Тамара укладывала в чемодан вещи. Лицо её побледнело, волосы растрёпаны. Увидев покрытого пылью мужа, бросилась ему на шею.
- Ваня, дорогой…
- Не плачь, Тамара… Забежал на минуту… Всё бросай, уходи! Сейчас отправятся последние грузовики…
- Никуда не поеду, Ваня, я с тобой останусь. Буду медсестрой в полку…
Тамара не успела досказать: на улице разорвался тяжёлый снаряд, выбив стёкла. Взрывная волна бросила её на смятую постель. Второй снаряд снёс крышу дома.
- Пошли скорей! - Кабушкин потянул её за руку.
Но Тамара упёрлась:
- Ваня, умоляю…
- Нельзя, дорогая… Поезжай в Казань, к родителям. Жди меня там.
В городе с треском и шорохом пылали крыши, деревянные дома, сараи, выбрасывая в небо чёрные клубы дыма.
Рядом остановился грузовик.
- Давай, Тамара!
Кабушкин, схватив её за руку, вывел из дома.
- Прощай, родная! - прижал он жену к груди, затем поцеловал её.
Машина тронулась.
- Прощай, Ваня! - услышал он удаляющийся голос. - Не забывай… Пиши…
Кабушкин вернулся к солдатам. Потом снова были упорные бои, снова разрывы снарядов и гул самолётов…
- Ну, помнишь? - повторил незнакомец.
Кабушкин встрепенулся. "Да кто же это? И голос вроде знакомый". Остановился и пристально поглядел на чужого человека.
- Гумер… Вафин?! - чуть не вскрикнул он. - Чего же не скажешь, а всё загадками… Усы, бороду отпустил, не сразу признаешь…
Вафин посерьёзнел.
- А чего говорить? - сказал с укором. - К тебе и не подступишься.
- Ты как тут очутился? - сухо спросил Кабушкин,
- Приехал к вам для связи между отрядами.
- Это хорошо. Будем знать, кто в соседях. - Кабушкин подпрыгнул, схватился руками за толстый сук на стволе. Сук не выдержал, обломился, нарушив тишину леса. Кабушкин невольно огляделся.
- Не видел кого из наших, казанских? - спросил Вафин, обиженный тем, что друг детства с ним так обошёлся…
- В отступлении?
- Да.
- Яшку Соловья встретил, - сказал Кабушкин. - Только встреча была нерадостной. И вспоминать не хочется.
- Он какой-то трусоватый.
- Шкурник. Однажды написал на меня жалобу за то, что я впустил через переднюю дверь Николая Филипповича. Всегда был таким. Ещё в Казани.
- Такой напишет, - усмехнулся Вафин. - На днях я получил письмо из Казани. Жизнь там нелёгкая. Но работают, не жалуются. Николай Филиппович ходит в залатанном старом костюме, голодный, а для победы над врагом все деньги за лекции в Доме учёных и серебро, что раскопал на развалинах, отдал государству. А серебра у него было много: килограмма три-четыре.
Ваня вдруг вспомнил разговор о Гумере с Харисом.
- Послушай, Гумер, тебе тоже дал он одну монету. Потерял, наверно?
Вафин нахмурил брови.
- Почему же я должен потерять её? - пожал он плечами. Помолчал и улыбнулся - Чудеса да и только. Хочешь - не хочешь, а невольно поверишь в колдовство. Как говорил Николай Филиппович, серебряная монета приносит человеку счастье. Она и в самом деле вывела меня из окружения. Теперь это мой талисман.
- Покажи-ка.
Вафин расстегнул верхние пуговицы телогрейки, сунул руку за пазуху и вытащил кисет, сделанный из кожи, затем развязал шнурок и двумя пальцами нащупал в табаке монету.
- Вот она.
Кабушкин взял монету, обсыпанную табачной пылью, и дважды подбросил её на ладони. С детским любопытством стал рассматривать сверкающий кружок, напоминавший о далёком детстве, о своём учителе…
- Вернулись бы те времена, - вздохнул Вафин.
- Давай не будем, - усмехнулся Кабушкин, вернув монету хозяину.
- Что не будем? - насторожился тот.
- Постараемся больше не попадать в окружение.
- Да я не о том. - Вафин, махнув рукой, спросил - А Яшка вспомнил учителя?
- Николая Филипповича?.. Нет. Он вспоминал своих девушек. И говорил про Светлану гадости.
Закурили.
Чтобы не мешать партизанам устанавливать снятую с немецкого танка пушку на телегу, повернули обратно. Кабушкин молчал. Невесёлой была та встреча с Яковом, о которой теперь и говорить не хотелось…
Как это было
…Их дивизия с боями отступала к Бресту. Едва прошли первые километры, как выяснилось, что города Гродно и Брест уже в руках врага. Близ города Слоним, у станции Зельва, немцы сбросили большой десант с артиллерией, чтобы преградить дивизии дорогу. Когда штабные машины приблизились к этой станции, они были встречены сильным огнём. Полковник Молев отдал приказ уничтожить десант. Лейтенант Кабушкин попросился у майора Кадерметова пойти на передовую. Тот разрешил. У мельничной запруды на реке Зельенка вспыхнул бой. Фашисты любыми средствами стремились окружить штаб дивизии. Но это им не удалось. Однако встреча с десантниками обошлась дорого - погибло много воинов. Заместитель командира дивизии Молев, тяжелораненый, попал в руки врага. Подразделения, в том числе и взвод Кабушкина, сопровождавшие штаб дивизии, направились к городу Слуцку. Стрелковые полки, госпиталь и другие части - всего до семи тысяч бойцов - по лесным тропинкам отступали к городу Лунинец. В небе с рёвом проносились вражеские самолёты, по шоссе сплошной колонной продвигались немецкие танки…
В этом отступлении Кабушкин и встретил Якова. Встреча была неожиданной. И до этого знал он, что в дивизии, носившей имя Верховного Совета Татарстана, служит много казанцев. Майор Кадерметов как-то перед самым началом войны показал ему список младших командиров: дескать, посмотри, нет ли знакомых. Кабушкин увидел там фамилии друзей детства - Хариса Бикбаева, Андрея Счастливцева и других знакомых. Но ни с одним из них встретиться не удалось. И вот - пожалуйста.
Яшка мало изменился: те же светлые волосы, хитроватые глаза. Даже в армии не бросил привычку одеваться щёгольски: пилотка набекрень, гимнастёрка подпоясана широким офицерским ремнём.
- Вот это встреча! - воскликнул Яшка, удивляясь. - Не думал и не гадал, что мы так увидимся.
- На войне может быть и хуже.
Они шли рядом. Под ногами ломались ветки, местами чавкала вода.
- Говорили, ты на интендантской службе, - сказал Яшка, вытаскивая из кармана папиросы. - Где же твои машины? Почему не мчишься по шоссе?
- Те, которые нужно, сожгли, другие в тыл отправили.
- А Тамара успела выехать?
- Успела.
- Прут они сейчас на самой лучшей технике. Гитлер говорит: одержу победу с быстротою молнии.
Ваня вспомнил разговор в электротехническом цехе, четыре года назад. Яшка тогда говорил другое.
- Помнишь, когда я работал в цехе и читал однажды газету рабочим? Ты сказал, что Гитлер - шантрапа, дутый пузырь и прочее.
- Злопамятный ты, Кабушкин. Вряд ли я так говорил.
- Нет, память у меня хорошая. Не забываю.
- Плохого, - усмехнулся Яшка. - А помнить советую только хорошее.
Когда остановились на отдых, Яшка достал из кармана блестящую стопку и, наполнив её спиртом из фляжки, выпил. Вторую налил Ване.
- Пей.
- Натощак не пью, - отказался Кабушкин.
- Как хочешь… Тогда за твоё здоровье!
Яков выпил и вторую стопку.
- А где же твоя винтовка? - спросил Кабушкин.
- Зачем она? С меня и пистолета хватит. Я же теперь штабист…
Была подана команда не расходиться. Яшка, чьё настроение поднялось после того, как промочил он горло, начал вспоминать прошедшие дни.
- Были, были молодые годы, как говорил Харис, гороха полные карманы… А ведь я, Ваня, Светлану всё равно засватал. Она стала такой легкомысленной. Выпивать научилась. А раз девушка пьёт, она уже не может быть себе хозяйкой…
- Ты пьян, Яков.
- Ты сам виноват, замучил девушку. Света мне всё рассказала…
- А ты не изменился.
- На что намекаешь?
- Хватит! Не то… - Кабушкин поднялся.
- Всё, всё… - тут же вскочил на ноги Яшка и, раскланявшись, побежал догонять своих.
Последний рубеж
После изнурительных переходов по лесам и оврагам наконец-то заняли оборону восточнее города Сураж в Брянской области. Мост через реку взорвали. Немецкие войска приблизились к берегу. Затем, не останавливаясь, вошли в воду. Полковник Зашибалов приказал батареям открыть огонь. Снаряды потопили несколько машин и понтонов, спущенных для переправы. Бросившиеся в речку гитлеровцы попали под огонь пулемётов. Наступление было приостановлено. Противник ещё два раза бросался к переправе, однако ни один солдат не ступил ногой на эту сторону. Тогда разъярённые фашисты начали стрелять из артиллерии по нашим огневым точкам.
Сорок самолётов сбросили на берег бомбы. Но дивизия не дрогнула.
Когда полковник Зашибалов подходил к наблюдательному пункту полка, рядом разорвался вражеский снаряд. Взрывной волной его отбросило в сторону. Тяжело контуженный командир полка был доставлен в госпиталь.
Пришла нерадостная весть о том, что генерал-майор Михайлин погиб, генерал-лейтенант Карбышев, будучи в тяжёлом состоянии, попал в плен.
Враг упорно стремился к переправе. Но все атаки его были отбиты. От беспрерывной стрельбы стволы винтовок и пулемётов перегревались, обжигали руки.
А ночью был объявлен приказ об отходе на другие позиции. К утру заняли высоту вдалеке от города. Вырыли окопы, расставили огневые точки. Боеприпасов и снаряжения - достаточно. Патронов и гранат не жалели. Когда гитлеровцы, подобно мошкаре, лезли на высоту с трёх сторон и подымались в атаку, завязывался рукопашный бой.
Склоны были усеяны трупами. Особенно внизу, где лежали сотни убитых немцев. Видя, что высоту не взять, немцы два часа её долбили снарядами. Казалось, земля сошла с места. Едкий дым, перемешанный с пылью, закрыл яркое солнце. На месте окопов остались только ямы. Блиндажи, пулемётные гнёзда взлетели на воздух. А бойцы выдержали, устояли…
- Я Андрея встретил, - сказал Вафин. - Потом он, бедняга, погиб. За Белостоком. От бомбы.
- Жаль, хоть и был он всегда высокомерным. Помнишь, как мы выбирали командира? - Кабушкии усмехнулся, потом вдруг забеспокоился - У Белостока, говоришь? Но там шли грузовики нашей дивизии…
- Хорошо, если вырвались. По дороге я видел много искалеченных машин. Которая совсем опрокинулась, которая дымит. Не разбирал, гад, куда бросал бомбы. Женщины ли, дети - ему всё равно…
- Там была моя Тамара… Сядем-ка, Гумер… Расскажи, какие были машины?
- Разные. Всех марок. Но больше грузовых. Только ты не беспокойся: Тамара может пересесть и в другую машину… Сам-то как попал в партизаны? - поинтересовался Вафин.
- Это история длинная, - ответил Кабушкин, но, успокоившись, подробно рассказал, что ему пришлось пережить.
…Отступая с полком, его взвод расположился на какой-то безымянной высоте. Фашисты забросали её минами, затем поднялись в атаку.
Совсем оглохший, Иван перетащил два уцелевших пулемёта в сторону. Один из них оказался неисправным. Тогда, взяв коробку с патронами, он перелёг ко второму. Ждать пришлось недолго. Немцы снова поднялись в атаку. Стиснув зубы, Кабушкин поливал их длинными очередями. Эх, если бы хватило патронов… Но кто-то внезапно запрокинул ему голову назад и схватил за горло. Потом навалились ещё двое. Съёжившись кошкой, он кого-то пнул в живот, кому-то разорвал рубашку, успел ударить головой снизу в подбородок, но тут вдруг его стукнули по голове чем-то тяжёлым…
Выволокли Кабушкина к дороге, бросили, махнув рукой: всё равно, мол, кончился. Он открыл заплывшие глаза: у ног шагают пленные. Одежда у многих порвана, свисает клочьями. Головы мокрые - у одних от пота, у других - от крови, опущены…
- Вставай, браток, вставай, - шепнул один из пленных. - Сам не встанешь, выведут в расход.
Он еле поднялся. Но ему не дали упасть - повели, подхватив под руки. Гнали всех к Минску. Ни пить, ни есть в дороге не давали. Говорят, без еды человек может вытерпеть недели две. А без воды? Где-то звенит ручей. Перекатываясь, булькает вода… Эх, воды бы глоток. Один глоток…
Фашисты, оказывается, уже взяли Минск. Узнав об этом, конвоиры на радостях напоили всех водой, разрешили умыться.
Высокий худощавый немец, коверкая русские слова, сообщил, что немецкое командование отпустит белорусов на свободу. Фюрер так сказал. Будет новый порядок. Возвращайтесь домой и помогайте Германии.
Сначала Кабушкин этому не поверил. Жди, отпустят. Но вскоре очкастый офицер, прибывший в легковой машине, повторил эти же слова. Конечно, такое великодушие придумано не зря. Заигрывают немцы: не воюйте, мол, а работайте на Великую Германию. Но почему бы не попытать ему счастья? Говорят, чем лежать, лучше выстрелить. Умереть всегда успеешь.
Кабушкин стал искать в колонне белорусов. Как и в детстве, один план рождался за другим. Только надо найти подходящих людей. Иван ещё ни разу не был в Минске. Если спросят немцы, откуда он родом и где его семья, должен быть готов ответ. Нет, нельзя говорить им, что родом он из Минска. С человеком, не знающим даже, где находятся правительственные здания, и разговаривать не будут.
Какой же он, Минск, похож ли на Казань? Есть ли тут свои слободы?
Среди пленных вскоре нашёл он белорусов, живших до войны в окрестностях Минска. Выбрав одного из них - Иванова, доверил ему свою тайну.
- Посмотрим, - неопределённо сказал тот, пожав плечами.
Город был разрушен. Всюду сплошные развалины. Оборванные, голодные жители с котомками за плечами, поняв, что пути к отступлению отрезаны, возвращались домой. Но вместо своих домов находили груды щебня…
Пленных загнали в лагерь, обнесённый колючей проволокой, у парка Челюскинцев. Совсем как обречённую скотину, доставленную в город на убой…
Немцы ещё раз объявили по радио, что готовы отпустить минчан по домам. К лагерю начали стекаться местные жители, надеясь найти среди пленных своих родственников. Появилась и жена Иванова - худая, измученная. Горько поплакали, обнявшись у колючей проволоки, затем посмотрели друг на друга печальными глазами,
- Ну, как же дальше будем жить? - спросила жена и снова заплакала.
Не показываться бы сейчас людям на глаза. Только на ясном небе улыбается солнце, на мягком ветру шелестят листья, летают пчёлы, бабочки. Всё вокруг, как прежде, своё близкое, но радости нет…
Кабушкин подошёл к Ивановым. Жена, стесняясь чужого человека, потупила голову. Но муж, чувствуя себя виноватым, вытер глаза рукавом и сказал ей:
- Маруся, будь знакома: это мой друг Жан.
Маруся присмотрелась к нему и, слабо улыбнувшись, кивнула головой. Когда полицай и немец, наводившие порядок среди пленных, удалились, он попросил её найти ему каких-нибудь родственников.
- Спасём его, Маруся, - вмешался муж. - Вытащим из этого ада.
- Постараюсь, - кивнула жена. - Есть у меня подруга Нюра. Её попрошу.
На другое утро Кабушкина вызвали в проходную - сказали, что его разыскивает жена. Увидев молодую женщину в потрёпанной одежде, он ещё издали крикнул: "Нюра!" - и побежал к ней с распростёртыми руками. Она, догадавшись, что это и есть её "муж", нисколько не стесняясь, припала к нему - поцеловала в сухие потрескавшиеся губы, в заросшие жёсткой щетиной щёки. Сама причитает и плачет, несказанно радуясь этой встрече.
Видать, сердце часового смягчилось. "Фрау, гут-гут", - сказал он, улыбаясь, и, чтобы не мешать им, отошёл немного в сторону. А в это время Нюра сообщила Кабушкину, что ему готовят паспорт, нужна только фотография: нет ли у него какой-нибудь карточки, чтобы можно было переснять её.
- Нет, - шепнул он растерянно. - Все документы мои отобрали… Постойте!
Каким-то чудом в кармане гимнастёрки сохранилась помятая фотокарточка, на которой сняты они с Тамарой в зимних одеждах. Иван достал её и незаметно сунул Нюре:
- Отсюда, может, сумеете вырезать.
- Переснимем, - сказала Нюра. - Есть у нас фотограф - он и лысого сделает кудрявым!
И, действительно, вечером Нюра принесла паспорт на имя Жана, с фотографией, сделанной по всем правилам: без головного убора. Кабушкина вместе с "женой" отпустили на свободу.
- Кто ж это сделал? - поинтересовался он, рассматривая фотографию.
- Галицкий, - ответила Нюра. - Живёт на Центральной улице, в подвале.
- Спасибо ему, Нюра. Никогда не забуду вашей помощи…
Первые вылазки
Так Иван стал Жаном. Прежде всего начал он присматриваться к людям слободы Столовой, где жил сам, затем подыскивать себе друзей в самом городе. Говорили, что в лесу есть партизаны, только пока ещё молчат, не действуют.
В Минске и в окрестностях было спокойно, тихо. И это беспокоило Жана. Люди не должны терять надежды. Пусть народ готовится к борьбе и чувствует, что есть у него подмога. Так было сказано и в листовках, сброшенных ночью нашим самолётом. Значит, надо приступать к делу.
И вот Жан с тремя товарищами вышел в лес на первую охоту. На крутом повороте шоссе организовали засаду. Вскоре показался легковой "оппель", охраняемый мотоциклами. По сигналу Жана бросили гранаты. Прозвучала звонкая очередь из автомата, и фашистов не стало. Захватив оружие и документы, все трое быстро скрылись в лесу.
Очередную охоту провели на Логайской дороге. Затем отправились небольшим отрядом в сторону Стелбуна. Здесь подорвали машины, перевозившие топливо. Дней через десять ворвались в лагерь военнопленных и спасли от смерти большую группу людей.
В городе заговорили о действиях партизан, радуясь тому, что борьба с врагом не окончена. В Минске были созданы подпольные райкомы и вскоре ими стал руководить горком. К тому времени в окрестных лесах уже существовало несколько партизанских отрядов. Урон, который они причиняли фашистам, начинал беспокоить немецкое командование. Леса вокруг Минска были объявлены партизанскими зонами. Немцы боялись туда заглядывать, зная, что их там подстерегает смерть.
А районы, освобождённые партизанскими отрядами, расширялись - в них уже входили крупные населённые пункты. Власть, как и до войны, была в руках Советов, в школах продолжалась учёба.
Не прекращалась она и в партизанском отряде, который действовал под самым носом у врага. Ещё только неделю назад Жан по приказу командира отряда Ничипоровича и комиссара Покровского ходил доставать карандаши. Только вот с тетрадями трудновато. Нет у немцев бумаги. Правда, ученики не теряются: лес богат - пишут на бересте, на липовых дощечках. А какие интересные задачи придумывают! В каждой - взорванные склады, мосты, паровозы, уничтоженная техника, солдаты… Дети тоже по-своему воюют с фашистами. Среди них много сирот, но в отряде они чувствуют себя, как дома…
Вот и сейчас, когда вышли на поляну, где у дуба на суку висела чёрная учебная доска, Кабушкин дал знак Вафину остановиться.
- Повернём направо. Не будем мешать им. И так их уроки часто прерывают самолёты. В землянках сыро, поэтому вышли на солнце бедолаги.
Закутанные во что попало, ученики тихо сидели на сколоченных партизанами скамейках и слушали учителя. В этой школе не было разделения на классы. Младший и старший сидели рядом. Каждый сам знал, в каком он классе и какое выполнять ему задание…
- А знаешь, майор Кадерметов после тоже был партизаном, - сказал Вафин. - Только недолго. Погиб. Сам сдался немцам.