– Да, искать. – рассеяно покачал головой Гия, тут же подумав, что надо обшарить кухню, высыпать из банок все крупы, чай, кофе, заглянуть под специи ножей и вилок.
– Ответь мне, не думая долго, куда бы ты спрятала важную записку, чтобы ее никто не нашел.
Что касается меня, то я все сую в карман и забываю переложить. Но вообще, чтобы спрятать, надо сделать тайник. На удивление умно ответила Ира. Она понимала, что Георгий не нашел то, что искал, и по-прежнему думает об этом.
– Молодец! – соскочил Гия со стула. – В кармане записка могла так и остаться, ведь, получив, он сунул ее второпях в карман брюк.
И, ничего не объясняя Ирине, Георгий помчался в гардеробную Павла. И быстро нашел там единственные штаны, которые валялись мятыми и заскорузлыми от сухой крови в углу, задвинутом коробкой из-под ботинок. В кармане он и нашел записку Наны к Павлу. Да, видно, "пиковая дама" была влюблена, как кошка, а Павел к ней не пылал, раз пришлось идти на такие ухищрения.
Это бы опозорило Иллариона не только, как рогоносца, но и как стратега группировки: он же не заподозрил Нану в том, что она не оскопила насильника, а отомстила тому, кто не хотел посягать на его собственность. И прав был Пашка – чтобы этого избежать, Илларион убил бы обоих участников инцидента.
Теперь предстояло решить, показывать ли записку Наны шефу?
С одной стороны, Гия бы продемонстрировал, что не зря зарплату получает и раскрыл злые умыслы сожительницы шефа, купив у Софьи квартиру. Это объяснило бы и побег коварной Наны, понявшей, что записка может быть обнаружена начальником охраны в доме Павла.
А с другой стороны – прочтя записку, Илларион мог отправить Гию лично удить Нану, поскольку никого больше не стал бы посвящать в такое интимное дело. А Гие не хотелось лишней крови: сбежала Нана – и ладно. Предлог придумала благовидный, для мужчины комплиментарный. Вот только Илларион не может не понять, что не та она женщина, которая "уступила" бы своего мужа другой.
В комнату вошла Ирина и стала раздеваться.
– Как чудесно пахнут твои пиджаки, сказала она, натягивая один из гардероба покойного Пашки на голое тело. – Будто ты меня обнял.
– Ты же говорила, что никогда с мужчиной не была, – искренне поразился Гия.
– Не была. Но очень этого хотела, – заалев лицом сообщила девушка.
Что еще оставалось мужчине, как не запустить руки под пиджак и стиснуть увесистую, тугую и мясистую Ирину в своих натренированных объятиях и повести ее в сторону спальни, чтобы впервые в жизни нежно и неторопливо лишить кого-то девственности.
От чувства ответственности ли, или же от того, что он не любил полных женщин, получалось у него не совсем, не хватало твердости и напора, нужного, чтобы пробить небольшой кусочек кожи. Но стоило ему осознать, что именно в этой спальне, на этой кровати Софью лишали девственности розочкой из бутылки шампанского Пвел с его матерь, стоило представить это чудесное тело, это испуганное лицо девушки Сони, как все у него получилось.
– Как было хорошо! Я всегда берегла себя для того, кого полюблю! Ты …теперь на мне женишься, – с робкой надеждой спросила Ира, когда все получилось и она даже поплакала не то от боли, не то от того, что отдалась не тому. Ее Ангел скривил лицо от такой фальши в голосу и от того, что мысли у нее были совсем другого свойства:
– Теперь хоть не выгонит, можно жить в центре и не платить.
Это не те мысли, которые внушал ей Хранитель, он трубил ей в ухо, что невооруженным взглядом видно, что мужчина равнодушный и жестокий. Что даже того, что от проституток ему от девушки не надо, что она ширма для подлинных мотивов поступка – покупки квартиры. Но даже понимая все это, девушка тело выложила на продажу.
Гия тоже почувствовал приторное переигрывание в этой якобы любовной сцене. И с тоской подумал, как же теперь снять с себя ответственность за ее дальнейшую судьбу.
– Нет, я на тебе не женюсь. Но выдам тебя за богатого.
Ира обиженно отвернулась. А потом подумала: не этого ли она как раз и хотела, отправляясь покорять столицу. И решила не конфликтовать с этим явно опасным мужиком.
Клод и Софии вышли на кухню. Там уже плясал на коленях у бабушки измазанный яблочным пбре с ног до головы голый малыш.
Увидев Соню, он потянулся к ней. И Роберта едва успела стереть с пуза и шеи шаловливого крохи брызги пюре, потреблению которого малыш сопротивлялся. Оказавшись на руках у Сони, Фрэди что-то пропел на своем личном языке. И ткнул женщину пальчиком в глаз с вопросительным выражением лица.
– Да, я рада тебя видеть, Фредик. Я – твоя мама. Скажи: "мама".
Фреди ткнул в глаз себя, – и произнес, будто представился: "Фр-р".
– Вот и поговорили. Папа хочет тебя обнять, – Соня протянула младенца Клоду. И тот стал подкидывать мальчишку вверх на руках к неописуемому восторгу малыша. И тот дал струю в сторону папы.
– Это к счастью, – заверила сына Роберта.
– Все, что он делает – к моему счастью, даже не сомневаюсь, – ответил Клод матери. – Мы сейчас хотим перекусить и съездить на океан. Вы не против.
– Только малыша оставьте мне, – тревожно попросила Роберта. Ее муж – отец Клода, – хмуро глянул на нее.
– У бабушки прямо-таки "фрэдимания". Может в отсутствие "наркотика" начаться ломка.
Он пошутил. Но в шутке этой была, как видели Ангелы, только доля шутки. Роберта тревожила явная зацикленность бабушки на внуке. Вырастит его избалованным донельзя! Но он и сам не мог сопротивляться обаянию этой почти беззубой улыбки и не умиляться ямочкам на щеках-яблочках. Если Фрэди увезут, то оба они осиротеют.
Океан поразил Соню ежесекундной своей неповторимостью и абсолютной необозримостью. Они стояли на обрыве над этой многоцветной бездной, ежеминутно меняющей цвет и направления движения перетекания светло зеленого в голубовато-синее, оттуда в фиолетовые размывы. Калейдоскоп красок – так принято говорить о пучине морской. Во всяком случае, если смотреть на океан с большой высоты, то все время кажется, что из под толщи воды проглядывают какие-то лица, очертания фигур, некие размываемые пейзажи., которые разглядеть невозможно, тем более запомнить. Будто идет некий химический процесс зарождения чего-то там, на дне, чего-то тайного, сакрального, запретного.
– Ты… тоже видишь там русалок? – поинтересовался Клод совершенно серьезно, – раньше я видел их только во снах. И обе они были с твоим лицом. Но впервые после того, как мы живьем видели ангелов, мне пришло в голову, что русалки – это Ангелы не в воздухе, а в воде. Кстати, предлагаю обвенчаться в церкви. Я раньше был атеистом, ни к одной церкви не принадлежал. Так что могу теперь покреститься в православии. В церкви так красиво. И у нас нет иллюзий, что Бог – это тот, кто побывал на Земле только более двух тысяч лет назад.
– Я может и русалка, ведь эти девы-рыбы соблазняли мужчин лицом и утаскивали на дно. И я согласна с тем, что мое прошлое может для тебя стать камнем на шее. Кстати о компромате. Нам надо связаться с Георгием, чтобы узнать, выложила ли уже в интернет кадры моих совокуплений с мужчинами бывшая свекровь. Кстати, нынешняя свекровь может воспринять их болезненно.
– Мама в Интернете не сидит безвылазно.
– Но кто-то из молодых соседей могут меня узнать, сказать об этом своим мама, а те – передадут Роберте.
– Ты предлагаешь нам уехать отсюда уже завтра, – в голосе Клода сквозила печаль.
– Я предлагаю надеяться на то, что нанятый Гией инвалид-хакер спасет мою задницу (и другие части тела) от обсуждения в сети, устранив видео.
– Знаешь, я тоже не часто заглядываю в Интернет. А что касается позора, его мне не привыкать терпеть.
– Но ты никогда не любил и не ревновал Жизель. Поэтому сцены ее вульгарного поведения не трогали так, как могут ранить кадры с моим активным участием.
Клод обнял Софии, прижал ее лицо к груди и сказал:
– Я едва не умер, когда уходил из комнаты, где тебя раздевал капитан Сухожилин. Поэтому смотреть это видео я не стану в любом случае. Клянусь. Пусть все ужасное, что мы сделали и пережили, истлеет, превратится в сухой скелет фактов.
Ангелы обоих супругов, которые только что в ужасе застыли в воздухе, от облегчения рухнули вниз, практически усевшись на плечи хранимых ими.
Соня про себя подумала, что сама она это видео не видела никогда. И стоит посмотреть, разумеется, не в Сети. Хочется попытаться понять – так ли страшен черт, как его малюют.
Ангел Софьи с ужасом покосился на Ангела Клода:
– Мне показалось или моя подопечная намекала на двойное самоубийство в случае измены? Разве не была она столько раз отдаваться мужчинам ради того, чтобы остаться живой?!
А вот Илларион как раз и смотрел то самое видео. На его глазах Софья, сидящая, будто гребец на надувной лодке голой спиной к видеокамере, в волнах за складками живота рыхлого мужика, отклонялась и возвращалась в исходную позицию, будто гребла. По спине плескались ее чудесные волосы. Выражения лица увидеть было невозможно. Мужик же стонал, орал, подкидывая пузо с неприятным звуком, будто кто-то врывался в снаружи в надутый резиновый шарик.
Илларион, сравнительно легко перенесший все предыдущие акты Сони, от этого весь напрягся, задрожал и извергся в собственную руку. И решил, что, раз Нана сбежала под благовидным предлогом, надо подумать о другой постельной принадлежности. И набрал номер Гии.
– Слушай, ты влюблен в ту пышечку, для которой, якобы, купил квартиру Сони?
– Нет, конечно. Просто мне нужно было выудить из всех тайников компромат.
– Да суть не в квартире, а в девке. Можешь прислать ее мне? После просмотра видео очень хочется сам знаешь чего.
– Знаю, чего – жестко сказал Гия. Я только что лишил ее девственности и пообещал ее пристроить к богатому мужику. Но что к такому богатому, как ты, даже не наделся. Вот только она, как ком теста рыхлого, с нею спать, все равно, что в квашню врубаться.
Прислать за ней машину? Илларион, похоже, был очень возбужден. – Это как раз по мне. После заковыристой Наны хочет кого-нибудь глупого и теплого.
– Да. Я велю ей собираться.
Он вышел к Ирине и сказал, что ей повезло. На свадьбе она понравилась его боссу. Так что сейчас за ней пришлют лимузин.
Ира разозлилась так, что даже расплакалась.
– Как можно так относиться к живому человеку: ты же только что меня любил!
– Если бы любил – дело одно. А если "имел" – другое. Илларион оч-чень большой человек. Постарайся его не злить – это опасно. Ему убить, что чихнуть.
– Тогда я лучше сейчас сбегу.
Нет, не лучше. Сама мне спасибо скажешь, если не станешь кочевряжиться. У тебя не будет никаких проблем. Не притворяйся, что влюбилась в меня, а не в мою машину. А у Лари – для тебя Иллариона – лимузин еще шикарней.
Девушка пошла собирать вещи, все еще злая и недовольная. Но когда она увидела сияющий черным лаком длинный "кадиллак", она неловко и суетливо лавируя толстенькими ножками наподобие куриных окорочков, влезла в него в полном восторге, даже не оглянувшись, чтобы попрощаться с Георгием.
– Нет ничего более вечного, чем любовь, – цинично пошутил беспощадный Гия Цхелава. Хотя по сравнению с нынешним поколением даже его можно бы посчитать романтиком.
Нана, которой на замену была выслана срочно мясо-молочная соперница, тем временем вышла из натопленного как следует вокзала Красноярска в настоящее ледяное царство. Деревья на другой стороне привокзальной площади под грузом снега превратились в склонившиеся до земли ледяные арки, сугробы по краям расчищенного пространства были не меньше двух метров в высоту. Но вовсе не от сияющих бриллиантовыми брызгами берендеевских красот остановилась от неожиданности "Пиковая дама" (кстати, совершенно не накрашенная в напяленной низко на голову шапке она скорее напоминала снежную бабу): а потому, что …воздух в нос не шел! Она пробовала еще и еще. Потом вынужденно раскрыла рот, жадно всасывая будто бы острый на вкус кислород. И сразу губы обледенели. Она не знала, что сегодня тут было более пятидесяти минус по Цельсию. Даже для здешней зимы это слишком.
Увидев панику на лице иногородней дамочки со смуглой кожей, бомбила подкатил на "Ниве-Шеврале". Приспустил заиндевевшее стекло с скрипом и улыбнулся из теплой глубины пахнущей ванилью алой машинки:
– Прыгай, цыганка, не томи.
Дважды просьбу повторять не пришлось. Подоьбрав полы свлей роскошной шубы Нана плюхнулась на сиденье и мгновенно втянула покусанные морозом коленки., одновременно закрывая дверь.
Откуда прибыла, Мандаринка? – разухабистый пенсионер с носом картошкой и смеющимися глазами повернулся к пассажирке всем своим корпусом.
– За что мандаринкой окрестил цыганку, – стилизуясь под интонации гадалки пропела Нана.
– Были когда-то и мы рысаками…Сразу понятно, что не руками ты работаешь всю свою небедную жизнь. И не ногами. А тем, что между ног.
Нана решила не обижаться и не корчить из себя даму из высшего общества. Поэтому рассмеялась, красиво откинувшись на сиденье. Сам того не ведая, подсказал ей водила, что она может спрятаться за национальность цыганки.
– А вот и не прав ты, рысак заезженный. Я работаю в торговле, продаю шубы. Сюда в командировку шеф послал, хотим тут вам наши шубы сбывать.
– Э, спохватились! Пол мира вас с шефом обогнало. Тут трусы купить труднее, чем меха! Ехать-то куда, Шуба-Дуба?
– На пятачок, где квартиры сдают. Мне же здесь неизвестно, сколько кантоваться придется, раз конкурентом тьма. Наши-то шубы они дешевле других, потому что краденные.
– Ну мне и везет! Я то раньше в милиции работал, а тут такой фарт! Связи то у меня в полиции остались, хоть и сковырнули меня с должности. Повезу я тебя сразу к тем, кто этот бизнес крышует. Может, и дня тут не пробудешь, как договоритесь по делу.
– Только не говори, что в полицию меня везешь?! Пошутила я на счет краденых шуб. Обычные они у нас – из Греции.
– Так все одно без крыши не обойтись.
В телефоне, который водитель поднес к уху, раздалось чье-то басистое "алло". И Нана начала на ходу придумывать легенду для кого-то из полицейских. В конце концов, она столько лет имела дело с бандитами. А теперь можно использовать противоположную силу себе во благо. Прав был бывший мент: мандаринкой она работала, ею и продолжит трудиться. Пока не перезреет для этого вида деятельности. А пока красота – дело прибыльное.
Софья позвонила Георгию с учетом того, чтобы в Москве был ранний вечер: в это время все, кто возвращается домой, стоят в пробках. И ей бы не хотелось, чтобы ее беседу с начальником охраны услышал Илларион. Все же она интуитивно понимала, что Георгий на ее стороне. А Илларион – непредсказуем в своих решениях. Сегодня он одарит – завтра обдерет. Так что ей не очень хотелось напоминать о своем существовании людям из прошлого. Насколько она знала, в Австралии на их легальный бизнес никто не работал. Илларион на свадьбе предлагал такой вариант. Но, ни "да", ни "нет "супруги ему не ответили. Так что выражение "замнем для ясности" как нельзя лучше подходило для этого случая.
Гия ее звонку обрадовался. И сразу сообщил, что Нана сбежала, почуяв, что он может найти роковую для нее записку в доме Павла. И он записку нашел. И теперь не знает – рассказать ли о ней Лари или ему будет неприятно узнать о моральной измене жены.
– Ни в коем случае не рассказывай. Иначе он прикажет неверную найти и убить. Он сделает это потому, что его авторитет не должен быть замаран неверностью его сожительницы. Может за лишние знания и Гию прикончить – Павел был уверен, что и его не пощадят когда он раскроет правду. А вот против Наны, чтобы защититься от ее возращения, можно записку использовать.
– Я хочу тебе сообщить, что твоя бывшая свекровь отбыла туда, откуда не возвращаются. Так что даже не знаю, слать ли туда, где вы будете жить, к вам компьютерщика? Я ему задание на счет Интернета не отменил, он его мониторит. Но на самом деле твой враг номер один отбыл еще дальше врага номер два. Нана сбежала, видимо, за границу. И знаешь, чем мотивировала: уступила своего мужчину тебе, как сопернице. Намекая Иллариону, что он не прочь сделать тебя своей любовницей, и она не хочет ему мешать.
– Не дурак же он, чтобы поверить в такое! Кроткая Нана!
– Да ему это и не надо. Он только что переманил себе ту провинциалку, которую я притащил на вашу свадьбу. Захотелось ему сдобной булки после острого шашлыка.
– Фу, какой ты циничный.
– Но девушка-то не пошла, а помчалась, к нашему великому и могучему сразу после того, как пять минут назад изображала любовь ко мне – наивную и доверчивую, ради которой поступилась девственностью.
Соня сразу вспомнила свое лишение плевы и настроение окончательно испортилось.
Поняв, к чему ведет упоминание девственности для Сони, Гия вернулся к теме: слать ли в новый дом супругов Тауб хакера в помощь? Соня ответила, что они выбрали как страну проживания Турцию, район Аланья. Туда и поедут покупать дом. Пусть туда и компьютерщик подтягивается. Они дадут ему работу: будет помогать синтезировать музыку с помощью специальных программ.
Гия обрадовался. Ему жаль было втягивать парня, имеющего такое классное образование, в бизнес Иллариона. До ампутации ноги тот работал в двадцать лет уже в Силиконовой долине.
А деньги ему нужны потому, что этот юный гений создает для себя компьютеризированный протез ноги и хочет это дело поставить на поток. И рассчитывал на инвестиции Иллариона. А так, может, заработает свою новую ногу с Божьей помощью легально и честно.
– Я сообщу парню адрес в Турции через неделю. Тебе "на мыло" пришлю. Ты ведь в случае чего сделаешь вид, что потерял нас из виду?
Гия хмыкнул в трубку, ничего не отвечая. И отключился. Он не очень верил, что супруги уедут в Турцию. Может, и его обманывают?
И Софья не очень верила в то, что сказала про Аланью. Они ведь так и не обсудили, куда отправятся искать дом. Просто стоя на берегу океана и вглядываясь в синюю даль, которая на горизонте сливалась с безоблачным небом, Соня вспомнила, как стояла между зубцами крепости в центре Аланье и впервые видала такую же картину.
От высоты обрыва и крепостной стены вид открывался безмятежно-сияющий, ветер надувал шорты, как паруса и хотелось спрыгнуть вниз.
Кстати, на этом месте, как оказалось, именно таким способом казнили в древности неверных жен: их сталкивали с огромной высоты в воду. И Соня подумала тогда, еще десятилетней девчонкой, что ради любви и ради последнего полета стоило рискнуть, ведь правда? Мама тогда просто рассмеялась ее романтическим речам. Но папа прижал ее к себе, придерживая малышку, чтобы ветром не унесло.
– Ничто не стоит жизни. Тем более, что, как ты говоришь, в последний полет, изменщиц отправляли в мешке, а не с открытыми глазами.
– Чтобы не изменять, достаточно просто найти своего человека для брака, – мама воспользовалась случаем, чтобы успокоить ревность отца.
Кто знал, что папино высказывание спасло Соне жизнь тогда, после ее замужества. И она смогла дожить до момента, когда встретила Клода. Как там сказал Пушкин: "Были бы мы живы – будем когда-нибудь и счастливы". Но сам-то он не вынес измены любимой и погиб на дуэли. Все же в паре жить и любить – любить важнее.