- Мы с вами живем в одной гостинице. Постучался в номер, но вы уже уехали. Женщина-портье, заказавшая для вас такси, сказала мне куда. Поэтому я здесь. - Его морщинистый лоб покрылся испариной.
- В воскресенье после мессы вы были в церкви, - вмешалась я, уверенная в том, что в больницу к Джонстону приходил он.
Мортимер подозрительно на меня посмотрел.
- Меня зовут Иллон Боуи.
- А… Терри, по-моему, работал у вас?
- На раскопках. Можно узнать, зачем вы приехали в Каслбойн?
- Зачем? В поисках Святого Грааля, разумеется, - с сарказмом ответил мужчина и снова повернулся к Груту: - От чего умер Терри?
- С какой стати я должен рассказывать? Вы что, его родственник?
- Когда-то мы были близкими людьми, пока он не стал перекати-полем. Несколько лет назад у него нашли ВИЧ, и он все надеялся, что появится какое-то средство. А последнее время уверовал в… скажем так, альтернативную медицину и написал мне в Лондон, что нужны деньги, что надеяться можно только на крайние меры.
- И поэтому вы приехали? - спросила я. - Собирались ему денег одолжить?
Впалая щека Мортимера дернулась.
- Возможно… Только я опоздал. - Он впился глазами в Грута. - Так что вы обнаружили?
- Обнаружил?
- Вы проводили вскрытие. При СПИДе какие только болячки к людям не пристают. - В голосе слышалось отвращение. - Что же его, в конце концов, доконало?
- Он скончался от септического шока.
- Это все равно как сказать, что пострадавший в автокатастрофе скончался от полученных травм. Я спрашиваю о причине внезапного ухудшения его состояния.
- Причина пока не установлена.
Щека Мортимера снова задергалась.
- Я еще зайду к вам в конце недели.
- Не получится. На днях я возвращаюсь в Южную Африку.
Мортимер загадочно посмотрел на Грута.
- Может, да, - произнес он, - а может, и нет.
Он повернулся ко мне.
- Она внутри пустая?
- Вы о чем?
- Статуя, которую вы откопали. Она полая?
- Почему вы спрашиваете?
- Есть причины, - ответил он и направился в сторону моста.
Мы смотрели ему вслед до тех пор, пока он не растворился в темноте под аркой, потом не сговариваясь пошли обратно к "Мэйфлаю".
Первым нарушил молчание Грут:
- Что он имел в виду, когда спросил о статуе?
- Очевидно, Терри Джонстон рассказал ему о находке, когда звонил в пятницу. Деревянные скульптуры нередко бывают полыми, но он спрашивал так, словно подразумевал нечто другое.
- Вы вспомнили, что видели его в церкви.
- Заметила, когда служба кончилась. Он разглядывал витражное окно с изображением явления Пресвятой Девы паломникам в Каслбойне.
Поднимаясь по ступенькам ресторана, я оглянулась в сторону моста и увидела, как по речной глади стремительно расплывается в нашу сторону огромная тень. Прямо над головой луна тонула в плотной пелене облаков, и свет ее тускнел по мере того, как она погружалась в непроглядную мглу. Мы стояли почти в полной темноте, прислонившись к деревянным перилам. В ночной тиши было слышно, как нет-нет да и всплеснет рыба, выпрыгивая из глубины на поверхность.
- Странно все-таки, - подал голос Грут. - Ведь люди, которых обвиняли в том, что они завезли в Каслбойн чуму, проплывали мимо этого места, двигаясь вверх по реке из… как же его название? Дрогида, кажется?
- Дрозда, - поправила я. - Порт в устье Бойна. Насколько известно, в Бристоле чума появилась примерно в то же время. Очень похоже, что и туда, и к нам она попала с континента; остается лишь гадать, откуда именно. В те времена мы торговали со всей Европой - от Италии до Норвегии, от Испании до Фландрии и Голландии. Я склоняюсь к тому, что эпидемию занесли из Нижних стран. Если так, вполне вероятно, что мы наткнулись на останки людей, которые были или считались ее разносчиками.
- Поразительно. Откуда вы знаете?
Луна выглянула из-за облака, и черная вода превратилась в позолоченное серебро.
- В хрониках упоминается их странная одежда и поведение. Как мы поначалу считали, чуждое платье и обычаи давали лишнее основание для неприязни к пришельцам. Но когда обнаружили останки двух мужчин и женщины в одной могиле, убедились, что все не так просто. Тела не были сориентированы между востоком и западом, то есть либо умершие не были христианами, либо предали свою веру и не заслуживали христианского погребения. Кто-то из них, очевидно, носил капюшон с разноцветными заплатами, который могли счесть за "странное одеяние". Кроме того, в могиле лежали "богохульные" эмблемы паломников. Не вдаваясь в подробности, скажу, что это две свинцовые броши с изображениями мужских и женских гениталий. О таких эмблемах мало что известно - мы не знаем, кто и почему их носил. Если сложить все вместе, можно предполагать, что эти люди пришли сюда из Бельгии или Нидерландов и были членами какой-то секты. Причастны чужаки к эпидемии чумы в Каслбойне или нет, людская молва вполне могла сделать их виновными - уж слишком они бросались в глаза.
- А почему вы решили, что они именно из тех краев?
- Во-первых, богохульные эмблемы нигде больше не производились в таких количествах; во-вторых, там родина самых разных сект мистического толка.
- А вдруг один из них был моим предком, - улыбнулся Грут. И улыбнулся не только губами, а каждой черточкой своего лица.
ГЛАВА 20
Грут предложил заехать в гостиницу и выпить по стаканчику перед сном; я отказалась, и сначала меня отвезли домой. На прощание я махала рукой вслед уезжавшему такси, когда дверь за моей спиной открылась. Обернувшись, я увидела в дверном проеме чей-то силуэт. Странно - мама была дома и почему-то на моей половине. Но когда загорелось наружное освещение, удивиться пришлось еще больше - передо мной стоял Финиан.
- Значит, сегодня вечером ты была занята?
- Я все объясню, Финиан. Дело в том… Понимаешь, так получилось…
- Тут и объяснять нечего. У тебя было свидание с другим.
- Это неправда.
Он хмуро улыбнулся.
- Не считай других глупее себя, Иллон.
- Питер позвонил, чтобы узнать, где можно нормально поесть. Я посоветовала "Мэйфлай", и он пригласил меня на ужин. День выдался тяжелый, я устала, проголодалась и не стала отказываться.
- Возможно, зря, - бросил на ходу Финиан, направляясь к машине, припаркованной рядом с "фрилендером". С заднего сиденья такси я не увидела его "рейнджровер". Прежде чем в него сесть, он обернулся. - У меня нашлось время, и я сделал, что обещал.
Он захлопнул дверь и, объезжая задним ходом вокруг дома, ни разу не взглянул в мою сторону. Я только услышала, как взвизгнули покрышки, когда он рванул прочь.
Совсем не похоже на Финиана: он явно вышел из себя, и едва ли можно его винить. Я устало поплелась к себе, закрыв за собой дверь. Финиан открыл ее своим ключом, а у меня был ключ от его дома. Он оставил в гостиной свет, но, даже не входя в нее, я почувствовала их запах: на чайном столике в хрустальной вазе стояли свежесрезанные цветы жасмина и бергамота, а комната была наполнена их ароматом. У меня защемило сердце, и я почувствовала себя по-настоящему виноватой. Плюхнулась на кушетку, стряхнула босоножки и уставилась в потолок.
Хоть я и старалась не подавать виду, ухаживания Грута мне, безусловно, нравились. Но он скорее всего искал ни к чему не обязывающей мимолетной связи, а я рисковала будущим. Что я о нем знала? Да практически ничего. Он вполне мог быть женат, почему нет? И ведь я не скрывала, что обручена с Финианом. Если он просто задался целью переспать со мной перед отлетом, благородным его поведение не назовешь. Только мое-то чем лучше?
Любопытно послушать, что скажет Фрэн, когда узнает. Звонить слишком поздно, да и уверенности нет, что она дома, а не на дежурстве. Поговорю с ней при первой возможности.
Я сбросила ноги с кушетки, села и, пригнув к лицу стебель жасмина, ощутила весь аромат цветов. Рядом с вазой, в коричневом ненадписанном конверте, лежали заметки Финиана. Вокруг разбросаны губная помада, записки, квитанции, ключ от Центра исторического наследия, пачка фруктовых пастилок, о которой напрочь забыла… Собираясь в ресторан, я вывалила на столик содержимое сумки, отобрала все необходимое и переложила в мамину вечернюю сумочку, которую брала с собой. Ничего, приберусь позднее - сейчас меня больше всего интересовал конверт.
На первой странице - записка Финиана:
"Ссылки на образ Пресвятой Девы в Каслбойне в хрониках 1400–1550 гг. Соответствующие записи встречаются на протяжении трехсот лет, но для начала я решил сосредоточиться на второй половине этого периода - ста пятидесяти годах до того, как судьба его решилась, и упоминания о нем исчезли из хроник".
Записи пятнадцатого века особого интереса не представляли, несмотря на многообещающее начало, отмечавшее, что король Генрих IV "согласно древнему обычаю и по просьбе приора обители Пресвятой Девы в Каслбойне принимал под свое покровительство всех паломников, как вассалов, так и ирландских мятежников, идущих в сей монастырь на богомолье". Это доказывало, что образ почитался не только коренными ирландцами, но и колонистами - верноподданными английской короны. Далее Финиану удалось отыскать лишь неоднократные упоминания о его чудодейственной исцеляющей силе. Их кульминацией стал невероятный рассказ о том, как в 1444 году под воздействием образа "некая женщина с большим животом, которая, как полагали, носила в себе ребенка, произвела на свет кошек"!
Попытка поднять интерес к святыне с помощью сенсационных небылиц свидетельствовала об ослаблении религиозных чувств верующих и об упадке монастырской культуры. Уже закладывались предпосылки английской Реформации шестнадцатого века. Просматривая записи о чудотворной силе святыни, я дошла до 1538 года. В июне архиепископ Браун из Дублина писал Томасу Кромвелю, главному министру Генриха VIII: "Образ Пресвятой Девы в Каслбойне суть такой же обман, как распятие из Боксли, и подобно оному идолу должен быть уничтожен".
"Идол" и "обман" были обычной для того времени характеристикой тысяч религиозных образов, призванной оправдать их уничтожение в развязанной государством в конце 1530-х годов войне с традиционными верованиями. С не меньшей яростью, чем нынешние талибы, солдаты Генриха VIII крушили, обезображивали или сжигали статуи, распятия, усыпальницы, церковную мебель, витражи, картины, фрески и тексты.
Сравнивая Каслбойнскую Мадонну с "Распятием из Боксли", Браун сопоставлял несопоставимое, умышленно путая теологию с кукольным представлением. Распятие, хранившееся в аббатстве Боксли, было хитроумной диковиной - сотворить такую не постыдился бы сам Волшебник из страны Оз: благодаря потайным проволочкам и пружинкам статуя Христа шевелила головой, руками и ногами, открывала и закрывала глаза, улыбалась, хмурилась и даже могла прослезиться. Трудно представить, что сбегавшиеся поглазеть на нее люди принимали происходящее за нечто большее, чем ярмарочный балаган. Если не считать письма епископа Брауна, ни в одном упоминании Каслбойнской Мадонны и намека не было на что-либо подобное.
Следующая запись, сделанная осенью того же года, свидетельствовала, что архиепископ Браун получил санкции сверху и добросовестно исполнил свой долг. "Октябрь. Хранившийся в монастыре Каслбойна наичудотворнейший образ Пресвятой Девы, к коему стекались с богатыми приношениями богомольцы со всей страны и из-за ее пределов, принародно предан сожжению, а дары паломников вывезены. Стоимость многих ваз, драгоценностей, колоколов, серебряной и золотой посуды, украшений из золота и серебра составила 186 тысяч фунтов, 15 шиллингов и два пенса. Все монастырское имущество конфисковано парламентом и пожаловано королю".
То, что статуи и мощи святых привлекали к себе немалые богатства, беспокоило отцов Церкви еще до того, как Генрих, выбрав подходящий момент, одной рукой уничтожил в праведном гневе святыни, а другой - прикарманил те самые ценности. Только сейчас я задумалась об этой стороне истории с каслбойнской реликвией. Сколько же добра там скопилось? Поговаривали, будто дорогие пожертвования святилищу Пресвятой Девы в Уолсингеме занимали площадь размером с теннисный корт.
А судьба самого образа? Едва ли стоит сомневаться, что он действительно уничтожен - "принародно предан сожжению". Тогда что за скульптура стоит сейчас на сцене Центра исторического наследия? Хроники пятнадцатого и шестнадцатого веков не давали никаких оснований предполагать существование двойника чудотворной статуи ни до, ни после ее исчезновения. Придется заняться более ранними источниками. Прежде чем статуя отправится в Национальный музей, нужно еще раз как следует ее осмотреть и постараться понять, почему она оказалась в склепе.
После вопроса Мортимера, полая ли статуя, я вновь подумала, что, возможно, она служила контейнером для какой-то реликвии. Пустоты в скульптурах нередко использовали в подобных целях. Мастеру могли заказать раку для мощей в виде части тела, которая будет в ней храниться, или же ковчег - как полое скульптурное изображение лица, связанного с находящейся внутри святыней.
Телефон в холле зазвонил. Я посмотрела на часы - 1.20 ночи. В трубке мужской голос захлебывался от ненависти:
- Стивен Болтон умер. Тебе тоже конец, тварь.
Я бросила трубку и отшатнулась, словно звонивший мог дотянуться до меня по телефонным проводам. Нужно быстро сообразить, что делать. "Беги отсюда, Иллон. Не важно куда - лишь бы подальше!"
В летнем платье, босиком я бросилась в спальню; из одного ящика комода вытащила какое-то белье, из другого - футболку, прихватила джинсы и свитер, отложенные для стирки, выудила кроссовки из-под кровати. Бу, мой кот-мейнкун, должно быть, где-то во дворе, но сейчас не до него. А позвонить в полицию можно и по мобильнику…
Я пронеслась по комнатам, закрывая распахнутые окна, сунула ноги в попавшиеся на глаза сандалии. Пора уходить. Выключила наружный свет, огляделась по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, побежала к машине.
Бросив запасную одежду на пассажирское сиденье и возясь с ключом зажигания, я сообразила, что после всего выпитого вечером садиться за руль рановато. Ничего, отъеду подальше от дома и обязательно сбавлю скорость.
Я выбралась на дорогу и повернула в сторону Дублина. Переночую у тетушки Бетти. Финиан моему появлению вряд ли обрадуется, да и звонивший с угрозами человек отыщет меня в Брукфилде без труда.
Бетти жила в десяти километрах от города, дом ее стоял довольно далеко от шоссе. Я позвонила в справочную и попросила соединить с отделением полиции в Каслбойне. Там не отвечали. Что-то, очевидно, уже началось.
Так и оказалось. На подъезде к Олдбриджу полицейский автомобиль частично перекрыл дорожную развилку, и теперь ни в сторону Дублина, ни в сторону моста было не проехать. Пока молодой офицер полиции расставлял заградительные конусы, окончательно блокируя выезд из города, его напарник разбирался с транспортом, двигавшимся со стороны Дублина.
Я притормозила, и полицейский, нагнувшись, обратился ко мне через опущенное стекло. Это был тот же парень, что дежурил у больничных ворот.
- Придется возвращаться, - заявил он.
- А в чем дело? Где-то авария?
- Ничего такого. Мы перекрываем все дороги. Въезд и выезд из города запрещены.
- Почему?
- По решению властей в Каслбойне вводится карантин.
- Вы не шутите? Это связано с… инфекцией?
- Да, мэм. А теперь, если не возражаете…
- Еще как возражаю. Мне только что звонили по домашнему телефону и угрожали расправой. В вашем участке никто трубку не берет. Черта с два я буду сидеть и ждать, пока этот тип явится и нападет на меня.
Полицейский вздохнул.
- Подождите минуту, - сказал он. Потом отошел от машины и пробубнил что-то в рацию, висевшую на груди. Последовал невнятный ответ. - Поговорите с сержантом. - Он повернулся и не спеша направился к своему автомобилю. Второй офицер перебросился с ним парой слов и пошел в мою сторону. Узнав его, я успокоилась. Последние несколько месяцев мне не раз приходилось иметь дело с сержантом Имоном Дойлом. Человек он был покладистый и обычно старался помочь. Я вышла из машины, захлопнула дверь и прислонилась к ней.
Подойдя, Дойл оглядел меня с ног до головы и лишь потом вспомнил, кто я.
- Так это вы?
Мое имя еще не всплыло в его памяти, но он знал, с кем разговаривает.
- Сразу не догадался - форма, так сказать, у вас непривычная. - Очевидно, Дойл ни разу меня в платье не видел. - В чем проблема?
- Мне только что звонили по телефону и обещали убить.
- Вы знаете, кто угрожал?
- Да нет… Может, кто-то из родственников или друзей семьи, потерявшей ребенка.
- Можно поподробнее?
Я рассказала Дойлу о Стивене Болтоне и встрече с его родителями.
Дойл сдвинул фуражку на затылок и почесал шею околышем.
- Переживают люди. Может, выпили с горя. Они ж родители, вот и завелись, только вас увидели. Все равно что по коленке стукнешь, а нога дернется - от головы не зависит. Не стал бы я всерьез воспринимать. А у нас - сами видите, - кивнул он на полицейский автомобиль. - Напрягаемся как можем. Только вечером приказали выставить патрули на всех подъездах к городу, пока военные не подтянутся.
- Военные?
- Без них не обойтись. У полиции людей не хватает. И заниматься мы должны проблемами вроде вашей, а не такой ерундой.
- Можно понять, что из города никого не выпускают, но почему въезжать не дают?
- Чем меньше народу, тем меньше риск подхватить заразу. А потом, что делать с приезжими - им же обратно захочется?
Я полагала, что от карантинных мер как средства контроля за распространением инфекционных заболеваний специалисты почти полностью отказались. Нужно будет Грута порасспросить.
- Куда, кстати, вы направлялись? - спросил Дойл.
- К своей тетке, она живет неподалеку от Галтрима.
- Так и быть… - Он снова посмотрел на свой автомобиль. - Будем считать, что вы проехали здесь до нашего появления, идет? - Дойл подмигнул.
Я улыбнулась и благодарно кивнула, потом открыла дверь и забралась на сиденье. Фары идущей со стороны Дублина машины осветили все вокруг.
- Придется подождать, - сказал Дойл.
Пока полицейский заворачивал подъехавшего водителя, я передумала уезжать из Каслбойна, опасаясь, что вернуться смогу очень и очень нескоро.
Когда озадаченный Дойл подошел узнать, что случилось, я уже сделала полный разворот и ждала его, не выходя из машины.
- В какой-то мере чувствую себя ответственной за происходящее, - объяснила я. - Лучше останусь, а то подумают, что испугалась и сбежала.
- Тоже верно. Не торопитесь… - Из кармана рубашки он достал небольшой блокнот, что-то написал, вырвал страницу и протянул мне. - Здесь номер моего мобильного телефона - на всякий случай.