А девчонки стали гонять воду по полу тряпками.
Викин папа судорожно крутил диск телефона, громко кричал про всемирный потоп и вызывал аварийную команду.
Все были мокрющие с ног до головы, но никакой паники не наблюдалось.
Наоборот!
Все были очень серьёзные, сосредоточенные и отважные люди.
- Тряпки нужно выжимать в ведро, - кричит Мишка, - иначе вниз на соседей потечёт!
- Ведра нету! - кричит Вика.
- У нас есть! - кричит мальчишка. - Я сейчас! Мигом приволоку!
И вовсе он уже не прилизанный, а нормальный. Совершенно свой, хороший парень.
Он побежал за ведром, а потом была очень неприятная сцена. Даже писать не хочется.
Мальчишка через минуту вернулся с ведром, но за ним гналась его мама.
Она была очень большая, очень сердитая и очень атласная. В том смысле, что на ней был атласный халат, расписанный огромными розами.
- Безобразие! - кричала мама. - Ребёнок весь мокрый! Что здесь творится?! Что происходит?!
- Вы не волнуйтесь. У нас потоп! - говорит Викин папа. - Труба лопнула! Пустяковое дело!
- Немедленно домой! - кричит мама. - Николенька, ты слышишь? Или ты хочешь заболеть пневмонией, а может, и чем похуже!
- Никуда не пойду! - кричит Николенька. - Я здесь нужен! Я помогать должен!
- Нет, пойдёшь!
- Ни за что!
- Ах так! - кричит мама. - Посмотрим! И это называется днём рождения! Обливать детей! Это хулиганство!
Она схватила Николеньку за руку и поволокла к двери. Он упирался изо всех сил, но куда там! Такая здоровенная женщина! Ей бы в цирке работать с тяжестями. Она легко тащила сына и вдруг…
Вдруг он заплакал.
На секунду мама заколебалась, но потом потащила его ещё энергичнее.
- Ничего, ничего, - говорит, - успокоишься! Хулиганство! До слёз довели ребёнка!
Хлопнула дверь, и всем стало так неловко, так стало плохо, до того жалко Николеньку, Кольку, хоть реви.
И тут Вика как заплачет.
- Зачем? Ну зачем она так! Он же живой! Живой человек! Живой же, - твердит, - а она его, как тряпочного.
И папа Викин растерялся, лицо у него сделалось несчастное, он голову опустил.
- Глупость какая, - бормочет, - какая-то глупость получилась, а не праздник. Проклятая труба!
Но тут он был не прав, даром что папа и взрослый совсем человек. Праздник получился что надо.
После этого дня рождения только и начали дружить по-настоящему Митька, Лёшка, Нина, Мишка и Вика - звёздочка "Светлячки". Если б только не эта история с Николенькой…
Но ребята поручили Вике в ближайшие же дни пригласить его в садик, что возле школы. Шайбу погонять, сыграть в прятки или ещё чего сделать.
Через полчаса приехали ремонтники. Отключили отопление, всё починили и уехали. А мальчишек и девчонок похвалили, что не растерялись.
А Викин папа собрал всех ребят в кучу, всем внимательно посмотрел в лица и сказал задумчиво:
- А не такие уж варвары, - говорит, - вы ничего себе орда, подходящая. Выросли-то как! Будто грибы под тёплым дождичком.
И непонятно было, говорит он про горячую воду или в переносном смысле.
11. Доброе дело
- Слушайте! - говорит на переменке Нина Королёва. - Никаких у нас нету добрых дел. Даже обидно. Я больше без добрых дел не могу.
- И я тоже! - говорит Вика. - Мы с Ниной больше не согласны без добрых дел!
- А где же их взять? - спрашивает Лёшка.
- Ты командир, ты и придумывай, - говорит Нина.
- Да! - говорит Вика. - Вы мальчишки, вы и соображайте.
- Соображать никому не вредно, - ворчит Мишка.
- А может быть, засчитать себе тот случай с батареей? - спрашивает Митька. - Довольно доброе дело. Спасли нижних соседей от потопа.
- Тоже мне - доброе дело, - фыркает Нина, - это просто дело, а не доброе. Мы с аварией боролись.
- Всё равно что с разъярённой стихией, - говорит Вика.
- Я вчера шляпу догнал, - неуверенно говорит Мишка, - с одного очень толстого человека шляпу ветром сорвало, и она прямо по улице - колесом. По улице Маяковского. Очень толстому человеку ни за что бы её не догнать, если б не я.
- Нет. Это не годится, - решительно говорит Нина.
- А я три дня назад помогал маме книжную полку пылесосить, - говорит Митька.
- Ты бы ещё засчитал себе позавчерашнее обувание ботинок, - усмехается Вика.
- А я брата каждый день в детский сад отвожу, - говорит Лёшка.
- И это не годится. И ещё я сама видела, как ты ему шалабанов по макушке нащёлкал, - говорит Нина.
- Так ведь за дело! - кричит Лёшка. - Он мои домашние тапочки к полу приклеил! Клеем БФ. Еле отодрал.
- Всё равно маленьких бить нельзя.
- Ну, тогда я не знаю, - говорит Лёшка. - Просто не могу своего ума приложить! Давайте все вместе думать.
- Давайте, - говорят все.
И все стали думать. И оказалось, что придумать настоящее Доброе Дело очень непростая штука.
12. Про прадеда
Когда надоедало играть в пятнашки, и в прятки, и шайбу гонять, и мяч, и бадминтон, ребята говорили Митьке:
- А теперь расскажи нам про деда.
Вообще-то Митьке он прадед, это Митькиному отцу он дед. Он так его и называет - дед. И очень его любит.
И Митька так называет. И тоже очень любит, потому что дед замечательный и удивительный человек. Пожалуй, ни у кого во всей школе такого деда нету.
Он живёт на берегу Чёрного моря, в красивом городе Сухуми. Это уже кое-что значит.
Но только это маленький пустяк по сравнению со всем остальным.
Дед такой огромный, сильный и весёлый - даже не верится, что он уже совсем старый человек. Ему целых семьдесят пять лет!
Представить даже трудно!
Дед умеет делать всё на свете!
Митькин папа говорит, что дед всему его научил: и плавать, и грести, и под парусом ходить, и доски строгать, и забивать гвозди, и шашлык настоящий жарить, и… даже трудно всё перечислить.
Он и Митьку многому успел научить, да только Митька редко его видит - один месяц в году.
Митькин дед музыкант.
Он играет на самой большой трубе в оркестре, называется - геликон.
Он такая громадная, что Митька, когда был маленький, в неё забирался весь целиком. Дед говорит, что и папа Митькин тоже забирался, хоть теперь в это и очень трудно поверить.
Вообще как-то трудно поверить, что взрослые тоже были маленькие, особенно если они твои родители.
А в молодости дед был матросом и побывал на всех морях и океанах, какие только есть на свете.
Сначала Митьке это удивительно было: дед, который живёт на берегу моря, купается редко, да и то только по вечерам, а потом, когда подрос и поумнел, он понял.
Дело в том, что дед от шеи и до пяток сплошь покрыт замысловатой, разноцветной татуировкой. Чего только на нём не нарисовано! Просто ходячий музей изобразительного искусства! Тут и пальмы, и обезьяны, и корабли, и кит с фонтаном, и кочегары уголь бросают, и орёл женщину несёт, и множество всякого другого.
Его так разрисовали в тёплых морях, на острове Таити.
Там живут самые знаменитые мастера по этому делу. Прямо на берегу острой морской раковиной по живому телу. Бр-р-р!
Дед ужасно стесняется своей татуировки.
Стоит ему раздеться на пляже, народ так и сбегается.
Поэтому он на пляж не ходит.
- Совсем я был глупый дурак, - говорит дед, - просто беспросветная темнота! И за глупость всю жизнь мучаюсь. И стыдно мне, и смешно. Да только ничего уже не поделаешь.
- Митька, а ты расскажи, какой дед сильный, - просили ребята.
- Очень сильный, - говорил Митька.
…Когда ему было семь лет, произошёл такой случай. Митька с другими мальчишками гонял на набережной мяч. А дед в это время неподалёку, у лодочной пристани, что в устье мутной речки Бесследки, играл в домино, в "морского козла". Митька ударил по мячу и нечаянно попал в какого-то парня. Парень был высоченный, весь жутко расфуфыренный - в голубом костюме, красной рубашке и в жёлтых ботинках. Мячик его чуть-чуть задел, а парень рассвирепел, погнался за Митькой да ка-ак даст ему пинка ногой. Так, что Митька полетел кувырком прямо в самшитовый куст. Митька, естественно, в рёв.
Тут подходит дед.
- Ты зачем же мальчонку этак, ногой? - спрашивает. - Такой здоровый мужик? И не стыдно?
- Катись, катись, старикан, - отвечает парень нахальным голосом, - а то во мне бурлит ещё злость. А в гневе я страшен.
- Вот ты, оказывается, какой невоспитанный человек, - печально говорит дед. - Бурлит, значит, говоришь? Ну пойдём, охладишься.
И берёт парня за отвороты пиджака, легко поднимает и несёт к речке. Парень дрыгает ногами, вырывается, да не тут-то было! Дед подносит его к парапету и в речку - бултых! Вместе с голубым костюмом, красной рубашкой и жёлтыми ботинками.
А потом оборачивается к Митьке и ласково говорит:
- Иди, внучек, играй дальше.
- Слышишь, Митька, а расскажи, какой дед храбрый, - просили ребята.
- Очень храбрый, - говорил Митька.
…У деда есть Георгиевский крест за давнишнюю войну с немцами и орден Красной Звезды за войну с фашистами. И ещё всякие медали: "За отвагу", "За оборону Севастополя", "За оборону Одессы", "За оборону Кавказа". Он все эти места оборонял.
Когда Митька просит рассказать про войну, дед хмурится.
- Ну её в баню, ту войну проклятущую. Ничего в ней интересного нету. На войне страшно, там людей убивают до смерти, там грязь, кровь и мучения.
- Значит, ты на войне боялся? - спрашивает Митька.
- А как же! - говорит дед. - Ещё как боялся. Ты, внук, не верь, если кто говорит или пишет, что на войне не боялся. Все боятся. Только один боится и в бой идёт, а другой боится и от боя улепётывает, спасает свой родной организм. В этом и разница.
Но Митька-то знает, что дед бесстрашный человек.
Когда во время шторма перевернуло шлюпку с двумя мальчишками, никто не решился выйти из устья спокойной речки, где лодки стоят, в бурное море.
А дед решился.
И спас мальчишек.
У самого уже берега его лодку тоже перевернули волны, но он выбрался и мальчишек вытащил. Так и вынес их, держа под мышками.
Это всё на глазах у Митьки было. И ещё у множества любопытных людей.
Митька потом спросил у деда:
- А ты боялся там, в море?
- А как же! - говорит дед. - Конечно, боялся. Только тогда мне некогда было. Я побоялся немножко, а потом про это забыл.
Вот тогда-то Митька и разобрался кое в чём.
Он понял, что смелый человек не боится говорить про свой страх.
Это, наверное, только трусишки, да хвастуны, да дураки кричат на всех перекрёстках про свою бесстрашность и неслыханную отвагу.
- Митька, а Митька, расскажи, какой дед добрый, - просили ребята.
- Добрый, - соглашался Митька, - это все знают.
…У деда в доме живут три собаки: волкодав Чако, дворняжка Братец и белоснежный шпиц Тенор; шесть котов, которых дед называет одним именем - Мурзик; ёжик Ёжка и ворон Кирюша.
Всех, кроме Чако, который был куплен для охоты, дед подобрал ранеными или беспризорными.
Братца топить хотели, ворону Кирюше какой-то горе-охотник крыло прострелил, Ежке какие-то паршивцы иглы подстригли, и была бы ему скорая гибель, если бы не дед. А шпиц Тенор потерялся, видно хозяин на пароходе уплыл. Тенор несколько дней сидел на самом конце пристани и выл тенором. И никого не подпускал, рычал и бросался. Все решили, что он бешеный и его надо застрелить. А дед не дал. Он с Тенором сразу как-то подружился, все даже удивились.
Бабушка всякий раз ворчит, когда дед приносит очередного найдёныша, но не очень сильно, привыкла. А дед только улыбается молча. Самое забавное - глядеть на весь этот зверинец, когда дед разговаривает со своими воспитанниками. Он усядется в саду на табуретку, а они стоят перед ним полукругом и слушают. Вообще-то звери живут между собой удивительно мирно, но иногда случаются ссоры.
И зачинщиками бывают, как правило, двое: Кирюша и Братец.
- Эх вы, - говорит дед, - вовсе вы бессовестный народ! Невоспитанные вы хулиганские разбойники! Ну что мне с вами делать! Уйти от вас насовсем? Уйду, пожалуй, от вас к другим, хорошим зверухам.
Когда дед начинает стыдить зверей, такие у них становятся печальные, понурые морды, что без смеха и глядеть невозможно.
А как услышат, что дед уйти от них хочет, сразу - кто выть, кто лаять, кто мяукать, кто каркать - прощения просят.
- Ладно уж, - говорит дед, - остаюсь, если даёте слово исправить ваше плохое поведение.
А этим летом у деда появился новый житель. И какой! Медвежонок! Пушистый, ростом с валенок, медвежонок Потап. Это Митька его увидел здоровым, весёлым и пушистым. А дед принёс его полумёртвого. Думал, и не выживет. Но у Потапа оказалось медвежье здоровье, выкарабкался.
Дед его в горах подобрал, на охоте. Медведицу, мать Потапа, видно, застрелили охотники, а медвежонок остался сиротой.
Когда дед его увидел, медвежонка рвали собаки. Они б его давно прикончили - огромные, свирепые пастушьи псы, но Потап забрался в колючие кусты и оттуда лапой, лапой по носам, по носам.
Когда дед его вытащил из куста, то еле отбился от собак. Они набросились на него, прокусили ногу в двух местах, изорвали штаны и ватник. Если б не Чако, неизвестно, чем бы всё это кончилось. Но у Чако разговор короткий. Он ростом с телёнка, а зубищи, как у крокодила, - он ими волку хребет перекусывает.
Медвежонок был весь в крови и почти не дышал уже. Целый месяц отлёживался. Дед его поил из соски молоком с мёдом. Когда Митька приехал, Потап был развесёлым, хитрющим и таким забавным зверёнышем, что в него сразу же все влюбились. И папа, и мама. А Митька - тот не отходил от него, даже спали вместе, в обнимку. Потапу прощались все выходки с людьми и зверьми, он был самым маленьким и чувствовал, хитрюга, что все его обожают.
То туфлю утащит и так её отделает острыми зубами, что приходится выкидывать. То в буфет заберётся в поисках варенья, тарелки переколотит. То подберётся к спящему Тенору или Братцу да как наподдаст лапой! А она у него тяжёлая, медвежья, даром что маленький.
Дашь ему ириску, он, дуралей, в неё вцепится и склеит себе пасть - не раскрыть. Бежит к Кирюше, скулит, жалуется. Тот ему своим крепким костяным клювом принимается выковыривать коварную ириску и ворчит по-своему, по-вороньи. А Потап, нахал маленький, вместо благодарности тут же выдерет пару перьев из роскошного Кирюшкиного хвоста.
Но деда Потап слушался беспрекословно. И если дед его ругал, у медвежонка даже слёзы текли, так он расстраивался.
Вот какой у Митьки дед.
- Митька, а расскажи, какой дед умный, - просили ребята.
- Дед очень умный, - говорил Митька, - я вам потом много ещё чего расскажу. А теперь хватит, я устал.
13. Снова доброе дело
- Придумал, - кричит Лёшка, - придумал!
- Что придумал? - спрашивают у него.
- Как что?! Дело! Думаю, доброе.
- Выкладывай, - говорит Мишка.
- Ну-ка, ну-ка, - говорят Нина и Вика.
- Послушаем, - говорит Митька.
- Дело такое: видали, как тётя Поля, нянечка, мучается, в целых шести классах полы моет?
- Видали, - говорят.
- Так что ж, мы безрукие? Сами за собой вымыть не можем? Сами намусорим, натопчем, свинюшник разведём, а тётя Поля убирает.
- Что ж, мы одни? - говорит Мишка. - Весь класс мусорит, а мы за ними убирай.
- За Лисогонова, значит, убирать прикажешь? - возмущается Митька.
- Да, да, за весь класс! Да, и за Лисогонова тоже! Дело не в том, за кого, а в том, кому помогаем, - говорит Лёшка, - а потом другая звёздочка, а после третья, четвёртая. Это вроде как бы почин. Мы вроде бы, значит, починатели.
- Зачинатели, - поправляет Вика.
- Пускай зачинатели.
- А как они узнают, что мы мыли? - спрашивает Нина.
- Как это как? - удивляется Лёшка. - Сами скажем. Бросим клич!
- Эх ты! - говорит Нина. - Ничего ты не понимаешь! Какое же это доброе дело, если про него на всех углах трезвонить. Мы всё сделаем и никому не скажем!
- Здорово! - говорит Митька. - Правильно. Так ещё и лучше. Пусть она нас украсит.
- Кто?
- Наша скромность.
- Пусть, - согласились все и поглядели друг на друга с нескрываемым уважением.
Правда, Мишка Хитров немного сомневался.
- Подумаешь, - говорит, - великое дело - полы вымыть. Вот если бы придумать что-нибудь такое, чтобы ого-го! Чтобы - во! Чтобы, знаете, ах!
- Вот и придумай, - обиделся Лёшка, - что ж ты не придумываешь?
Но Мишка зря беспокоился. Уже минут через пятнадцать после того как они взяли у растроганной тёти Поли швабры, тряпки и вёдра с тёплой водой и приступили к мытью, он понял, что беспокоился абсолютно зря.
Может, это было и не совсем "ого-го!" и "ах!", но и пустяковым делом мытьё полов никак не назовёшь.
Парты двигать - раз! За горячей водой в котельную бегать - два! А этаж-то четвёртый! А воды-то уходит прорва! Выносить грязную воду - три!
Но, конечно, тяжелее всего было само мытьё.
Ребята даже представить себе не могли, сколько мусору скапливается в классе.
- Это надо же умудриться так насвинячить, - ворчал Мишка, гоняя тряпкой, намотанной на швабру, лужу.
- Будто нарочно! Никогда бы не подумал! - удивляется Митька.
- Варвары! Троглодиты! Самоеды! - ругалась Вика папиными словами.
- Теперь если увижу, кто мусорит, не знаю, что с ним сделаю, - грозился Лёшка.
- А ты под своей партой погляди, - сказала Нина.
- Да-а, все мы, оказывается, хороши!
На том и порешили.
А труднее всего было загнать воду назад в вёдра.
Тут уж швабра не помогала! И на коленки не станешь - мокро. А поясница уже через пять минут начинает трещать, просто немеет вся от напряжения.
И мыть пришлось не один раз, а три. После первого раза только грязь размазали. Вот каким непростым делом оказалось простое дело - мытьё полов.