Героико-романтическая повесть известного пермского писателя В. Г. Соколовского адресована ребятам среднего школьного возраста.
Владимир Соколовский
РЕБЯЧЬЕ ПОЛЕ
Летом 1930 года в селе Лягаево Кочевского района Коми-Пермяцкого национального округа был организован пионерский колхоз.
1
В начале мая тридцатого года две учительницы Лягаевской школы-четырехлетки, юные комсомолки Дуся Курочкина и Муся Жилочкина, как-то сказали ребятам после уроков:
- Сегодня объявляется ударный школьный день по борьбе с грязью в домах. В некоторых избах ужас что делается, годами не убирают! Идите, стыдите их, учите чисто жить.
Первый-второй класс отпустили домой, объяснив им значение чистоты и наказав бороться за нее в своих избах. Из учеников же четвертого и третьего классов организовали бригадки по нескольку человек - и вперед!
Шли по деревне, заходили в дома. Не спрашиваясь, принимались за работу: мели полы, шоркали стены, снимая паутину и плесень, сгребали и сбрасывали с печек не убиравшиеся многие годы пыль и хлам. Поднимался такой содом, что ничего не было видно. Удивленные, очумевшие старухи ковыляли поспешно на крыльцо, оттуда - к соседям. Там - такое же светопреставление. Спаси, господи, милостивый Никола!
Из открытых, густо выбрасывающих пыль окошек - ребячий чих. Чумазая, в пыльной одежке стояла на крыльце одного из домов третьеклассница Опёнка Минина и толковала собравшимся внизу молодкам, старухам, ребятишкам:
- В грязи-то, гляжу, больно хорошо вам жить! Такими же хотите быть, ага? - она показала на роющих завалинку двух остромордых, чрезвычайно похожих на больших крыс поросят местной породы с большими черными пятнами на шкуре. - Ведь как хорошо, когда дома-то чисто! Не будете жить по новой советской медицине - заест вас микроб!
Олёнка - первая в школе активистка.
- Слышь-ко, бабы, что девка бает!
- Что, что, что?
- Дескать, приедет из самого Кудымкара с наганом какой-то мистоп, всех начисто порешит, а иных так прямо и заест.
- Ой, ой, ой!..
В ту пору трусил мимо на лошади по своим делам председатель лягаевского колхоза "Красный Октябрь" Иван Николаевич Мелехин.
- Эт-то еще что за митинг?
- Это, Иван Николаевич, пионерский поход за чистоту крестьянского жилья! Хватит в грязи-то им жить, пора и об медицине маленько думать. Так нам учительница Евдокия Федоровна сказала.
Председатель увечной левой рукой - половины кисти не было - потер щеку, проводил взглядом летящую по улице пыль, крякнул:
- Дело шибко хорошее! Да только управиться ли с ним вам, сопливым? Ведь тут отсталость вековая, а вы разбежались по избам, вениками - шир-шир! Кавалерийский наскок в этом вопросе ничего не решит, - время надо, силы, хотение. Под силу ли вам это, подумай, Олёнка! Ребятам что - они сейчас веники бросили, все забыли да играть побежали. А бабы с мужиками и кумекай потом: зачем это школьники по избам ходили, пыль поднимали?
- Как - силы не хватит? - обиделась девчушка. - Нас много! В третьем да в четвертом классе только больше двадцати! Надо будет - и малышню пристегнем. Сколько будет? Вот! Неужели мы все вместе грязь не одолеем? Да мы хоть какое дело изладим!
- Ой, какая Олёнка у нас храбрая! - засмеялись стоящие у крыльца бабы и старухи. - Все она изладит! Нос-от подотри, пионерка!
Председатель же помолчал, затем тронул повод и потрусил дальше.
2
На другой день, к концу последнего урока, он появился возле школы. Ребята, сидящие возле окон, видели, как Иван Николаевич примостился на бревно у забора и завел разговор с малолетним Трофимком Дегтянниковым. Трофимко был из соседней, за леском, деревни Тюиково, ровесников у него там не было, и он таскался, как привязанный, за братом Артёмком, третьеклассником. Тот в школу - и Трофимко в школу, тот бегать - младший братец за ним, тот делает что-нибудь по дому - и пятилетний тоже пыхтит, тужится, работает. Бывает, надоест Артёмку как горькая редька, надает он ему; отвяжись! Трофимко поревет-поревет тихо в сторонке и опять бежит за братом. Еще у Трофимка была совершенно ничтожная собачонка Тявка. В Лягаево и окрестных деревнях собаки были большие, сытые, добрые. "Откуда взялось экое чудо? Наверно, она прибежала из самого Кочева", - судили между собой крестьяне, глядя на семенящую за Трофимком на коротких лапах лохматую остромордую страхилатину.
Сейчас Трофимко хвастался председателю, какая Тявка у него ученая.
- Усь! Усь! - покрикивал он, указывая на бродящую по полянке привязанную к колышку козу.
Собака смотрела, смотрела на него, на козу; вдруг, изогнувшись, бросилась вбок, к Ивану Николаевичу, и хватанула его за коленко. Мелехин лягнул ногой - Тявка отлетела к огороду, села, помотала головой: жива ли? - и припустила к выглядывающей из подворотни курице.
Трофимко надулся, поддернул худые, из мамкиного домотканого сарафана порточки, убрел за школу.
- Ишь ты, - усмехнулся председатель. - Малышня…
Потер колено, погрозил радостно осклабившейся, замотавшей хвостом собачонке: вот я тебя, уродина!
Из школы спешили к нему юные комсомолки Курочкина и Жилочкина:
- Просим, просим в гости, Иван Николаевич!
- Надо, Евдокия Федоровна, Марья Ивановна, кой о чем потолковать. С вами, с ребятишками.
- Сейчас, сейчас, это мы сейчас! Дети, не расходитесь! Здесь соберемся или в класс пойдем?
- Лучше в классе, дело серьезное. Вы старших-то и младших отпустите, второй и третий только оставьте.
Дуся и Муся переглянулись: что такое? - и побежали распоряжаться.
Школа помещалась на втором этаже обширного дома раскулаченного Никиты Демидова. Маленькая комнатешка учительниц, две большие - в одной Курочкина занималась с первым и третьим классами, в другой - Жилочкина со вторым и четвертым. По два ряда парт в каждой: для младших и старших ребят.
Собравшимся второклассникам и третьеклассникам председатель лягаевского колхоза сказал так:
- Живем мы, колхозники, пока худенько. То земля не уродит, то непогода прихватит. Становимся, как говорится, на ноги. Но сразу решили: что бы ни случилось, первый кусок - всегда школе. Вас нынче в школе хлебом кормили?
- Кормили! - ответили ребята.
- Так будет и дальше. Сами станем голодать, а вас обеспечим, выучим. Однако и вы нам тоже помогайте.
- Поля полоть, что ли? - спросил Иванко Тетерлев из Васькино. - Так мы к вам, к лягаевским, не пойдем, у нас свои поля есть. И тятьки с мамками не пустят. Хитрые какие! Чтобы на вас из других деревень работали.
- Обождать-то не можешь, когда взрослый скажет? - строго глянул на него Мелехин. - Если они все у вас такие невежи, так я лучше уйду, - это к учительницам.
- Нет, нет! Они не такие. А он такой. Ваня, скажем тятьке! Выйди из класса! Нет, встань в угол! - заволновались Дуся и Муся.
- Ладно, пускай сидит, - смягчился председатель. - Ребята у нас хорошие, дружные, послушные. Вон как они вчера чистоту наводили. Я тогда и подумал: если всем вместе да за что-то взяться им - ведь выйдет у них! А? Одну былинку, как говорится, и пальцами переломишь, а сноп и через колено не сломаешь. В общем, так: выделяем вам небольшое поле, и садите там сами картошку, морковку, капусту, редьку, горох, свеклу - все, что надо, что в еду годно. Это будет школьное. Чтобы вам потом не один хлеб колхозный здесь жевать. Суп на обед сварить, то-другое. Дома-то тоже не больно жирно кормят, поди? Вспахать мы вам вспашем, а уж садить, окучивать, полоть, копать - это давайте сами. На прополку колхозных полей я своих лягаевских ребят тоже позову. А ты, Ваня, у себя в деревне будешь помогать полоть, потому что - верно! - у вас свои поля есть. Я к ним не касаюсь. Но в школу бегаешь к нам, и школьное поле будь добр к нам ходить обрабатывать, потому что оно для всех школьников. Понял?
- Да я что, понял.
- Почему первоклассников и четвероклассников отпустили? - подал кто-то голос. - Они что, не школьники, им есть не надо?
- Четвероклассники для нашей школы - ломоть отрезанный. Кто-то из них в колхоз придет, самостоятельно будет работать, кто-то в семилетку, в Казово, станет ходить, дальше учиться - это особая статья, к вам не касаемая. А вот вас, пионеров-третьеклассников, что в четвертом классе осенью начнут учиться, да будущий третий класс, который к Первомаю пионерским стал, - милости прошу! Ну, о первоклассниках что говорить! Они ведь еще маленькие, что умеют? Попросите иной раз, помогут они вам, и ладно, а я права не имею. Я и насчет вас-то его не имею, да что делать - такая обстановка, надо взрослым, подсоблять, а это - посильная для вас работа.
Олёнка Минина подняла руку, встала и сказала:
- Почему это первоклассников нельзя использовать? Они у нас нынче уже во второй класс пойдут, и некоторые есть очень самостоятельные! Помните, вы меня как-то обещали научить кроликов держать? Дать им несколько этих кроликов, и пускай возятся. Ведь там только и дел, что травы нарвать да клетки вычистить, а к зиме будет мясо. Только клеток нет…
- Клетки - что, - проговорил Иван Николаевич. - Плотнику сказать, так он мигом сделает. Ты ведь верно, пожалуй, Олёнка-девка, сказала сейчас. Много ли с кроликами хлопот? И ребятам на лето заделье будет. Трех крольчих дам. А в кролы - самого Якова дам!
- Ох ты! - воскликнули ребята.
Крол Яков был гордостью председателя колхоза, серьезно занимавшегося кролиководством, и об этой гордости знала вся деревня.
- Эх, пять крольчих дам! - распалился Иван Николаевич. - Кормите, пущай плодятся. Эдак-то штук пятьдесят к осени разведете. На зиму без мяса не останетесь!
Что-то грохнуло в углу: это Трофимко Дегтянников, сомлевший и задремавший, упал со своего чурбачка на пол. Чурбачок он сам как-то принес и иной раз сиживал на нем во время уроков, учительница его не прогоняла. Правда, надолго его не хватало: поскучав немного, Трофимко вставал и уходил из класса играть на улицу.
Мальчик плакал, а ребята смеялись. Председатель подошел, поднял Трофимка с полу, посадил за учительский стол. Трофимко мигом загордился и затих.
- Ну ладно, орлы-пионеры, отдыхать вам пора, гляжу, устали после уроков-то. Пойду я. А вы готовьтесь, да и за работу! Пословица наша как говорит: "На чужой хлеб не надейся!" Выбирайте меж собой начальство да и приходите к нам в правление. Только не тяните, на днях уж пахать станем! До свиданья!
Иван Николаевич ушел, и ребята хотели бежать из класса, но Опёнка, председатель совета пионерского отряда, остановила их:
- Стойте, стойте! Бойкие какие, побежали! Евдокия Федоровна, что делать будем?
- Давайте соберемся вечером! - предложила Курочкина. - Сейчас вам и правда пора по домам, а вечером приходите к сараю, где мы репетируем спектакль, и после репетиции все обговорим. И сами подумайте до того времени. Ладно?
3
Зимой неподалеку от леса лягаевские мужики сколотили большой сарай, чтобы держать в нем сено для колхозных лошадей. Пока же сарай пустовал, и учительницы Дуся и Муся репетировали в нем с парнями и девками народные коми-пермяцкие танцы и песни, а также отрывки из трагедии английского драматурга Вильяма Шекспира "Отелло". Поднять всю эту пьесу было бы тяжело в полуграмотном Лягаево, к тому же перевод ее на коми-пермяцкий язык был неважный. Курочкиной и Жилочкиной дала ее в Кудымкаре, откуда их направляли на работу, представительница окркультотдела со словами: "Эта пьеса из жизни беспощадно подавляемого крупным капиталом негритянского населения. Тема, девушки, актуальная и жизненная!"
И вот теперь мучились с ней, сокращая и сокращая, уменьшая число действующих лиц: парни с девками отказывались проживать неестественные страсти, говорить неестественным языком. Хотели показать постановку сельчанам к Дню Парижской коммуны, потом к Первомаю, сейчас думали: хоть бы успеть к Октябрьской! Из исполнителей остались только самые-самые энтузиасты: Дуся с Мусей, молодой колхозный плотник Ониська Минин, деревенский грамотей Яков Федорович Шипицын, Тимофей Кучевасов из Тарасове да Катерина Мелехина. Этих, чуть вечер, не выкуришь из сарая: тяжело выговаривают непривычные фразы, гнутся по-деревянному, подражая галантным поклонам, парни фехтуют на палках - и, бывает, войдя в азарт, поколачивают друг друга.
Ребята под вечер собрались недалеко от сарая и, покуда суть да дело, стали загадывать загадки.
- Рогатый, да не бодается!
- Ухват!
- Ног много, а с поля на спине едет.
- …?
- Борона, черти!
- На крыше медведь пляшет.
- Я знаю! - поднял руку Трофимко Дегтянников, пришедший вместе с братом. - Это медведь, Миша-Оша, залез на крышу и пляшет.
- Эх ты, бестолковый Трофимко! Ведь это дым. А вот еще: целый день в лесу шумит, а ночью под лавкой спит.
- Пьяный мужик, в лесу напился!
- Грибная корзина!
- Дудка!
- Топор, топор!
Трофимку надоело отгадывать загадки, и он, выждав паузу, сказал важно:
- Мы с Тявкой зимой медведя, Мишу-Ошу, в лес убивать пойдем. У меня Тявка ученая. Она как бросится на него, как укусит прямо в пасть, а я в ту пору стрелю в него из тятькиного ружья. Я никого не боюсь.
- Ой, Трофимко! - засмеялась Олёна. - Получится с тобой, как с той Овдей, которая ходила пиканы собирать. Никто не знает? Вот пошла раз Овдя в луга за вкусными, сочными пиканами. Только стала рвать, слышит - кто-то шумит в кустах. "Ой, медведь! Ой, он меня поймает!" И - бежать. А шум за ней, за ней. Страхи страшные! Прибежала в деревню как полоумная, все пиканы потеряла. Бабы увидели ее, шумят: "Ты пошто, Овдя, поясок от лаптя распустила? Ведь лапоть потеряешь!" Она смотрит - и верно: поясок от лаптя развязался, ширкает по траве, шумит. Вот тебе и медведь! Ты тоже так-то не испугайся смотри, герой!
- Ну, ладно! - сказал Артёмко. - Хватит болтать-то. И ты помолчи, Трофимко, не мешай большим, а то отведу тебя в лес и отдам страшному Боболю. Сиди тихо! Так что, будем ждать Марию Ивановну с Евдокией Федоровной или сами пока подумаем?
- Что мы, маленькие?
Пришли все, никто не вздумал увильнуть, чтобы отговориться после: долго искал-де корову или мать с отцом не отпустили. Всего было двадцать три человека: одиннадцать будущих четвероклассников и двенадцать третьеклассников.
- О, как нас много! - сказал Артёмко. - Так что же это такое будет, - никак, бригада?
- Надо две бригады сделать, - предложил Ондрейко Давыдов. - Одну из старших, другую из младших. На одной ведь работе надо ребят посильнее, а на другой можно и послабже.
- Так-то так… А кто над ними обоими руководствовать будет? Разве еще одного бригадира, главного, поставить?
- Нет, ребята, это не по-пионерски получается, - подала голос Груня Жакова. - Ведь в бригаде как? Если бригадир сказал - ему перечить не смей, а то порядка не будет. Это правильно. Но ведь у пионеров еще совет должен быть. Без совета нельзя. А то бригадир скажет, а ты делай. А если он неправильно велел?
- Самое лучшее, я думаю, будет, если мы организуем колхоз. Самый настоящий колхоз, вот. Только пионерский. - Так сказала Олёна Минина.
Ребята зашумели:
- Ты, Олёнка, придумала тоже: колхоз! Они у мужиков-то не везде получаются.
- Один колхоз большой, а в нем - еще и маленький. Ха-ха-ха!
- Кто разрешит?
- Мы пионеры или нет? - зашумел Артёмко. - Мы сами эти дела можем решать. Олёна у нас пионерское руководство - давай, голосовать будем, да и все! Колхоз - самое верное дело. Председатель, две бригады - как у больших! А председателем Олёна пускай и будет. Она у нас самая активная, самая работящая. Верно? Кто за такое дело, поднимай руку!
Одни сразу, другие - посомневались немного, но руки за пионерский колхоз и его председателя - Олёну Минину - подняли все. И все-таки было непривычно, боязно, ребята поеживались: шутка ли - свой колхоз! Что-то у них получится?
Теперь надо было выбрать бригадиров. Дело ответственное!
- Давайте, предлагайте, - сказала Олёна.
Поднял руку Иванко Тетерлев:
- В бригаду четвероклассников надо меня бригадиром выбрать. Я работать во как люблю и всех других заставлю. Я и учусь хорошо.
- Сам себя похвалил! - засмеялись одни ребята.
- А что, Иванко правильно говорит! - сказали другие. - Он шибко работящий. И учится ударно.
Груня Жакова воскликнула:
- Тетерлев для бригадиров неподходящий. Вы у него когда-нибудь что-нибудь пробовали попросить? Никогда, ни за что не даст, хоть у него и есть, и самому не нужно. Он жадный! А нам жадных бригадиров не надо. У нас бригадиры пионерские, мы ничего другим жалеть не должны, наоборот, помогать, если кому трудно будет.
- Списывать тебе не даю, вот ты и шумишь, - заворчал Иванко.
Однако Груню поддержало большинство ребят:
- Верно она сказала! Иванко жадина, только для себя старается!
И бригадиром четвероклассников выбрали Артёмка Дегтянникова, а третьеклассников - толстенького, рассудительного Максимка Мелехина. Старшей над второклассниками решили поставить пионерку Груню Жакову.
Стало темнеть, и ребята видели, как к окраине села прошли несколько мужиков с ружьями: в Лягаево был крепкий отряд самообороны, регулярно выставлялись ночные посты - в округе ходила и безобразничала банда конокрада Гришки Распуты, Григория Никонова из деревни Прошино. Убивали сельчан, устраивали поджоги. Появляться к лягаевским мужикам они побаивались и дела свои творили обычно в мелких лесных деревеньках, где и народу было поменьше, и менее он был организован. Однако осторожность в таких делах не помешает, и ночами люди выходили в караул.
Из сарая, где шла репетиция, доносилось:
- Взываю на коленях, объясни,
Что это значит? До меня доходит
Какой-то ураган в твоих словах,
Но не слова.
- Кто ты? -
гудел плотник Ониська.
Дездемону играла Муся Жилочкина.
- Твоя супруга.
Тебе и долгу верная жена.
- Попробуй подкрепить все это клятвой…
- Не надоест им! - вздохнул толстенький Максимко. - Толмят и толмят одно каждый вечер. Я бы задавился, кажись, от такой жизни.
- Так то ты! - сказала Груня Жакова. - А мне вот беда как нравится, ребята-матушки. "Какой-то ураган в твоих словах, но не слова…" Я уж ходила к ним, просилась, а они - дескать, подрасти еще надо…
Вдруг рядом кто-то истошно заревел. Это Трофимко плакал, размазывая слезы, подтирая под носом. В темноте светленькими пятнами выделялись его лицо да белые лапоточки.
- Ты чего?
- Ой, я боюсь Боболя! Он страшный, придет сейчас из леса и заберет меня к себе!
Тявка сидела рядом, горестно поскуливала.
Олёна подошла, погладила мальчишку по голове: