По горизонту тянется зубчатая гряда высоких сопок. У каждой сопки своё название - Безымянная, Тигровая, Заозёрная, Сахарная. По утрам, когда светает, они подёрнуты густым туманом. А подножия, куда ещё не просочились зоревые лучи, утопают в синеве. Но едва подует ветерок, туман рассеивается, тает. И перед глазами, будто за раздвинутой волшебной занавесью, раскрывается многокрасочный мир. На покатых склонах сопок голубеют ели, ярко-зелёными тучами возвышаются могучие кедры. Прилетающий оттуда ветерок приносит пряный запах трав и цветов. У основания сопок журчат ручьи, берега которых усеяны сочными ягодами. В тростниковых зарослях прячутся звери и птицы. А поближе к нам - перелески да колышется трава на лугах.
Богата дальневосточная земля. Здесь много озёр, кишащих рыбой. Леса богаты зверьём. На полях сеют рис, пшеницу, сою.
А если заглянуть в земные недра? В них сокрыты и уголь, и руда, и золото.
Своеобразие окрестности, где находилась наша застава, ещё и в том, что море близко. А в берег вдаётся залив Посьет, образуя множество удобнейших бухт и гаваней.
Чудесная земля эта в незапамятные времена открыта русскими землепроходцами и испокон веков принадлежит России.
Однако 20 июля 1938 года посол Японии Сигемицу неожиданно заявил о притязаниях своего правительства на земли, расположенные к востоку от озера Хасан, и потребовал незамедлительного вывода оттуда советских войск.
29 июля, четыре часа дня…
Я со своим отделением отправился в пойму реки косить сено. Река протекала недалеко от заставы, километрах в четырёх-пяти. Лошади идут резво, рассекают грудью высокие травы, в гуще которых мелькают крупные, невиданной красоты цветы. А долину полукружием обступает неровная гряда сопок.
Прибыв к заранее намеченному по карте месту, сложили винтовки в пирамиды и приступили к делу. Зазвенели, запели косы. Мы вытянулись длинной цепочкой и шаг за шагом приближаемся к реке.
Вы пробовали когда-нибудь жарким летом, оголившись по пояс и размашисто разворачиваясь из стороны в сторону, косить траву? Коса острая, с каждым взмахом валишь сноп. "Вжиг-вжиг, вжиг-вжиг", - взвизгивает коса. Помнится, когда гостили с мамой в Апакае, тоже выезжал на сенокос. Тогда я впервые взялся косить траву. Думал, легко, а чуть не осрамился перед тамошними девчонками.
Задумавшись, я не заметил, что не слышу стройного шороха кос за спиной. Оглянулся, вытирая платком пот с шеи. Все от меня отстали. Сразу видать, ребята городские, может быть, и косу-то в руках ни разу не держали. Торопятся, чтобы за мной поспеть. Особенно коса непослушна Кабушкину. Видно, что старается парень, пот так и льёт с него. А коса-упрямица то норовит в землю носом воткнуться, то взлететь и скользить по поверхности травы. Ребята оглядываются на него, шуточки отпускают. Сами-то не ловчее, а им только дай позубоскалить. Гляжу на них и тоже улыбаюсь. Воздух чистый да такой сладкий, что дышишь - не надышишься. В разбросанных по лугу кустах птицы поют. То и дело прямо из-под ног, хлопая крыльями, фазаны вылетают, промелькнув огненно-красным оперением; бросаются врассыпную, прячась в траве, выводки перепёлок. Стебли трав у самой земли тёплые и волглые. На подкошенных цветах поблёскивают не успевшие высохнуть капельки росы.
Я подозвал к себе красноармейца Кабушкина. Наточил ему косу. Показал, как держать её, чтобы она землю носом не клевала.
- Похоже, ты в городе вырос. Откуда родом? - спросил я у него.
- Из Казани, товарищ отделком! - отвечает Кабушкин.
- Вот как? Что же ты до сих пор молчал? Я ведь тоже из Казани, дорогой мой земляк!
- А я слышал, вы из Донбасса…
Пришлось рассказать ему, что по документам я значусь уроженцем деревни Ямаширма, Казанской области. Правда, уехал оттуда, когда был ещё младенцем. Вырос и закончил семилетку в Донбассе. И работать начал там же. Дядя, сам шахтёр, решил, что и из меня стоящий шахтёр получится, - определил меня в шахту… А родители мои по сей день проживают в Казани. Недавно от матери письмо получил.
- А на какой улице вы жили в Казани? - спросил я у Кабушкина.
- На Карла Маркса. Рядом с сельскохозяйственным институтом.
Вот тебе и раз! Мы оба так близко жили от института, а сами такие тёмные и бестолковые! - говорю смеясь. - Но ничего, Ванюша, ещё выучимся чему-нибудь. Я, к примеру, готов копать иголкой колодец…
- Я вас не понял, товарищ отделком…
- Наш народ учёбу сравнивает с таким делом. Нам учиться надо. На земле мало радости жить неучами…
За разговором мы не заметили, как дошли до конца покоса. Оказывается, приехал Пётр Фёдорович Терешкин, начальник заставы. Взяв косу, пристроился неподалёку от нас. Не хотел прерывать нашу беседу. Когда мы, закончив покос своей полосы, направились назад, чтобы занять новый ряд, он с лукавой улыбкой заметил:
- Отделком Батыршин, вы с первых дней, как я вас знаю, украинца Ивана Чернопятко называете своим земляком. Потом причислили в свои земляки и меня, уроженца Пензы. А теперь, вижу, и Кабушкин оказался вашим земляком! Какому же из этих трёх вариантов верить?
Я положил косу на траву и, выпрямившись, отдал честь.
- Все три варианта верны, товарищ лейтенант! - выпалил я. - С Чернопятко мы земляки потому, что я вырос в Донбассе. А с вами земляки потому, что мой отец из Пензы, из тамошних мещеряков. Кабушкина я считаю земляком потому, что моя мать родом из-под Казани, а сейчас в Казани проживает… Видите, я ничего не придумал, все мы земляки!
Мы посмеялись. Сев на траву, закурили. Отдохнув, решили было опять взяться за работу, но позвали перекусить. Ребята из наловленной в реке рыбы сварили уху. Ну и молодцы! Я никогда не ел такой вкусной ухи.
Терешкин, торопливо отхлебнув несколько ложек, вскочил на своего иноходца и ускакал на заставу. Неожиданно вдруг у него испортилось настроение, какая-то тревога закралась в сердце. Видно, долгая служба на границе вырабатывает у человека какое-то шестое чувство. Ещё бы, жизнь в постоянном напряжении не может не наложить отпечатка. Спишь ли ты, занят ли каким-нибудь делом - всегда обязан быть начеку. Бдительности, готовности к неожиданностям от бойца на границе требуется втрое больше, чем в другом месте. Вот и сейчас мы косим, а патронташи и гранаты при нас, висят на поясе.
Вскоре топот уносящейся лошади замер вдали, и защитного цвета форма Терешкина слилась с зелёными травами. Только лошадь маленькой точкой ещё долго виднелась вдали, будто скачет одна, без всадника.
Чу! Не выстрелы ли захлопали вдалеке? Все разом перестали есть и обернулись в ту сторону, где тянется, уходя к горизонту, зубчатая гряда сопок - где пролегла наша граница. Тихо вдруг стало. Ни одна ложка не скребёт по дну котелка. Все прислушались.
Вдруг вдалеке показался всадник. Он мчался в нашу сторону. Когда он приблизился, ему навстречу выскочил Кабушкин. Вскинув винтовку, приказал остановиться. Всадник натянул поводья, с трудом сдерживая взмыленного коня, и, как положено в этих случаях пограничникам, быстро спешился и назвал пароль. Лишь после этого крикнул:
- Сегодня в шестнадцать ноль-ноль японцы напали на наших пограничников! Готовятся к новой провокации!
- К оружию! - приказал я.
В одно мгновение мы уже были в сёдлах. Помчались во весь дух к заставе. Я припал к шее лошади, тороплю её. Сердце в груди колотится, будто хочет обернуться птицей, унестись вперёд. Зорко смотрю вперёд, в глазах резь от напряжения. Стараюсь предположить, где придётся встретиться с врагами, прикидываю, у какой сопки будет удобнее занять позицию моему отделению, лихорадочно перебираю в памяти, каким оружием мы располагаем и сколько у нас боеприпасов.
За несколько минут все пограничники были в сборе.
Наша застава - у самой границы. Это большое деревянное здание, в котором разместились и казарма, и столовая, и Ленинский уголок, и наш штаб; по левую сторону расположены конюшни, манеж и другие подсобные помещения. Напротив заставы в землю накрепко вбит полосатый столб. Прикреплённые к нему три фанерные стрелки показывают направление границ трёх государств - СССР, Китая, Кореи.
Вдоль границы земля вспахана, разровнена - гладкая, что коричневая шёлковая лента. Проскочит по земле олень, пробежит лёгонький заяц - на мягкой почве остаются следы. Вдоль этой "шёлковой ленты" через определённый промежуток времени проходит проверочный наряд.
По левую сторону от нас протекает река Тюмень-Ула. По ней проходит граница СССР и Кореи.
А от Маньчжурии нас отделяет линия, что тянется вдоль сопок. Неспокойно сейчас там. Сопки сонно-молчаливы, уже окутались синеватыми сумерками. Но это обманчивая тишина. Тревожная. Над всей грядой возвышаются сопки Заозёрная и Безымянная. Их подножия с восточной стороны омывает озеро Хасан. Тихое небольшое озерцо - всего в пять километров длиной и с километр шириной, а хлопот нам доставляет немало - отделяет пограничников, находящихся в дозоре на Заозёрной и Безымянной, от заставы. В случае опасности защитники этих сопок до прихода подкрепления должны надеяться только на самих себя.
На маньчжурской стороне всего в каких-нибудь трёх-четырёх километрах от границы проходят шоссе и железная дорога. Пользуясь дорогой, японцы могут оперативно перебрасывать с места на место свежие силы. А от нас до ближайшей железной дороги сто тридцать километров.
Я думаю об Иване. Он сейчас на Заозёрной сопке. Как он там?..
Очень я обрадовался, получив приказ срочно отправиться на сопку Заозёрную и занять позицию.
Отделение своё я привёл на место уже затемно. Вокруг царило спокойствие. Ничего не изменилось. Ночь была самая обычная, как всегда. Луна пробиралась сквозь рваные облака - то проливала на землю серебристый свет, то гнала по сопкам тени. У болотистых берегов озера надрывались лягушки. В траве на склоне сопки звенели цикады. Я подумал: "Не ложной ли была тревога?.." Где-то заухал филин. Поодаль откликнулся другой. Я не сразу догадался, что это перекликаются "секреты", заметившие нас.
Вскоре нас окликнули. Я назвал пароль. Чернопятко показал, где должно расположиться моё отделение. Он заметно волновался. Почему-то разговаривал шёпотом. Я его никогда не видел таким встревоженным.
- Расскажи, что здесь всё-таки произошло? - спросил я тоже шёпотом.
- Утром мы заметили, что японцы вдруг закопошились неподалёку от границы. На нескольких машинах прибыли солдаты. Начали копать траншеи. Открыто, не прячась… А часам к четырём построились в колонны и двинулись напрямик к нашему посту. Метрах в пятидесяти остановились, по команде вскинули винтовки, приготовились стрелять. Мы тоже приготовились, взяли на прицел тех, что поближе. Но я приказал ребятам ни в коем случае не стрелять первыми. Понял, что неприятелю этого только и надо… Страшные это были минуты. Стоим - глаза в глаза, целимся - и не стреляем. Ребята молодцы, выдержали. Ни один выстрел не раздался с нашей стороны. У японцев нервы оказались слабее. Видел бы ты, что они вытворяли: орут что-то на своём языке, рожи строят, начали палить в воздух… Гляжу на своих ребят, у них пальцы сводит на курках. "Не стрелять, - повторяю каждую минуту. - Не стрелять…" Видать, самураям самим надоел этот "концерт" - убрались восвояси… Мы тоже разошлись по своим позициям.
Утром японцы из деревни Хомуку отправились к реке и стали купаться. Наплававшись, вылезли на берег и начали выполнять различные акробатические упражнения. Должно быть, они знали, что мы следим за ними в бинокли. Не исключено, что намеренно демонстрировали, на что способны: думали, что нагонят на нас страху. Что ж, у нас у каждого глаз хорошо намётан, умеем отличить настоящего вояку от новичка. Нам, конечно, сразу же стало ясно, что дело иметь придётся с хорошо подготовленными вояками. Самураи одной группы по очереди разбегались, пружинисто подпрыгнув, дважды переворачивались в воздухе и становились на ноги - делали сальто-мортале. Другие на зелёной лужайке отрабатывали приёмы джиу-джитсу. Третьи, проделав целый комплекс хитроумных приёмов с винтовкой, кололи штыком наскоро сооружённое из тряпья чучело. Это были солдаты знаменитой Квантунской его императорского величества армии.
Однако мы тоже не дремлем. Только мы демонстрировать себя, как в цирке, не станем. Если суждено будет столкнуться, тогда и увидим, кто на что способен.
На политзанятиях нам не раз говорили об агрессивных планах Японии и о её военных деятелях.
К примеру, известный генерал Араки Садао, вдохновитель японских самураев, начал свою карьеру с помощи врагу нашего государства - Колчаку. Это он на совещании губернаторов выдвинул план, по которому предполагалось, напав на СССР, отторгнуть наше Приморье, Забайкалье и Сибирь. Может быть, Араки Садао сам лично напутствовал и на этот раз солдат, посланных в район озера Хасан?
А может, этих самураев-фанатиков инструктировал матёрый японский разведчик Доихара Кендзи? Ему несколько раз удавалось пересечь границу на нашем участке - словно бы он "прощупывал", где проще это проделать. Однажды чуть-чуть не угодил в руки наших пограничников, но ему всё же удалось унести ноги.
В том месте, где была наибольшая вероятность нападения, мы разбили палатки и стали окапываться. Делали это незаметно, по ночам. Почва здесь твёрдая, каменистая. За две ночи нам удалось выкопать несколько неглубоких окопов, насыпать брустверы.
Днём, замаскировавшись в укрытиях, наблюдали за японцами. Выяснилось, что ночью жителей деревни Хомуку куда-то эвакуировали: утром сразу же бросилось в глаза, что ни из одной трубы крестьянских фанз не вьётся дымок. Из деревни не доносилось, как прежде, крика петухов, кудахтанья кур, мычания коров, выгоняемых на пастбище, блеяния овец. По улицам слонялись без дела группы мужчин. К полудню большинство из них направились к реке купаться. И тут-то мы их хитрость разгадали: "жители Хомуку" были все пострижены наголо, на них были одинаковые голубые трусы. И, как на подбор, все плечистые, мускулистые.
- Опять они что-то замышляют, - говорю ребятам. - Не хотят ли они с нами в гражданской одежде воевать?
Позвонил начальник заставы Терешкин.
- Будьте начеку! - сказал он. - За этим их маскарадом что-то кроется.
- Мы не спускаем с них глаз, товарищ лейтенант, - ответил я.
После полудня толпа в тридцать - сорок человек в пёстрой крестьянской одежде, шумя, что-то выкрикивая, грозя кому-то кулаками, стала приближаться к границе. Остановившись так, что легко было разглядеть их перекошенные злобой лица, они начали бесноваться ещё больше, искажая русские слова, выкрикивая ругательства. Однако мы молчали. А это всё больше и больше выводило их из себя. Шаг за шагом они подступали всё ближе. Потом и вовсе обнаглели - принялись бросать в нас камни. И вдруг я с удивлением заметил, что эту остервенелую толпу с двух сторон снимают кинокамерой. "Нашли место, где снимать фильм!.." - подумал я.
Лишь впоследствии стало известно, что этим горе-воякам было поручено "сыграть" перед оператором гневное выступление "простых японских крестьян" против Советского Союза. Империалистическая пропаганда начала всюду трубить о том, что Россия якобы вытеснила японских крестьян с их законных насиженных мест. Во множестве стран демонстрировалась хроника, отснятая на нашей границе, где изображалось, как якобы японские трудящиеся требуют, чтобы советские пограничники убирались подобру-поздорову с Заозёрной и Безымянной сопок. Или, мол, мы вас проучим как следует…
Тем временем, пока длилось это представление, к деревне Хомуку стала стекаться моторизированная пехота. Солдаты стали торопливо расчищать площадки для полевой артиллерии, направили в нашу сторону длинные стволы пушек.
И мы, естественно, тоже даром времени не теряли. Нам больше незачем было таиться. Да и нескольких часов летней ночи не хватало, чтобы основательно укрепить оборону. Наш командир взвода Иван Чернопятко приказал углубить окопы, выкопать извилистые траншеи, соорудить блиндажи. Но Иван мастер не только приказы отдавать, он личным примером подзадоривает бойцов.
Можно ли солдату киснуть, если командир таков?
На склоне сопки прорыли два ряда траншей, проделали в их стенах неглубокие ниши, подобные тем, что бывают в шахтах.
- Если упадёт снаряд и сделает отвал, не забудьте, в какой стороне штрек! - посмеиваясь, говорит Иван солдатам. И мне подмигивает: дескать, помнишь, в какую переделку мы угодили в шахте? Может ли нам после неё что-нибудь казаться страшным?
Я кивком головы отзываю Ивана в сторону.
- Всё ж не хотелось бы, как тогда, по собственной неразумности угодить в капкан, - говорю ему.
- Что имеешь в виду, Гильфан? - спрашивает он.
- Сам видишь разницу: нас всего горсточка, японцев - раз в двадцать больше. Одной смелостью их не возьмёшь… Надо придумать что-то, ослабить их напор. Иначе нам будет трудно выстоять…
- Что ты предлагаешь? - Иван испытующе смотрит на меня исподлобья.
- Давай "гостинцев" выставим в дозор.
- У подножия сопки?
- Да.
Несколько секунд Иван стоял задумавшись, потом торопливо зашагал на левый фланг. Там подъём на сопку пологий, атакующим легче взбираться. Левый фланг - самое подходящее место, чтобы заминировать. А здесь склон круче. К тому же у меня пулемёт.
Я окидываю взглядом местность, по которой могут наступать самураи. Склон испещрён овражками, порос островками невысокого кустарника. Там-сям из травы высовываются крупные валуны. Впереди, метрах в тридцати - сорока от окопов, ночью мы соорудили проволочные заграждения, замаскировали ветками и травой. Но я сомневаюсь, что японцы этого препятствия не заметили. Вероятнее всего, чтобы порвать в клочья наши заграждения, они откроют по ним артиллерийский огонь. И лишь после этого пойдут в атаку… Значит, очень кстати припасти для самураев "гостинцев", которых они не могут разглядеть в бинокль.
Солнце жарит вовсю. Кажется, запекутся мозги. Язык вспух от жажды, прилипает к нёбу. Хоть бы глоток воды! Наверно, каждый думает об этом, но никто не произносит вслух. Каждому ясно: пока не стемнеет, воды взять неоткуда. Только под покровом ночи можно спуститься к озеру и наполнить котелки и фляги. А сейчас надо набраться терпения: дорога каждая минута… Скрипят и лязгают лопаты, натыкаясь на камни, цокают, впиваясь в землю, кирки. Ребята торопятся, работают из последних сил. Через какой-то промежуток времени каждому предстоит пройти испытание. Оно покажет, кто каков. В такие моменты люди познают друг друга и каждый познаёт себя. Случается, иной человек храбрится перед товарищами, при каждом удобном случае себя смельчаком выказывает, а пройти первое испытание в нём не хватает духу.
Сейчас каждый думает, что можно сделать ещё, чтобы выстоять. Я оглядываю в бинокль подножие сопки. У проволочных заграждений ползают, извиваясь между кочками и кустарником, красноармейцы: закладывают мины. И Чернопятко там. Сам руководит этой хитрой работой…
Этими минами можно эффектно воспользоваться, если вовремя заметишь противника. Но всегда бывают непредвиденные обстоятельства. Вдруг самураи вздумают напасть ночью? А в темноте заметишь ли их? Они ведь тоже не дураки, будут стараться как можно ближе подобраться к нашим позициям незамеченными… Придётся всю ночь высвечивать окрестность ракетами. Но хватит ли ракет?