- Ошивались. Сейчас они, по правде говоря, больше не приходят. Не совсем понимаю, почему. Примуса нет, наверное, в этом все и дело.
- Примуса?
- Эгиля Эйнарссона. В компании его звали Primus Motor. Он как бы всех их объединял. Вы ведь наверняка из-за него пришли?
- Они что и правда его так называли?
Управляющий улыбнулся, выудил два арахисовых орешка из плошки и пододвинул ее к Сейеру. Орешки показались инспектору похожими на маленьких жирных гусениц, и он не стал их есть.
- Но компания ведь была большая?
- Всего человек десять-двенадцать, но завсегдатаев было четыре-пять, и вот они-то сидели здесь почти каждый день. Честно говоря, в этих ребятах я был уверен, думал, что они-то останутся. Не понимаю, что произошло. Знаю, конечно, что Примуса кто-то зарезал. Но никак не могу понять, почему другие-то не приходят! Весьма прискорбно. Эти парни, знаете, они давали неплохой доход. И им здесь нравилось. Хорошие ребята.
- Расскажите, а что они здесь делали, когда приходили? О чем говорили?
Собеседник инспектора откинул волосы назад, жест был, впрочем, совершенно бесполезный.
- Они постоянно играли в дартс. - Он показал на огромную мишень в глубине зала. - Даже соревнования проводили, и все такое. Болтали, смеялись, что-то обсуждали. Пили и дурачились, короче, как большинство других парней. Здесь они могли расслабиться без жен. Это место для парней.
- А о чем они говорили?
- О машинах, о женщинах, про футбол еще. И о работе - если происходило что-то особенное. И о женщинах - я сказал?
- А случалось, что они ссорились?
- Ну да, но ничего серьезного. Я хочу сказать, расставались они всегда по-дружески.
- А вы их знали по именам?
- Ну да, если считать Примуса, Педро и Графа именами. Я понятия не имел, как их звали на самом деле. Кроме Арвесена, самого молодого из них. Ника Арвесена.
- А кто такой Граф?
- Художник, график. Делал плакаты, рекламные материалы для пивоварни, кстати, очень неплохие. Я не знаю, как его на самом деле зовут.
- А мог ли кто-то из них прирезать Эйнарссона?
- Нет, да что вы! Это наверняка сделал кто-то чужой. Ведь они все были друзья.
- А они знали Майю Дурбан?
- Ее все знали. А вы нет?
Инспектор пропустил вопрос мимо ушей.
- В тот вечер, когда убили Дурбан, у вас ведь было шумновато, правда?
- Точно. И если я этот вечер помню, то только из-за ваших мигалок. Обычно это не проблема. Но в таких случаях это как бы всех касается.
- А скандал начался до или после того, как вы увидели наши патрульные машины?
- Ой, надо подумать. - Он жевал арахис и облизывал губы. - До того, по-моему.
- А вы знаете, из-за чего?
- Да по пьянке, из-за чего ж еще? Педро выпил больше, чем следует. Мне даже пришлось звонить Майе, хотя я терпеть не могу это делать. Я считаю, что это для меня дело чести - убирать все самому, но в тот вечер не получилось. Он совсем с катушек слетел, я не врач, конечно, но мне кажется, это было очень похоже на белую горячку.
- А он вообще шумный был?
- Немного возбужденный, это точно. Но он не один такой был. Они часто разговаривали слишком громко. Примус-то на самом деле был одним из самых спокойных, иногда, правда, мог вскипеть из-за чего-то, знаете, как маленькие землетрясения в Сан-Франциско, когда стаканы в барах начинают звенеть. А так - нет. И он часто приезжал сюда на машине, тогда вообще пил колу или "Seven Up". А когда у них были соревнования, он вел счет и все записывал.
- И наши люди замели Педро?
- Ага. Но потом я узнал, что они передумали.
- За него Эйнарссон заступился.
- Ничего себе! Разве такое возможно?
- Ну, ничто человеческое нам не чуждо. Знаете, ничего нет лучше простых человеческих контактов. Нам их явно недостает. А вы никаких слов не разобрали? В этом шуме?
- Конечно, разобрал, потому что не услышал бы только глухой. "Чертовы бабы" и все в таком роде.
- То есть что-то, связанное с женщинами?
- Да вряд ли. Выпил лишнего и стал орать. Знаете, у кого чего болит… Насколько я знаю, он был женат, но брак его не был особо счастливым, разве не из-за этого они все сюда таскались, как по-вашему? - Он вытащил зубочистку из бочонка на барной стойке и принялся чистить и без того чистые ногти. - А вы думаете, эти два убийства как-то друг с другом связаны?
- Понятия не имею, - признался Сейер. - Но не могу удержаться, чтобы не спросить, если уж я здесь сижу. Смотрю в окно на улицу и фактически вижу дом, где она жила. Или почти вижу.
- Понимаю, о чем вы. Кстати, прелестная женщина. И выглядела так, как и подобает женщине.
- А она сюда часто захаживала?
- Нет. У нее были более благородные привычки. Она могла лишь изредка сюда заскочить, только чтобы опрокинуть рюмку коньяка, очень быстро, и тут же выскочить. Я думаю, у нее было мало свободного времени. Очень активная дамочка, шустрая такая.
- Парни, что ходили сюда, наверняка об этом говорили.
- Слухи про это убийство здесь в зале были - как коровья лепешка. Они все, как мухи, вились над ней - неделями. Люди все одинаковы.
Сейер соскользнул с табуретки.
- И теперь они больше не приходят?
- Да нет, заходят, но редко и уже не так, как раньше. Приходят все поодиночке. Выпьют по два пол-литра и уходят. Извините, - спохватился он, - я, наверное, должен был предложить вам выпить?
- Как-нибудь в другой раз. Может, как-нибудь зайду и тоже возьму пол-литра. А вы вкусно готовите?
- Заходите вечерком, попробуйте шницель Кордон-блю.
Сейер вышел за дверь и замер - яркий дневной свет ослепил его. Повар шел за ним.
- Полиция к нам приходила - после того, как умерла Дурбан. Эдакий английский денди с усами колечками вверх.
- Карлсен, - улыбнулся Сейер. - Он из Хокксунна.
- Ну, тогда ладно.
- А вы не обратили внимания, из них в тот вечер никто никуда не отлучался?
- Ну, конечно, - ухмыльнулся повар. - Я ждал этого вопроса. Но теперь уже не вспомню. Они часто приходили, уходили, да к тому же полгода прошло. Иногда они заходили в "Семерку", потом возвращались, случалось, они ели в "Пекине" и пили в основном там. Эйнарссону могло стукнуть в голову поехать за "Эгебертс", я его не продаю. Но что касается конкретно того вечера, я не помню. Надеюсь, вы не в претензии.
- Спасибо, что поговорили со мной. Все равно было приятно познакомиться.
По дороге домой он остановился у магазинчика "FINA". Зашел внутрь и взял "Дагбладет" со стойки у кассы. За прилавком стояла хорошенькая светловолосая девушка с кудряшками. Пухлое личико, круглые золотистые щечки, похожие на свежеиспеченные булочки. Но ей явно было не больше семнадцати, поэтому все чувства, кроме чисто отеческих, он в себе подавил.
- Какой красивый на вас костюм, - сказал он. - У меня похожий дома, в гараже.
- Да? - удивленно улыбнулась она.
- А вы не знаете, они бывают детских размеров?
- Господи, понятия не имею!
- А вы можете у кого-нибудь спросить?
- Конечно, сейчас позвоню.
Он кивнул и раскрыл газету, пока она набирала номер. Ему нравилось, как пахнет в магазинах "FINA", смесью масла и сладкого шоколада, табака и бензина.
- Самый маленький размер на десять лет. Стоит двести двадцать пять крон.
- Не могли бы вы заказать такой для меня? Самый маленький. Он, наверное, будет еще великоват, но дети же растут.
Она кивнула, он положил кредитку на прилавок, поблагодарил ее, заплатил за газету и вышел. Когда приехал домой, достал из морозильника упаковку сметанной каши. Это была готовая каша фирмы "Tine", но все равно жутко вкусная. Он не особо умел готовить, готовила всегда Элисе. А сейчас ему было все равно. Раньше, когда он бывал голоден, он ощущал раздражающее посасывание под ложечкой, смешанное с чудесным предвкушением того, что́ там у Элисе в кастрюльках. Сейчас голод был похож на заливающегося лаем пса, и, когда он становился нестерпим, Сейер словно бы кидал ему собачью галету. Но вот посуду он мыл просто замечательно. Каждый день в течение более чем двадцати лет их брака он мыл посуду. Он сел за кухонный стол и принялся медленно есть кашу, запивая ее соком. Мысли перескакивали с одного на другое, пока, наконец, не задержались на Эве Магнус. Он поискал в голове какой-нибудь повод навестить ее снова, но не нашел. Дочка ее была, наверное, одних лет с Яном Хенри. А муж ее бросил и наверняка вообще никогда не встречался с Майей Дурбан. Но он, конечно, был о ней наслышан. Сейер знал, что девочка два раза в месяц по выходным бывает у отца, значит, вероятнее всего, он живет не так далеко отсюда. Он попытался вспомнить, как зовут бывшего мужа Эвы, но так и не смог. Что ж это можно выяснить. Просто так, на всякий случай - кто знает? Еще одно имя в списке. А времени у него достаточно.
Он доел, вымыл тарелку под краном и подошел к телефону. Позвонил в аэроклуб и записался на прыжки в субботу, если только не будет сильного ветра - ветер он просто не переносил. Потом открыл телефонную книгу на фамилии "Магнус" и медленно повел пальцем по списку имен сверху вниз. И как только увидел, сразу же вспомнил: Юстейн Магнус, дипломированный инженер. Адрес: Лилле Фрюденлюнн. Он снова пошел на кухню, сварил себе в кофейной машине большую чашку кофе и уселся в кресло в гостиной. Тут же появился Кольберг и положил голову ему на ноги. Сейер открыл газету и где-то на середине статьи, автор которой зажигательно агитировал за вступление в Евросоюз, заснул.
***
Эмма вернулась, и это принесло Эве облегчение. Эва просто не могла думать ни о чем другом, она снова и снова возвращалась мыслями к тому, что произошло, поэтому она радовалась, что теперь девочка рядом, несмотря на все заботы, которых требовал ребенок. Ей оставалось только ждать. Она взяла дочь за мягкую пухлую ручку и пошла к машине. Эва ни словом не обмолвилась о розовом школьном рюкзачке у отца - сюрприз так сюрприз. Ей не хотелось лишать отца радости - у него в жизни радостей было не так уж много. Эмма уселась на заднее сиденье и сама пристегнулась ремнем; на ней был каштанового цвета комбинезон, который ей очень шел, а Эва помогла дочери причесаться. Отец жил не так уж и близко, примерно полчаса езды на машине, но не прошло и пяти минут, как Эмма уже начала капризничать. Эва почувствовала, как ее охватывает раздражение.
- Можно мне мороженое?
- Мы же только что сели в машину! Можно хоть раз доехать до дедушки, ничего не покупая по дороге?
- Только одно малюсенькое мороженое!
- Ты и так слишком толстая, тебе бы вообще не следовало ничего есть - и подольше!
Она никогда не называла Эмму толстой. Ей казалось, что если она произнесет это слово вслух, то тучность девочки немедленно превратится в проблему. Потому что Эмма увидит ее сама.
- Давай для начала хотя бы выберемся из города, - сказала Эва резко. - Кроме того, дедушка нас уже ждет. Может, он приготовил ужин, и тогда мы не должны перебивать аппетит. Ты знаешь, это его огорчит.
- А как это - перебивать аппетит? - удивленно спросила Эмма.
Подобный феномен был ей незнаком, она никогда не страдала отсутствием аппетита.
Эва не ответила. Она думала о том, что скоро начнутся занятия в школе, Эмму надо непременно будет показать школьному врачу. Остается надеяться, что она будет не единственной толстушкой в классе, ведь там двадцать шесть учеников, поэтому вполне вероятно, что такая проблема будет еще у кого-нибудь. Странно: она сидит в машине и размышляет о будущем, в котором ей самой, вполне возможно, места уже не будет. Не исключено, что в школу Эмму поведет Юстейн. Причешет непослушные волосы, будет держать за пухлую ручку.
Поток машин тек плавно, Эва ехала очень аккуратно, боясь превысить скорость. Это стало уже какой-то манией: не дать никому повода придраться к ней, ни в коем случае не привлекать к себе внимание. Вскоре они выбрались из центра, проехали круглосуточную заправку "ESSO", которая осталась слева.
- Но тут же можно остановиться, мамочка! Здесь можно купить мороженое!
- Нет, Эмма. Послушай-ка… - Она произнесла это чересчур резко, немедленно пожалела об этом и сказала более мягко: - Давай лучше купим мороженое на обратном пути.
И обе замолчали. Эва смотрела в зеркало на личико дочери, пухлые щеки, массивный подбородок, унаследованный от отца. Лицо девочки было серьезным, как будто она знала, что ждет ее в будущем, через что ей, возможно, придется пройти, если…
- А я асфальт вижу, - сказала вдруг Эмма. Она свесилась с сиденья и пристально вглядывалась в пол машины.
- Знаю, это все ржавчина. Мы скоро купим новую машину, у меня просто руки пока не дошли.
- Но ведь у нас теперь есть деньги, правда? Есть, мамочка?
Эва глянула в зеркало. Никаких машин сзади.
- Да, - коротко ответила она.
Остаток пути они проехали молча.
***
Отец заранее отпер дверь. Старую "Аскону" он увидел издалека, так что в дверь они позвонили больше для порядка. Отец ходил плохо и очень медленно - ноги совсем не слушались. Эва обняла его и крепко прижала к себе. Как обычно, от отца пахло сигаретами "John Player" и лосьоном после бритья. Эмма терпеливо ждала своей очереди.
- Мои самые любимые девушки! - воскликнул отец радостно. И продолжил без всякого перехода: - Эва, дальше худеть уже нельзя. Ты в этом наряде похожа на палку.
- Спасибо за комплимент, - поблагодарила дочь. - Правда, про тебя тоже не скажешь, что ты поперек себя шире. Так что сам знаешь, в кого я такая.
- Да ладно. Хорошо, что у нас тут есть кое-кто, умеющий наслаждаться жизнью. - Он обхватил Эмму тощей рукой. - Ну-ка, сбегай в мой кабинет, я там припас для тебя подарок.
Девочка моментально высвободилась из рук деда и понеслась по коридору. И почти сразу же они услышали ее ликующий вопль - казалось, весь дом содрогнулся.
- Розовый! - кричала она, вприпрыжку вбегая в комнату.
Рюкзак совершенно не подходит к ее рыжим волосам, с грустью отметила Эва. Коричневый был бы гораздо лучше. Она попыталась забыть о тех грустных вещах, которые занимали все ее мысли в последние дни.
Отец заказал жареную курицу из магазина, и Эва помогла ему накрыть на стол.
- Вы можете остаться на ночь, - сказал он, ему явно хотелось, чтобы они остались. - И мы выпьем красного вина. Как в старые добрые времена. А то я уже почти совсем позабыл, как вести себя среди людей, ко мне никто, кроме тебя, не приезжает.
- А что, разве Юстейн никогда не заезжает?
- Очень редко. Хотя на Юстейна я пожаловаться не могу. Он и звонит, и открытки по праздникам присылает. Я очень люблю Юстейна, он был неплохим зятем. Твоя мама тоже так говорила.
Эмма пила безалкогольное имбирное пиво и с выражением благоговения на лице ела курицу. Эве пришлось помочь отцу положить еду в тарелку. Когда он был один, то в основном питался кашей, хотя признаваться в этом отказывался. Эва вынула косточки из его куска и налила вина. Это была "Канепа", единственное вино, которое переносил его желудок, зато пил он его помногу. Время от времени она перекладывала еду со своей тарелки в Эммину. Делать это, конечно, не следовало бы, но, пока девочка жует, меньше опасность, что она примется рассказывать про труп в реке.
- У тебя есть сейчас кто-нибудь, девочка моя? - вдруг спросил отец.
Эва удивленно посмотрела на него.
- Нет, представь себе - никого нет.
- Ну, и ладно, - сказал он. - Значит, скоро появится.
- Представь себе, оказывается, без этого вполне можно обойтись, - заверила она его.
- Мне-то про это можешь не рассказывать, - заметил он. - Я уж больше четырнадцати лет вдовец.
- Только не говори мне, что у тебя четырнадцать лет никого не было, - запротестовала она. - Я тебя знаю!
Он подавил смешок и пригубил вино.
- Это нужно хотя бы для здоровья.
- Но я же не могу выйти на улицу, чтобы кого-то подцепить, - ответила она и вонзила зубы в хрустящую корочку куриной ножки.
- А почему бы и нет? Ты просто пригласи его на ужин. Многие будут в просто в восторге, я уверен. Ты такая красивая, Эва. Немного худая, но красивая. И ты так похожа на маму.
- Да нет, я больше на тебя похожа.
- Удалось что-нибудь продать из картин? Много работаешь?
- Что тебе сказать… Нет. И да.
- Если тебе нужны деньги, скажи.
- Нет, не надо, спасибо. Знаешь, мы научились довольствоваться малым.
- Раньше у нас никогда не было денег на "Макдоналдс", - вдруг громко сказала Эмма. - А теперь есть!
Эва почувствовала, что покраснела. Какая досада! Отец знает ее достаточно хорошо, и вообще он человек проницательный.
- Ты что-то скрываешь от меня?
- Слушай, мне почти сорок, вполне естественно, что у меня есть от тебя тайны.
- Тогда все, молчу. Но берегись, не дай бог, тебе что-то от меня нужно, а ты молчишь. Я страшен в гневе, это я так - на всякий случай.
- Я знаю, - улыбнулась она.
Ужин они доели молча. Потом Эва вылила оставшееся вино в отцовский бокал и убрала со стола. Она все делала медленно. Думала о том, что, возможно, вот так возится у отца в доме в последний раз. Теперь она все время будет об этом думать.
- Приляг на диван. А я сварю кофе.
- У меня есть ликер, - сказал он.
- Отлично, я найду. Иди и ложись. Я помою посуду и почитаю Эмме. А потом - попозже - можем распить еще бутылочку.
Отец с видимым усилием поднялся из-за стола, она поддерживала его под руку. Эмме пришло в голову, что она должна непременно спеть что-то для дедушки, чтобы он поскорее заснул, и он с радостью согласился ее послушать. А Эва пошла на кухню, засунула несколько купюр в стеклянную банку-копилку, которую отец держал в шкафу, и налила воду в раковину. Вскоре голос Эммы разносился по всему дому. Она пела "Nå skal vi skilles Johanne". Эва застыла у раковины. Она смеялась и плакала одновременно. Слезы все бежали и бежали по ее лицу и падали в пенную воду. Вечером она укрыла отца пледом и подоткнула ему под спину пару подушек. Они погасили почти весь свет в доме и сидели в полутьме. Эмма уже спала, дверь в ее комнату была открыта, они слышали, как она посапывает.
- Скучаешь по маме? - спросила Эва и погладила руку отца.
- Я вспоминаю ее каждый час.
- Мне кажется, она сейчас здесь, с нами.