Вика была второй или, как выражалась Катюня, "новой" женой Скляра, из-за которой тот и развелся, тут же отправив сына тринадцати лет в Итон, а затем в Оксфорд. "Куда же еще", – подумал сейчас с досадой Александров, вспомнив об этом. Хотя, когда Катюня доказывала, что Платон просто сбыл мальчишку с рук из-за Вики, Александрову это было неприятно. Он отвечал, что их Сережка тоже в Англии. Но они-то послали ребенка в Лондон на год, может, на два – язык подучить перед институтом. А Платон отправил сына одного в Англию навсегда. Такого Александров представить себе не мог. "Новое поколение, – подумал он снова, глядя на Вику. – Скляр практически ровесник, но они с Викой – новое поколение. Другое отношение к жизни. Легче меняют жен, легче отпускают от себя детей. Может, и правильно". Скляр просто другой, и если бы не Вика… Собственно, из-за Вики он и казался Александрову моложе, легкомысленнее… Вообще казался другим, чем они с Колей.
– Вика, и ты тут! – трудно сказать, что стояло за словами Катюни.
Ей нравился Платон и не нравилась Вика.
– Опера ждет. Машины тоже, – произнес Коля.
Александров, отодвинув помощника, сам распахнул дверь дамам. Вся компания высыпала на улицу, где у входа стояли три черных "мерседеса".
Глава 4. Примадонна
Заяц назначил Чернявину встречу в "Пушкине". Сначала завтрак, а в полдень – поход к Красовской. Чернявин, как обычно, нервничал. Сам Александров согласился… Сорок лимонов – деньги не очень большие, но это уже деньги, не слова. А вдруг сорвется? Вдруг он этой бабе велел вопрос замотать? Как это можно исключать?
– Как это можно исключать? – вырвалось у него, когда Заяц уселся напротив.
– Нервничаешь? – Заяц с усмешкой махнул официанту. – Мне, давай, значит, овсянку с клубникой, сок свежевыжатый и капучино. Нет, постой. Еще два круассана.
– Вам, сударь, круассаны подогреть?
– Ты давай, руки в ноги и шустренько, без этих "сударей". Круассанчики горяченькие, а, Юрик? Черт, знаю, что глютен, но не могу и все. Не знаю, как с этой аллергией бороться. Совсем, что ль, не есть?
– Дим, давай к делу.
– Не бзди, все порешаем. До конца следующей недели мы бабки должны на счет получить, чтоб к аукциону успеть. Поэтому сегодня встречу надо провести четко, без дураков. Бумаги приготовил? Залоги, выписки из реестра…
– Ты мне скажи, – перебил Чернявин, – она команду получила, или все вилами на воде писано?
– Получила она команду, сам слышал.
– А если он при нас команду дал, а ей потом велел замотать?
– Не в его стиле. Но чтобы Олечкины представления о прекрасном полностью совпали с нашими, мы с тобой сегодня к ней и идем. На ближайший кредитный комитет чтоб вынесли, это ж бумаг до фига, сечешь? А придраться можно к каждой. На процент готов?
– Четыреста отката? Ни хрена, тарифы у нее. Меньше никак?
– Валяй, предложи меньше, посмотрим, что получится.
– В пополаме, я так понимаю…
– Сдурел, что ли, в пополаме? В каком пополаме?
Чернявин жевал без аппетита омлет с ветчиной. Заяц навешивает на него все накладные. А Заяц, намазывая круассан маслом, посматривал на Чернявина.
– Так, я не понял, Юрик. Ты что, считаешь, что я свое еще не внес? Картонный, свою четверть Самбальского, плюс то, что с торгов. Ты на торгах что платишь – причем из кредита, – то распилом первой пятнашки и отбиваешь. Вот и уравнялись. Но главное, кто все сложил? Кто с Александровым договорился? Где бы ты сейчас был, а? Тебе что-то не нравится? Тогда плыви один. Я свои двадцать пять в Самбальском за чистый кэш скину тому, кто вторую четверть на аукционе купит. Кругом твой интерес, Юрик.
Заяц отхлебнул сока и, набрав номер на телефоне, закурил. Зыркнул на официанта, уже спешившего с пепельницей. На другом конце, видимо, не отвечали.
– Кому звонишь?
– Черт, круассаны снаружи теплые, а внутри… В микроволновке грели, сволочи. Никому верить нельзя, правда? Никому! А ты чё дерганый такой? Ничего не кушаешь. С твоей нервной организацией, если еще кушать не будешь, совсем крышак съедет.
– Да пошел ты…
– Я бы пошел, только кто тебя из задницы тогда вытащит? Чё ты желчью исходишь? Это ж токсины!
– Уймись, я ща просто уйду.
– Юрочка, чё заводишься, я ж по-дружески. Лучше скажи, что ты сейчас Красовской в залог предлагать будешь? Думаешь небось, ей очистительные сооружения предлагать? Убеждать, что если их приставы арестуют, то все усрутся? Сразу говорю, не прокатит.
– Акции не отдам. Потом у него что-то изменится, и что? Кредит взыскать и забрать акции – раз плюнуть.
– Не гони ты волну… Во-первых, ты ему сам обещал акции. Во-вторых, говорю, оборудование не прокатит.
– Вот и я говорю, чем языком молоть, лучше придумай, как акции не закладывать…
– Юрочка, Юрочка… Все с тобой понятно. Так и знал, что в последний момент начнешь елозить. Чёрт, третий раз набираю.
– Кому звонишь-то?
– Етить твою… Олечке, кому еще? Запомни, Заяц – твой лучший друг! Пока ты желчью исходишь и в падучей бьешься, друг уже все прикинул. Акции на ком?
– Сказал же, два кипрских оффшора.
– Вот и прекрасно… Алле! – закричал Заяц в мобильник, начавший уже в пятый раз играть "раскудрявый клен зеленый, лист резной…". – Приветствую самую красивую женщину финансового истеблишмента! Все в силе? Мы выдвигаемся. Да, с документами, с расчетами… Времени много не отнимем. Олечка! Ты завтра со мной отужинать сможешь? Не отказывай верному обожателю. Подумай, пока мы едем, добренько?
Ольга Сергеевна Красовская возглавляла второй клиентский департамент, самый большой и самый доходный. Ее департамент обслуживал весь крупняк и оборонку и ни разу не был затронут чистками, которые время от времени устраивал Александров, убежденный, что каждый рано или поздно либо прекращает работать, либо начинает воровать. Красовская была примадонной, первой леди. На ее департамент приходилось почти половина оборотов банка, а на саму Ольгу Сергеевну – больше половины помоев, которые выливали все на всех в кабинете Александрова практически ежедневно. По поводу Красовской Александров неизменно отвечал, что она – крепкий профессионал, и это была правда.
Примадонна сидела за огромным столом, щурясь от весеннего солнца, светившего в левую щеку, и расписывала бумаги. На вошедших она едва подняла глаза и снова уткнулась в бумаги.
– Ольга Сергеевна! Вы по-весеннему неотразимы, – с порога заорал Заяц.
– Садитесь…
Красовская не пересела за переговорный стол, посетители примостились за приставным столиком напротив. Не отрываясь от бумаг, бросила Чернявину визитку, нажала кнопку селектора:
– Оксана, задерни шторы и кондиционер включи. Бегом. – Наконец подняла глаза на Зайца: – Документы принесли? Сорок миллионов? На что кредит?
– Как теперь модно выражаться, на слияния и поглощения. Но мы люди мирные, никого не поглощаем, а сливаемся в гармонии с вашим уважаемым банком. Складываем стратегический, можно сказать, холдинг…
Красовская перебила его:
– Финансовая отчетность и документы по объекту залога где?
– Есть, все есть… принесли.
Красовская пролистала поданные бумаги.
– Как перераспределяются акции?
– Принципиально с Константином Алексеевичем договорились так, – Заяц подсунул Красовской еще листочек.
– В залог – акции, так я понимаю? Кто оценку делал? Оксана, мне еще залоговика и юриста.
– Я же говорил тебе, Юрий Сергеевич, что Ольга Сергеевна – крепкий профессионал. Все как по нотам, чувствуешь? Уже, считай, наш кредит в работе. Олечка, завтра как насчет ужина?
– Завтра пятница, я женщина семейная.
– Тогда чайку просто выпить по дороге домой. Проедешь мимо "Мариотта", душа моя? Дотрем детальки, чтоб точно к ближайшему кредитному успеть.
Что именно Заяц собрался дотирать с Красовской, он объяснил Чернявину по дороге к машине.
Глава 5. Будни
В понедельник Александров чувствовал себя разбитым. Знал же, что не надо было в ночи ехать к Скляру на озеро, но дал себя уговорить. Всю субботу катались на яхтах, он простыл, несмотря на солнце. Какая глупость – кататься на яхтах в конце февраля! Потом много и долго ели и пили. Потом поперлись на другую сторону озера на дижестив, легли поздно. В воскресенье – то же самое. По дороге в аэропорт попали в вечернюю пробку, в Москву прилетели глубокой ночью.
"Ведь все известно было с самого начала, – думал Александров, разглядывая выбритую щеку в зеркале. – Все известно… Самолет под парами три часа продержали, что было тоже известно. Разве Катюню из-за стола вовремя вытащишь? И как буду чувствовать себя в понедельник, тоже было известно. Зато Скляр – в наваре, оставил свой "фалькон" в Милане, на моем вернулись. Заберет в другой раз… И это было заранее известно".
Не известно только, примет ли его "папа", и когда. В том, что Скляр не слезет со своего родственника Португалова, Александров не сомневался. Скляр и раньше-то был первым интересантом качать из Русмежбанка деньги, а уж с учетом его нынешней лесной санитарии… И еще неизвестно – с чего вдруг Скляр пустился в философские откровения во время воскресного застолья. Именно из-за этого они и приехали так поздно в аэропорт, просадив кучу денег за простой самолета под парами.
– Под такое вино, можно позволить себе вспомнить, что даже у меня есть свои лучшие стороны. И даже слабости. Тянет меня вином заняться, – Скляр крутил бокал с золотистым напитком, разглядывая его против солнца.
Они сидели за столом на огромной застекленной террасе. Стекла, судя по всему, ближе к лету снимут. Терраса была вымощена состаренной плиткой и увита, видимо, виноградом – из земли торчали аккуратно подрезанные лозы, которые тоже к лету обрастут листочками и потянутся по перголе вверх.
– Вином? Неожиданно, – рассеянно бросил Александров. Ему было наплевать и на лучшие стороны Скляра, и на его слабости. Чувствовался легкий озноб – не надо было куртку снимать на яхте. Росло раздражение от того, что все затягивается, что он мог уже вчера отсыпаться в одиночестве у себя на даче. А должен сидеть тут и через силу складывать в себя спагетти с трюфелями. И вообще, два дня общения – хоть с кем, а со Скляром в особенности, – перебор.
– Эх, не были вы еще у меня на Сардинии, вот где красота! Краски яркие, солнце, жара. А кругом виноградники… Замышляю в тех краях новый бизнес. Такая поляна…
– Значит, с лесом еще не решил? – тут же поддел Платона Коля. – Может, мы легким испугом отделаемся, а ты по Италии зубами щелкать пойдешь? Если надо, мы тебя с правильными людьми в Mediobanca сведем.
– Нет, мужики, от леса вам не отвертеться. Но непременно затащу вас обоих на Сардинию.
– Вино отменное, – согласился Коля, – это у тебя с Сардинии? Я сегодня даже без виски, как паинька.
– Отменное. И вы, мужики, тоже отменные. Если б вы знали, как я ценю наши отношения. Мы настоящие, умные, сильные пацаны, до донышка понимающие жизнь. До самой последней капли, до послевкусия.
– Герцог угощал нас неотравленным вином? – с ласковой улыбкой спросил Коля. – Опять задумал что-то, Платон Валерианович?
– Нет, Коль, я просто в Италии всегда добрею. Мы жесткие, часто агрессивные, иногда беспощадные, – продолжал Платон. – Все это есть, но больше нам это приписывают. Приписывают люди мелкие, которые всего страшатся, но втихую обворовать и смыться – это пожалуйста. И напоследок нагадить в знак благодарности.
– "Напасть и отобрать, украсть и перепрятать". Максима не нова, Платон.
– Это не максима, а медицинский факт. Вот я и не понимаю, как Костя мог ввязаться в проект с двумя мелкими гадёнышами.
Александров глянул на часы:
– Была у волка одна песня… В аэропорт пора выдвигаться, а то в пробку попадем.
– Костя, в пробку мы уже попали, теперь уж лучше до вечера переждать. Девушки, еще винца?
– Хорошо сидим! Костя, расслабься, – откликнулась Катюня.
– Мужики, предлагаю тост за нас, – Платон поднял бокал. – Мы крупные и мыслящие. Мы всегда договоримся так, чтобы не делить, а умножать. Богатство общества и свое собственное.
– За нас. За крупных и мыслящих! – Коля поднял бокал.
– Да, мы агрессивные! Потому что прём по своим планам. Ломаем людей? Бывает. Но в открытую. Зато мы доносов в сортире при свечах не пишем.
Александров вспомнил, как передернуло его от этих слов Скляра. Он даже не решился взглянуть на него. Или тот так просто ляпнул? Давно это было… Больше пятнадцати лет прошло. Александров так старался стереть это из памяти…
Он закончил бриться и задумался: принять душ или сначала пойти поплавать в бассейн? Загадал: если "папа" до следующей среды примет… тогда он в четверг и даст Скляру ответ. За четыреста лимонов длинного кредита зарядить Португалова, чтоб тот убедил "папу" – это по совести. Помимо проекта, конечно. Выйдя из душа, набрал свою приемную.
– Наташ, все спокойно? Я к обеду приеду. Звони, если что.
Из спальни вышла Катюня.
– Костя, ты дома с утра побудешь? Как хорошо.
– Пусть пробки рассосутся. Понедельник… Пошли в бассейн поплаваем.
– Разве что за компанию, раз уж ты дома…
Завтракали долго, говорили о Сереже. Надо забирать его из Лондона и приставлять к нему репетиторов. Договоренности в академии – это прекрасно, но без подготовки он может просто завалить экзамен, так что никто не поможет. Катюня ныла, что надо слетать к сыну в Лондон, что пальто, купленное в Милане, на ней сидит странно, спрашивала же она Костю, менять пальто или нет… Александров отключился. Пожалуй, надо встретиться с аудиторами, заключение он должен проработать с ними сам и только потом отправлять в Mediobanca.
– …Одна я не полечу, Костя. Давай на выходные слетаем? Весенний Лондон… Ну давай!
– Кать, ей-богу, у меня сил нет. Завтра на весь день в Тулу, в среду – правление. А мне еще неплохо было бы подсуетиться и в Орел рвануть в начале следующей недели, туда правительство собралось, к губеру. А в Лондон в конце недели… Кать, ты меня уморишь.
– Ты забросил ребенка!
– Мы по телефону говорим почти каждый день. Девчонка появилась, и что? Ему шестнадцать. Что ты собираешься ему втолковывать? Что, лучше, если бы у него появился мальчишка?
– Ты как отец…
– Я как отец не вижу предмета для нашего вмешательства.
– Тебе, как всегда, наплевать на семью.
– Кать, не начинай…
– Только не говори, что ты нас всех содержишь, кормишь и поишь…
– Это и так известно. Слетай сама! Проветришься.
– Одна?
– Не могу я постоянно гонять свой самолет туда-сюда только потому, что тебе на "Аэрофлоте" влом.
– Не хами мне.
– Катюня, мы только что из Милана. Все было, как ты хотела: и шопинг, и опера, и даже к Скляру поперлись не известно зачем. Угомонись.
– Тебе непременно надо меня осаживать. Ты занят только…
Александров, не дослушав, чем именно он занят, прошел в кабинет. Надо сделать пару звонков с городского, не по мобильнику, и уже выдвигаться. Он поймал себя на том, что опять вспомнил Лиду. Почему она стала вспоминаться в последнее время? Что-то вертелось у него в голове… Что-то, связанное с ней… Зазвонил мобильный.
– Костя, едешь уже? Я в Администрации… В банке буду к трем, не раньше, ты будешь на месте?
– В три буду. А вечером мне к вице-премьеру, где-то к девяти.
"Выходные пролетели, будто и не было. И опять понедельник, и опять будни. Да и в выходные никакого покоя, – Чернявин, как обычно, в рубашке и в трусах спускался по лестнице завтракать. – Теща приперлась со своей собакой. Машка за выходные к роялю даже не подошла. Все разболтались, к чертовой матери!"
Он заглянул в кухню, там суетилась жена, дочерей уже увезли в школу. В нагрудном кармане закряхтел мобильный, который Чернявин с ночи поставил на "без звука". Он глянул – Заяц. Пусть подождет, лучше с утра в баньку заглянуть.
– Лида, сауна горячая? – крикнул он, направляясь в сторону сауны.
Ответа он не расслышал. Горячая, конечно, это он раз и навсегда ей велел на носу себе зарубить. Захочет он в сауну с утра или нет – это его дело. А ее дело – чтобы все было готово. Хоть с вечера, хоть с утра.
Вообще-то, Лидка в последнее время вконец распустилась. На работу захотела. В гробу он видал ее работу, чё она делать-то умеет? Как она будет на эту работу ездить? На электричке, что ли? Домработницу вторую придется брать, кому это нужно? Больше всего бесило, что Лида готова бросить дочерей. Водитель их из школы привезет, а где мать? Ни накормить, ни переодеть, ни проследить, чтобы уроки сделали, чтоб ноты, холсты, прочую хрень не забыли. Кто будет учителей ублажать, туда-сюда, подарки, деньги? Работа ей нужна,! А дочери для нее – не работа? Не говоря уже о доме, стирке и прочем…
– Юра, я же с тобой советуюсь, – заявила Лида накануне за ужином, когда Чернявин ей все это втолковывал. – Маше уже семнадцать, Тане – четырнадцать, девочки прилежные, самостоятельные. Я считаю, им даже во вред, что я все время вокруг них кручусь, опекаю. А я могла бы такую работу найти, чтобы не каждый день ходить. Преподавать или в издательство, художественную литературу переводить…
– Нет, я сказал! Тебе чё, денег не хватает?
– Мне не деньги нужны.
– Не нужны… Когда они есть, то не нужны. Не нервируй меня.
Чернявин, конечно, был не святой. С чего бы ему быть святым? Можно подумать, Лида была такая же, как в первые годы после свадьбы. Он к ней… а она… – к стенке лицом. Мужчина он или кто? Денег, слава тебе господи, хватает, девок – тоже. И не подзаборных. Он с удовольствием вышел из парной, нырнул в прохладный бассейн. В кармане халата продолжал кряхтеть поставленный на "без звука" телефон. Чернявин, ополоснувшись, растерся полотенцем, накинул халат и рявкнул в трубку:
– Чё ты, Дим, с утра пораньше надрываешься? У меня сейчас телефон лопнет.
– Ты оба соглашения со своей стороны подписал? – как всегда, радостно закричал Заяц. – Наша встреча с Олечкой прошла прекрасно! Понял?
Чернявин внутренне сжался. Зачем все по телефону? Чтоб обиняками, чтобы темнить легче?
– Все в позитиве, Юрочка, не переживай. Нервный ты очень. Друзьям надо больше доверять. Думаешь, я сам бы не допёр, что надо проложиться, чтоб Костя не смог передумать?
– Не телефон… Деньги нам когда поставят?
– Если все сложится, в четверг вечером деньги придут на комбинат.
– А зачем на комбинат? Пусть на офшоры гонят. Они же поручители.
– Интересные шляпки носила буржуазия… Ни хрена себе! Тридцатка в холдинг идет или куда? Тебе десятка только, причем с возвратом.
– А… ну да… – снова вздохнул Чернявин.
Чернявин физически почувствовал, как его плоть и кровь, его комбинат отделяется от него, отдаляется, уплывает по воздуху, покачиваясь… в чужие, загребущие лапы. А с ним вместе – сорок миллионов долларов. Да еще процентов накрутят.
– Не слышу в голосе радости! – все кричал Заяц. – Тебя что – в холдинг на аркане тащат? Так еще не поздно, откажись, и все.
– Не базарь… Но акции к ним в депозитарий я переводить не собираюсь. Им вожжа под хвост попадет, они акции спишут, а мне по судам бегать?