* * *
С появлением Бузьки Семякину совсем житья не стало.
– Во! Идёт бандюга, – шипела зловредная бабушка Бабарыкина, когда Вовка выводил щенка во двор. – Ишь, и собаку себе завёл под стать. Такая укусит и не подавится.
Старушки на скамейке дружно кивали головами. И хотя не все были согласны со зловредной бабушкой, перечить ей никто не решался.
– Что ж это за порода такая? – спрашивала дворничиха тётя Маша. – Ты глянь, ростом с телёнка, а кучерявый.
– Самая что ни на есть бандитская порода, – радостно объясняла зловредная бабушка Бабарыкина. – Злоберман-гавчер называется.
Старушки ёрзали на скамейке и испуганно охали, а добрейший Бузька виновато шевелил мохнатыми ушами.
* * *
Каждый день Семякин воспитывал Бузьку "на злость". Он выносил из дома старый плащ и вешал его на ветку. На ветру плащ раскачивался, махал руками и зловеще шуршал.
– Фас! – орал Вовка, спуская караульную собаку с поводка.
Бузька реагировал моментально. Он оборачивался и лизал Семякина в нос. От этого нос у Семякина всегда сверкал, не то что всё остальное…
Так было до тех пор, пока Вовка не положил в карман плаща кусочек колбасы. Плащ с колбасой понравился Бузьке больше. По команде "фас" он бросился к дереву и съел кусочек вместе с карманом.
Это уже было что-то. Оставалось только придумать, как незаметно подложить колбасу в карман зловредной бабушке Бабарыкиной.
* * *
Семякин крепко привязался к Бузьке, но иногда Бузька здорово мешал.
– Вовка! Пошли в подъезд серу взрывать, – звал Толик Гусев, по прозвищу Гусь. – Я её в ключ набил. Жахнет так, что стёкла повылетают!
Семякин дёргался, но его держала привязь, на другом конце которой болтался Бузька. Не любил Бузька гулять в подъезде, и, как Вовка ни старался, сдвинуть с места щенка ростом с телёнка не удавалось.
– Подожди, я сейчас, – пыхтел красный от натуги Семякин.
– Да ну тебя! – отмахивался Гусь и скрывался за дверями.
Через минуту раздавался страшный взрыв, а через две – Гуся увозила скорая помощь. Ещё через полчаса он появлялся во дворе весь в бинтах, как герой войны, и шепелявил через щёлочку в повязке:
– Ну, как? Ш-ш-шила?
– Гав-гав! – вместо Семякина отвечал щенок, потому что у Вовки от зависти перехватывало дыхание.
* * *
И всё-таки однажды Бузька вспомнил свои немецкие корни. В тот день после уроков они гуляли по двору. Было тихо. В песочнице ковырялась Капа. Жорика забрали обедать. Доминошники ещё не вышли. Зловредная бабушка Бабарыкина, вооружённая большой кошёлкой, ускакала на базар. Старушки без своей атаманши разлетелись по домам.
Семякин безнадёжно науськивал Бузьку на фонарный столб. Бузька молча вилял хвостом. Столб ему явно нравился, и он не хотел на него науськиваться. Чтобы разбудить злость, Семякин зарычал и дёрнул щенка за хвост. Это помогло: Бузька оглянулся и клацнул зубами. Вовка тоже оглянулся и увидел, как в их подъезд входят двое. У одного в руках был чемоданчик, как у водопроводчика, а другой держал под мышкой мешок.
"Странно, – подумал Семякин, – зачем нам чужие водопроводчики, если у нас есть свой сантехник Ерёмушкин?" Бузьку это тоже удивило: он зарычал и потащил Вовку к подъезду. Семякин хотел его удержать, да куда там! Бузька грёб ногами, как морж в проруби. Возле подъезда щенок остановился, понюхал асфальт и на цыпочках, в смысле очень тихо, проскользнул внутрь. Семякин зашёл за ним и ахнул. Тот, что с чемоданчиком, стоял на коленях и ковырялся отвёрткой в замке зловредной бабушки Бабарыкиной, а тот, что с мешком, сидел на ступеньках и полировал носовым платком нож с наборной ручкой.
– Иди гулять, пацан, – тихо сказал он и сплюнул себе под ноги. – Мы тут замок ремонтируем, но ты нас не видел. Поня́л?
– Поня́л, – прошептал Семякин и попятился к дверям.
Но Бузька упёрся лапами и не пускал. Тогда Вовка бросил поводок и выскочил из подъезда. Ему было очень стыдно оставлять Бузьку одного, но он не мог ничего с собой поделать, потому что был обычным третьеклассником и настоящих бандитов сильно испугался.
Тем временем в подъезде происходило что-то страшное. Бузька рычал и лаял. Что-то падало и звенело. Подъезд усиливал эти звуки, и казалось, что сейчас разлетятся оконные стёкла, как от Толькиной серы. Но вдруг всё стихло, и тишину прорезал отчаянный вопль: "А-а-а!". С перепугу Семякин подумал, что это кричит его Бузька, и бросился в подъезд.
Кричал тот, который был с чемоданчиком. Он лежал на полу, а над ним, растопырив лапы, стоял огромный злоберман-гавчер и щерил клыки. Ступеньки были усеяны отвёртками, ключами и мотками проволоки. Тут же валялся нож с наборной ручкой. Он был в крови.
– Мальчик, убери собачку. Мы тебе рубль дадим, – проблеял жалобный голос.
Это говорил тот, который был с мешком. Он стоял, прислонившись к стене, и держался за правую руку, с которой капало красное.
Подъезд наполнился звуками открывающихся дверей, и вскоре на лестнице стало так тесно, что даже стеснительного Бузьку оттеснили в сторону. А когда приехала милиция, выяснилось, что эти двое – опасные бандиты, которые лет сто уже грабят квартиры и их столько же ловят. Но в этот раз им трижды не повезло. Сначала они перепутали двери и полезли к зловредной, но бедной бабушке Бабарыкиной вместо богатого профессора Лазорина, который уехал читать лекции во Францию. Второй раз им не повезло, когда они встретили Бузьку…
А в третий раз, – когда с базара прискакала зловредная бабушка Бабарыкина и надавала им по шее кошёлкой с арбузом. Её милиция еле оттащила. А она всё кричала, чтоб ей выдали пистолет, а то арбуза жалко…
* * *
Зато после этого случая бабушка Бабарыкина перестала обзывать Семякина бандитом и даже один раз угостила конфетой. Да и Вовка понял, что бабушка Бабарыкина никакая не зловредная, а просто старенькая и одинокая.
А Бузьку полюбил весь двор, и каждый норовил его погладить и дать косточку.
А Вовкина учительница взяла и перевелась в другую школу.
* * *
Теперь Семякину хорошо…
КАРАСЁНКИ-ПОРОСЁНКИ
– Завтра едем! – сказал папа за ужином и сделал загадочное лицо.
– В Поросёнки? – догадалась Капа, незаметно отодвигая от себя тарелку.
– Почему в "поросёнки"? – удивился папа.
– Потому, что ты обещал.
Папа и вправду давно обещал свозить её в деревню со смешным названием Поросёнки, чтобы познакомить с бабушкой, которую Капа ещё ни разу в жизни не видела.
– Капочка, тебе, наверное, послышалось. Деревня называется не Поросёнки, а Карасёнки, – сказала мама. – В Карасёнках живёт твоя тёзка.
– Тётка? А я думала бабушка.
– Ты правильно думала, – рассмеялся папа. – Просто карасёнковскую бабушку тоже зовут Капитолиной. А людей с одинаковыми именами называют тёзками.
– А почему деревня называется Карасёнки?
– Потому что она стоит на речке Караське. А в Караське водятся вот такие караси! – объяснил папа и раскинул руки в разные стороны.
Кухня у них была маленькой, поэтому одна папина рука упёрлась в стенку, а другая вылезла в окно.
– Ух, ты! – сказала Капа, представляя, как карасёнковский карась лежит на сковородке, а его хвост болтается на улице.
– Андрюша, – засмеялась мама, – если бы там водились двухметровые караси, деревня называлась бы Китёнки.
Папа подмигнул Капе и сказал:
– Кажется, мама нам завидует.
– Конечно, завидую. Вы там отдыхать будете, а я тут – работать. Но, если вы поймаете в Караське двухметрового карася, я буду только рада. Нам его на целый месяц хватит, а из чешуи я сошью себе кольчугу. Хоть не страшно будет после работы домой возвращаться.
– Как бы этот карась сам их не поймал, – забеспокоилась бабушка Тоня.
– Не поймает, – успокоила бабушку мама. – Он их даже не заметит. Такому карасю нужна добыча покрупнее, – вроде нашего Барбарисовича.
Тут уже рассмеялись все. Барбарисович был маминым начальником и врачом каких-то там экономических наук. Вообще-то, его звали Борис Борисович, а своё прозвище он получил за любовь к леденцам "барбарис". Он мог съесть их целый мешок, тем более, что зарплата позволяла. Мама говорила, что Барбарисович имеет большой вес в министерстве, не то что их папа, который хуже спички…
– Твой Барбарисович такой карась, что и сам, кого хочешь, съест, – сказал папа. – Жалко, что он тебя не отпускает. Лично я буду скучать.
– И я тоже, – сказала Капа.
– Ничего, зато мама от вас хоть немного отдохнёт, – сказала бабушка Тоня, которая недавно посмотрела фильм "ОДИН ДОМА" и жуть как боялась оставаться дома одна.
* * *
Деревня Карасёнки оказалась совсем рядом: два часа езды на самолёте, полчаса на автобусе и пять минут пешком.
Бабушкин дом стоял на пригорке, только сразу его можно было и не заметить. Неприметный был домик, с маленькими окошками и плоской крышей. На окошках висели деревянные дверцы, которые назывались ставнями, а сверху торчала кирпичная труба. Когда папа подошёл к калитке, из-за трубы вышла чёрная бородатая коза и сердито застучала по крыше копытом.
– Бодун, ты чего? – послышалось из-за забора.
– Беее-е-е, – закричала коза Бодун.
– Открывайте, свои! – забарабанил в калитку папа.
– Батюшки-светы! Андрюша! А я вас к завтрему жду…
Калитка распахнулась, и на улицу выскочила маленькая старушка в белом платочке.
– Мама! – тихо сказал папа.
– Андрюша! – ещё тише ответила старушка и залилась горючими слезами.
Капа сначала испугалась, а потом поняла, что старушка плачет от радости, потому что глаза у неё улыбались.
– Вот, – сказал папа и сел на чемодан. – Приехали…
– Внученька! – ещё сильнее зарыдала бабушка Капитолина Ивановна. – Какая ты большая!.. Да что ж это я? Вы, поди, голодные с дороги? А я вас на улице держу…
Хотя бабушка ждала их только к завтрему, в комнате на столе стояли цветы, кастрюля с борщом, чугунок с кашей, миска с помидорами, яблочный пирог и четыре куриных ноги. Правда, ноги не стояли, а лежали кучкой на тарелке.
Борщ был густой и красный-прекрасный. Бабушка положила в него горку желтоватой сметаны и посыпала сверху зелёным укропом. Капа ела борщ за обе щёки, а бабушка рассказывала последние новости. Новости были смутные. На почте кончились конверты, Семёновна третий день мается зубами, у Митейкиных снова пополнение, а Витькин Колька совсем дурной стал, бегает с вилами по деревне и песни орёт, а как тверёзый – так его вилы сроду в руки взять не заставишь.
После каждой новой новости папа удивлённо говорил:
– И кто бы мог подумать?…
– Ой! – вдруг вскрикнула бабушка. – Я же хотела салата накрошить. Внученька, сбегай за огурчиками.
Капа вопросительно посмотрела на папу. Дома ей не то что за огурцами, а даже за помидорами в магазин бегать не позволяли.
– Иди-иди, – разрешил папа.
– А деньги? – спросила Капа.
– Зачем деньги в огороде? – не поняла бабушка.
– Она думает, что огурцы растут в магазине, – объяснил папа. – Но мы затем и приехали в деревню, чтобы рассеять некоторые городские иллюзии.
– Ты бы, Андрюша, попроще объяснялся, – сказала бабушка, – а то тебя народ не поймёт. Народ нынче шибко нервный: чуть что – за вилы хватается.
– Не переживай, мы тоже народ, – усмехнулся папа и повёл Капу в огород.
Капа знала, что такое огород. У городской бабушки Тони на балконе в фанерном ящичке рос зелёный лук. Но деревенский огород в ящичек точно бы не поместился. У бабушки Капитолины огород был капитальным. Тут росли помидоры, баклажаны, кабачки, картошка и другие продукты, названия которых Капа не запомнила. Правда, если честно, картошку Капа не видела, потому что картошка растёт вверх тормашками: сверху несъедобные листья, а под землёй всё остальное. Папа сказал, что картошку собирают лопатой. Капа привезла с собой лопатку, но папа сказал, что каждому овощу – своё время, и время картошки наступит осенью.
А вот огурцы нашлись быстро. Они были украшены жёлтыми цветочками и росли на палочках, воткнутых в грядку. Огородные огурцы были маленькими, твёрдыми и колючими. Папа взял один, вытер об штанину и с хрустом съел. В воздухе запахло свежестью и прохладой.
– Красота! – сказал папа, жмурясь от удовольствия.
– Красота! – сказала Капа и тоже съела огурчик.
* * *
После обеда папа с бабушкой сели во дворе на скамеечку, а Капа пошла осматривать хозяйство. Кроме огорода у бабушки был сад с деревьями и много всякой живности. В загородках кудахтали куры и крякали утки. По двору вразвалочку ходили большие гуси и перекатывались маленькие, похожие на пушистые шарики. Капа хотела положить одного гусёнка в карман, но взрослым гусям стало жалко: они поднялись на цыпочки, захлопали крыльями и зашипели.
Чтобы не дразнить гусей, Капа пошла знакомиться с Марсиком. Марсик был рыжим, как апельсин. Он сразу полез кусаться, но бабушка крикнула: "Марсик, псыть!" Марсик завилял хвостом, похожим на кудрявый бублик, и ушёл в будку, громко волоча за собой железную цепь.
Потом Капа встретила козу, только не Бодуна, а другую – белую, с чёрным козлёнком. Козлёнок сразу полез бодаться. Он взбрыкивал задними ножками и смешно мотал головой.
– Нюрка, брысь! – закричала бабушка, и коза с козлёнком ускакали за дерево.
Потом Капа встретила кошку. Кошка лежала на правом боку и щурилась на солнце.
– Кис-кис-кис, – сказала Капа.
– Мяу, – лениво ответила кошка и дрыгнула передней лапкой.
Незаметно Капа дошла до дырки в заборе. За забором начиналась лужайка. Посреди лужайки в высокой траве лежало что-то коричневое и большое. Капа подобралась ближе и тихо сказала: "Эй!"
Коричневая гора зашевелилась и встала на ноги. Это была корова. Капа знала, что коровы бывают, но она не знала, что они бывают такими большими. Корова задумчиво пошевелила губами и сказала: "Мууу-у". У неё это получилось даже громче, чем у парохода, на котором они в прошлую субботу ездили на пляж. Капа попятилась. Корова подумала и шагнула к ней. Капа развернулась и побежала. Она бежала быстро-быстро, но всё равно успевала кричать "бабушка-бабушка-бабушка-бабушка!"
Маленькая бабушка, как ястреб, бросилась на большую корову и быстро вытолкала её на дальний край лужайки.
– Ты зачем коровы испугалась? – спросил подоспевший папа. – Она просто хотела познакомиться поближе.
– Я ей познакомлюсь, – рассердилась бабушка и погрозила корове маленьким, но твёрдым кулачком: – Тебе что было велено? – Пастись! Вот и пасись!.. А ты по сторонам ходить, глаза твои бесстыжие…
Капе стало жалко корову, и она спросила:
– А как её зовут?
– Корову-то? Нюркой.
– Так ведь и коза тоже Нюрка, – удивился папа. – Что ж это у тебя две Нюрки на одном огороде?
– Три, – подумав, ответила бабушка. – Ещё кошка Нюрка.
– Ну, кино! Три Нюрки! И как ты в них не путаешься?
– Такое скажешь! Что ж я кошку от козы не отличу?
– Логично, – согласился папа, а Капе сказал: – Мы за обедом Нюркину сметану ели… Я имею в виду Нюрку, которая корова.
Ещё папа сказал, что корова Нюрка только с виду корова, а на самом деле – это настоящий завод по переработке травы в молоко. И хотя люди научились делать из молока вареники со сметаной и мороженое с изюмом, до коровы им ещё ой как далеко.
"Мууу-у", – одобрительно прогудела Нюрка и начала пастись, то есть запасаться травой для производства молока. По Нюркиным глазам было видно, что папины слова ей понравились и если бы она была не коровой, а кошкой, то с удовольствием потёрлась бы о папину ногу.
* * *
Чтобы не мешать корове, все пошли спать. Кроме папы и бабушки. Бабушка собралась к Семёновне узнать про зубы, а папа решил сбегать на почту – дать маме телеграмму, что у них пока всё в порядке.
Спать Капу положили в гамак, но не сразу, а с третьей попытки, потому что гамак попался какой-то крученный. Он постоянно перекручивался и вытряхивал на траву всё, что в нём лежало. А лежало в нём много чего: подушка, подстилка, простынка, покрывало, лопатка, кукла Настя, пряник и миска с венгерскими сливами. Не вытряхивалась из гамака только Нюрка, потому что успевала выпрыгивать. Но не та Нюрка, что коза, а которая кошка…
Пока Капа вываливалась, папа успел рассказать, что спать в сетке, подвешенной высоко над землёй, придумали индейцы из Южной Америки, потому что в тамошних тропических лесах полным-полно ядовитых змей. Правда, вскоре выяснилось, что гамак не спасает от укусов хищных птиц, которых в тропических лесах ещё больше, чем кусючих змей. Поэтому спящие индейцы научились спать враскачку, чтобы сбивать птицам прицел. Рассказывая про это, папа шипел и махал крыльями, причём так похоже, что Капа не могла понять, когда он шутит, а когда говорит серьёзно…