Мы перешли мост. И вдруг Инна вспрыгнула на гранитный парапет и побежала по нему, балансируя руками. Я хотел ее поддержать.
- Не надо! - крикнула Инна. Она покачнулась, взвизгнула и упала мне в руки.
- Пусти! - сказала она, освобождаясь и поправляя рассыпавшиеся волосы. Я выпустил ее. Инна смущенно покраснела и смотрела себе под ноги. Отворачивалась от прохожих. - Ну и медведь же ты, Павлуха!
- А ты… Чего бежишь… А если б упала.
- Ну и пусть!
- Ты ведешь себя совсем по-детски.
- А ты ужасно взрослый.
- В девятнадцать уходили на фронт, - сказал я, чувствуя, как у меня почему-то становятся горячими уши.
- А мама говорит, что молодежь сейчас очень молодая… Сколько времени?
Я подошел к прохожему и узнал.
- Ой! - ужаснулась Инна. - Я поеду, ладно?
Мы расстались, а вечером я приехал к Инне. У них был дядя Саша. Они все трое, Инна, Анна Ивановна и дядя Саша, сидели за столом и пили чай. Разговаривали.
- Чем ты занимаешься днем? - спросил дядя Саша Анну Ивановну.
- Да так. Ничем.
- Пора на работу. Хватит валяться. А вид у тебя хороший. Прекрасно выглядишь. Как невеста.
- Что ты, Саша?!
- Честное слово! Молодцом!
- Ты все шутишь! А помнишь, Саша, как в сорок втором, в блокаду? Помнишь, как ты тогда ко мне приходил? Это было в феврале месяце, в самый страшный месяц. Я тогда тоже лежала. А ты пришел, помнишь?..
Был февраль. Она знала, что конец февраля, но не знала, какой день. В квартире было темно и тихо. Как в колодце. День назад соседка принесла воды, налила в кружку. Вода замерзла. Она брала кружку и чувствовала, как тяжела кружка, но вода не плескалась и не лилась. Она пыталась продавить лед пальцем, но не могла. Ничего не получалось. Она опускала кружку на стол, и кружка ударялась гулко и тупо - бум! Она закрывала глаза и будто проваливалась куда-то и лежала так, не в силах убрать руку со стола. Кажется, засыпала или просто дремала, но даже и во сне, если только это был сон, постоянно чувствовала и думала, что хочет есть, есть, есть…
Она услышала, что стучат в дверь. Редко и глухо. Но не было сил встать и открыть. И она не хотела вставать. Она умирала. А там все стучали и стучали. Притихали, устав, и опять начинали стучать. Она села, потом сползла с кровати. Как-то добралась до двери и открыла.
- Аня! - он подхватил ее. - Здравствуй.
- Здравствуй.
Он помог ей добраться до кровати.
- Попал под обстрел, - сказал он. - Почти у твоей парадной. А через весь город прошел - ничего. Угловой дом разбили…
Он еще что-то говорил ей, но она не слушала. Она, кажется, даже не слышала.
- Саша, вон там мышь бегает, - сказала она. - У нее там норка. Я видела, как она выходит и бегает по кровати. Поймай.
- Где?
- Вот здесь. Поймай.
- Мышь - это хорошо. Такая примета есть. Если мышь в доме, ничего с домом не случится. Не разбомбят. Ничего. Такая примета есть. Будем жить, Аня. Крепись. А я конины принес. Надо сварить. Холодно у тебя.
- Нет дров…
- Давай топор. Где у тебя топор? - Он вышел на кухню, и она слышала, как он рубит. Что он там рубит? Ударит несколько раз, и становится тихо. Потом снова удар. Один, другой. И снова начинает рубить. Раз-два… Раз-два… Он принес несколько досок и бросил возле печурки.
- Стол разрубил. - Он посидел у ее ног и снова пошел на кухню. Принес еще несколько досок. Потом еще… Они ели… Пили чай с солью. По щепотке соли. Потом он ушел.
А вскоре его принесли и положили возле печурки. Он лежал на полу. Он не мог подняться, и никто его не мог поднять.
- Ничего, - говорил он. - Мышка-то бегает… Я немного ослаб. У тебя дом счастливый, Аня. Будем жить! Будем!..
- … Это было в феврале месяце, в самый страшный месяц. Я тогда тоже лежала, а ты пришел, помнишь? - спросила Анна Ивановна.
- Нет, - задумался, нахмурился. Помешивал в стакане ложечкой. - Не помню. Уже забывать стал. Сколько лет прошло.
- А ты тогда спас меня, Саша.
- Не надо. Оставь! - он поморщился. - Ну что ты при ребятах такое говоришь. Подумают невесть что. Они этого не видели, не знают, и слава богу. И не надо. А были ведь и получше дни. Давай их вспоминать.
- И хорошее было. Всякое было. Такая большая жизнь прожита.
- Почему "прожита"?
- Да куда уж нам! Все позади! Смотри, какие верзилы выросли!
- Нет! С этим я, Анна Ивановна, не согласен! Мы с тобой еще поживем и поработаем. Я думаю жить и жить. Жизнь мне еще совсем не надоела. Годы идут, летят они - это верно. И чем старше становишься - тем быстрее летят. Но уходить я не собираюсь. Рано. Мы с тобой еще многое можем сделать!
- Саша, но ведь тебе всего два года до пенсии!
- Что ж такого! Я еще поработаю, потружусь. Хоть у меня должность не ахти какая. Но без завода я не могу. Нет меня без него. Всю жизнь я с коллективом, работал в коллективе, жил, и по-другому я не могу. Не могу!
Они оба задумались, отодвинув стаканы. Молча и туманно смотрели в пространство. Анна Ивановна подперла голову рукой. Затем вздохнула.
- А вы шли бы, ребята, погуляли. Смотрите, какая погода. Здесь вам неинтересно. А мы с Сашей еще посидим, поговорим…
- Верно, - согласился дядя Саша. - Идите…
Мы вышли на улицу.
В стороне залива засыпал день.
Небо там синело, как стекло громадной витрины. Мы тихо шли по широкому проспекту. Постепенно, незаметно гасло небо, как гаснет в театре свет. Но темнота так и не наступила, сгущалась синь и лишь подворотни домов стали черными.
- Мне кажется, что я по вечерам не гуляла больше года, - сказала Инна. - Город совсем другой. Какой-то очень чистый. И большой. И такой удивительно красивый. Не хватает только музыки.
- Верно, - согласился я.
Мы бродили, пока Инна не озябла.
- Знаешь, давай куда-нибудь зайдем, погреемся, - предложила она. - И музыку послушаем.
Мы зашли в кафе "Север".
Прошли в зал и сели за свободный столик. Заказали кофе. Я осмотрелся и неожиданно увидел Витю. Он сидел за соседним столом в компании парней. Их было человек шесть. Плечистые, дюжие молодцы, стул под каждым - как детский стулик. Пятеро, склонившись к центру стола, голова к голове, слушали, а шестой что-то шептал, озираясь. И вдруг - га-га-га-га-га! - все разом откинулись назад. Как зонтик открылся. Га-га-га-га-га! И смолкли.
Улыбаясь хитро, оглядывались. Витя увидел нас.
- А! - кивнул он нам. - Идите сюда! Братцы, потеснитесь. А это моя сестра. Единоутробная!
"Братцы" вскочили, галантно раскланялись, загремели стульями.
- По такому поводу не мешало бы винца. Да побольше!
- Тебя Филя искал, - сказала Инна Вите. - Несколько раз к нам домой звонил. Ты сегодня играл?
- Да нет. Пошел швырнул ядро. Оказалось, по второму разряду. Сам не понял, как вышло. Ведь никогда не тренировался. В первый раз взял… Потом смотался с одним парнем. Хохма! Одеваемся, слышу, меня ищут. Желают лавры возложить. Где, где? А нас уже и след простыл. Зачем нам лавры! Вот мы где, здесь! Ку-ку!
- Как тебе не стыдно, Витька! - шепнула Инна. - Тебя там Филя искал. Ведь ты ему обещал. Ну как ты можешь так, пообещать и не сделать.
- Это моя сестра. Прошу любить и жаловать! Она любому из вас может прочистить мозги. Здесь же! Она это здорово умеет. И даже мне!
- Да, потому что ты…
- Потому что я, по ее словам, не такой как все. Но граждане! Новое и молодое приходит на смену старому. Закон диалектики! И может быть, во мне уже прорастают какие-нибудь ростки нового! Присмотритесь!
- Пижон ты. Ломаешься, даже неприятно на тебя смотреть. Будь ты немножко серьезнее.
- Точка. Буду! Какая мне разница! А по такому поводу выпьем по рюмочке и идем домой. - Он наклонился и тревожно спросил Инну: - Там мама одна? С дядей Сашей? Тогда порядок…
Домой мы возвращались трамваем.
Выйдя из трамвая, Витя нахлобучил на глаза шляпу, заложил глубоко в карманы руки и, насвистывая что-то, пошел впереди. У парадной остановился, обернулся к нам. Сказал деловито:
- Ну что ж. Вы постойте немножко. Полюбезничайте. А я пошел. Ауфвидерзеен!
- Дурак ты, Витька! - вспылила Инна.
А он, этак игриво посвистывая, пританцовывая, поскакал по ступенькам лестницы.
Мы стояли и молчали. Держались за руки и тихонько раскачивали сомкнутые руки. Я смотрел на нее. Смотрел прямо в лицо. А она стояла, прислонясь спиной к двери, прикусив нижнюю губу, и смотрела вниз, под ноги. И лишь изредка медленно поднимала ресницы и взглядывала на меня. И повторяла тихо:
- Ну что? Что?
А я смотрел и думал, поцеловать мне ее или нет? Может быть, все-таки решиться и поцеловать?
А потом я решился.
Я взял ее за плечи и привлек к себе. Она подняла голову ко мне, придвинулась лицом и выжидательно закрыла глаза. И я ее поцеловал.
Она вырвалась и побежала. А я, прислонясь к холодной стенке, смотрел, как она бежит по лестнице.
Я не дышал.
И было мне жарко.
- До завтра, - тихо сказала она мне сверху и помахала рукой.
- До свиданья, - буркнул я.
- Павлик, милый…
А я стоял, пыжась, и горел. Горел от ушей и до пяток. Весь.
…Потом она ушла, и я вышел на улицу.
Я постоял возле парадной.
Я верил и не верил, и не понимал, как же так все получилось. Я ее поцеловал.
Да было ли это?
Я посмотрел на второй этаж, на ее окно. Оно ярко светилось.
2
Наш шеф Женя произнес коротенькую, но очень содержательную речь. Он только что пересчитал оставшиеся ненастроенные блоки и теперь говорил, размахивая руками, как корабельный сигнальщик:
- Дней у нас - с гулькин нос. А блоков еще масса! Пожалуй, с завтрашнего дня придется работать по вечерам. Но надо сделать. Обязательно!
Действительно, блоков было еще очень много. И даже если все пойдет хорошо, проверить все будет довольно трудно.
Один только Витя хранил олимпийское спокойствие. Он работал, мурлыкая что-то себе под нос.
- Зарядочка, - сказал Витя.
- Что?
- Одиннадцать часов. Физзарядка.
И в самом деле, было одиннадцать часов. Я услышал, как где-то внизу включили радио. Исполнялся спортивный марш.
- А я гирьку притащил. Двухпудовочку, - сообщил Витя. Он вытащил из-за прибора гирю. - Евгений Леонидович, сколько раз сможете выжать?
- Кто, я? - удивленно указал на себя Женя.
- Да.
- Хм, - Женя оценивающе посмотрел на гирю и как-то заметно смутился. По лицу, по выражению глаз было видно, что Женя не знает, сколько он выжмет - раз, два, а может быть, и ни разу. - Не-е представляю.
Витя легко, играючи выжал гирю десяток раз левой рукой, затем - правой. Женя с любопытством и завистью смотрел на него.
Мы не заметили, как на вышку поднялся дядя Саша, позвал Витю.
- Был в месткоме, - сказал дядя Саша. - Кажется, все уладим, путевочка будет.
- Вот спасибо.
- Подожди! - отмахнулся дядя Саша. - Теперь задача - уговорить мать. Я вчера с ней уже вел беседу. Не хочет ехать, волнуется за вас. А ей обязательно надо, понимаешь! Обязательно! И место такое хорошее - на заливе, сосновый бор, тишина. Лучше ничего и не придумаешь. Ты, Виталий, попробуй поговори с ней. Возможно, она тебя послушает.
- Спасибо, дядя Саша. Я просто не знаю, как вас благодарить! Спасибо большое!
- Может быть, мы все вместе ее и выходим, а?
Дядя Саша поправил кепочку.
- Надо привезти волномер, - сказал Женя, - он внизу, в лаборатории.
- Сейчас схожу, - ответил Витя. Он достал сигарету, прикурил и, улыбаясь радостно, шмыгнул за дядей Сашей в кабину лифта.
- Стоп, стоп! - сказал дядя Саша. - Подожди! А ну-ка, брось папиросу!
- Да что вы, дядя Саша! Что я, в самом деле, маленький!
- Маленький не маленький, а бросай! Инструкцию читал: "на вышке не курить".
Он достал из угла банку и протянул Вите.
- А ну, долго еще буду говорить! Бросай!
- Что, железо сгорит? - усмехнулся Витя и небрежно, щелчком швырнул сигарету в банку.
- А теперь выйди-ка, пожалуйста, на минутку, - попросил дядя Саша. - Выйди, выйди.
Витя вышел.
- В кабине запрещено людей возить. До свиданья, - сказал дядя Саша, нажал кнопку и поехал вниз.
- Хы… Вот чудик, а? - растерянно огляделся Витя. - Ну и дает!
- Дядя Саша свое дело знает! Нельзя - значит нельзя. Верно! Так что заучи, - непривычно сурово ответил Женя.
- Ну я, кажется, совсем влип! - шепнул мне Витя.
На вышку поднимался Филя.
- Привет! - завопил Филя. - Фу, вот это тренировочка! Что надо!
Он со всеми поздоровался за руку, особенно почтительно с Евгением Леонидовичем.
- Ты что же не пришел? Ведь обещал, - спросил Филя Витю.
- Да понимаешь… легкоатлеты перехватили.
- Я уже знаю. Хорошо, хоть сразу признаешься, не юлишь. А вообще-то непорядок. Нечестно так. Сказал бы сразу!
- Непорядок, - согласился Витя.
- Ты выбери наконец что-нибудь одно. Одну секцию. Что больше нравится. Сориентируйся.
- Выберу!
- Ведь ты мог бы стать мастером спорта. У тебя отличные задатки. Ты же гигант! В тебе столько заложено, просто завидно! Но для этого надо тренироваться, упорно, настойчиво! Нужна строжайшая самодисциплина, контроль. Это - основа основ. Можно многого добиться. Кто-то из великих говорил, что без усилий, без труда никто ничего не добьется, даже пусть он гений первого ранга.
- Блестяще!
- Что?
- Отличная речь! С учетом аудитории, с цитатами! Пробрала до слез.
- А-а! - сокрушенно махнул рукой Филя.
- Нет, серьезно! Тронул! Только, Филенька, дорогой, пойми, я еще не знаю, чего я хочу, что мне нравится. Не знаю, и все! Поверь, мне все нравится! Но ты ведь не за тем пришел, чтобы выяснять? А тогда можно было бы проще. Когда играть, завтра? И где? С кем?
Витя обнял Филю Мотькина за плечи, и они стали спускаться с вышки.
Я вставил все блоки в стойки приборов.
Блоки были действительно тяжеленными. Наверняка килограммов по сорок. Может быть, и пятьдесят. Три пуда! А самый большой и тяжелый блок - номер один - лежал еще внизу. В цехе. Я видел его сегодня утром. Возле него споткнулся о ломик.
А сколько раз я смогу выжать двухпудовку?
Пять?
Десять?
Надо купить гантели потяжелее.
На вышке было очень тихо. Припекало солнце. Из темного стал серым кусок брезента. А если под брезент засунуть руку - так еще холодно. И корпуса приборов теплые только с одной стороны.
Женя сидел со мной рядом, изогнувшись, как складной метр. Тоже разделывал концы жгутов. Было как-то очень уютно и просто. Женя сейчас не был начальником. Он был просто Женя. Мы были равны. Иногда, когда он не знал, куда подключать, он вопросительно и по-детски озабоченно смотрел на меня, и я кивал ему - "правильно" или же "нет" - и показывал, что надо делать. Нам было хорошо. Потому что мы оба делали нашу работу. Она была наша, его и моя.
В обеденный перерыв мы вместе спустились с вышки, и я пошел к спортивной площадке, туда, где обычно ждала меня Инна. На этот раз вместе с ней сидел Витя.
- Ты где пропадаешь? - спросил он меня.
- Да так. Заработались.
- Потеряно пятнадцать минут драгоценного заслуженного отдыха.
Он сидел, заложив руки в карманы брюк, откинувшись и вытянув ноги.
- А я сейчас звонила в институт. Мальчишки, вы думаете поступать куда-нибудь или нет? - спросила Инна.
- Нет, я не думаю. Не в смысле, что не собираюсь, а просто не думаю. Я отдыхаю, - ответил Витя.
Она смотрела на меня и ждала. И я понял, что она ждет моего ответа. И поэтому спросил:
- А ты?
- Но ведь ты знаешь, я не готовилась. Как заболела мама, так я перестала ходить на подготовительные.
- Я тоже не ходил. Я два месяца был в командировке.
- Еще есть время. Если только взяться. И как следует.
- Времени навалом, - сказал Витя.
- Тебе-то конечно! Ты, Витька, у нас или гений, или просто дурак. Ты не сердись! Но говорят, что везет дуракам. А уж тебе везет! Я готовлюсь, готовлюсь, пойду сдавать, даже трясет от страха. А ты прочтешь один раз и сдашь!
- Личное обаяние! - ответил Витя.
- Надо решить, будем поступать в этом году или нет. Мне сказали, уже скоро начнут принимать заявления. Надо решить. И уж если решили - никаких поблажек себе…
- Ох, не люблю я эти разговоры насчет поблажек! "Следить за собой". Филя, она, мама - все! А зачем, если я могу и без этого? Ты не можешь - пожалуйста! А мне зачем? Зачем спать на гвоздях, как Рахметов? Глупо! Может, мне - дано! Новые времена, и жить надо по-новому. Свободно, весело, окрыленно! Мне начхать на этот самоконтроль, самокритичность. Это - оглядка. Пугливая оглядка, и все! Это от вчерашнего, от прошлого, от старичков отцов. Анахронизм!
- Наш отец умер сразу же после войны. Кого ты имеешь в виду? Конкретно? Учителей, маму? Может быть, дядю Сашу?
- Да нет, никого конкретно. Я в целом.
А я думал. Я сидел, смотрел на солнечные пятна под деревьями на песке и думал. Я почему-то вспомнил вдруг моего школьного учителя физики Николая Васильевича Бокчея. Я вдруг ясно увидел этого толстенького и лысого старичка в сером простом костюме. Брюки немного пузырились на коленях, хоть и были всегда отглажены. И старый потертый портфель.
Ребята рассказывали, что во время войны, в блокаду, Николай Васильевич оказался в доме, который разбомбили. Он стоял в простенке между дверей. Дом рухнул, несколько пролетов. А он остался стоять на четвертом этаже. Он стоял там в дыму, в пыли, между раскачивающихся дверей. Он стоял, пока его не сняли. Но это я слышал от ребят. А сейчас я вспомнил другое. Совсем другое.
…Мы собрались во дворе у школьного крыльца. Нас было человек тридцать. Нам не очень-то хотелось идти на экскурсию на эту Пятую ГЭС, мимо которой мы каждый день ходили в школу. Ну что там могло быть интересного, на что там можно было смотреть!
В то утро мы весело носились друг за другом по двору. Но появился Николай Васильевич.
- Идемте! - сказал он нам, и мы пошли. Он шагал впереди нас, веселый и быстрый. В проходной ГЭС он стоял рядом с вахтером и, пропуская нас через турникет, все время повторял: "Это - мои, это - мои".
Потом мы ходили по ГЭС. Ходили по чистым и светлым залам, где стояли генераторы, где мелко дрожал пол и где дышалось легко, как после грозы.
А затем прошли в помещение четырехэтажной высоты. Здесь было полутемно, и потолок был где-то высоко-высоко над головами. А все стены были гладкие, высокие и темные. Смотреть быть явно нечего.
Но вдруг Николай Васильевич сказал нам:
- Посмотрите вот на этот луч света. Обратите внимание. Свет распространяется прямолинейно. Видите?
Мы все подняли головы и увидели белый ровный луч, который как стрела падал к нам сверху. Свет распространялся прямолинейно. Он не делал никаких зигзагов. Закон физики.
Все очень просто…