеевны.
Наша англичанка иногда устраивала у себя дома "файфо-клок": делала бутерброды с огурцом, пекла кексы, в которых было столько изюма, что он даже вываливался на блюдечко, заваривала чай и приглашала тех, кто особенно отличился. Я запомнила Таню, потому что она, как и я, боялась вставить слово в умный монолог Ольги Сергеевны и налегала на кексы.
Сейчас Таня была бледной, ни на кого не смотрела и только шептала что-то себе под нос. Странная… Почему олимпиада вызывает такое волнение?
Ольга Сергеевна оделась во все серое, словно гувернантка из романа Шарлотты Бронте, который она читала нам вслух во время чаепития. Хмурилась она не из-за моего опоздания, а потому что нас не пускали в школу. Низенькая пухлая техничка в синем халате с выцветшим воротником, полная противоположность изящной Ольги Сергеевны, чья талия была перетянула черным блестящим поясом, сидела за конторкой охранника и ворчала:
– Не знаю вот. Нет на вас пропуска. Вот охранник придет и скажет вот. Пускать вас или нет вот.
– Как "нет пропуска"?! – с трудом сдерживаясь, восклицала Ольга Сергеевна. – Через пять минут начало олимпиады! Пустите!
– А вот не пущу вот! – яростно возмущалась техничка, и ее пухлые щеки шли красными пятнами. – Сначала вот таких вот пускают вот. А потом по школам ЧП вот!
– Володя! – закричала Ольга Сергеевна и кому-то отчаянно замахала.
По коридору, который соединял учебное помещение школы со столовой и спортзалом, брел лысоватый дяденька. Его держала под руку старушка. Смотреть на нее было жутко: на спине возвышался самый настоящий горб. Сразу захотелось распрямить плечи и глубоко вдохнуть.
– Володя! – нетерпеливо повторила Ольга Сергеева и помахала рукой в черной замшевой перчатке.
Дяденька, который внимательно слушал старушку, кивая ей, поднял голову и улыбнулся.
– Оля!
Он негромко извинился перед старушкой, которая, судя по кружевной блузке и черному пиджаку, была учительницей, и, высвободив руку, направился к нам. А пожилая учительница близоруко вглядывалась в нас и что-то ворчала.
Дяденька был тоже одет во все серое. Но если изящное пальто Ольги Сергеевны выглядело дорогим благодаря своему "благородному мышиному оттенку", как говорит моя мама, то цвет костюма у дяденьки, опять же по маминому выражению, "отдавал зеленью", отчего его владелец выглядел беднее и проще нашей англичанки.
– Ну что, привезла своих викингов штурмовать наши земли? – спросил он, приблизившись к турникету.
Две дрожащие одиннадцатиклассницы и я, витающая в облаках, – вряд ли мы напоминали рыжебородых свирепых завоевателей. Но между Ольгой Сергеевной и этим Володей продолжался какой-то давнишний разговор-игра, прислушиваясь к которому я поняла, что он преподает английский в этой школе.
– Не пускают нас, – пожаловалась Ольга Сергеевна.
– Да проходите, кому вы тут нужны, – проворчала техничка, не успел приятель Ольги Сергеевны повернуть голову. – Бахилы только наденьте вот!
Пожилая учительница покачала неодобрительно головой и двинулась дальше. Похоже, этот Володя тут всем нравился. Хотя глаза у него были как у богомола – огромные и навыкате, как будто ненастоящие.
– Прекрасно выглядишь, – негромко сказал он Ольге Сергеевне.
Она коротко улыбнулась ему, а потом велела:
– Веди же скорее нас в класс, Володя! Опоздаем!
– Я с тобой не сяду, – неожиданно прошипела Тане ее подружка. – Спишешь у меня, как в тот раз!
Я даже опешила: вот так пламя ненависти! А Таня лишь кивнула и заправила за ухо выбившуюся прядь волос. Ее руки дрожали. Ольга Сергеевна представила нам своего приятеля как "профессора Коваленко", и мы помчались по коридорам – все дальше и дальше от запаха капусты.
Когда мы пришли, все парты были заняты, кроме первых. Понятно, дураков нет сидеть под носом у учительницы – молодой, но при этом одетой как бабушка, в темную клетчатую юбку, в черную жилетку, расшитую красными нитками. На голове ее красовался пучок, на носу – очки с толстыми стеклами. Ее хотелось назвать Катушка, сама не знаю почему.
Танина подруга углядела свободное место рядом с каким-то парнем на последней парте и, толкнув меня, ринулась туда.
– Сядешь со мной? – предложила я Тане.
Таня с обреченным видом кивнула и осторожно, будто боялась, что под ней рухнет стул, села за первую парту.
Ольга Сергеевна и ее профессор Коваленко оживленно болтали у двери.
– Если твои победят, приглашаю тебя на кофе венской обжарки, – любезничал профессор.
– Начинай варить его, – скупо улыбаясь, отвечала Ольга Сергеевна. – Я сегодня самых сильных привезла.
Таня скривилась.
– Ты чего? – не выдержала я.
– Я мало готовилась, – прошептала она.
– Ха! Я вообще не готова. И не переживаю.
– Ты не переживаешь, потому что в этой олимпиаде в основном то, что в десятом проходят, – возразила Таня. – Мы грамматику вообще не повторяли!
Покосившись на смеющуюся Ольгу Сергеевну, Таня добавила: "Она меня убьет".
Катушка глянула куда-то за наши спины, а потом обратилась к Ольге Сергеевне:
– Извините, не могли бы вы продолжить вашу беседу в другом месте?
И Ольга Сергеевна, и профессор Коваленко прыснули, как подростки, а потом, посерьезнев, кивнули и удалились.
Ольга Сергеевна на прощанье шутливо погрозила нам пальцем, отчего Таня еще больше помрачнела.
– Глупость все эти олимпиады, – тихо сказала я. – Только тешат учительское самолюбие.
Таня удивленно повернулась ко мне.
– Они проверяют, хорошо ли ты знаешь язык, – возразила она.
– Глупости, – повторила я. – Допустим, такое задание: перевести на английский язык звуки животных. Получается, если ты можешь сказать, что "овца блеет", а "собака лает", то владеешь английским?
– Ну да, – кивнула Таня. – Надо владеть языком так, чтобы быть в курсе всех мелочей.
– Все мелочи помнить невозможно.
– Учителя лучше знают, какой материал нам давать! – стояла на своем Таня.
– Не всегда, – тихо сказала я.
Тихо, потому что к нам приближалась Катушка с листочками в руках.
– Откуда тебе знать? – не унималась Таня. Катушка отошла, вручив нам задание. – Ты что, учительница?
– Да! – гордо сказала я. – И у меня неплохо получается преподавать язык.
Таня покосилась на меня с сомнением.
– И кому ты преподаешь?
– Не важно, – уклончиво ответила я. – Одной… особе.
– Давно?
– Ага, – легко соврала я.
Таня приподняла брови, а потом вздохнула:
– А я думала, только после института можно.
– Да это просто, – разошлась я. – Приходишь к человеку домой и болтаешь с ним на иностранном языке.
– Ого, – округлила глаза Таня, уставившись на меня и забыв о задании.
Не знаю, что на меня нашло. Мне хотелось произвести на Таню впечатление. А еще меня так все раздражало: и голод, и запах капусты, который проник и в класс. Больше всего раздражало кокетство Ольги Сергеевны с этим Володей. Ей, понимаешь ли, перед ним захотелось порисоваться, а мы, как рабы на галерах, должны писать ответы на дурацкие задания, остерегаясь удара кнута. Долой страх перед учителями!
– Так что учителем может стать каждый, – продолжила бахвалиться я, – стоит только захотеть!
Таня не сводила с меня глаз, и я наслаждалась ее вниманием.
– Страх перед учителем похож на шнурки на ботинках, – вещала я шепотом. – Завяжи потуже и иди себе спокойно куда хочешь!
– Девочки, – строго сказала Катушка, возвращаясь на свое место перед нами. – Что за разговоры?
Таня вздрогнула и уткнулась в свой листок. Я ответила Катушке спокойным взглядом, но она торопливо достала из кармана жилетки мобильный и принялась что-то на нем набирать.
Тогда и я придвинула к себе листок. Первое задание гласило: "Перевести на английский глаголы "лаять", "блеять" и "ржать"". Я картинно возвела глаза к небу. От Тани не ускользнула моя реакция, и она улыбнулась, не глядя на меня. Ее руки, сжимающие листок, перестали дрожать, и она углубилась в работу.
Катушка тем временем увлеченно переписывалась с кем-то по телефону. Она то широко раскрывала глаза, то подавляла улыбку.
Я наблюдала за ней с усмешкой. С кем она переписывается? С молодым человеком? Так пусть он поскорее вытащит ее из кошмарной старушечьей оболочки, пусть сожжет, как лягушачью шкурку, ее клетчатую юбку, сломает очки, купит модные линзы, и пусть Катушка засверкает, как новогодняя гирлянда, которыми уже начали украшать витрины магазинов. Это было очень здорово – не бояться учителей и думать о них снисходительно. "Желаю тебе счастья, детка!" – ухмыльнулась я мысленно и принялась за работу.
Несколько заданий сделала сразу, а некоторые, совсем непонятные, пропустила с чистой совестью. На прошлой олимпиаде я поступила так же.
В конце работы нужно было написать небольшое эссе, но не успела я вывести заглавие, как в моей ручке закончились чернила.
– Таня, – прошептала я. – Тань… У тебя нет запасной ручки?
– Только черная, – ответила она, открывая пенал. – Проверь, пишет ли…
– Да что это такое?! – раздался крик за моей спиной.
Катушка испуганно дернулась и сунула телефон в карман жилетки.
Я обернулась. Оказывается, за нашими спинами сидела та самая пожилая горбатая учительница. Теперь же она встала и, опираясь на парты, медленно двигалась к нам.
Ее лицо было перекошено от ярости. Волосы надо лбом, успевшие наэлектризоваться, стояли дыбом.
– У вас коллективная работа?! – прогремела она над моим ухом.
– В смысле? – не поняла я.
– Почему вы болтаете не переставая?!
– Э-э-э, – протянула я. – У меня ручка кончилась.
– Вот только врать не надо! – закричала учительница. – Глядя мне в глаза, врать не надо!
Дверь отворилась, и в класс с обеспокоенным видом вошел профессор Коваленко. За ним мы увидели Ольгу Сергеевну.
– Полюбуйтесь на своих красавиц! – гремела учительница, указывая на меня. – Болтают, обсуждают работу! За кого вы нас принимаете?!
Она обращалась к Ольге Сергеевне, сверля ее глазами.
– Мои ученицы не нарушают правил, – с достоинством ответила наша англичанка. – Я за них ручаюсь.
– Клавдия Семеновна, простите! – воскликнул профессор Коваленко. – Девочки не знали правил нашей школы…
Все в порядке. Я все всем объясню.
– Кому и что вы объясните?! – гневно спросила учительница.
Они стояли с Ольгой Сергеевной друг напротив друга и сверлили одна другую глазами. Профессор Коваленко стоял между ними, как рефери на боксерском ринге, только, в отличие от рефери, вид у него был несчастный. Катушка и вовсе забилась в угол между подоконником и тумбочкой с книгами. А я… Честно сказать, я наслаждалась зрелищем. Не учителя, а герои шекспировской пьесы "Много шума из ничего".
– Хотите, я с вами останусь наблюдателем? – предложил грустный рефери пожилой учительнице.
– Хочу, – внезапно успокоившись, сказала она.
– Ольга Сергеевна… – мягко произнес профессор Коваленко. Наша англичанка, фыркнув, удалилась.
– Видала? – прошептала я Тане, когда учителя отошли от нас. – Она ревновала!
– Кто? – спросила Таня, но, когда я попыталась объяснить, замахала руками: мол, хватит, а то нам опять достанется.
А я долго не могла успокоиться. Смешное вышло происшествие! Эту горбатую Клавдию Семеновну профессор Коваленко явно никогда не позовет на кофе. Никогда не посмотрит на нее так же лучисто, как на Ольгу Сергеевну. Вот она и злится!
"Учить людей – это как учиться самому исполнять песни, – пришло мне в голову. – Бывает, что слышишь какую – то незнакомую песню на неизвестном языке, и она внушает тебе иногда восторг, а иногда и отвращение. А потом ты прослушиваешь эту песню десятки раз, выучиваешь наизусть, подбираешь на гитаре или на приложении к айфону и исполняешь сам. И тогда понимаешь, что в твоих силах вызвать восторг или отвращение у слушателей. Учителем может быть каждый. Стоит только захотеть".
Я записала эти мысли туда, где должно было быть эссе.
Правда, вышло не так витиевато и красиво, как по-русски, но общую мысль я передала. Может, я даже возьму первое место – за оригинальность.
Наконец олимпиада закончилась. В холле я стащила с ботинок бахилы и швырнула их в мусорное ведро. Ужасно хотелось есть. Перед глазами так и стояла огромная тарелка гречки. Даже запах капусты перестал казаться неприятным. Еще не терпелось вставить в уши наушники и послушать las canciónes infantiles, детские песенки.
Я раскрыла рот, чтобы попрощаться с Ольгой Сергеевной и девочками, которые оживленно обсуждали задания, но Таня перебила меня:
– А ты десятое сделала? Там, где надо было подобрать форму глагола. Не помню, как называется.
– Presen Perfec Continuous! – процедила Ольга Сергеевна и с укоризной добавила: – Тема десятого класса, Танечка!
Как можно?
– Я все правильно написала! – с готовностью заявила вторая одиннадцатиклассница.
Танины бледные щеки порозовели так быстро, словно кто-то провел по ним спонжем с румянами.
– Ну и что, что тема десятого класса, – пожала плечами я. – Вот я в десятом, мы это еще не проходили, так что я тоже…
– Что – тоже? – замерла Ольга Сергеевна.
– Ну… пропустила, – неуверенно пояснила я.
– Как "не проходили"?! – ахнула Ольга Сергеевна. – Я же вам на прошлом уроке объяснила Presen Perfect Continuous! Я знала, что это будет на олимпиаде!
От ее взгляда у меня по спине пополз холодок. Медленный такой, противный… Мое бахвальство куда-то испарилось.
Вспомнилась Дана, с которой я твердила местоимения и которая не могла их запомнить. Неужели мы правда проходили эту тему?
Я раскрыла сумку в поисках тетрадки. Последняя тема?
Сейчас я докажу вам, Ольга Сергеевна, что такой темы не было!
– У тебя с собой записи с урока? – жадно спросила Таня. – Дашь мне глянуть?
Все еще мучимая страхом перед Ольгой Сергеевной, который так и чувствовался в ее резких нервных движениях, она практически выхватила тетрадь у меня из рук.
– Ой! Тут мыши какие-то.
Все трое уставились на мою тетрадь, где прямо посреди страницы расположилось, самодовольно улыбаясь, семейство Ратон.
– Маша, а записи где? – оторопела Ольга Сергеевна.
Я потянула тетрадку на себя. Танина подружка ехидно хихикнула. А мыши улыбались. Они тоже находили происходящее забавным.
– Не помню… – пролепетала я, наконец захлопнув злополучную тетрадку.
Меня охватил не страх, а стыд.
– Мне пора, – отступая, тихо сказала я, – меня мама ждет. С капустой. То есть с гречкой. До свидания!
Думать о том, что я подвела Ольгу Сергеевну, было неприятно.
Вспоминалось отчаяние от первых бесполезных уроков с Даной.
Я воткнула в уши наушники, и детские песенки заглушили муки совести.
"Debajo un botón, on, on", – запел детский голос. Только прослушав песенку в третий раз, я сообразила: речь идет о мышах. Такое не могло не понравиться Дане.
Глава 24
Здоровье школьника
Утром мама поставила передо мной тарелку с омлетом и несмело сказала:
– Есть такой журнал… "Здоровье школьника".
"Начинается", – подумала я и вытащила из уха наушник. Песенку о мышах я слушала уже в двадцатый, если не в двадцать пятый раз. Меня беспокоило одно слово, botón .
Я не знала, что это, и боялась, что Дана спросит. Мой бумажный словарь остался на даче (Беатрис задает нам читать книги на испанском только на каникулах), а интернет буксовал. Единственный способ перевести песню – спросить сегодня у самой Беатрис, что такое botón .
– Ты же говоришь, что в журналах одна реклама и ничего полезного, – заметила я, решив на всякий случай перейти в наступление.
– Я – нет, но Людмила Сергеевна… Ты помнишь Людмилу Сергеевну? – проверила мама.
Я хмыкнула и принялась за завтрак. Странно, что мама назвала свою подружку по имени-отчеству. У них между собой принято растягивать слова и дурацки хихикать, даже когда они созваниваются по телефону.
– Ане-ек, – гудит тетя Люся.
– Люсе-ек!
Люся продает в торговом центре колготки. Хотя по профессии она не продавец, а учительница русского языка и литературы. Приехала издалека и не смогла в Москве устроиться в школу.
– Женщина-а! – тянет Люся громко. – Купить-те ка-алготки пжалста-а-а!
Мама считает, что в Люсе скрыта великая актриса, на что папа возражает, что Люся заигралась. Образ (если это образ) крепко-накрепко соединился с ней, как скорлупа с грецким орехом, и ее просто так, без щипцов, не скинешь.
В общем, папа не любит тетю Люсю, а мне было все равно – до сегодняшнего дня, пока не прозвучало название журнала. Под "школьником" имелась в виду, конечно же, я.
– Люся прочла в этом журнале, что у подростков слабые желудки, – продолжила мама, – потому что они не завтракают и не обедают!
– М-да? – с сомнением произнесла я и бросила многозначительный взгляд на тарелку из-под омлета.
Мама поднялась, взяла тарелку, потом снова поставила ее и села обратно.
– Завтрак – да, но что с обедом?! – воскликнула она.
– Для кого же ты варишь суп? – с притворным ужасом спросила я, кивая на плиту, где булькал бульон, а сама курица высовывала ногу, потому что большей кастрюли у мамы для нее не нашлось.
– Ты сидишь в школе до самого вечера и только потом идешь к Дане! Без обеда!
– Катастрофа, – кивнула я. – Прямо хоть фильм "Послезавтра" снимай.
– Не язви, – обиделась мама, взяла тарелку и отнесла ее к раковине.
Она включила воду и что-то пробубнила.
– Что? – переспросила я. – Мне послышалось, я буду брать с собой в школу что-то? Суп, что ли? Прямо в кастрюле?
Я покосилась на куриную ногу, которая покачивалась и приветственно мне помахивала.
– Прекрати иронизировать! – воскликнула мама, швырнув губку в раковину и развернувшись ко мне. Она хотела что-то сказать, но не решалась. Поэтому делала вид, что сердится, чтобы придать себе смелости.
– Ты будешь брать с собой йогурт в бутылке, – отчеканила мама. – И банан. Прямо с завтрашнего дня.
– Я – чего? Какой йогурт?! У меня рюкзак сто кило весит.
Мам, у метро есть "Перекресток". Зайду и куплю твой йогурт.