Голова медведя уже плохо входила в ведро, он не мог сожрать лежащего на дне, и сопение его гулко отдавалось окрест. Даже сейчас медведь не заворчал, раскачивая, а потом перевернув ведро - не стал предупреждать о себе, давать лишние шансы добыче, которую начал тропить. Тут только до Кати дошла волна запаха от медведя - жуткая смесь тухлятины и специфической кислой вони, как будто от крупной собаки. Но когда пахнет псиной, это даже, пожалуй, приятно и уж конечно не противно. От медведя исходил холодный липкий смрад, нисколько не приятный человеку.
Катя не заметила момента, когда уже были четко слышны мягкие тяжелые скачки. Завороженная зверем, пожиравшим ее малину из ведра, девочка не сразу заметила, что медведей возле сосны уже двое. Второй медведь бежал откуда-то из леса, покрывающего хребет. Зверь мчался, делая огромные прыжки, как меховой шар, подпрыгивающий при толчках об землю. Этот второй медведь тоже молчал.
А вот первый зверь "заговорил". Катя сверху отлично видела, как хищно двинулся он вперед, подался на напряженных лапах - голова вытянута, продолжая собой позвоночник, уши прижаты. И вкрадчивое хищное ворчание понеслось навстречу второму.
Пришедший вторым уже не прыгал, не старался уменьшить расстояние; он встал почти в такую же позицию, как первый, и тоже начал издавать звуки. Только он не начал вкрадчиво, хищно ворчать, а стал как-то ритмично пофыркивать. Так и стоял, пофыркивал, и поза у него была все-таки менее агрессивная. Он даже поднял голову, шумно втянул в себя воздух - наверное, пытался уловить запах первого медведя, что-то кроме обычного смрада. Катя ясно увидела белый ошейник у него на груди - как салфетка, прикрывающая горло.
И тогда первый медведь вдруг дико рявкнул: так, что эхо пошло по горам, долго блуждало в распадках. Второй разинул пасть и зарычал, сильно оскаливая зубы: угрожал. Первый сделал рывок, словно собирался нападать, но шага через три остановился. Второй опять показал зубы, не сдвинувшись с места, и опять несколько раз фыркнул и гортанно заворчал, ритмично, словно запел горлом. Опять мелькнула белая салфетка.
И тут первый медведь прыгнул вперед. Катя не могла потом точно воспроизвести, как дрались эти два медведя. Кто кого и как бил лапами, хватал зубами, давил или пытался вцепиться в брюхо. Прах летел из-под всех восьми лап, куски дерна разлетались во все стороны. Вот клубок сцепившихся зверей налетел на сосенку толщиной с бедро взрослого человека; сосна с гулким треском сломалась, огромный коричневый клубок пролетел прямо по кроне, по веткам рухнувшего дерева. Звук был такой, словно дерево попросту лопнуло, и даже этот очень сильный звук перекрывал бешеный рев. Каждый звук подхватывало эхо и Катя не всегда понимала, ревет это зверь или это отдается из распадка. Раза три звери распадались, но и тогда они ревели, махали лапами, фыркали, издавали утробное, из недр туши идущее ворчание - для Кати это и было самое страшное.
Не сразу стало очевидно, что второй медведь сильнее первого. Катя не знала, сколько времени прошло, пока поле боя переместилось вниз по склону. Казалось, две геологические эпохи прошло, пока уже внизу, под склоном, кто-то помчался, сшибая деревца, приминая папоротник тушей. Треск, шум замирали в отдалении - как раз там, где бродила сегодня Катя. Впрочем, звери вылетели на противоположный склон долины, мчались друг за другом еще там. Катя не видела их, конечно, но отлично слышала, где медведи находятся.
И только теперь девочка вздохнула глубоко… так, что закружилась голова, и Катя поняла - долгое время она так и стояла на толстой ветке, прижавшись к стволу и затаив дыхание. Разжать руки оказалось еще труднее; Катя так вцепилась в дерево, что боль в кистях рук и пальцах не прошла еще несколько дней.
Но ведь медведи вернутся! Один из них побил другого, и сейчас вернется, чтобы съесть беспомощную жертву! Как вот один из них сожрал ее малину. Катя полезла еще выше, торопясь оказаться там, где не сможет лазить медведь. Какая-то маленькая птичка с отчаянным писком сорвалась почти из-под ее руки. Катя так никогда и не узнала, что это за птичка, и так и не поняла, как она могла спать при таком реве и грохоте. Но эта птичка, внезапный рывок с писком, шумом крыльев, опять сильно испугали Катю, и заставили ее передохнуть. Ну вот, под Катей уже гнутся ветки, тут ей самой не просто усидеть. Пусть возвращается медведь…
Но медведь и не думал вернуться. Ничто не нарушало тишину, мягкое мерцание месяца, покой летней прохладной ночи. Он двигается бесшумно? Но он и раньше пытался двигаться бесшумно, а Катя его сразу увидела, сверху-то. И что-то подсказывало Кате, какое-то неясное чувство, что зверя поблизости нет, и ее страхи окончились.
Трудно сказать, сколько времени прошло, когда Катя решилась спуститься хотя бы с этих тонких веток, качавшихся от каждого движения. Луна закатывалась, опускалась за лес, стало заметно темнее. Теперь Катя сидела на толстенной ветке, спустив ноги с одной и с другой стороны. Комарья уже не было; хоть юбка задиралась, не кусали. Привалившись к стволу спиной, Катя держалась за другую ветку правой рукой. Удобно, спокойно… и глаза девочки сами собой закрывались: было часа четыре, предутреннее время, когда сильней всего хочется спать, а Катя привыкла ложиться рано, до полуночи. Нет-нет, спать никак нельзя! Катя сидела, тараща в пространство глаза, изо всех сил стараясь не спать. И глаза у нее сами закрывались. Тем более, спадало напряжение, наступала реакция. Весь молодой Катин организм после перенесенного требовал: спать! Спать! Раза два девочка чуть не сорвалась с ветки на землю, и это было опаснее всего: ветка качалась метрах в четырех над землей. С одной стороны, хорошо - и на этой ветке медведь не мог бы ее сразу достать. Но и падать было высоко… Катя боялась упасть не только потому, что будет больно, но и чтобы не попасть в лапы медведю. И боясь поломать кость, из-за которой потом не сможет идти: ведь если ее не съест медведь, ей надо еще выйти на дорогу…
Катю морозило: била крупная дрожь, которая появляется у многих людей перед утром, а тут еще и нервы разыгрались: стоило смежить глаза, как наплывала слюнявая пасть, обдавала горячим дыханием. И невозможно вообразить, какие страшные глаза смотрели на Катю с морды зверя, снящегося ей за минуты, чуть ли не секунды ее контрабандного сна. Несмотря на теплую, плотную кофту, Кате было почти холодно.
Ба! Да ведь под утро медведи вовсе не опасные! Какая она глупая, что сидит здесь! Ведь медведи охотятся вечером, в сумерках, или в начале ночи… как охотился на нее этот. А глухой ночью они спят, и под утро, и ранним утром тоже спят. Значит, можно слезть вниз и поспать!
Катя соскользнула на землю и не выдержала, вскрикнула: так свело судорогой ноги. Вскрикнула и сразу же опять вцепилась в ствол: а вдруг зверь притаился поблизости и готовится броситься, как только она отойдет от ствола! Да нет, конечно же, медведь давным-давно спит! На свое счастье, Катя не была опытной охотницей, хорошо знавшей нравы медведей; недавно погибший отец мало рассказывал про свои дела и про зверей. Не была Катя и умной, начитанной девочкой, много знавшей из книг… да и самих книг она прочитала не так уж много. Почему "к счастью"? А потому, что Катя не знала, что медведи как раз "сумеречные животные" - охотятся они вечером и утром.
Но Катенька вообразила, что под утро ни один медведь ее не тронет, и осталась на земле, изо всех оставшихся сил растирая затекшие, сведенные судорогой ноги. На развороченной поляне все еще разило тухлятиной, кислым смрадом старого медведя, свисали клочья мха и травы с веток деревьев. Катю пугала эта поляна, место битвы медведей, но сил уходить уже не было. Девочка улеглась прямо там, где просидела несколько часов, между корней сосны и в двух шагах от опрокинутого на бок, придавленного ведра; и словно провалилась в крепкий сон.
Трудно сказать, сколько проспала Катя; вряд ли ее сон длился больше двух-трех часов, но проснулась она почти что совершенно отдохнувшей, да и кошмаров больше не было. А проснулась Катюша от холода, потому что в Сибири в августе уже стоит погода не летняя, а предосенняя, и вполне могут быть даже заморозки - тем более, в горах. Заморозок не настал, но спать на голой земле в одной кофте было никак невозможно, и Катя несколько минут согревалась, растирая себя руками, а потом подпрыгивая - сначала на одной ноге, потом на другой.
В животе бурчало, все мышцы болели после проклятой сосны. После того, как ее чуть не съели, Катя чувствовала себя психологически совершенно измученной, но свет раннего утра все изменял в лучшую сторону, Катя знала, куда надо идти, и от этого привычная бодрость вливалась в простенькое сознание девочки. Вот только еды никакой не было, и пока не вернется Катя домой - можно не рассчитывать, не будет…
Катя встала, прикидывая, как выходить ей к дороге, а по дороге - к деревне, когда ее накрыло первое утробное ворчание. То самое - идущее из глубины исполинской туши, вибрирующее, недовольное. И совсем близко! Распадки подхватили эхо, понесли его по тайге, и давно затихнув рядом с Катей, ворчание медведя много раз вернулось к ней издалека. Первобытные грозные звуки, красивые своей силой и первозданностью - но слышать их хорошо в записи, сидя в уютной квартире, в кресле или на диване. В лесу, издаваемые не магнитофоном, а живым и очень сильным зверем, они производят совсем особое впечатление.
Катя стиснула руки у груди, судорожно оглянулась. Ага, лучше всего бежать вон туда, в ту сторону! Только уже спустившись со склона, перебежав долину и почти вскарабкавшись на новый склон, Катя сообразила, что бежит не к дороге, а неизвестно куда. Но она, естественно, продолжала бежать так, чтобы оказаться как можно дальше… от источника этого звука. И только через полчаса, не меньше, Катя перешла на тихий, медленный шаг, утихомиривая сердце. Вроде бы, дорога была там… Взобравшись на хребет, Катя пыталась понять, откуда она начала путь и куда ей теперь лучше пойти. Ага, вот вроде бы, туда…
И почти сразу - новое ворчание, такое же громкое, свирепое. Зверь был как раз там, куда собиралась направиться Катя, и девочка шарахнулась по хребту, стала уходить как можно дальше. Но и там, впереди, был медведь! То ли прямо на хребте, стоило пройти еще метров триста, то ли в долинке, в зарослях малинника, но был. У Кати оставался один выход - продолжать бежать туда же, куда она уже бежала. И пришлось даже поторопиться, потому что уставшую, присевшую отдохнуть девочку ворчание буквально сдуло с удобного пенька, заставило почти что бежать дальше. Она понимала, что медведь, или целое стадо медведей, специально гонят ее куда-то… Хотела бы она знать, куда! И она понимала, что теперь ей будет совсем не просто найти дорогу, по которой они ехали вчера с Верой и Таней.
Солнце встало уже высоко, измученная девочка начала запинаться на ровном месте, карабкаться на каждый новый хребет становилось все труднее и труднее. Но остановиться не давали. Как-то Катя специально не побежала дальше после очередного ворчания: назло самой себе, назло зверю, назло своему страху, назло судьбе! Тогда зверь оглушительно рявкнул - судя по звуку, буквально метрах в тридцати, и Катя со сдавленным криком помчалась, не разбирая дороги. Ни разу медведь не показался ей, ни разу он не попытался догнать Катерину и съесть. Он только все время гнал ее вперед, к неизвестной Кате цели, и девочка даже не была уверена, один там медведь, или несколько: если один, почему рев идет из разных мест?
Раза два Кате начинало казаться, что вот здесь она была когда-то, что она знает этот склон или этот распадок, но ощущения эти были смутными, неясными - у Кати не было времени и сил, чтобы всмотреться и подумать. Вот очередной, как будто знакомый ей склон… Девочка еле плелась, а взобравшись на хребет, чуть не вскрикнула: хребет нависал над деревней! Вот она, Малая Речка, лежит перед ней в сиянии раннего дня! Солнце стояло высоко, и только тут до Кати дошло, что бежала она несколько часов. На обращенном к деревне склоне сосны прорежены, и ничто не мешало смотреть: под лучами солнца, внизу, сливался Ой с Малой речкой, стояли порядки домов, серо-коричневая лента дороги плавно переходит в улицу, и по ней движется маленькая унылая машинка, поднимает шлейф пыли.
Катя всхлипнула, как маленький ребенок, опустилась на покрытую хвоей, сухую землю. Гудели жуки, плыли пухлые белые облака, сияли обе речки под солнцем, и вот он, родительский дом, до него от силы километр. Бог мой, как гудели ноги, как колотилось сердце и бурчал живот, как ждала Катя, хватая ртом воздух, знакомого жуткого рыка… И не дождалась, не было утробного ворчания. Неужели он сюда меня и гнал?! Вместе со страхом перед зверем приходила благодарность, и вслед за ней вдруг появился новый страх: как все рассчитал медведь, как здорово пригнал ее домой! Может спасти - значит, имел власть и погубить… Какой-то это странный медведь, всемогущий! Появилось даже раздражение на медведя, как можно было бы рассердиться на человека: зачем помогает так сложно, причинив столько страданий?! Можно было бы гораздо проще, легче! Катя даже обернулась с опаской: вдруг медведь тут, совсем рядом, и понимает ее мысли?! Но конечно же, медведя рядом не было. Так же, как перед утром Катя почувствовала, что спуститься на землю не опасно, она поняла - медведя она больше не увидит. Это было и хорошо, и плохо: Катя уже хотела бы увидеть своего спасителя - хотя все еще страшно боялась.
Немного отдохнув, девочка начала спускаться, уже зная, на чьи задворки она выйдет.
Глава 3. Наблюдение за наблюдающим
2 августа 2001 года
Чем дольше жил Толстолапый, тем ниже ставил он человеческое племя, но, по справедливости, и интересовался им все больше и больше. Многое, слишком многое в людях заставляло его содрогаться от ненависти, но слишком хорошо он понимал - на одной злобе не поймешь этих странных существ с их сложным, странным поведением. Толстолапый любил наблюдать за этим племенем, и часто ему удавалось получить совершенно потрясающие сведения!
Любой житель леса вам скажет, что люди ухитряются ничего не замечать вокруг себя. Воскресни мамонты - и они могли бы жить в двух шагах от людей, чуть ли не выходить на обочины дорог, и люди будут "в упор не видеть" этих огромных зверей. Не замечают же они лосей, пока лоси не сожрут урожай на их участке, или не накакают чуть ли не на крыльце ихней дачи. Тогда люди будут махать руками, удивляться, возмущаться, и начнут бояться лосей, с которыми до сих пор жили бок о бок много лет, только не знали про них. А волки так вообще могут ходить за человеком, почти упираясь в него мордой, и человек потом поклянется, что где-где, а в лесу, по которому он прошел, нет и не может быть волков.
Всем известно, что у людей нет обоняния… ну будем считать, почти нет. Для этого им и нужны собаки, и если кого-то обманывать, то это именно собак. Толстолапый хорошо помнил, куда он положил прошлый раз канистру, и без труда ее нашел опять. Толстолапый мылся в реке часто, и совсем не был уверен, что запах понесет на деревню, но все-таки лучше принять меры. Толстолапый выдавил на траву, на землю густой, отвратительно пахнущей жидкости, и долго катался на ней. Канистру он сунул в прежнее место - пригодится, и пошел наблюдать за людьми, благоухая, словно склад с мазутом.
Запах вскоре подсказал ему, что здесь сидел, отдыхал человеческий детеныш. Хорошее место, видны логовища людей, и хорошо видно, что они делают. Интересные все-таки создания! Вон ходят возле реки, забрасывают в воду тонкие нитки - это Толстолапый может понять, это полезное дело - ловят рыбу. Толстолапый их прекрасно видит, а значит, и они его могут увидеть… Но вот что самое удивительное: люди возле реки его не видят, и не увидят никогда! Чтобы его заметили, Толстолапый должен закричать погромче, выстрелить в воздух или зажечь огонь… вот что самое удивительное!
А вон две самки человека гонят корову с рогами, и это уже дело совершенно бессмысленное и ненужное. Ну зачем они кормят этих глупых животных, которых вполне можно сразу съесть?! А люди, вот ведь смехота, не только сами не едят, но еще и стерегут, чтобы не съел никто другой, а зимой держат их в специальных домах и кормят сушеной травой. Все знают, что всего этого делать не надо, потому что в тайге полным-полно всяких животных, в том числе и таких, которых можно есть. И для чего люди не едят сразу коров, или этих глупых птичек, кур, Толстолапый не в силах понять. Сам бы он с удовольствием задавил бы нескольких кур, и не от голода, а чтобы не бегали и не орали. Заполошный куриный вопль несся с одного из дворов, дико раздражая Толстолапого.
А вон там что за дела? Почему столько людей, самцов и самок, махают руками и шумят, набиваются в один и тот же домик? А, это они радуются! Руки воздевают, обнимают друг друга, шумят. Ужасно шумные существа люди!
Ага… Этого надо ожидать! Вот двое… трое… уже четверо людей, одетые так, как они обычно ходят в лес. Вокруг прыгают, гавкают собаки, а у людей за плечами висят ружья. Толстолапый ощутил привычный позыв - тяжелую, мрачную ненависть. Ясное дело, сейчас отправятся его ловить! Детеныш им покажет, где его надо искать… Странно, детеныш что-то кричит, хватает этих людей за руки, о чем-то начинает умолять. Смотри-ка! И у них, людей, бывают случаи умственного просветления. Толстолапый с интересом наблюдал, как детеныша оттаскивают прочь, стискивают между двумя пожилыми, матерыми самками, насильно уводят в жилище. Детеныш еще упирается, упрямый!
Но люди с ружьями знают, где его искать, и скоро они будут тут… Жаль, придется сделать перерыв. Толстолапый двинулся в лес, стараясь отрывать лапами побольше кусков дерна, оставлял следы поглубже, позаметнее; в нескольких местах он навалил, и какая, вовсю крутил хвостом, разбрасывая пахучие кусочки кала. Пробежав несколько километров, Толстолапый дошел до ручья, и еще несколько километров шел по воде, пока не наткнулся на следы медведя, недавно пившего из этого же ручья.
Толстолапый прошел еще с километр по воде, попил из ручейка, мимоходом поймал увесистого хариуса, замеревшего в воде очень уж близко. Потом вышел из ручья и сделал круг по горам, по долам, устроился в знакомом ему месте, среди скальных выходов. Здесь, на каменистых склонах, на жестких хрящеватых тропинках, не оставалось следов. Толстолапый прилег в тени, и вскоре глубоко заснул. Было тепло и уютно, мирно жужжали насекомые, Толстолапый даже слопал двух жуков, залетевших почти что к нему в пасть.
Проснулся он только когда за сопками захлопали выстрелы, ветер донес бешеный лай, беспомощный рев, снова выстрелы. Ладно, и это я вам припомню… Толстолапый запомнил направление и опять каменно заснул.