– Работает она одна, пусть и гуляет одна, – сказал дедушка. И Янку стали отпускать теперь в любое время. Скоро она и отпрашиваться перестала, просто уходила, когда хотела. Одно было правило – в одиннадцать вечера быть дома.
Янке нравилось иногда уйти одной в холмы, усесться прямо на землю и подставить лицо ветру. Вдали кружили дельтапланы, скользили над морем чайки, но крики их не долетали сюда. Отсюда был виден весь Посёлок, зажатый морем с одной стороны, холмами – с другой. И то и другое казалось Янке бесконечным. Хотя она знала: все тропинки в холмах упираются в трассу на Феодосию, а там, за морем – Турция, в которой Янка никогда не была. Все одноклассники были, а она – ни разу. Каждое лето их с Ростиком сюда отправляли. "Бабушка с дедом соскучились, бабушке с дедом надо помочь, зачем нам бешеные деньги за море платить, когда у нас бесплатное есть…".
– Девочка! Девочка, стой!
Янка оглянулась. Молодой парень в белых брюках и рубашке навыпуск и модной куртке догонял её. На груди у него болтался тяжёлый даже на вид фотоаппарат с огромным объективом. Он подходил к Янке, заслоняя вечернее рыжее солнце. Парень как парень. Невысокий, худой.
– Ух ты! – сказал он вдруг удивлённо, останавливаясь напротив Янки и бесцеремонно её рассматривая. – Какая ты… аутентичная! Не двигайся! Вот так замри!
Он навёл на неё объектив и щёлкнул. Посмотрел на экран, довольно хмыкнул:
– Прелесть! Как зовут?
– Яна.
– Яна… Хорошее имя. Знаешь почему?
– Почему? – улыбнулась Янка, мучительно соображая, что такое "аутентичная". Будто болезнь какая-то.
– Всего три буквы, – принялся вдохновенно болтать парень, – зато от А до Я! Точнее, наоборот, но в этом тоже большой смысл. Ты, наверное, очень упрямая? "Поперечная" – так про тебя говорят? От Я до А – весь мир в твоём имени, всё, что в нём есть, потому что всё, что есть – это слова, а слова состоят из букв, а в тебе весь алфавит. Ну и "н" для крепости.
Янка рассмеялась.
– Потрясающая улыбка! – Его фотоаппарат защёлкал без остановки. – А скажи мне, дитя природы, что это за населённый пункт там, внизу, у подножия этих величественных холмов?
– Это Посёлок. Я там живу. А вы приезжий?
– Я пришедший. Пришёл пешком из Феодосии.
– Пешком?
– С двумя ночёвками. Теперь хочу в душ, есть и спать. Поможешь жильё найти?
Его звали Глеб. Он приехал из Москвы фотографировать осенний Крым, без отдыхающих. Потому что был фотохудожником. Доведя его до дома, Янка уже поняла, что влюбилась намертво. Он был такой красивый! Он был такой взрослый!
Такой умный! Он говорил с какой-то внутренней усмешкой и этим напоминал Тараса, будто знал всё про всех и всё мог объяснить, но не делал этого, потому что был мудр и скромен. Бабушка сначала растерялась:
– Да не прибрано у нас после лета-то…
– Лишь бы вода горячая была.
Как почти у всех в Крыму, у Янкиных бабушки с дедушкой дом и двор делился на две половины – свою и для отдыхающих. Двор был один, но хозяйский дом упирался стеной в забор, а двухэтажный скворечник курортников стоял в глубине сада. Там было четыре комнаты: три внизу и одна наверху. А во дворе рядом – стол со скамейками, летняя кухня, летний душ.
– Я вам обогреватель поставлю, поди не замёрзнете. А мыться к нам в дом ходить будете. Что-то поздно вы приехали…
– Да ведь творчество сроков не признаёт, замечательная моя Людмила Петровна!
– Ну уж… балабол, – усмехнулась бабушка. Но заплатил Глеб хорошо.
Тарасу Глеб тоже понравился, они сидели вечером под черешней, кутаясь в куртки, и рассматривали карту Крыма.
– Нет, ну это разве карта? Погоди, у меня тут, кажется, полукилометровка была.
Тарас убежал в дом, а Глеб развернулся к Янке и долго смотрел ей в глаза. Молча. Не отрываясь. Она растерялась и покраснела.
– Иди сюда, покажу, что получилось.
Она осторожно присела рядом. Глеб открыл свой ноутбук, нашёл папку "Крым". Долго мелькали пейзажи, какие-то дороги, скрюченные деревья, птицы, домики.
– Вот, смотри, какая ты фотогеничная.
Да, Янка всегда на фотографиях хорошо получалась, но у Глеба вышла просто волшебно.
Неслышно подошёл Тарас.
– Ого! – сказал он. – Красавица!
– Сестра?
– Племянница.
– Похожа.
– Да прям! Копия отец.
– Ничего, что я здесь? – возмутилась Янка и выскочила из-за стола. Вот вечно этот Тарас! Обязательно было про отца, да? В такой хороший вечер. И при Глебе! Обязательно? Сейчас тот, конечно, спросит, что и как, и пойдут разговоры, какие они разнесчастные, и всё такое! Янка хлопнула калиткой.
– Яна, ты куда? – понёсся ей вслед бабушкин голос.
– Маму встречать!
– Я с тобой! – крикнул Ростик.
– Нет!
И Янка рванула вниз по улице, чтобы брат не догнал.
В конце улицы она остановилась. Чего психанула? Глупо как-то вышло. Теперь Глеб решит, что она совсем ещё маленькая. Или вообще – того, с приветом. Янка медленно поплелась по улице. До маминого автобуса был ещё час. Где она будет ходить в такой холод в одном свитере? Сейчас, когда было уже холодно и курортники давно съехали, Посёлок стал похож на дом после ухода шумных гостей. Так бывает под утро в Новый год. Ещё стоят открытыми некоторые кафе и сувенирные лавки, как в новогоднюю ночь остаётся нетронутым торт, но уже тихо и спокойно.
Янка постояла посреди улицы, прислушиваясь. Море шелестело тихо-тихо, будто хотело нашептать секрет. Хорошо жить у моря: всегда есть, с кем поговорить.
– Привет.
Янка оглянулась. У магазина нагруженный пакетами стоял Таль.
– Привет. Тебе помочь?
– Вот ещё! Сейчас батя выйдет. Вот, деньги за два месяца на фабрике получил.
– Задерживали?
– Ага.
Они помолчали. О чём ещё говорить?
– А ты чего одна гуляешь? Наши все у "Нептуна" собрались, я тоже сейчас приду. Пойдёшь?
– Пойду.
Кафе "Нептун" зимой пустовало, его открывали в апреле, закрывали в октябре. Даша, Таль, Захар Ильм, близняшки Ясь-ко, Ярослав и ещё пара-тройка ребят собирались у "Нептуна" каждый вечер. Сидели там же, под навесом, или бродили по Посёлку, или шли на берег – кормили лебедей, жгли костры, выкладывали узоры из камней, пили пиво, если были деньги.
Других развлечений в Посёлке не было. Два раза в неделю привозили в клуб кино, иногда случались концерты местной самодеятельности или приезжих из Феодосии, Симферополя артистов, один раз в неделю проводили дискотеку. В общем, скучно. А под навесом "Нептуна" можно было вместе скучать, все разговоры шли по кругу, даже издёвки и подколы не отличались разнообразием. Иногда только вспыхивали особые ссоры между Талем и Шрамко. Но и они быстро стихали, потому что Таль, хоть и невысокий, но сильный, а главное – злой, драться с ним всерьёз боялись.
Сегодня у "Нептуна" было шумно, обсуждали какой-то фильм, который все посмотрели в клубе, а Янка из-за москвича Глеба пропустила. "Опять завтра грязь вымывать…" – тоскливо подумала Янка. После фильмов мыть полы было особенно тяжело.
– Литру сделала? – спросила Даша.
– Неа, – лениво отозвалась Янка и, отломив у Даши половину булки, пошла к морю кормить альбатросов. Украинскую литературу Янка ещё не привыкла ни понимать, ни любить, хотя читать по-украински умела более-менее. Даша смотрела ей вслед. Янка это чувствовала. Даша красивая. Такая высокая, статная, с густыми смоляными волосами и глазами с поволокой. Даша добрая и всё прощает Янке, любые капризы. Она вообще смотрела на Янку с обожанием и всегда соглашалась. Янке было с ней скучно.
Белый альбатрос, раскинув мощные крылья, взлетел, как только Янка подошла, и закружился над полосой прибоя, поглядывая на Янку выпуклым любопытным глазом, но ближе не подлетал, хоть она и бросала ему комочки мягкой Дашиной булки. За них уже начали драться чёрные утки и бакланы, а альбатрос всё кружил и кружил в отдалении и поглядывал на неё так знакомо.
– Янка! Ты куда?
– Домой! – крикнула Янка, не оглядываясь. И услышала, как Ярослав опять затянул:
– Значит, в душу наплевала? Значит…
Янка резко затормозила, развернулась, подошла к нему близко-близко и сказала спокойно так:
– Я в душу вам? Да я же не доплюну.
Шрамко не нашёлся, что ответить.
Они уже не сидели под черешней. У Глеба в скворечнике горел свет. Тарас о чём-то тихо разговаривал с дедом. Янка прошла на кухню.
– Где ж мама? – удивилась бабушка.
– Я замёрзла, – шмыгнула носом Янка.
– Вот! Не будешь бегать в одном свитере, чай, не лето.
Янка резко повернулась и ушла в комнату. Там, как всегда, был Ростик, и он ещё не спал, возился с конструктором, но хоть молчал, ни о чём не спрашивал. Янка упала на диван. Это там, дома, у неё была отдельная комната, в которой можно было укрыться от всего мира. Не комната, а настоящая крепость, даже мама стучалась прежде, чем войти. А здесь… Здесь она жила вместе с Ростиком и мамой в одной комнатушке, тесной, душной. Ростик спал с мамой на диване, Янке выделили раскладушку, но она так скрипела, что пришлось перебираться на пол. Пока не приехала с работы мама, Янка на их диване лежала, уткнувшись в пыльную обивку, и думала, что если уж они пустили в скворечник жильца, то и она может поселиться теперь там, у бабушки есть ещё один обогреватель, Янка видела. Глеб живёт на первом этаже, а Янка поселится над ним. Или за стенкой. Хоть до лета поживёт как человек, в отдельной комнате.
Глава 5
Скворечник
Битва за скворечник закончилась Янкиной победой. Тарас перед тем, как уехать к себе в заповедник, перенёс туда обогреватель, стол, за которым можно делать уроки, и сумку, в которой Янка хранила все свои вещи. Янка слышала, как бабушка с мамой ругаются на кухне:
– Чего ей в доме не живётся? Тепло, уютно, телевизор под боком!
– Мама, ну ты пойми её, она же взрослая, она привыкла, что у неё есть своя территория… Понимаешь?
– Ничего я не понимаю! Зверь она, что ли? Своя территория! Глупости какие-то! Ещё парень этот! Смотри, Татьяна, не упусти дочку!
– О Боже мой, мама, ну что ты такое говоришь! Ей просто хочется устроиться комфортно, она ведь уже три месяца на полу спит, вещи из сумки не вынимает, потому что положить их некуда…
– Ну извини, не хоромы!
Дальше Янка слушать не стала. Вообще-то бабушка у них добрая, просто иногда её заносит. Вечером она сама пришла к Янке, второе одеяло принесла.
– Смотри, если замёрзнешь, в дом иди. Всё-таки летняя постройка…
– Да плюсовая температура на улице, баб…
– Всё равно, ведь ноябрь.
Она присела на кровать. Огляделась.
– Конечно, здесь у нас просторно и не мешает никто. Ты бы картинку, что ли, какую на стену повесила, а то как-то пусто… будто в гостинице.
– Ага, – растрогалась Янка. – Я у Глеба попрошу его фотографии. У него много красивых. Можно и оставить. Ну когда отдыхающие приедут, чтобы им тоже было… не как в гостинице.
– Да ладно, – махнула рукой бабушка, – чего уж, отдыхающие… Живи уж тут всегда.
Не обеднеем, поди, без одной комнаты.
– Правда?!
Янка на шею бабушке бросилась. Своя комната! Да что там! Даже лучше! Это же почти свой дом!
– Тише, тише, бешеная… Зимой сама прибежишь в дом, как замёрзнешь, – проворчала бабушка, освобождаясь от Янкиных объятий. Сделала строгое лицо. – Ты только вот что, Яна, смотри: если этот москвич к тебе полезет…
– Бабушка!
– Ну а что "бабушка"? Ну вот что вы все "бабушка" да "бабушка"! Ты девка видная, а он молодой парень, что тут "бабушка"! Видела я, как он тебя нафотографировал, это ж глаз не оторвать.
Янка захохотала.
– Ну так это я просто такая красивая, он-то здесь при чём?
– Ты ещё у нас и скромная, как я погляжу. В общем, смотри. А то быстро в дом вернёшься, а его взашей. Поняла?
– Поняла, – смешливо фыркнула Янка, а сердце билось колоколом.
Так они и стали жить: бабушка, дед, мама с Ростиком в доме, Янка и москвич Глеб в скворечнике. В скворечнике становилось холоднее с каждым днём, особенно когда налетели суровые осенние ветры. Янка спала под двумя одеялами, а обогреватель пододвигала вплотную к кровати.
Тарас уехал, о чём-то особенном договорившись с Глебом. Глеб тоже часто уезжал: в Коктебель, на Меганом, в Малореченское или Алушту. Иногда уезжал даже на несколько дней в Ялту и Симеиз. Янка скучала. Ходила мимо его двери, а когда никто не видел, прислонялась к ней всем телом, прижималась щекой. И думала:
Пусть это будет вечно!
Пусть это будет молча!
Денно и нощно,
Проверено, точно!
Пусть это будет случайно,
Пусть это будет тайно!
Пусть это будет зыбко,
Легко, с улыбкой.
Пусть это будет тяжко!
Пусть это будет сладко!
Горько пусть будет и больно!
Тесно или раздольно!
Хоть как, лишь бы было…
Майке она, конечно, все пальцы про него отстучала.
"Ой, Яныч, я так и знала, что ты в какого-нибудь такого влюбишься!"
"В какого?"
"Ну, в необычного… Что тебе наши мальчики? А Рябинин, между прочим, тут за Озарёнок ухлёстывает. Вчера на дискотеке три раза её приглашал!"
Янка целую минуту смотрела на экран компьютера, прежде чем оценить, осмыслить и принять эту новость. Но Майке показывать этого, конечно, было нельзя. Засмеёт. И она набрала:
"Да ты что! А Листовский как же? Не убил его?"
"Да они же расстались. Ещё в начале года".
"Да? Жалко… я в них верила".
"Ну, так и что твой Глеб?"
"Если б мой…"
"Хоть фотку пришли, что ли!"
"Ага, где я возьму-то?"
"Ну, сфотографируй!"
"Чем, Май? Фотик у отца остался, а мы тут и так еле сводим концы с концами, не до фотика, знаешь ли. Даже компьютера нет, я в кафе сижу. Но я попробую. Сама хочу его фотку, а то ведь уедет навсегда…"
От мысли, что скоро уедет и навсегда в свою Москву, у Янки болело сердце.
"Ну почему же навсегда? Может, он каждый год будет приезжать к вам. Знаешь, многие так делают".
"Да, конечно, только ему, наверное, неинтересно будет каждый год. Он ведь фотохудожник, ему новые впечатления нужны. Май! А ты летом ко мне приедешь?"
"А ты к нам?"
"Обязательно!"
"Слушай, ну хоть на телефон сфоткай его, очень хочется посмотреть, кому отдала своё сердце неприступная Ярцева".
"Я что-нибудь придумаю".
Вообще-то Янка уже придумала. Глеб всегда работал под черешней, скидывал и обрабатывал фотографии, так что нужно было просто дождаться, когда он сядет работать, потом захочет, например, в туалет, или просто пройтись, технику он свою не убирает никогда, и можно тогда залезть в комп, наверняка у него свои фотографии тоже есть, ведь не всё время он по ту сторону кадра!
Всё прошло без сучка без задоринки. Он работал, потом встал, потянулся, взял в комнате полотенце и пошёл в душ. Янка дождалась, пока громыхнёт защёлка в ванной, и сбежала по лесенке к ноуту. Папка с фотографиями была открыта. Так… "Зимний Крым", "Феодосия", "Церковь-маяк", "Рыбачье"… Здесь его, конечно, не будет. Ага, вот "День рождения Калмыкова". Янка открыла папку, начала листать. Калмыков оказался рыжим и толстым, бросилась в глаза золотая печатка у него на пальце. Лес, берёзки, шашлыки… И девушки, девушки какие-то, так много, и все обнимаются с Глебом. Янка от досады губу закусила. Наконец нашла, где он один. Вполоборота, серьёзный такой. Янка едва успела скинуть фото на флешку и закрыть папку, как Глеб вышел.
– Ого! – замер он. – Это что за диверсия?
Янка покраснела так, что… В общем, ужасно стало стыдно.
– Я… просто я хотела… Глеб… я хотела скачать свои фотографии. Ну, там, в холмах, когда мы встретились.
– А попросить?
Похоже, он всерьёз разозлился. Янка с вызовом посмотрела ему в лицо. В глазах ещё стояли все эти девушки, красивые, длинноногие, а главное – взрослые и могут его обнимать.
– А я всё удивляюсь, почему ты не просишь фотографии, будто тебе не интересно, – уже совсем другим тоном сказал Глеб. – Флешку давай, скину.
– Обойдусь! – Янка бросилась по лестнице вверх. Ага, как же! Так она и дала ему флешку, чтобы он увидел ЧТО она у него скачала? Да ни за что! Уже открыв дверь в свою комнату, презрительно фыркнула:
– С лёгким паром!
И заметила его недоуменный взгляд. Грохнула дверью.
"Вау! Да он красавчик! Ну, такой весь… харизматичный! Не в моём, правда, вкусе…"
Вот за что Янка любила Майку, так это за то, что у них вкусы на парней не совпадали. Майка тоже это ценила. Говорила, что им дружить безопасно.
"Как вы там?" – Кого она имеет ввиду под "вы", Янка сама не знала. Ну не Рябинина точно. После знакомства с Глебом любить Рябинина было просто смешно.
"Ой! У нас такая физручка пришла!" "КТО?"
"Ну, физру ведёт, вместо Олега Петровича. Закачаешься! Красотка, ну вот я прямо не знаю! И такая прикольная, всё время хохочет с нами, будто не урок, а вечеринка. Мальчики у нас вообще теперь с начала года ни одного урока не пропустили. Да и девчонки тоже".
"И ты?" – Майка физкультуру терпеть не могла.
"Ага! Прикинь! Ну ты бы её видела, она такая клёвая! Просто супер! Она обещает нас летом в поход повести. Пойдёшь?"
"Само собой! Если приеду, конечно".
По поводу поездки Янка как-то попыталась поговорить с мамой.
– Маааам… я… поехать хочу. Домой. На Новый год.
– Яна, наш дом теперь здесь.
– Это твой здесь, а мой там. У меня там все друзья, у меня там всё, я соскучилась!
Она вообще-то не хотела скандалить, спокойно хотела поговорить, сама не ожидала, что так быстро начнёт кричать. И мама, конечно, тут же закричала в ответ:
– Прекрати истерику! Поедет она! Туда ехать трое суток, сколько денег надо! А кто там тебя ждёт? Ты обо мне подумала? Как я тебя туда отпущу? Я изведусь вся, у меня и так сил уже нет, а ты только о себе, только о себе!
– Меня бабушка ждёт, она приедет за мной, она написала!
– Да? Ну и что же она не едет? А я тебе скажу: у неё там новая внучка! А много она с тех пор тебе писем прислала? Она же ни разу больше не написала! Не выдумывай, даже речи быть не может, никуда ты не поедешь!
Янка прикусила губу, чтобы опасные слова не сорвались с языка. На глазах закипали слёзы, и она поскорее выскочила из дома, нарочно громко стукнув калиткой.
Бабушка писала. Писала часто. Примерно раз в две недели от неё приходили пухлые письма. Но Янка их воровала. Потому что бабушка писала, как им плохо без них и как "Андрюша мучается от вины, скучает по детям, так и жизнь не в радость". И чтобы они не держали на него зла и простили. Янка не хотела, чтобы мама читала эти письма. Надо было раньше, до отъезда говорить все эти слова. А теперь – поздно. Они уехали, гордые и независимые, а если теперь вернуться, это то ещё будет унижение. Она не собиралась его прощать, но мама… Мама совсем другое дело. Она добренькая, она его простит. А уже поздно! Поздно, они уже уехали, раньше надо было думать!