Глава восемнадцатая
Шапочка с голубой лентой
На другой день японские и семеновские патрули ходили по улицам Теребиловки. Там тоже не осталось ни одного объявления Фудзия. Об этом заговорили во всем поселке…
Едва Горяев вернулся из поездки, его вызвали в штаб. Полковник, с которым встречался смазчик, сказал:
- Нам ясно, что к срыву японского объявления причастны дети, а они, безусловно, действуют по наущению взрослых. Тебе задание: найти одну девочку, она развяжет язык, и мы узнаем все.
- Какую девочку, ваше благородие?
- Она носила белую шапочку с голубой лентой. Вот и все приметы!
У Горяева потемнело в глазах, его даже качнуло на стуле, и он, чтобы удержаться, протянул перед собой худые, пропитанные мазутом руки, нащупал край стола, ухватился за него.
- Что сделала эта девочка?
"Не просыхает от водки, скотина", - подумал о нем полковник и громко ответил:
- У вас там, в Заречье, ночью сдирала со стен важные государственные документы. На наше счастье, шапчонка ее оказалась в наших руках.
- Можно посмотреть?
Горяев привстал. Вытянулась вперед его маленькая головка, покрытая густыми, давно не стриженными и нечесанными волосами. Резче обозначились узкие, костлявые плечи. На полусогнутой спине и сквозь пиджак выступал бугорком позвоночник. На бритом, без бороды и усов, лице какие-то синие пятна, похожие на кровоподтеки. Красные от пьянства и недосыпания глаза впились в полковника. Глядя на Горяева, офицер вспомнил, как вчера докладывал начальству о своем новом агенте из смазчиков. "Это человек, которого схватили грубыми руками, бросили в грязную ванну, долго били-колотили, потом крепко выжимали, но в чистой воде не прополоскали и не погладили. Пропойных дел мастер. Используется для провокаций…"
- Не торопись, голубчик! - полковник смахнул с папиросы пепел. - Другая девица, значительно старше и, кажется, значительно глупее той девчонки, потеряла находку. Ты поможешь найти и шапочку и хозяйку.
Горяев тяжело опустился на стул. Полковник еще что-то говорил, но слова его летели мимо ушей смазчика. Он лихорадочно думал… В прошлом году Горяев ездил к родственникам в Вятку и привез оттуда для дочки белую вязаную шапочку с голубой лентой… Неужели Верка?..
- Ты что за голову хватаешься, - заметил полковник, - трещит, что ли, с похмелья?
- Трещит, ваше благородие, опохмелиться не успел!
- За девочку плата особая, ты это учти! - гудел баском полковник.
- Буду стараться, ваше благородие!
- У тебя дочь есть?
Горяев подскочил на стуле.
- А что?
Узнав, что девочка учится в школе, полковник посоветовал Горяеву привлечь ее в помощницы. Пусть она в классах и на улице послушает, не говорят ли дети о потерянной шапочке. Можно даже пустить слух, что какая-то женщина нашла белую шапочку, хочет отдать ее, но не знает кому. Девочка может подсаживаться к женщинам, которые, сидя на скамейках и завалинках, ведут разные разговоры. Возможно, что кто-нибудь пожалуется на небережливых детей, бросивших где-то ценную вещь… Да и жена смазчика могла бы осторожно расспросить соседок об этом…
Домой Горяев шел, как пьяный, глаза застилал туман. Вешая на гвоздь фуражку, осмотрел всю стену - Веркиной шапочки не было. Грузно прошел в комнату. Вера готовила уроки.
- Где твоя шапочка? - пристально глядя на дочь, спросил Горяев.
Девочка вздрогнула и, не отрываясь от книги, ответила:
- Где-то валяется. А тебе зачем, папа?
- На гвозде не видно!
- Я ее не ношу, холодно стало!
- Найди ее, это же теткин подарок.
Заниматься Вера уже не могла. Ее испугало насупленное, грозное лицо отца, его бегающие глаза и вздрагивающие руки. Полистав недолго учебники, Вера выскочила из избы, забралась на забор. Костя в огороде сгребал в кучу картофельную ботву.
- Костя!
Он тоже повис на заборе. Вера торопливо поведала ему о разговоре с отцом. Костя не знал, что делать.
А тем временем Горяев допрашивал жену: не приходила ли дочка в последнее время домой поздно. Оказывается, приходила, у какой-то подружки готовила уроки.
За чаем отец снова заговорил о шапочке. Вера на глазах отца перебрала все тряпки в большом сундуке, заглянула на печь, под стол и даже под кровать. Но, конечно, нигде шапочки не оказалось. Отец сидел хмурый, страшный. Он и пьяный никогда таким не был…
* * *
Собрались в бане.
- Кому нужна эта самая шапочка? Что из-за нее голову ломать? - наигранно небрежным тоном произнес Ленька Индеец, когда Вера рассказала обо всем, что случилось дома.
Костя готов был отлупить его за несообразительность.
- Да ведь из-за этой шапки всем нам голову снимут! - закричал он.
- А ты не ори! - Ленька толкнул Костю плечом. - Хочешь, я эту бабскую штучку в один миг достану?
- Брось трепаться, барон! - рассердился Шурка. - Тут дело серьезное, а ты зубы скалишь!
- Конечно, я граф Трепачевский! - кричал Ленька. - А вот это видели?!
И он бросил на подоконник белую шапочку с голубой лентой. Вера схватила ее, прижала к груди, не могла слова выговорить.
- Откуда ты… это… - прошептал Костя.
- За пазухой носил, жизнью рисковал, а вы…
- Молодец! Ай молодчина! - уже приговаривал Костя, любовно тузя Леньку кулаками.
- Да рассказывай скорее!
- Все равно не поверите!
- А ты без вранья! - зашумели ребята, чувствуя, как вся тревога, тяжелый страх свалились с их плеч.
Ленька торжественно помолчал и, не торопясь, с подчеркнутой небрежностью, начал:
- А что тут рассказывать… Иду, значит, домой. Смотрю: на мосту Конфорка стоит, в руках у нее шапочка. Слышу, купчиха всех прохожих допрашивает: "Не знаете ли, чья это шапочка? Кто-то потерял". Подхожу. Хотел это я ее с моста сбросить, да рядом с ней японец с винтовкой: "Э, думаю, хитростью надо брать". Знаю, говорю, чья это шапочка, дайте поглядеть. Беру, значит, левой рукой шапочку, а правой ка-ак размахнусь… и сбил у японца фуражку прямо в воду… Я драпанул с моста на берег, японец из винтовки два раза: бах! бах!..
- Не попал? - серьезно спросил Кузя.
- Он же с перепугу вверх бахал… Конфорка за мной, да где там! Сами знаете, как я бегаю! Вот и все!
- Историки когда-нибудь разберутся, где правда, а где брехня, - сказал Шурка. - Шапка у нас - это факт. Индеец - молодец! Это тоже факт!
Решили так: шапку Вера отнесет домой, но носить ее больше не будет.
* * *
Отец встретил Веру у порога.
- С легким паром, доченька! - хрипло и непонятно проговорил он.
Вера почувствовала, что у нее подкашиваются ноги.
- С каким паром? - спросила она еле слышно.
- Когда люди из бани приходят, им всегда так говорят!
- В какой бане, я не…
Отец схватил Веру за руку.
- Не ври, дрянь! Я все видел… Где ты была?
- В бане… у Чураковых. Мы там вчера играли в сыщики-разбойники, а я на окошке шапочку оставила, сегодня вспомнила и побежала туда.
Рука отца разжалась.
- Где она? Где? - взревел отец.
Вера сняла материнский платок, под ним на голове была белая шапочка с голубой лентой. Отец схватил шапку, шагнул ближе к лампе, долго рассматривал, шевеля губами. Потом бросил жене.
- Она?
- Та самая, - ответила робкая, запуганная мать Веры.
Отец жадно выпил ковш воды и спокойно сказал:
- Теткин подарок… Беречь же его надо… пуще глаза!
* * *
У Васюрки умер отец. Кто теперь будет кормить больную мать и маленького Витьку? Ученью - крышка. По совету Кравченко, Васюрка и Эдисон пошли в контору участка пути наниматься в ремонтные рабочие. Ребят приняли подбойщиками шпал.
В субботу вышли на работу. Бригада, в которую они попали, ремонтировала пути за кладбищем. Рабочих туда увозили на "компашке". В обеденный перерыв Шурка и Васюрка сидели на старой шпале, ели хлеб с картошкой.
Очищая картофелину, Васюрка произнес где-то слышанную фразу:
- Буржуи дерут шкуру с нас, а мы с картошки!
Шурка не ответил. Он задумчиво поглядывал на скалистые горы, прорезанные железной дорогой, и на телеграфные столбы, торчавшие меж камней. Вчера в книжке изобретатель прочел, что фарфоровые стаканчики, укрепленные на перекладинах столбов, играют немалую роль. Если стаканчики разбить, провод ляжет на железные крюки, связь нарушится…
- Что ты там увидел, Эдисон? - спросил Васюрка, чавкая.
- Думаю, как это слова по проволоке бегут… Здорово придумано!
- Здорово… А я что слышал! - зашептал Васюрка. - Будто на Горе тоже все объявления сорваны! А мы ведь там не были…
Перед Шуркиными глазами вырос одноклассник, вихрастый паренек в очках…
- Там другие есть… Все начисто выдрано на островах - Большом, Малом и Хитром. А думаешь, в Порт-Артуре тихо? И в Чертовом углу? Везде рвут!
Он помолчал и значительно добавил:
- В воскресенье мы сюда все придем…
- Зачем? - спросил Васюрка, бросая в рот хлебные крошки.
- Потом узнаешь!.. Ну, поднимайся на работу, князь!
* * *
За кладбищем, в ложбинах между буграми, росла высокая и густая трава - волосец. Осенью она красиво покачивалась на ветру. Жители делали из нее кисти для побелки изб. Шурка давно уже обещал матери принести волосца, и вот в воскресенье собрался за ним. Все Шуркины товарищи тоже воспылали жаждой осчастливить матерей кистями из травы.
Стоял ясный, но ветреный день. Юные зареченцы шли вдоль берега реки. Каждый нес или холщовую сумку или корзину. Имелось и оружие - столовые, кухонные ножи. Лишь у Проньки на плече горбом сидел старый заржавленный серп.
Травы было много, нарезали ее быстро. Шурка предложил спрятать сумки и корзины под обрывом, а самим подняться на железнодорожное полотно. Зачем? А вот зачем… Нужно перебежать пути и забраться на гору, заросшую соснами, покрытую камнями. Там на телеграфных столбах гудят провода. От этого гула зависит движение поездов и работа многих тысяч людей. Стаканчики, к которым привернута проволока, можно разбить камнями. Чем больше разбитых стаканчиков, тем больше помех на телеграфе и телефоне. Пусть враги чувствуют, что спокойно им жить не придется… Разбивать белые стаканчики - вот зачем пришли сюда ребята.
- А синие можно? - спросил Кузя и поглядел вверх. - Я люблю синие. Через осколок смотришь на солнце… красиво!
- Бейте всякие! - разрешил Эдисон.
Договорились, как действовать. Вера - с одной стороны, Васюрка - с другой будут на карауле. Если на линии или на горе покажутся люди, дежурные дадут сигнал. Остальные разделились на две группы. Костя и Шурка будут обстреливать одни столб, Индеец, Пронька и Кузя - другой.
Маскируясь среди камней, взбирались на гору. Вера заняла пост у большого камня. Васюрка спрятался за пень, вывороченный с корнями и землей. Стрелки забрались по горе выше столбов и бросали камни вниз.
Почин сделал Шурка. Его камень угодил в середину стаканчика, и кусочки белого фарфора, как колотый сахар, посыпались на землю. Несколькими камнями стаканчик сбили совсем. На перекладине торчал оголенный железный крюк. Шурке живо представилось: японец кричит в фонопор: "Хироку, Мугзону", а ему никто не отвечает. "Сиди, сиди, там, ори, надрывайся!" - подумал Шурка.
Треснуло стекло, посыпались осколки и от меткого Костиного удара. Кузя выбрал синий стаканчик, бросал, бросал, но все мимо, и только десятым камнем разбил его вдребезги. Подобрал стекляшку, прищурил один глаз, посмотрел вокруг - все синее! и облака, и сосны, и камни, и далекая путевая казарма. Индеец и Пронька стреляли "залпом". Наметят цель, и по Пронькиной команде бьют. Озираются ребята, когда камень ахнет в столб и провода зловеще загудят. Кажется, что этот гул слышен в поселке. Вот-вот прибегут сюда японцы.
Пронзительно засвистел Васюрка. Ребята бросились за камни. Внизу прогрохотал эшелон с чехами. Снова полетели камни. Вера не выдержала, набрала камней, подбежала к столбу. Ее увидел Ленька. Кричать он не стал, а только подумал: "И кидает-то по-бабьи". Но Вера продолжала стрельбу. Первую "обойму" она расстреляла впустую, и только Индеец хотел поднять ее на смех, как один стаканчик рассыпался на куски.
- Есть! - закричала Вера.
- Хватит, милорды! - подал команду Шурка.
Возбужденные, шумно разговаривая, скатились они с горы.
- Ка-ак я пальнул! И ка-ак посыпались осколки! - рассказывал Ленька.
Девять разбитых стаканчиков уже дали о себе знать: связь на участке была нарушена. Засуетились коменданты: чехословацкий, японский, семеновский. Зато матери зареченских ребят были довольны: хорошей травы притащили им дети для кистей.
Глава девятнадцатая
Костя получает урок…
Записка "стя-ко регись-бе" так и лежала в кармане "таежных" штанов, Костя забыл о ней. А мать во время стирки вытащила ее и передала отцу. Кравченко повертел бумажку, хмыкнул в усы и решил поговорить с сыном. В полдень пришел Горяев. Его мучила история с белой шапочкой, тем более, что полковник вот-вот спросит о дерзкой девчонке…
Выслушав смазчика, Кравченко задумался. Положение все осложнялось. Семеновской контрразведке было известно, что японские объявления в Заречье срывали дети. Горяевская дочка ведет себя странно. Не за ней ли гнался в ту ночь купец Потехин? А если за ней, то каким же образом шапочка попала в чураковскую баню? Что за бумажка лежала в кармане Костиных штанов? И куда он частенько исчезает вечерами? Еще с утра сегодня Усатый сообщил всем двойкам, что кто-то не очень умело, почти около самой станции, портит телефонно-телеграфную линию. Японцы и белогвардейцы быстро восстановят связь, а виновников непременно начнут искать в поселке. Нужно найти смельчаков и научить их действовать более разумно… А что же посоветовать смазчику? Пожалуй, вот что… В Заречье многие девочки носят белые шапочки: и вязаные и сшитые из материи. Ленточки у всех разные, есть и голубые. Кроме того, неизвестно, зареченская ли была девочка. Разве не могут прийти ночью из Теребиловки или с Хитрого острова? Ведь и там срывали японские листовки. Проказницу можно поймать при одном условии: пусть контрразведка предъявит белую шапочку с голубой лентой, тогда стоит пройти несколько дворов, показать потерю, и матери быстро разберутся, чья дочь осталась без головного убора…
Разговор с Костей состоялся после обеда. Отец подошел к сыну, когда тот, устроившись у подоконника, зубрил вслух немецкие слова. Кравченко постоял, послушал и вдруг спросил:
- А что такое дас фенстер, ди декке?
- Окно и потолок! - с готовностью ответил Костя.
Отец придвинул к себе ногой табурет, сел.
- А что такое "стя-ко регись-бе"? Это тоже по-немецки?
Костина рука скомкала страницу учебника. Кравченко осторожно вытянул из-под его рук учебник, положил на свои колени и стал разглаживать смятую страничку.
- Не знаешь? - спросил отец. - А как попала к тебе эта записка?
Кравченко показал найденную бумажку. "Засыпались", - ахнул Костя и, не глядя на отца, сказал:
- Я не знаю, папа, как она попала!
Отец закусил ус, помолчал немного и заговорил снова:
- Значит, не знаешь… Тогда, может, скажешь, кто помогал Вере Горяевой срывать японские листовки?
- Какие листовки? - пробормотал Костя. - Я ничего не знаю… Верка не срывала.
- А тебе кто помогал?
- Никто!.. Да я и не срывал, папа!
Отец медленно свернул злополучную записку и спрятал ее в портмоне.
- Я ведь многое знаю, сынок!
Костя вскочил с сундука.
- А кто тебе сказал?
- Ты!
- Я? Когда? Что ты, папа?!
- Сейчас! Только не все. А я хочу знать все.
Костя опустил голову. Ему припомнился разговор о том, можно ли врать родителям. Пришли на память слова Эдисона: "Мы же для пользы революции врем".
- Я жду! - тихо напомнил отец, обнимая сына за плечи.
Костя быстро поднял голову.
- Папа, я ничего не могу сказать!
- Почему?
- Я давал клятву!
- Какую? Кому? - удивился Кравченко.
- Я клялся… революционерам, папа!
- Так! - отец опять закусил ус. - А меня ты за кого же принимаешь? Может, я контра какая?
Костя молчал. Отец крепко прижал его к себе и тоже молчал. Когда волнение улеглось, Костя рассказал обо всем, что произошло с ним и его товарищами после прихода белых и японцев. Отец не перебивал его, не сердился, а выслушав, подробно расспросил, кто числится в тайных революционерах, чем ребята думают заняться, посоветовал не делать ни одного шага без предварительного разговора с ним, старым Кравченко. Костя никому, даже Эдисону, не должен говорить, что открылся отцу.
Кравченко указал рукой на окно.
- Видишь, в огороде хмель растет. Тянется он к солнцу. А ветер вниз его клонит, в разные стороны мотает. Так он может и совсем упасть, затопчут его. А поставь тычки, дай подпорки, и хмель быстро пойдет вверх. Так и вы! Понял?